Вихревой поток холодного воздуха взметнул край низенькой палатки; лежащая на меховом покрывале рука мгновенно юркнула в теплое укрытие. Ледяной ветер со свистом проникал сквозь полсть, закрывавшую входное отверстие; по лицу спящего человека пробежала тревожная тень. Сильный порыв ветра с громким треском разорвал завязки, и освобожденный полог откинулся в сторону, пропустив в палатку ревущую стихию, которая мгновенно развеяла сны Эйлы и Джондалара. Джондалар закрепил оторванный конец веревки, однако оставшаяся часть ночи прошла беспокойно; постоянно усиливающийся ветер с завываниями и стонами обрушивался на их маленькое кожаное укрытие, то и дело вырывая спящих из объятий сна.
Поднявшись на рассвете, путники начали быстро собираться в дорогу. Степной ветер разыгрался не на шутку, и им вдвоем с трудом удалось сложить палаточные шкуры. Решив не тратить время на разведение костра, они выпили холодной воды из речки, берега которой уже сковал лед, и слегка перекусили, достав дорожные запасы пищи. Ближе к полудню ветер немного поутих, но это затишье было обманчивым. Что-то подсказывало путникам, что худшее еще впереди. После полудня ветер вновь усилился, и Эйла ощутила новый, почти металлический привкус воздуха, который, казалось, утратил все степные ароматы. Окинув взглядом окрестности, она вдохнула этот свежий воздух, проверяя и оценивая свои ощущения.
– Этот ветер несет снег! – громко воскликнула Эйла, стараясь перекричать рев ветра. – Чутье меня никогда не обманывает.
– Что ты сказала? – переспросил Джондалар, но ветер унес его слова.
Эйла ничего не услышала, но поняла смысл сказанного по движению его губ. Остановившись, она подождала, когда Джондалар поравняется с ней.
– Я чувствую, что приближается снежная буря. Мы должны как можно скорее найти укрытие, – сказала Эйла, окидывая тревожным взглядом широкие ровные просторы. – Но пока я не вижу поблизости ничего подходящего.
Джондалар таким же тревожным взглядом обвел степную равнину. Потом он вспомнил, что прошлой ночью они останавливались на берегу почти замерзшей извилистой речки. Они не стали переправляться через нее, и она по-прежнему должна была петлять где-то слева от них. Прищурив глаза, он напряженно смотрел вдаль, стараясь проникнуть взглядом сквозь пылевую завесу, но так ничего и не увидел.
– Давай попытаемся найти эту речушку, – сказал он. – Там будут деревья и кусты, а возможно, и высокий берег, под которым мы найдем укрытие.
Эйла кивнула и последовала за ним, Уинни тоже не возражала.
Особое качество воздуха, замеченное Эйлой, оказалось точным предзнаменованием; в воздухе действительно пахло снегом. И ждать его пришлось недолго; вскоре с неба посыпалась легкая снежная крупа, и вихревой ветер отрывистыми белыми мазками начал рисовать в воздухе свои причудливые картины. А чуть позже снег повалил крупными мокрыми хлопьями, сквозь которые уже трудно было что-либо разглядеть.
Джондалару показалось, что он видит впереди какие-то смутные очертания, и он остановился, напряженно всматриваясь в снежную мглу. Однако Уинни продолжала идти вперед, и путники решили довериться ее чутью. Клонившиеся к земле деревца и заросли оголенных кустов отмечали речной берег. Они могли бы служить неплохой защитой для спрятавшихся за ними людей, но лошадь упорно продолжала идти вниз по течению, пока не привела их к излучине; в этом месте вода хорошо подмыла берег, обнажив участок твердой земной породы. Здесь, под этим обрывистым берегом, ветер был значительно слабее, и Уинни, подтолкнув Удальца поближе к отвесному склону, встала рядом с ним, чтобы защитить жеребенка с внешней стороны.
Эйла и Джондалар быстро разгрузили лошадей и, установив свою маленькую палатку почти под их копытами, забрались внутрь, чтобы переждать этот буран.
Несмотря на то что крутой откос берега защищал их от прямых ударов ветра, буря по-прежнему угрожала их легкому укрытию. Ревущие вихревые потоки, кружа вокруг палатки, постоянно меняли направление, словно вознамерившись во что бы то ни стало проникнуть внутрь. И им это удавалось довольно часто. Струи ледяного воздуха, приносившие снежную пыль, то и дело находили лазейку, вползая в щели по краям входного полога и закрытого дымового отверстия. Мужчина и женщина тихо переговаривались под меховыми покрывалами, чтобы не растерять тепло. Они вспоминали случаи, происходившие с ними в детстве, разные истории, легенды и традиции, рассказывали о людях, которых знали, и делились своими мыслями, мечтами и надеждами; казалось, что темы для разговоров они черпают в некоем бездонном источнике. Ночь подкралась незаметно, и, разделив дары Радости, они быстро уснули. Около полуночи ветер прекратил атаковать их палатку.
Эйла проснулась и лежала с открытыми глазами, приглядываясь к темному интерьеру палатки и пытаясь подавить нарастающий страх. Ей было как-то не по себе, сильно болела голова, и она с трудом вдыхала спертый, застоявшийся воздух. Там, за стенами палатки, явно произошло нечто странное, но она не могла понять, что именно. У нее возникло смутное предчувствие или воспоминание, говорившее о том, что она уже была некогда в подобной ситуации. Это было очень похоже на ощущение скрытой опасности, которую необходимо немедленно устранить. Но для начала надо было выяснить источник опасности. Вдруг Эйла начала задыхаться и, резко приподнявшись с лежанки, отбросила в сторону теплое покрывало.
– Джондалар! Джондалар! – кричала она, тряся его за плечо, хотя в этом не было необходимости: он проснулся мгновенно, едва она отбросила покрывало.
– Эйла?! Что с тобой?
– Я не знаю. Случилось что-то страшное!
– Не понимаю, вроде бы все в порядке, – сказал он, действительно пока ничего не понимая.
Но ведь что-то встревожило Эйлу. Ему было непривычно видеть ее такой испуганной. Она всегда была очень спокойной и отлично владела собой даже в моменты надвигающейся опасности. Никакой четвероногий хищник не мог бы вызвать этот малодушный страх в ее глазах. Что могло случиться? Почему она так напугана?
– Я видела сон. Там было темно, темнее, чем ночью, и я начала задыхаться, Джондалар. Я не могла дышать!
Его лицо приняло озабоченное выражение, и он внимательным взглядом еще раз окинул палатку. Не зря же Эйла так перепугана; возможно, и в самом деле что-то случилось. Вокруг было темно, но все-таки в этом мраке можно было разглядеть очертания кожаных стенок. Снаружи пробивался слабый рассеянный свет. Все вроде было на местах, ветру не удалось справиться с завязками полога и крышки дымового отверстия. В сущности, вокруг было на редкость тихо и спокойно. Былой ураган, похоже, сменился полным безветрием… Полной неподвижностью.
