Декабрь 1796 года
Внезапный насильственный уход Григория Шелихова не подорвал позиции компании, но сложности проявились довольно скоро.
Все приказчики признали «матушку» Наталью Алексеевну полноправной хозяйкой, к такому же решению пришел Иркутский городской магистрат, но купцы, как и предполагал Михайла Булдаков, заартачились. Кто-то не желал «видеть бабу» в своих рядах, кто-то недолюбливал семью Шелиховых, а кто-то рассчитывал и поживиться, участвуя в ожидаемом развале богатой компании. Однако тучи над Натальей Алексеевной сгустились не с этих сторон. К тому времени в городе сложилась партия сторонников слияния компаний в крупный союз во главе с миллионщиками Николаем и Петром Мыльниковыми. Голиков испугался, что Иркутская коммерческая компания, объединявшая промысловые предприятия Мыльниковых, Ларионовых, Мичуриных, Дудоровских, проглотит Северо-Восточную «с косточками», потому поспешил изъять из американской свою долю и метнуться под крыло более сильных. Попросту говоря, предал своих товарищей. И тогда Наталья Алексеевна собрала семейный совет, пригласив обоих зятьев, заметно укрепивших свое положение. Николай Петрович Резанов получил ключ камергера, пользовался при дворе нового императора заметным влиянием, а купец первой гильдии Михайла Матвеевич Булдаков приобрел в промышленной среде немалый вес и авторитет. Он-то и подсказал вдове Шелихова беспроигрышный ход:
– Тебе, матушка, надобно к Мыльниковым прислониться. Предложить объединить капиталы их Иркутской и твоей Северо-Восточной. Не все, конечно, а в определенной пропорции. Самой дела не сдавать, но добровольно уйти на вторую линию. Николай Прокопьевич как старшой любит поперёд всех красоваться — и пусть! Будь похитрее, потрафь его самолюбству, поклонись отцу родному, и тогда нам никакие конкуренты не страшны. Поняла, что к чему? — Наталья Алексеевна кивнула: как, мол, не понять, всю жизнь в одном казане да на одном костре варимся. — А у тебя, Николай, — обратился Михайла к свояку, — задача особая. Ты теперь при дворе, и тебе надобно устав для новой объединенной компании загодя составить да указ императорский, утверждающий эту компанию, подписать.
– Но ведь государыня отказала Грише и Ивану Ларионычу, — напомнила Наталья Алексеевна.
– Так то государыня, — возразил Николай Петрович, до того молча внимавший словам свояка. — А государь наш исправляет ошибки матушки, вот и надобно представить ее отказ как происки, допустим, «князя тьмы». Его Павел Петрович так ненавидит, что готов все им содеянное изничтожить.
– Это какого же «князя тьмы»? — удивилась Наталья Алексеевна.
– Светлейшего Григория Александрыча Потемкина, — вздохнул Резанов. — Редкостного государственного ума был человек, да вот не уважил наследника, а тот зело памятлив.
– Зачем же подставлять хорошего человека? — рассердилась Шелихова.
– Не подстава это, матушка, а хитрый ход, — возразил Булдаков. — Покойному светлейшему мы ничем не повредим, а для Григорияиванычева дела польза может быть преогромнейшая. То ж его золотое мечтание — основать Русскую Америку.
– Да-а. — Глаза Натальи Алексеевны затуманились слезой: любимый муж не уходил из ее памяти. — Что ж, так и поступим.
– Еще добавлю, матушка, — заторопился Резанов. — Как сговоритесь с Мыльниковым, тебе самой следует в Санкт-Петербург поехать, с письмом о заслугах Григория Иваныча, к царю аудиенцию выпросить. Я в этом поспособствую, и письмецо мы с Михайлой составим со всеми атрибуциями.
Наталья Алексеевна не просто последовала умному совету Булдакова, она выбрала самое удачное время для визита к старшему Мыльникову — в день именин его среднего сына Якова — и, зная, что отец впервые отправляет своего любимца на промысел, преподнесла виновнику события в дар двадцать тысяч рублей «на обзаведение».
Дар был оценен по высшему разряду. Николай Прокопьевич, оглаживая роскошную черную бороду без единого седого волоса, пригласил гостью в кабинет на рюмочку ликеру.
– Так в чем нужда твоя, разлюбезная Наталья Алексевна? — без предисловий и обиняков вроде бы ласково спросил хозяин, усадив Шелихову на диванчик возле низкого столика и грузно опустившись рядом.
Она ласковости не поверила, но виду не подала.
Слуга принес на серебряном подносе две рюмки золотистого напитка и ароматный кофий в китайских чашечках с блюдцами и маленькими позолоченными ложечками. В серебряной сахарнице горкой возвышался мелко колотый сахар.
Хозяин поднял хрустальную рюмку, приглашая. Чокнулись, пригубили сладко-жгучей жидкости, глотнули, запивая, крепко заваренного кофия.
Мыльников вопрошающе глянул из-под кустистых бровей — светлые глаза были как обтаявшие льдинки. Наталья внутренне поежилась, но — делать нечего, надо решаться.
– На поклон я пришла, батюшка, — потупилась Шелихова, вполне естественно залившись краской смущения, отчего недоверчивый купец даже крякнул и невольно расслабился.
Выслушав предложение наследницы немалого капитала, помолчал, покачивая лохматой головой, видимо, прокручивая мысленно возможные последствия, потом вновь приглашающе поднял рюмку:
– Твое здоровье, соблазнительница! — И высверкнул голубоватыми огнями из-под нависших бровей. Похоже, одобрительно.
Однако заметил:
– А кто даст привилегию, что объединенная компания получит одобрение в столице?
– Мой зять Николай Резанов близок ко двору и берет на себя эту задачу.
– А-а, этот лейб-гвардеец? Сын нашего председателя гражданской палаты?
– Он, Николай Прокопьевич, не токмо сын председателя суда и лейб-гвардеец, — чуть заметно усмехнулась Наталья Алексеевна. — Николай Петрович заведовал канцелярией статс-секретаря императрицы, и Божией милостью государь наш новый к нему благоволит. Зятья мои ныне бумаги скрупулезные составляют, дабы дело компанейское все рогатки без сучка-задоринки прошло.
– А в народе слушок ходит, — осклабился Мыльников, — будто зятек твой Резанов Григория Иваныча и порешил, чтобы капитал евойный хапнуть…
– Клевета! — неожиданно сурово перебила Шелихова. — Николай при свидетелях отказывался от доли в наследстве, что ему Григорий Иванович отписал, и лишь по моей великой просьбе согласился. Среди нас, купцов, таких честных и порядочных с фонарем поискать и то вряд ли сыщешь. А уж какая от него польза в столице, ты сам вскорости увидишь и поймешь. Конечно, ежели твое согласие будет на объединение.
– Лады, матушка, — открыто засмеялся Мыльников. — Так тебя, кажись, кличут в вашей компании. А то, что за своих горой стоишь, мне — по сердцу.