Через три недели
Контр-адмирал Гагемейстер, правитель Аляски и одновременно главный правитель всего Русама, с удовольствием оглядел новоприбывших. Они расположились прямо на траве на пологом склоне холма. Внизу, на утоптанной дорожке, ведущей к двухэтажному зданию правления, служащие поставили стол с бумагами (с моря задувал ветерок, и Леонтий Андрианович придавил бумаги камнем, подобранным на обочине дорожки) и три стула — один для Гагемейстера, а два заняли его ближайшие помощники — правители: Русской Калифорнии — Павел Иванович Шелихов (Иван Александрович Кусков, основатель крепости Росс, скончался в 1823 году) и Русских Гавайев — Тимофей Никитич Тараканов. В сентябре главный правитель обычно подводил итоги за прошедший год, за Шелиховым с Таракановым отправлялся корабль, и они являлись с отчетами и своими семьями — отдохнуть в стольном граде и немного попраздновать. К этому времени в Ново-Архангельске всегда скапливалось довольно большое количество новопоселенцев с Большой земли, и правители отбирали из них тех, кто был годен, а главное — нужен, для работы в их «хозяйствах».
В этот раз к распределению подгадал караван декабристов. Сто двадцать пять еще не старых высокообразованных мужчин — как же Леонтию Андриановичу не радоваться и не быть довольным?! А кроме того, на «Святом Николае» прибыли долгожданные атрибуты награждений и повышений в чинах служащих Русама (те же Шелихов и Тараканов получили по «Владимиру» 4-й степени, благодаря чему перешли из мещан в сословие дворян), в том числе высочайший указ о присвоении Леонтию Андриановичу звания контр-адмирала. Главный правитель, солидный остзейский немец, обрадовался новым эполетам как ребенок и тут же водрузил их на плечи черного морского сюртука, чтобы появиться перед офицерами при полном параде. Пускай они и бывшие, а некоторые даже в отставке, но, вообще-то, бывших боевых офицеров не бывает. Пусть увидят, что их судьбами распоряжается не чиновный штафирка, и попусту не оскорбляются.
Да-а, прибыть-то они прибыли, а ведь могли и не доплыть. Кому-то очень хотелось, чтобы прощенные бунтовщики исчезли в пучине океана. Но — кому? Неужто господину Бенкендорфу? А что — отличный ход для неизбежного наказания: государь являет милосердие ко всем, даже жаждавшим его смерти, но у Бога свой суд, и суд этот беспощадный. Мало ли кораблей гибнет на пути в Русам?! То бишь прежде гибло, теперь это — большая редкость, однако бывает, можно и не дойти. Что делать — стихия! А вот бомба — отнюдь не стихия! И весьма любопытственно, как была устроена: что-то там тикало… До воды не долетела — взорвалась. Ежели это случилось бы в каюте возле машинного отсека, «Святому Николаю» пришел бы капут. А так — в борту образовалась лишь вмятина с трещинами, пришлось пластырь брезентовый накладывать. Ну да это — пустяки! Вьюноша героический, весь переломанный, в госпитале лежит, но главное — живой. Вечор Таракановы всем семейством его навещали, да и от декабристов Пестель с Трубецким и Волконским приходили с благодарностью. А поэт Рылеев сочинил даже нечто вроде оды. Вот и сам он, главный правитель, контр-адмирал, сегодня с утра почтил героя-гардемарина…
Гагемейстер и хотел начать свою речь со столь яркого примера исполнения гражданственного долга. Но подумал, что это прозвучит выспренно, особенно перед людьми, которые сами готовы были пожертвовать жизнью ради блага Отечества (они так думали — ради блага, а во что бы вылилось их выступление — ведает лишь Господь Бог), и поступил очень просто.
