– Теперь, Эйла, куда бы ни занесла тебя судьба, ты всегда найдешь убежище в очаге Мамонта. Пожалуйста, прими этот символический знак, дочь моего очага.
Говоря это, Мамут снял со своей руки браслет из бивня мамонта, на внешней стороне которого были выгравированы зигзагообразные линии, и соединил его заостренные концы на руке Эйлы, чуть пониже сделанного Талутом надреза. Затем старый шаман сердечно обнял Эйлу.
Со слезами на глазах она направилась к лежанке, где были спрятаны ее подарки. Решительно смахнув слезы, Эйла приподняла занавес и взяла в руки деревянную чашу. Этот округлый сосуд был очень прочным, хотя его стенки отличались удивительной тонкостью. На отполированной поверхности чаши не было ни красочных узоров, ни резного орнамента, но зато был отлично виден красивый симметричный рисунок самого дерева.
– Пожалуйста, Мамут, прими в дар от дочери твоего очага эту чашу для целебных настоев, – сказала Эйла. – Если ты позволишь, то дочь твоего очага будет каждый день наполнять ее особым настоем, который поможет уменьшить боль в суставах рук и ног.
– О, я с радостью принимаю твой дар и надеюсь, что благодаря тебе этой зимой я буду меньше страдать от болей, – с улыбкой ответил он, принимая чашу и передавая ее Талуту, который внимательно рассмотрел ее и, удовлетворенно кивнув, передал Тули.
Тули привыкла к тому, что деревянные сосуды обычно украшаются затейливой резьбой или красочными рисунками, поэтому она критически взглянула на странную чашу, которая на первый взгляд показалась ей слишком простой. Но, приглядевшись повнимательнее и пробежав кончиками пальцев по удивительно гладкой полировке, Тули отметила совершенство формы, устойчивость и изящный рисунок самого дерева. В итоге она пришла к выводу, что эта работа выполнена хорошим мастером, и решила, что такой тонкой отделки она, пожалуй, еще никогда не видела. Эта передаваемая из рук в руки чаша значительно повысила интерес к следующим подаркам Эйлы. Разглядывая отполированный до блеска округлый сосуд, каждый думал, подарит ли ему Эйла что-нибудь столь же необычное и красивое.
Следующим к Эйле подошел Талут. Он заключил ее в свои медвежьи объятия и подарил кремневый нож, вложенный в красные ножны из жесткой сыромятной кожи; на его костяной рукоятке был вырезан красивый узор, подобный тому, что был на ноже, который висел на поясе Диги. Эйла вынула нож из ножен и сразу предположила, что лезвие, скорее всего, было сделано Уимезом, а рукоятку вырезал Ранек.
В качестве ответного дара Эйла преподнесла Талуту объемистый и тяжелый сверток темного меха. Развернув эту меховую накидку, сделанную из цельной шкуры бизона, Талут широко улыбнулся и набросил ее на плечи. Густой и длинный мех на загривке шкуры бизона превратил и без того не маленького вождя в настоящего великана, и он, сознавая это, с гордым видом прошелся перед соплеменниками. Затем, заметив, как можно закрепить шкуру на плечах, он отпустил полы, упавшие мягкими складками, и внимательно рассмотрел на редкость тонкую и мягкую выделку внутренней стороны.
– Неззи, ты только взгляни! – воскликнул он. – Думаю, тебе еще не приходилось видеть такой мягкой бизоньей шкуры! А как в ней тепло! По-моему, ее даже не надо переделывать на парку. Я собираюсь носить эту шкуру как плащ.
Эйла улыбнулась, видя его восхищение и радуясь, что ее подарок пришелся ему по душе. Джондалар стоял чуть поодаль, также с удовольствием наблюдая за сияющим от восторга Талутом поверх голов обступивших вождя людей.
Неззи сердечно обняла Эйлу и подарила ей красивое ожерелье, сделанное из тщательно отобранных по размеру спиралевидных ракушек, разделенных полыми цилиндриками из обработанной кости северной лисицы; в центре ожерелья на кожаной петле висел большой клык пещерного льва. Эйла поддерживала это довольно тяжелое украшение, пока Трони завязывала его сзади на ее шее. Наконец Трони закончила, и Эйла, с восхищением взглянув вниз, осторожно потрогала белый клык пещерного льва, раздумывая, как им удалось проделать в нем отверстие.
Отодвинув в сторону полог лежанки, Эйла взяла большущую закрытую корзину и поставила ее к ногам Неззи. И опять на первый взгляд это изделие показалось совсем незатейливым. Травы, из которых была сплетена корзина, имели природный цвет, а боковые поверхности и крышку не украшали ни яркие узоры плетения, ни стилизованные изображения птиц или животных. Но при ближайшем рассмотрении Неззи оценила, насколько мастерски сделана эта корзина, и заметила, что узор красив и изящен, а плетение достаточно плотное, чтобы не пропускать воду во время приготовления пищи.