Джондалар отбросил меховое покрывало и подполз ко входу. Развязав край полога, он обнаружил за ним белую стену, часть которой немедленно обрушилась в палатку, не причинив особого вреда этой снежной толще.
В округлившихся глазах Эйлы застыл ужас.
– Мы погребены, Джондалар! Мы погребены под снегом! – воскликнула она срывающимся от напряжения голосом, изо всех сил стараясь сохранять самообладание.
Присев рядом с ней, Джондалар успокаивающе обнял Эйлу за плечи.
– Все будет в порядке, Эйла. Все будет хорошо, – тихо говорил он, не слишком уверенный в собственной правоте.
– Здесь такой мрак, и я не могу дышать!
Ее голос звучал как-то странно глухо, как будто он доносился издалека, и вдруг она обмякла и привалилась к его плечу. Осторожно опуская ее на лежанку, Джондалар заметил, что глаза Эйлы закрыты, но ее глухой, проникнутый паническим ужасом голос был еще слышен, и она как в бреду повторяла, что не может дышать в этом мраке. Джондалар растерялся и встревожился за нее, испугавшись ее состояния. С ней происходило что-то странное, – казалось, причина ее ужаса была связана с чем-то более значительным, чем это снежное заточение.
Окинув взглядом палатку, Джондалар заметил лежавший у входа дорожный мешок, слегка запорошенный снегом. Он растерянно смотрел в ту сторону какое-то время, потом вдруг быстро подполз к мешку и, разбросав снег, вытащил узкую кожаную сумку, в которой хранились копья. Встав на колени, он развязал шнурки, удерживающие крышку дымового отверстия, что находилось примерно в центре палатки. Затем, взяв копье, Джондалар пробил снеговой потолок толстым концом древка. На меховом покрывале образовался маленький сугроб рыхлого снега, но одновременно с этим в палатку проникли солнечный свет и поток свежего воздуха.
Состояние Эйлы мгновенно изменилось к лучшему. Она заметно расслабилась и вскоре открыла глаза.
– Что ты сделал? – тихо спросила она.
– Пробил копьем слой снега над дымовым отверстием. Нам надо прокопать коридор к выходу, но на самом деле снега не так много, как кажется. – Он посмотрел на нее с искренней озабоченностью. – Что с тобой случилось, Эйла? Ты меня даже напугала. Все твердила, что не можешь дышать. Я уж думал, что ты теряешь сознание.
– Я не знаю. Может, мне просто не хватало свежего воздуха.
– Но воздух в палатке был не так уж плох. Я дышал вполне нормально. Но ты чего-то жутко боялась. Я даже не предполагал, что когда-нибудь увижу тебя такой испуганной.
Эйле стало неловко от его замечаний. Она пребывала в странном состоянии: сквозь какой-то отупляющий легкий туман в голове проступали смутные очертания неприятных видений, но она не могла объяснить их.
– Я помню один случай, он произошел со мной после того, как я покинула клан Брана. Тогда тоже шел снег, и он завалил вход в маленькую пещеру, где я остановилась на ночлег. Потом я проснулась в полной темноте, начала задыхаться от духоты и, должно быть, жутко перепугалась…
– Да, тогда понятно, почему тебя охватил такой панический страх, когда это случилось снова, – сказал Джондалар, не уверенный, однако, что это правильное объяснение.
Рыжебородый мужчина могучего телосложения все еще работал возле земляного жилища, хотя густые сумерки грозили вскоре смениться полной темнотой. Он первым увидел странную процессию, появившуюся на вершине холма, которая начала медленно спускаться по склону. Впереди шла женщина, с трудом пробираясь по глубокому снегу, за ней маячила устало поникшая голова лошади, которая из последних сил тащила тяжелые корзины и волокушу. Следом шел мужчина, ведя в поводу жеребенка, который тоже тащил корзины и объемистый тюк на спине. Джондалару, конечно, было легче идти, ведь снег был уже утоптан теми, кто шагал впереди; но Эйла не долго прокладывала путь, поскольку они делали это по очереди, давая друг другу передохнуть.
– Неззи! Они вернулись! – заорал Талут, бросаясь навстречу Эйле и утрамбовывая снег, чтобы облегчить путешественникам остаток пути.
Талут повел их не к знакомому сводчатому входу, а примерно к середине стены длинного жилища. Эйла и Джондалар с удивлением увидели, что за время их отсутствия к дому была пристроена новая полукруглая конструкция. Внутри она напоминала входное помещение, хотя здесь было немного просторнее, а внутренний сводчатый проход вел прямо в очаг Мамонта.
– Эйла, это пристройка для лошадей, – провозгласил Талут, как только они вошли внутрь; он с самодовольной усмешкой поглядывал на изумленно-недоверчивое выражение ее лица. – Последний ураган показал, что простого навеса будет явно недостаточно. Раз уж вы вместе с вашими лошадьми собираетесь жить с нами, то мы решили выстроить нечто более существенное. Думаю, мы назовем это место «очаг Лошадей»!
Глаза Эйлы наполнились слезами. Усталая до изнеможения и счастливая от того, что они наконец завершили это путешествие, она была совершенно растеряна и потрясена. Никто никогда не проявлял столько заботы и внимания, желая доставить ей удовольствие. Живя в клане, Эйла никогда не чувствовала себя полностью признанной, всегда ощущала себя немного чужой. Она была уверена, что обитатели клана ни за что не позволили бы ей оставить лошадей, не говоря уж о том, чтобы построить для них жилище.
– Ах, Талут, – срывающимся от волнения голосом произнесла она, затем поднялась на носки и, обняв его за шею, прижалась своей холодной щекой к его бородатому лицу.
Эйла всегда вела себя очень сдержанно по отношению к нему, и ее порывистое проявление привязанности объяснялось восторженным изумлением. Талут обнял ее и мягко похлопал по спине, радостно улыбаясь и пребывая в состоянии исключительного самодовольства.
Большинство обитателей столпились вокруг них в этой новой пристройке, приветствуя двух путешественников так, словно оба они были полноправными членами племени мамутои.
– Мы очень беспокоились за вас, – сказала Диги, – особенно после того, как повалил снег.
– Мы вернулись бы гораздо раньше, если бы Эйла не набрала с собой такую уйму вещей, – ответил Джондалар. – Последние два дня я даже стал сомневаться, что мы сможем дойти сюда.