– Господа, перед вами правители автономных провинций Российской империи, — звучным, «летящим» голосом, каким отдаются команды на корабле, начал контр-адмирал. — Меня зовут Леонтий Андрианович Гагемейстер. Волею ныне почившего в бозе государя Александра Благословенного и Главного правления Российско-Американской компании восемь лет назад я был назначен правителем всей Русской Америки, или Русама, как мы ее называем промежду собою. Наши Аляска, Калифорния и Гавайи — места, с нетерпением ждущие приложения ваших незаурядных умственных и физических сил. Я адмирал российского флота, говорить красиво не умею, поэтому предлагаю вам задавать вопросы, а мы, — он оглянулся на сидящих за столом Тараканова и Шелихова, — мы все постараемся на них ответить. Да, вот еще… Вопрошающих покорнейше прошу называть себя, поскольку мы пока что не имеем чести знать вас всех в лицо.
Первым поднялся Пестель, представился, поклонившись Шелихову и Тараканову, поскольку с Гагемейстером был уже знаком, попросил разрешения обращаться по имени-отчеству.
– Разумеется, господа, разумеется, чувствуйте себя свободно, — поспешил главный правитель, прекрасно поняв мягкий упрек: вот, мол, сам назвался, а остальные как бы на обочине. — Прошу извинить, что не представил моих коллег, и исправить ошибку. Павел Иванович Шелихов и Тимофей Никитич Тараканов — люди в Русаме весьма известные и уважаемые. Кстати, Тимофей Никитич — зять императора Орегона Маковаяна Ютрамаки. — На этих словах Леонтий Андрианович невольно оглянулся на сидевшего за спиной Тараканова, успел заметить, как недовольно дернулась его борода, и поспешно добавил: — Я это говорю не ради повышения авторитета господина Тараканова — он в этом не нуждается, — а чтобы всем стало понятно, насколько тесно с нами связано молодое индейское государство. — Он хотел было сказать, что гардемарин, спасший всех новоприбывших, — прямой племянник того же индейского императора, но это посчитал уже излишним.
Пестель снова поклонился.
– Леонтий Андрианович, а не соблаговолите ли немного подробней поведать нам о достижениях Русама? Тех, кои послужат всей России?
Гагемейстер мог поведать о многом. Например, об Антоне Козыреве, чьи открытия нефти, железной и медной руды, черного каменного угля, песков для производства стекла и многого другого решительно двинули вперед горнозаводское хозяйство. Правда, не будь Черепановых с их талантами и необычайно изворотливой смекалкой, столь успешного развития могло и не быть. Взять хотя бы железные дороги с паровозами или укатанные шоссе опять же с паровыми повозками — Мирон Черепанов придумал заливать эти дороги «варом» — густыми отходами от перегонки черной нефти в белую — и выравнивать специальным катком. Ехать по ним потом — одно удовольствие! А для необъятной России отсутствие хороших дорог — это же не просто бедствие, это — бездонная пропасть на пути развития! Вот черепановские придумки и станут мостами через эту пропасть.
Можно рассказать и о дубининском керосине, который те же Черепановы используют в паровых машинах для кораблей; об Уильяме Райте, приблудном англичанине, оказавшемся отличным доменным мастером, который наладил выплавку чугуна и литье стали в таком количестве, что в новом поселении Шелихове поставили завод по производству всего железного — от сковородок и плугов до пушек и ружей. Можно и о школах для местных ребятишек, начало которым положила Наталья Алексеевна Шелихова, а теперь этих школ более трех десятков, да вот учителей не хватает. Можно о святителе Иннокентии, который переводит Священное Писание на местные языки, чем привлекает в лоно православной церкви сотни аборигенов, при том что в необъятной России тьма народов и народностей, не ведающих на родном языке Слова Божьего…
Да мало ли еще о чем мог поведать главный правитель, однако на просьбу Пестеля ответил коротко:
– Что у нас сделано, господа, вы скоро увидите собственными глазами, а что сгодится для России, решать будут Правительствующий Сенат и государь император. — Передохнул и продолжил, уже проникновенно: — От вас же нам потребно живейшее участие в тех прожектах, где остро ощущается нехватка ученых и образованных мужей, как то: строительство кораблей для Тихоокеанского флота здесь, в Ново-Архангельске, в Якутате, крепости Росс и Шелихове, строительство базы флота на Гавайях, основание военно-морского, пехотного и артиллерийского училища, строительство военного завода по производству пороха, пушек, ружей и даже ракет конструкции генерала Засядко, а также бумажной фабрики, основание технического училища с отделением высшего разряда, помощь архиепископу Иннокентию в возведении православных храмов. Нам нужен оптический телеграф, нужны хорошие мосты и еще много чего, а рук и умных голов не хватает. Катастрофически не хватает толковых руководителей, а без них появляются уныние и брожение в умах…
– Нас не поставят руководителями, — послышался чей-то голос. — Мы — вне закона.