Эйла принялась в последний раз разгружать лошадей, и Джондалар направился к ней, чтобы помочь снять тяжелые корзины и многочисленные тюки и свертки, вызывающие всеобщее любопытство.
– А ты привезла что-нибудь мне? – не выдержав, спросила Руги, с детской непосредственностью задав вопрос, который вертелся на языке у каждого.
Эйла улыбнулась девочке.
– Да, я привезла кое-что для тебя. Я привезла подарки каждому из вас, – ответила она, дав обитателям жилища почву для размышлений.
Заинтересованно поглядывая на бесчисленные свертки, люди гадали, какие именно подарки ждут их.
– А это для кого? – спросила Тузи, когда Эйла начала разрезать веревки самого большого тюка.
Эйла переглянулась с Диги, и обе они украдкой улыбнулись, стараясь, чтобы младшая сестренка Диги не заметила этих снисходительных улыбок, вызванных тем, что малышка Тузи невольно копировала повелительную интонацию своей матери Тули.
– Я также привезла кое-что для лошадей, – ответила Эйла девочке, разрезая последнюю веревку на объемистом тюке и вынимая охапку сена. – Видишь, это еда для Уинни и Удальца.
Наделив лошадей кормом, она начала снимать тюки, лежавшие на волокуше.
– Все эти вещи надо отнести в дом.
– Давай лучше повременим с этим, – сказала Неззи, – ты ведь еще даже не разделась. Пойдем в дом, вам надо перекусить с дороги. А вещи пока спокойно могут полежать здесь.
– Неззи права, – вставила Тули. Не менее, чем остальных, ее снедало любопытство, что же привезла Эйла, но всему свое время. – Вам обоим надо немного отдохнуть и подкрепиться. Вы выглядите очень усталыми.
Джондалар с благодарностью улыбнулся Тули, входя вслед за Эйлой в очаг Мамонта.
Утром следующего дня у Эйлы нашлось много помощников, вызвавшихся перетащить тюки и свертки в дом, но Мамут тихонько посоветовал ей отложить раздачу подарков до ритуальной церемонии, которая должна была состояться нынешним вечером. Эйла с улыбкой приняла его совет, ей нетрудно было понять, что старый шаман хочет усилить общий интерес к вечернему событию и придать ему оттенок таинственности. Поэтому, когда Тули намекнула, что неплохо бы посмотреть, что она привезла, Эйла отделалась уклончивыми ответами, чем вызвала раздражение у этой властной женщины, хотя та и постаралась скрыть его.
После того как все пакеты и свертки были сложены на свободную лежанку, Эйла забралась на нее и плотно закрыла за собой кожаный полог. Затем она разожгла огонь в трех каменных светильниках и, расставив их так, чтобы они хорошо освещали это укромное место, начала развязывать свертки и раскладывать вещи, привезенные в качестве подарков. Внося незначительные изменения в свои предварительные планы, Эйла добавляла какие-то предметы или изменяла их набор, раскладывая подарки отдельными кучками. И в конце концов, когда она, погасив светильники, вылезла из своего укрытия и закрыла за собой шторы полога, взгляд у нее был вполне удовлетворенный.
Направившись к новому выходу, сделанному в том месте, где располагалась одна из неиспользуемых лежанок, Эйла поднялась по трем широким пологим ступеням в очаг Лошадей. Пол в новой пристройке был дюймов на пятнадцать выше, чем в самом земляном доме, и эти ступени сделали просто для удобства выхода. Она задержалась там, чтобы повнимательнее осмотреть новое помещение. Лошади были на прогулке. Уинни еще в пещере привыкла самостоятельно отодвигать носом в сторону защитную шкуру, и Эйла просто напомнила ей, как это делается. И Удальца тоже не пришлось долго обучать этому делу, поскольку он всегда копировал действия кобылы. Подчиняясь невольному порыву, Эйла решила проверить, все ли в порядке с ее питомцами, – в сущности, она относилась к ним с почти материнской заботой, – и прошла к выходу из пристройки. Откинув тяжелый занавес выходного свода, подпертого мамонтовыми бивнями, Эйла выглянула наружу.
Мир утратил все былые формы и очертания; ровный цвет был лишен какого-либо разнообразия оттенков, поскольку для создания этого пейзажа природе понадобились лишь две краски: голубая – пронзительно-яркая, вибрирующая, небесная голубизна, на которой не было ни единого облачного мазка; и белая – ослепительно-белый снег, поблескивающий под лучами полдневного солнца. Эйла, прищурившись, смотрела на эту сверкающую белизну – единственное очевидное свидетельство снежной бури, бушевавшей в течение нескольких дней. Детали проступали постепенно, когда глаза Эйлы начали привыкать к яркому свету и к ней вернулась способность восприятия глубины и обширности этого знакомого пейзажа. Посредине река еще не замерзла, и водный поток, уносившийся вниз по течению, сверкал гораздо ярче, чем снег, мягко поблескивавший на речных берегах, которые по мере приближения к кромке темневшей воды незаметно переходили в изломанную ледяную поверхность, слегка сглаженную снежным покрывалом. Длинный земляной дом, над которым струились легкие дымки, и жилая площадка казались таинственными белыми холмами.
Эйла немного прошлась вдоль берега в сторону излучины, где на небольшой поляне обычно паслись лошади. Солнце хорошо пригревало, и блестящий белый покров уже начал слегка оседать и подтаивать. Разгребая копытами слой рыхлого снега, лошади добирались до пожухлой травы. Увидев вдали своих питомцев, Эйла хотела было свистнуть, но передумала, поскольку Уинни уже подняла голову и смотрела в ее сторону. Кобыла приветливо заржала, и Удалец, появившись из-за ближайших кустов, присоединился к ней. Подражая их голосам, Эйла ответила на это приветствие.
Повернувшись в сторону дома, она заметила необычное, почти благоговейное выражение на лице Талута, внимательно наблюдавшего за этой сценой.
– Как эта кобыла узнала, что ты направляешься к ней? – спросил он.
– Я думаю, это не связано со знанием, просто у лошадей отличный нюх, и Уинни издалека учуяла мой запах. Кроме того, у них чуткие уши, и она могла услышать мои шаги. Наверное, Уинни заметила какое-то движение.
Вождь понимающе кивнул. Ее объяснения казались такими простыми и логичными, и все же… Он улыбнулся, радуясь, что она наконец вернулась, и мысленно представил себе предстоящий ритуал Удочерения Эйлы. Она будет достойным членом Львиной стоянки. А ее красота и способности помогут ей обрести высокий статус среди женщин племени мамутои.
Они вдвоем вернулись в новую пристройку и увидели там Джондалара, как раз выходившего из очага Мамонта.
– Насколько я понял, ты уже разложила все подарки, – с доброй усмешкой сказал он, широким шагом подходя к Эйле и Талуту.