– А вот это не так! — воскликнул Гагемейстер. — Я уже заготовил распоряжение о назначении господина Пестеля начальником упомянутого военного училища, а господина Юшневского — начальником управления по снабжению. Господин Кристиан Вольф возглавит лечебное управление, а господин Берстель займется пушками и ракетами. Господин Рылеев заведовал канцелярией в Главном правлении нашей компании, так что ему и карты в руки. Важнее всего, господа, чтобы каждый на своем месте служил с таким же рвением, как наш юный герой гардемарин Тараканов. Если бы каждый гражданин так относился к своему долгу, Россия была бы величайшим государством на планете.
Среди слушателей возник ропот.
– Она и сейчас величайшая, — донесся высокий голос из центра сидящих на склоне холма. — Правда лишь за счет территории. Слишком жадно откусила от общего пирога, а прожевать не может — давится и задыхается.
Леонтий Андрианович окинул взглядом новоприбывших — все смотрели на него в ожидании ответа на явный вызов. Заявленному пафосу следовало соответствовать.
– Простите, сударь, вы — кто? — первым делом поинтересовался главный правитель.
Встал длинный и худой, обросший рыжеватой бородкой молодой человек:
– Лейтенант Восьмого флотского экипажа Дмитрий Иринархович Завалишин.
– Завалишин… Дмитрий Завалишин… Мне знакомо это имя… Не вы ли служили на фрегате «Крейсер» под началом Михаила Петровича Лазарева, помогали нам против штатовских и прочих браконьеров?
– Так точно, — кивнул Завалишин.
– Но ведь вы уже тогда могли видеть, как меняется Русская Америка, — откуда же такой пессимизм по отношению к России? — удивился Гагемейстер.
– Русская Америка, да, меняется, но вот вы, Леонтий Андрианович, можете назвать хотя бы одно большое начинание в России, которое бы не провалилось, благодаря высокому патриотизму наших чиновников, да и высшей власти — тоже? — Пропитанные ядом сарказма слова лейтенанта, казалось, отравляли сам воздух вокруг него, и сидящие рядом невольно отодвигались.
Наступила пауза, довольно напряженная.
– Я могу, — встал из-за стола Шелихов. — Наша Российско-Американская компания. Ее зачинали русские купцы и промышленники, в числе первых — мой брат Григорий Шелихов, и Компания не только не провалилась, но и процветает, благодаря патриотизму именно высшей власти. Мы нашу Компанию называем РАК, но наш РАК, в отличие от крыловского, не пятится назад, а совсем даже наоборот — движется вперед.
Первыми зааплодировали бывшие князья Трубецкой и Волконский. Спустя мгновение к ним присоединились остальные декабристы. Растерявшийся Завалишин оглянулся по сторонам, махнул рукой и опустился на траву.
– Ты бы, Андреяныч, про свои дела поведал, ли чё ли, — подал голос Тараканов, дотоле будто бы равнодушно взиравший на происходящее. — Не то господам побла́знится, что все у нас делается само собой, по щучьему веленью, по твоему хотенью.