Ему нравилось наблюдать, с каким нетерпением и любопытством ожидают мамутои ее таинственных даров. Он случайно подслушал высказывания Тули по поводу сомнительного качества вещей Эйлы, однако у самого Джондалара сомнений на этот счет не было. Конечно, изделия Эйлы покажутся мамутои необычными, но мастерство всегда остается мастерством, и поэтому ее подарки, несомненно, получат заслуженное признание.
– Да, Эйла, всем страшно любопытно, что вы привезли с собой, – заметил Талут.
Он, возможно, больше, чем кто-либо, любил это состояние предпраздничного ожидания.
– Не знаю, достаточно ли будет моих подарков, – сказала Эйла.
– Конечно, их будет достаточно. Не стоит беспокоиться по этому поводу. Что бы ты ни привезла, все будет хорошо. Было бы довольно даже одних огненных камней. А на самом деле и камни-то не нужны, ты сама как подарок, – сказал Талут и добавил с усмешкой: – В сущности, прекрасно уже то, что у нас есть причина для такого большого праздника!
– Но ведь мы должны обменяться подарками, Талут, – возразила Эйла. – Когда клан обменивался подарками, то обычно это были изделия определенного вида и соответствующей ценности. Я не знаю, какие подарки могут иметь ценность, равную этой пристройке. Что я должна подарить каждому строителю этого чудесного очага лошадей? – сказала Эйла, обводя взглядом пристройку. – Это помещение напоминает пещеру, но вы сами сделали ее. Даже не представляю, как люди умудряются строить такие пещеры?..
– Да и я поражен вашим мастерством, – подхватил Джондалар. – Мне довелось видеть много разных жилищ: легкие временные постройки на летних стоянках, жилища, устроенные внутри пещер или под нависающими скалами, – но должен признаться, я никогда не видел ничего подобного этому земляному дому. Ваше жилище кажется крепким как скала.
Талут рассмеялся:
– Таким оно и должно быть, иначе здесь не выживешь, особенно зимой. Только такой дом способен противостоять ударам ураганного ветра. Менее крепкая постройка не простояла бы даже до весны… – Улыбка постепенно исчезла с его губ, и глаза озарились каким-то теплым, родственным любви светом. – Земли мамутои очень богаты. Богаты дичью, рыбой и разнообразными степными плодами. Это красивый и суровый край. И я не променял бы его ни на какое другое место… – Улыбка вернулась на его лицо. – Но чтобы жить здесь, нужны крепкие и надежные жилища, а пещер в этих краях, прямо скажем, маловато.
– И как же вы делаете свои пещеры, Талут? Как вы построили такой дом? – спросила Эйла, припоминая, как долго Бран занимался поисками хорошей пещеры для своей семьи и какой беспомощной она сама чувствовала себя, пока не нашла долину с подходящей для жизни пещерой.
– Ладно, я расскажу вам об этом, раз уж вы так заинтересовались. Тут нет большого секрета! – сказал Талут, самодовольно усмехаясь. Ему льстило их искреннее восхищение. – Все основное жилище построено примерно так же, как эта пристройка, только место для очага Лошадей мы выбрали возле внешней стены очага Мамонта. Определив примерные размеры помещения, мы втыкаем в центре палку для обозначения будущего очага – на тот случай, если понадобится развести огонь. Затем, измерив веревкой расстояние от стены, закрепляем один конец веревки на центральном столбике и, растянув ее, намечаем на земле круг, по границе которого должны будут проходить стены.
Свои объяснения Талут сопровождал действиями, расхаживая по пристройке и привязывая воображаемую веревку к несуществующему столбику.
– Затем мы снимаем дерн и аккуратно складываем его за границей круга, стараясь не повредить пласты, а после этого копаем дальше, углубляя земляной пол примерно на длину моей ступни. – Для наглядности Талут оттянул вверх носок своей невероятно длинной и на удивление узкой ступни; хорошо подогнанная мягкая кожаная обувь подчеркивала красивую форму его ног. – Затем мы намечаем ширину скамей или платформ, которые могут использоваться как лежанки или полки для хранения разных вещей или запасов, скамьи как бы продолжают стену. Ограничив таким образом внутренний круг, мы углубляем эту часть еще на две или три мои ступни, формируя земляной пол помещения. Вся вынутая земля равномерно раскладывается в круговой вал за границей жилища – он будет служить дополнительной поддержкой для стен.
– Много же приходится вам копать, – заметил Джондалар, окидывая взглядом помещение. – Ведь расстояние между стенами этой пристройки, по-моему, не меньше тридцати твоих ступней, Талут.
Вождь изумленно вытаращил глаза:
– Надо же, ты прав! Именно столько я и намерил. Но как ты узнал?
Джондалар пожал плечами:
– Я просто догадался.
Однако это было нечто большее, чем догадка, это было еще одно проявление его интуитивного понимания физического мира. Джондалар мог точно определить расстояние на глаз, и критерием ему служили размеры его собственного тела. Он знал длину своего шага, ширину ладони, длину и размах рук; он мог оценить как малые величины, соизмеряя их с толщиной своего пальца, так и большие – например, высоту дерева по протяженности отбрасываемой им тени. Никто не учил его подобным измерениям – это была врожденная способность, развившаяся благодаря постоянному упражнению, и эта способность никогда его не подводила.
Эйла тоже смогла оценить трудоемкость земляных работ. Ей приходилось копать ловчие ямы, и она понимала, сколько времени и сил отнимает такая работа.
– Талут, как же вы умудрились выкопать такую огромную яму? – с любопытством спросила она.
– Что значит «умудрились»? Просто копали, как это делают все люди. Мы пользуемся мотыгами, чтобы разрыхлить суглинок, а потом совками выбрасываем его из ямы. Но вначале аккуратно снимаем дерн, вырезая его с помощью заостренной кромки плоской кости.
Недоуменный взгляд Эйлы красноречиво сказал, что она ничего не поняла. «Наверное, ей неизвестны названия этих орудий на языке мамутои», – подумал Талут и, ненадолго выйдя из пристройки, вернулся с несколькими инструментами. Все они были снабжены длинными рукоятками. На конце одной из них была закреплена часть мамонтового ребра с заостренной нижней кромкой. Этот инструмент напоминал тяпку с длинным изогнутым лезвием. Эйла внимательно осмотрела орудие.
– Мне кажется, оно похоже на палку-копалку, – нерешительно сказала она, вопросительно взглянув на Талута.
Он улыбнулся:
– В общем, да, это мотыга. Иногда, конечно, мы пользуемся и заостренными палками-копалками. Ими можно быстрее выкопать яму, но мотыгой это сделать гораздо удобнее.