Гагемейстер, не оглядываясь, неодобрительно покачал головой — на лице его явно читалось раздражение — и снова обратился к декабристам:
– То, что делал я, господа, можно сказать, делали все мы. Ежели у кого-то будет интерес — найдутся и желающие рассказать, и не все эти рассказы будут хвалебными. Однако таков уж удел власти — вершить не только то, что нравится гражданам, но и то, что необходимо…
Леонтий Андрианович, наверное, хотел сказать что-то еще, но его остановил разбойничий посвист. Взоры всех присутствующих обратились в сторону въездных ворот, из которых появилась живописная конная группа. Впереди на пегих пони ехали два мальчугана лет 6–7 в индейских нарядах — один ярко-рыжий, голова второго светилась светлым золотом кудрей. За пони спокойно вышагивали каурый жеребец и вороная кобылка, неся на себе соответственно мужчину и женщину. Мужчина был, можно сказать, богатырского телосложения, индейские куртка и штаны, украшенные кожаной бахромой, словно подчеркивали ладность фигуры; но главное, что привлекло внимание декабристов, это наличие на плечах золотых эполетов с канителью, которые, несомненно, свидетельствовали о высоком воинском звании, не ниже генерал-майора. Завершала экзотический образ широкополая шляпа с большим золотым значком, красовавшаяся на буйных рыжих кудрях. Судя по всему, свистел именно он.
Спутница богатыря, молодая красивая блондинка, была также облачена в индейский мужской костюм, с той лишь разницей, что кожаная бахрома по его швам была разноцветной, а эполеты — простые, без канители.
– Пугач! Алиса! Вот радость-то!
Тараканов вскочил и устремился навстречу нежданным гостям. По пути торопливо приобнял было спешившихся мальчишек, однако один из них сделал ему ловкую подножку, Тимофей Никитич рухнул, тут же перекатившись на траву на обочине, а сорванцы, издав боевой индейский клич, дружно навалились на него.
Завязалась шутейная борьба с возгласами, воплями и смехом.
Не обращая на свалку никакого внимания, Пугач и Алиса подошли и поздоровались с главным правителем и Шелиховым.
– Что за народ? — спросил Емельян, мотнув головой в сторону сидящих на склоне.
– Декабристы, — коротко ответил Гагемейстер.
– Это которые супротив царя замышляли? Государственные преступники, держи меня за ноги?!
– Прощенные государем, — заметил Шелихов и покосился на свой новенький орден.
От Емельяна не ускользнул этот взгляд.
– Проздравляем вас, господа хорошие, с новыми званиями и орденами, — захохотал он. — Алиска, от всего нашего волонтерского корпуса целуй новорожденных кавалеров.
Алиса без малейшего жеманства поцеловала «в щечку» сначала контр-адмирала (тот смущенно закашлялся), затем Павла Ивановича, оттащила за шиворот своих сорванцов от Тараканова, помогла ему подняться и троекратно расцеловалась с ним.
– Господа, — откашлявшись, сказал Гагемейстер, — позвольте представить вам командующего волонтерским корпусом империи Орегон генерала Эмильена Текумсе, его супругу майора Алису Жданко и все их семейство в лице сыновей Артема и Александра.
– Господин генерал, — вскочил молодой светловолосый человек, — позвольте обратиться?
– Валяйте, обращайтесь, — хохотнул Емельян.
– Только представьтесь, — напомнил Леонтий Андрианович.
– Бывший прапорщик Московского полка Владимир Толстой, — отчеканил молодой человек. — Господин генерал, вашему корпусу офицеры не нужны?
– Еще как нужны! — вмиг посерьезнел Текумсе. — И не токмо нашему корпусу, но и всей армии Орегона. На восточных границах империи перестрелки почти что каждодневные: штатовские рейнджеры, держи меня за ноги, лезут во все щели, как тараканы на кухню. Индейцы — воины ладные, но воюют, как Бог на душу положит… — Емельян вздохнул, оглянулся на Алису, стоящую позади, обняв за плечи мальчишек, она ему кивнула, и генерал продолжил: — Да и наши волонтеры такие же — те же алеуты, эскимосы, индейцы… русских и вообще расейских — мало. Так что, ежели есть среди вас боевые офицеры, — милости прошу.
– Есть… есть… — вразнобой послышались голоса.
– Стоп, господа! — вмешался главный правитель. — Военная помощь Орегону — задача весьма серьезная и ответственная. Спору нет — боевые офицеры там нужны, но люди образованные — а многие из вас имеют прекрасное образование — нужны и здесь, и в Калифорнии, и на Гавайях. Поэтому при распределении будем учитывать все, а не только ваши желания. Уж не обессудьте, господа, от вас во многом зависит будущее нашей автономии. А может быть, не побоюсь предположить, и будущее всей России.