Затем он показал Эйле совок, изготовленный из широкой части огромного рога, принадлежавшего мегацеросу, разрезанного вдоль по ноздреватой сердцевине; нижний край рога был выровнен и заострен. Обычно для таких совковых лопаток использовались рога молодых животных; рога взрослого мегацероса могли достигать одиннадцати футов в длину и были слишком большими. Рукоятка крепилась с помощью крепкой кожаной веревки, продетой через три пары просверленных в центре отверстий. Рабочей была внутренняя ноздревая сторона совка, который использовался не для копания, а для сбора и откидывания суглинистой почвы, разрыхленной мотыгой, или при случае – для расчистки земли от снега. Талут также принес еще один совок более глубокой формы, сделанный из распиленного вдоль куска мамонтового бивня.
– Вот такие инструменты мы называем совками, – пояснил Талут специально для Эйлы.
Она понимающе кивнула, поскольку сама пыталась использовать подобным образом рога оленей. Только ее орудия были без рукояток.
– Нам просто повезло, что погода после вашего отъезда стояла довольно теплая, – продолжал вождь. – Но поскольку потепление было явно кратковременным, мы решили не копать на обычную глубину. Нижний слой земли сейчас уже очень твердый. В следующем году мы сможем углубиться в почву и сделаем несколько ям для хранения пищевых запасов, а может, даже соорудим еще одну баню, когда вернемся с Летнего схода.
– Но ведь вы вроде бы ждали теплой погоды, чтобы организовать очередную охотничью вылазку, – сказал Джондалар.
– Последняя охота на бизонов была очень успешной, а предсказания Мамута пока не сулили нам ничего хорошего. Проведя обряд Поиска, он смог обнаружить только нескольких бизонов, которых мы упустили, и нам не имело смысла тратить на них время и силы. Вместо этого мы решили сделать эту пристройку, чтобы обеспечить укрытие для лошадей Эйлы, которые, кстати, оказали нам большую помощь во время последней охоты.
– Мотыга и совок, конечно, очень удобны, Талут, но ведь вам пришлось выкопать так много земли… Как же вы успели проделать такую огромную работу? – удивленно воскликнула Эйла.
– Наша стоянка достаточно многолюдна, Эйла. Почти все с радостью согласились помочь мне в этом деле… Мы хотели сделать приятный сюрприз к твоему возвращению.
Чувство огромной благодарности захлестнуло молодую женщину, и она опустила голову, стараясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы. Заметив ее состояние, Джондалар и Талут вежливо отвернулись в сторону, чтобы не усиливать смущение Эйлы.
Джондалара по-прежнему интересовала сама конструкция дома, и он внимательно присматривался к стенам.
– Похоже, вы также делаете углубление за этими скамьями, – заметил он.
– Да, для основных опор, – сказал Талут.
Он указал на шесть гигантских мамонтовых бивней, каждый из которых был установлен в специальную яму, плотно забитую по окружности мелкими заостренными костями, напоминавшими клинья. Для этой цели обычно использовали расколотые фаланги или позвонки. Эти опорные бивни равномерно располагались по обе стороны от сводчатых проходов, также образованных мамонтовыми бивнями. Эти длинные и мощные изогнутые бивни были главным элементом несущей конструкции будущего жилища.
Талут продолжал объяснять, как обычно строят свои углубленные в землю жилища охотники на мамонтов, а Эйла и Джондалар слушали с нарастающим вниманием и удивлением. Оба они примерно представляли себе процесс такого строительства, но на самом деле все оказалось гораздо сложнее. Посредине, между опорами и центром жилища, стояли шесть деревянных столбиков – заостренный нижний конец этих очищенных от коры стволов забивался в землю, а верхний завершался развилкой. С внутренней стороны к земляному валу, окружавшему пристройку, примыкал ряд костей, здесь располагались мамонтовые черепа, укрепленные с помощью плечевых, бедренных и спинных костей крупных животных, а в некоторых местах проходили длинные ножные или реберные кости, дополнительно укрепляющие конструкцию. Верхняя часть стены состояла в основном из лопаток, бедренных костей и небольших кусков бивней – из них формировалась крыша, которая поддерживалась деревянными балками, проходившими от внешнего каркаса к внутреннему кругу деревянных столбов. Тщательно отобранные и слегка обработанные кости образовывали мозаичное переплетение, напоминавшее хитроумную костяную головоломку, и все они были закреплены или привязаны к основным опорным бивням, создавая в итоге сводчатую форму жилища.
В речной долине можно было срубить деревья для столбов, но для такого строительства требовался изрядный запас костей мамонта, который не могла обеспечить охота на этих животных. Большая часть строительного материала набиралась из костяных куч на излучинах реки. В окрестных степях тоже порой находили крупные, обглоданные хищниками костяки. Но в основном на этих открытых просторах попадались разнообразные мелкие кости.
Мамутои год за годом старательно собирали рога, которые каждый год сбрасывали мигрирующие стада северных оленей, чтобы отрастить новые к будущему сезону. Центральная часть куполообразной крыши была сплетена из ветвистых оленьих рогов и образовывала прочный, хорошо скрепленный каркас, в центре которого оставалось отверстие для выхода дыма. Из длинных ивовых прутьев, срезанных в речной долине, были сплетены плотные сетки, которые привязывались к роговому каркасу и спускались вниз по костяной стене, служа внешним покрытием жилища. На эти ивовые сетки укладывался толстый слой соломы, которая препятствовала попаданию в дом воды, а поверх соломы укладывался слой плотного дерна. При этом использовался материал, полученный при расчистке участка земли для этой постройки, а недостающую часть дерна обычно срезали где-нибудь поблизости.
Толщина стен такого жилища составляла примерно от двух до трех футов. Однако дерновое покрытие было не последним, и сегодня обитателям стоянки предстояло покрыть пристройку завершающим слоем.
Выйдя из дома, Талут заканчивал свое подробное объяснение конструкции этого сооружения, а все восхищенные слушатели рассматривали внешнюю сторону земляного жилища.
– Я надеялся, что сегодняшняя погода нас не подведет, – сказал он, вздымая руки к ясному голубому небу. – Нам надо еще закончить строительство. Если не провести заключительных работ, то постройка будет менее прочной и долговечной.
– А как долго сохраняются такие жилища? – спросил Джондалар.
– Человек может прожить в таком доме всю жизнь, но порой он стоит и дольше. Эти земляные жилища являются зимними домами. В конце весны мы обычно покидаем их, отправляясь на Летний сход, Большую охоту на мамонтов и в другие путешествия. Во время летнего кочевья мы собираем травы и плоды, охотимся, рыбачим, торгуем и навещаем родственников. Уходя, мы оставляем здесь часть наших вещей, потому что к осени обязательно возвращаемся назад. Львиная стоянка – наше постоянное жилище, наш дом.
– Если мы хотим, чтобы эта пристройка долго служила укрытием для лошадей Эйлы, то нам надо бы закончить ее, пока погода дает нам такую возможность, – вмешалась в разговор Неззи.
Они с Диги только что подошли к дому и опустили на землю тяжелый бурдюк с водой, которую они начерпали из уже подмерзшей реки.
Затем появился Ранек с копательным инструментом, он тащил за собой большую корзину, наполненную влажной почвой.
– Мне до сих пор не приходилось слышать, чтобы кто-то строил жилище или хотя бы пристройку такой поздней осенью, – сказал он.
Барзек следовал за ним.
– Это будет интересный опыт, – заметил он, опуская на землю вторую корзину глинистой почвы, которую они накопали в особом месте на речном берегу. Вскоре подошли Дануг и Друвец с очередными корзинами, наполненными такой же сырой почвой.
– Трони уже развела костер, – сообщила Тули, забирая у Неззи и Диги тяжелый бурдюк с водой. – Торнек нашел себе помощников, и они нагребли большой сугроб снега. Мы растопим его, как только согреется эта вода.
– Мне хотелось бы помочь вам, – сказала Эйла, размышляя, много ли проку будет от ее помощи. Похоже, все четко знали, что делать, а у нее не было ни малейшего представления насчет того, что они затеяли, и уж тем более какую помощь она может оказать.
– Да, можем мы чем-то помочь вам? – поддержал ее Джондалар.
– Конечно, мы же собираемся закончить лошадиную пристройку, – объяснила Диги. – Но для начала, Эйла, пойдем, я выдам тебе какую-нибудь старую одежду. Нам предстоит грязная работа. А у Талута и Дануга наверняка найдется что-нибудь подходящее для Джондалара.
– Я сейчас подыщу ему что-нибудь, – сказала Неззи.
– Если вам придется по душе эта работка, то вы потом сможете помочь нам с Тарнегом построить земляной дом. Ведь мы собираемся основать новую стоянку… конечно, после того, как мы с Бранагом пройдем Брачный ритуал.
– А кто-нибудь развел костры в наших банях? – спросил Талут. – После этой работы всем надо будет помыться, особенно учитывая то, что сегодня вечером у нас большое празднество.
– Уимез и Фребек топят там с самого утра. Осталось только наносить побольше воды, – сказала Неззи. – Крози и Манув пошли вместе с Лэти и другими детьми нарвать свежих сосновых лап, поэтому у нашей воды будет чудесный хвойный запах. Фрали тоже хотела пойти с ними, но я решила, что прогулка по холмам не пойдет ей на пользу, и поэтому попросила присмотреть за Ридагом. И Хартал тоже под ее присмотром. А Мамут готовит что-то для вечерней церемонии. У меня такое чувство, что нас ждет какой-то сюрприз.
– Кстати, Талут… Когда я выходил из дома, Мамут просил передать тебе при встрече, что через несколько дней ожидается добрая охота. Он хотел узнать, хочешь ли ты, чтобы он провел обряд Поиска? – сообщил Барзек.
– Добрая охота? – задумчиво переспросил вождь. – По такому-то снегу? Он же рыхлый и уже начал подтаивать. Вот если хорошенько подморозит и образуется ледяная корка, то животным будет труднее убежать от нас. Но возможно, и вправду стоит провести Поиск.
Основная масса людей направилась к очагу, где на перекладине, покоившейся на двух опорах, висел кожаный котел с ледяной речной водой. Вода уже согрелась, и теперь добавляемый в нее снег быстрее таял. Когда процесс таяния завершился, теплую воду начали черпать плотно сплетенными корзинками и переливать в другой, вместительный, перепачканный глиной кожаный котел, установленный в небольшой котловине, выкопанной в земле. В эту воду добавляли специальную почву, принесенную с прибрежного склона, и тщательно перемешивали до образования густого строительного раствора.
Несколько человек с плотно сплетенными корзинами, наполненными раствором, уже забрались на вершину пристройки и, зачерпывая блестящую текучую массу, начали поливать покрытые дерном стены этого куполообразного сооружения. Эйла и Джондалар, немного понаблюдав за действиями строителей, вскоре тоже взялись за корзины и черпаки. Люди, работавшие внизу, равномерным толстым слоем размазывали раствор по наклонной поверхности стен, чтобы получилось сплошное покрытие.
Плотная липкая глина, чисто промытая речным потоком, не будет пропускать влагу. Этот слой непроницаем для воды – ни дождь, ни мокрый или тающий снег не смогут проникнуть в жилище. Даже в таком влажном состоянии глина не пропустит воду. Когда этот слой высохнет и уплотнится, то поверхность этих наклонных стен станет совершенно твердой – как правило, это удобное место для временного хранения различных вещей или приспособлений. В хорошую погоду на завалинке обычно присаживаются, чтобы пообщаться с гостями, потолковать на разные насущные темы или просто отдохнуть и посидеть в спокойной задумчивости. Когда стоянка принимала гостей, то дети, чтобы не затеряться в толпе, залезали на сводчатую крышу дома и оттуда наблюдали за происходящими событиями. Кроме того, это место использовалось для выступлений перед публикой или в качестве смотровой площадки.
Набрав в корзину очередную порцию хорошо перемешанной жидкой глины, Эйла карабкалась вверх по наклонной стене дома, выплескивая на себя часть красноватого раствора. Но она даже не замечала этого, поскольку ее одежда, как и одежда всех остальных строителей, давно была перепачкана глиной. Диги говорила правду. Это была грязная работа. Закончив с нижней частью стен, они приступили к покрытию купола, стараясь сохранять равновесие на этой предательски скользкой поверхности.
Эйла вылила последний черпак из своей корзины и с интересом наблюдала, как раствор медленно стекает вниз. Затем, повернувшись, она рассеянно начала спускаться и вдруг, поскользнувшись, плюхнулась на скользкую поверхность глины, только что вылитой ею на склон стены. Не успев осознать, что происходит, она, испуганно вскрикнув, стремительно соскользнула по наклонной поверхности и, перескочив через вал, шлепнулась на землю под стенами пристройки.
Но как только она коснулась земли, ее сразу же подхватили чьи-то сильные руки, и Эйла испуганно вздрогнула, увидев прямо перед собой перепачканное глиной смеющееся лицо Ранека.
– Ага, наверное, это один из новых способов размазывания глины по стенам, – весело сказал он, поддерживая Эйлу и давая ей прийти в себя. Затем, по-прежнему держа ее за руку, добавил: – Может, ты хочешь повторить этот стремительный спуск? Тогда я подожду тебя здесь.
Ощутив тепло его пальцев на своей холодной руке, Эйла наконец пришла в себя и почувствовала, что их тела тесно соприкасаются. Его черные глаза, блестящие и глубокие, были исполнены чувственного желания, которое невольно нашло отклик в глубине ее женского естества. Она слегка вздрогнула и, отступив на шаг в сторону, опустила глаза, чувствуя, как краска смущения заливает ее щеки.
Эйла взглянула на Джондалара, чтобы убедиться в правильности своих подозрений. Действительно, его лицо было очень сердитым, кулаки сжаты, а на виске пульсировала жилка, выдавая сильное внутреннее напряжение. Эйла быстро отвела взгляд в сторону. Теперь она понимала его немного лучше, осознавая, что так проявляется его страх – страх потери, страх быть отвергнутым, – но тем не менее она восприняла это с оттенком раздражения. Ведь, в сущности, не произошло ничего особенного, каждый мог поскользнуться и упасть, и она была благодарна Ранеку за то, что он так удачно подхватил ее. Эйла вновь покраснела, вспомнив чувственное прикосновение и взгляд темнокожего резчика, и подумала, что ее отклик тоже был вполне естественным. Не могла же она запретить себе чувствовать?!
– Пойдем со мной, Эйла, – крикнула Диги. – Талут сказал, что можно заканчивать, а в бане уже жарко. Пора смыть с себя эту глину и готовиться к празднику. Скоро начнется ритуал твоего Удочерения.
Две молодые женщины вошли в дом через новую пристройку. Когда они уже были в очаге Мамонта, Эйла вдруг обернулась к подруге и спросила:
– Диги, что такое «баня»?
– Ты никогда не была в бане?
– Нет. – Эйла отрицательно качнула головой.
– О, я думаю, тебе там понравится! Грязную одежду лучше снять прямо в очаге Зубра. Мы, женщины, обычно пользуемся дальней баней. А мужчины моются вот в этой, – объяснила Диги, показывая на низкий занавешенный проход возле лежанки Манува, где они как раз оказались в этот момент, двигаясь через Олений очаг в направлении очага Журавля.
– Разве за этим занавесом не обычное хранилище?
– А ты, значит, решила, что все боковые помещения предназначены для хранения запасов? Мне и в голову не приходило, что ты еще не знаешь о наших банях. Ты уже стала нам совсем как родная, и я забыла, что на самом деле вы живете здесь совсем недолго. – Диги остановилась и, повернувшись, взглянула на Эйлу. – Я очень рада, что ты станешь мамутои, мне кажется, что это твоя судьба.
Эйла смущенно улыбнулась:
– Я тоже очень рада, и я рада, что встретила здесь тебя, Диги. Я давно мечтала познакомиться с женщиной… примерно моего возраста… мечтала о подруге.
Диги улыбнулась ей в ответ:
– Я понимаю тебя. Мне только жаль, что ты не пришла к нам раньше. Ведь в конце будущего лета я собираюсь покинуть эту стоянку. Даже не знаю теперь, хочется ли мне этого. Я хотела стать вождем собственной стоянки, как моя мать, но мне грустно оттого, что придется расстаться с ней и с тобой и со всеми обитателями Львиной стоянки.
– А далеко вы собираетесь идти?
– Не знаю, мы пока не решили, – сказала Диги.
– Но зачем обязательно уходить далеко? Почему бы не построить новое жилище по соседству? – спросила Эйла.
– Не знаю. Вообще-то, это не принято, но я думаю, мы можем попробовать. Мне не приходила в голову такая мысль, – с удивленным и недоумевающим видом заметила Диги.
Когда подруги вошли в помещение последнего очага длинного дома, Диги сказала:
– Ну вот, теперь мы можем раздеться, грязные вещи оставим прямо здесь, на земле.
Диги и Эйла быстро стащили с себя перепачканные глиной одежды. Эйла почувствовала теплый ток воздуха, идущий из-за красного кожаного занавеса, закрывавшего довольно низкий сводчатый проход, ограниченный бивнями мамонта, который вел в какое-то помещение, находившееся за стенами последнего из очагов.
– Скорее заходи и опусти занавес! Ты же пускаешь холод!
Голос доносился из глубины тускло освещенного и слегка дымного помещения, заполненного густым паром.
Эйла быстро шагнула внутрь, опустив за собой край занавеса; здесь было не холодно, а скорее даже жарко. Диги провела ее по грубым ступеням, выложенным мамонтовыми костями, слегка вдавленными в землю, ступени уходили вниз примерно на глубину трех футов. Эйла почувствовала, что стоит на какой-то мягкой шкуре с довольно густым мехом. Вскоре ее глаза привыкли к тусклому свету, и она обвела взглядом туманное пространство. Общие размеры этого подпольного помещения составляли около шести футов в ширину и десяти футов в длину. Баня состояла из двух соединявшихся между собой и круглых в плане комнат с низкими сводчатыми потолками, до которых она могла достать рукой, поскольку они были на три или четыре дюйма выше ее роста.
На полу второй, более просторной парной комнаты были разбросаны раскаленные докрасна костяные угли. Две молодые женщины прошли через первую маленькую мыльную комнату и присоединились к остальным. Эйла заметила, что стены бани покрыты кожей, а внизу проложены дорожки из мамонтовых костей, по ним можно было ходить, не опасаясь наступить на раскаленные угли. Кроме того, стоя на этих костяных дорожках, можно было мыться или поддать пару, плеснув водой на угли, при этом ноги оставались чистыми, потому что вода быстро впитывалась в нижний земляной пол.
Основная часть углей находилась в центральном очаге. Он служил как для поддержки жара, так и для освещения, поскольку лучи дневного света почти не проникали внутрь бани сквозь закрытое дымовое отверстие. Голые женщины сидели вокруг очага на гладких лавках, сделанных из плоских мамонтовых костей, в качестве опор для них использовались кости того же животного. У стены располагались разные емкости с водой. В больших, туго сплетенных корзинах была холодная вода, а чуть дальше на каркасах из оленьих рогов были установлены кожаные котлы из желудков гигантских животных, и пар, поднимавшийся над ними, свидетельствовал о том, что в них находился кипяток. Кто-то из женщин взял костяными щипцами раскаленный камень из очага и опустил его в один из этих кожаных котлов. Облако ароматного хвойного пара окутало помещение.
– Вы можете сесть здесь, между Тули и мной, – предложила пышнотелая Неззи, подвигаясь в сторону, чтобы освободить место на лавке.
Тули подвинулась в другую сторону. Она тоже была довольно крупной женщиной, но ее тело было исключительно мускулистым и подтянутым, хотя округлые формы выразительно свидетельствовали о ее половой принадлежности.
– Пожалуй, надо сначала смыть с себя первую грязь, – сказала Диги. – Наверное, тебе, Эйла, это тоже не помешает. Вы видели, как она скатилась с крыши? – спросила она, обращаясь к остальным женщинам.
– Нет, не видели. Надеюсь, ты удачно приземлилась? – озабоченно спросила Фрали, которая выглядела немного смущенной из-за своей беременности, поскольку ее живот стал уже довольно большим.
Диги рассмеялась и ответила, опередив Эйлу:
– Ранек успел подхватить ее в свои объятия и, по-моему, был совершенно счастлив, что ему представился такой случай.
Женщины понимающе улыбнулись.
Набирая в корыто, сделанное из мамонтового черепа, холодной и горячей воды, Диги случайно выловила из чана с кипятком хвойную ветку. Затем она взяла что-то мягкое из объемистой рыхлой горки и разделила это между собой и Эйлой.
– Что это? – спросила Эйла, чувствуя шелковистую мягкость и упругость этого странного материала.
– Это мочалка из шерсти мамонта, – сказала Диги, – к зиме они отращивают густой подшерсток, а весной сбрасывают лишнюю шерсть, оставляя ее на кустах и деревьях. Иногда мы находим ее прямо на земле. Намочи мочалку в воде и смывай ею грязь.
– Волосы у меня тоже в глине, – сказала Эйла, – может, их тоже вымыть?
– Пока не стоит, сначала мы немного попаримся, а потом уже вымоемся хорошенько.
Окатившись чистой водой, они вынырнули из клубов пара, и Эйла села на лавку между Диги и Неззи. Диги слегка откинулась назад и, удовлетворенно вздохнув, закрыла глаза. Эйла недоумевающе поглядывала на женщин, размышляя, зачем они так долго сидят и исходят по́том в этом жарком подполье. Она взглянула на Лэти, сидевшую рядом с Тули, и они обменялись улыбками.
Кто-то вошел в баню, и Эйла, почувствовав приятный холодок, поняла, как сильно она распарилась. Все обернулись, чтобы посмотреть на вновь прибывших. У низкого входа стояли Руги и Тузи, а вслед за ними появилась Трони, держа на руках Нуви.
– Мне пришлось задержаться с Харталом, – сообщила Трони. – Торнек решил взять его с собой попариться, и я не хотела, чтобы малыш раскричался.
– Неужели мужчинам не разрешается входить в эту баню, даже маленьким мальчикам? – с удивлением спросила Эйла.
– Трони, ты не знаешь, взял ли кто-то Ридага? Может, мне надо привести его сюда? – сказала Неззи.
– Дануг взял его с собой. По-моему, наши мужчины решили на этот раз собрать всех без исключения мужчин в своей бане, – заметила Трони, – даже малышей.
– Это точно, даже Фребек взял с собой Ташера и Кризавека, – вспомнила Тузи.
– Да уж, пора ему наконец научиться заботиться о наших мальчиках, – проворчала Крози. – Мне кажется, только ради этого ты и согласилась стать его женой. Так ведь, Фрали?
– Нет, не так, мама, не только ради этого.
Эйла удивилась. До сих пор ей не приходилось слышать, чтобы Фрали возражала своей матери, даже в мягкой манере. Но все остальные не обратили на это никакого внимания. Возможно, поскольку здесь находились одни женщины, Фрали не стала скрывать своих мыслей и вступилась за мужа. Крози сидела чуть подальше своей дочери, закрыв глаза; просто удивительно, до чего были похожи эти две женщины. В общем-то, только благодаря выпирающему из-за беременности животу можно было отличить дочь от матери. Фрали сильно исхудала и выглядела почти такой же старой, как ее мать. Эйла также отметила, что у Фрали отекли ноги, а это был недобрый знак. Ей захотелось осмотреть эту беременную женщину, и она вдруг поняла, что, возможно, именно в бане ей будет легче сделать это.
– Фрали, у тебя сильно отекают ноги? – немного нерешительно спросила Эйла.
Женщины насторожились, ожидая ответа Фрали, как будто все они понимали, какая мысль пришла в голову Эйле. Даже Крози не сказала ни слова, а просто поглядывала на дочь.
В легкой задумчивости Фрали посмотрела на свои ноги, словно оценивая, насколько сильно опухли ее лодыжки. Затем она подняла глаза и сказала:
– Да, в последнее время они стали часто опухать.
Неззи вздохнула с явным облегчением, которое передалось и остальным.
– Тебя все еще тошнит по утрам? – спросила Эйла, подавшись немного вперед.
– Да, а во время первых двух беременностей меня никогда так долго не тошнило.
– Фрали, может быть, ты согласишься… чтобы я осмотрела тебя?
Фрали окинула взглядом женщин. Никто не проронил ни слова. Неззи улыбнулась и кивнула ей, молчаливо побуждая ее к согласию.
– Хорошо, – сказала Фрали.
Эйла быстро приступила к делу, внимательно осмотрела ее глаза, проверила дыхание, пощупала лоб. Конечно, в таком полумраке трудно было провести нормальный осмотр, тем более правильно оценить, нет ли у Фрали жара.
– Ты можешь прилечь на лавку? – попросила Эйла.
Все быстро переместились, освобождая место, чтобы Фрали могла вытянуться в полный рост. Эйла с явным знанием дела тщательно обследовала беременную женщину, а остальные с интересом наблюдали за ее действиями.
– По-моему, тошнота у тебя бывает не только по утрам, – заметила Эйла, заканчивая осмотр. – Я могу помочь тебе. Но ты должна будешь есть то, что я приготовлю. Тогда ты сразу почувствуешь себя лучше. И ноги перестанут отекать. Ты согласна?
– Не знаю, – нерешительно сказала Фрали. – Фребек проверяет все, что я ем. Думаю, он начнет беспокоиться и не позволит мне сделать этого. Он вечно спрашивает, кто готовит то, что я ем.
Крози сидела, плотно сжав зубы, и явно изо всех сил старалась, чтобы неосторожное слово не сорвалось с ее языка. Крози боялась, что если она сейчас опять начнет ругать Фребека, то Фрали встанет на его защиту и откажется от помощи Эйлы. Неззи и Тули обменялись выразительными взглядами. Крози проявила просто потрясающую сдержанность.
Эйла понимающе кивнула.
– Мне кажется, я знаю, как это можно устроить, – сказала она.
Диги удовлетворенно вздохнула и заявила:
– Не знаю, как вы, но я уже достаточно попарилась и собираюсь мыться да выходить. Как ты считаешь, Эйла, не пора ли нам пробежаться по снежку?
– Отличная мысль. Я уже изнываю от жары.