Подняв крышку, Неззи заглянула внутрь, и все удивленно ахнули. Корзина, разделенная на множество секций гибкой березовой корой, была до краев заполнена разнообразными дарами земли. Там были и маленькие крепкие яблочки, и сладкая ароматная морковь, и очищенные шишковатые корни крахмалистых земляных орехов, и сушеная вишня с уже вынутыми косточками, и зеленые бутоны красоднева, и круглая молочно-зеленая вика в стручках, а также сухие грибы, стебли зеленого лука и несколько видов неизвестных сухих трав и кореньев. Исследуя содержимое корзины, Неззи с довольной улыбкой поглядывала на Эйлу. Это был превосходный подарок.
Настала очередь Тули. Ее приветственное объятие было более сдержанным, хотя и не лишенным сердечности. С многозначительным и важным видом она объявила Эйле, что приготовила для нее роскошный сюрприз. Оказалось, что это маленькая, затейливо отделанная деревянная шкатулка со скругленными углами. Ее поверхность была украшена наклеенными кусочками перламутровых раковин и резными красочными изображениями рыб. В целом картина на шкатулке изображала водоем с рыбами и подводными растениями. Сняв крышечку, Эйла обнаружила, для чего предназначался такой роскошный сосуд. Он был наполнен морской солью.
Эйла уже понимала, насколько ценной является морская соль. Раньше она считала ее обычным продуктом, поскольку выросла в клане на берегу моря Беран. Соль легко добывали из морской воды и даже использовали для заготовки рыбы на зиму. Но когда, покинув побережье, Эйла оказалась в своей долине, то ей понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть жить без соли. А ведь Львиная стоянка находилась еще дальше от моря по сравнению с ее долиной. Понятно, что в эти материковые земли соль, так же как и морские раковины, приносили с далеких морских берегов, и все-таки Тули отдала ей эту красивую солонку. Эйла понимала, что это действительно дорогой подарок.
Трепеща от страха, Эйла преподнесла свой дар второму вождю Львиной стоянки; молодая женщина надеялась, что предположение Джондалара окажется правильным и Тули по достоинству оценит ее дар. Выбранный для нее мех был шкурой снежного леопарда, который как-то зимой, когда они с Вэбхья учились охотиться, попытался стащить их добычу. Сначала Эйла хотела просто отпугнуть хищника, но молодой пещерный лев собирался поохотиться. Увидев, что он готов броситься на матерую, хотя и относительно небольшую кошку, Эйла оглушила ее выпущенным из пращи камнем и затем окончательно добила вторым метким попаданием.
Подарок Эйлы, очевидно, был для Тули полной неожиданностью, глаза ее засверкали от удовольствия, правда только после того, как она, поддавшись искушению, накинула этот роскошный и густой зимний мех на плечи и заметила исключительное качество его выделки. На это обратил внимание и Талут. С внутренней стороны шкура была невероятно мягкой и приятной на ощупь. Тули считала, что так хорошо выделать можно только кожу, а меховую шкуру удается только немного растянуть и сделать помягче, обрабатывая скребком лишь с одной стороны. Кроме того, мамутои обычно пропитывали шкуры жиром – этим способом они пользовались, чтобы сохранить меха, – и в результате те становились гораздо более жесткими и грубыми, чем у Эйлы. Тули решила, что надо будет выяснить у Эйлы, каким образом она достигает такого высокого качества.
Подарок Уимеза был завернут в кусочек мягкой кожи, Эйла развернула его и в восхищении затаила дыхание. Внутри свертка лежал великолепный наконечник копья, подобный тем замечательным образцам, которые Уимез недавно показывал ей. Орудие посверкивало в отблесках костра, как ограненный драгоценный камень, но ценность его была, несомненно, выше. Эйла вручила кремневому мастеру жесткую и толстую циновку, чтобы ему было удобно сидеть во время работы. Изготавливая корзины и циновки, Эйла в большинстве случаев не окрашивала материал, но прошлой зимой она впервые попробовала плести узоры, используя природное разнообразие оттенков. И вот на обычной однотонной циновке появился неброский, но хорошо заметный звездный узор. Эйла была очень довольна своей работой и, выбирая этот подарок, подумала, что остроконечные лучи звездочек напоминают прекрасные острия и наконечники, которые мастерит Уимез, а выпуклое плотное плетение подобно маленьким пластинкам, которые он скалывает с кремня. Эйле было интересно, заметит ли он это сходство.
Рассмотрев циновку, неулыбчивый Уимез на сей раз не смог сдержать улыбку.
– Эйла, какая замечательная циновка! Она напоминает мне изделия матери Ранека. А уж она, как никто другой, знала толк в травах и узорах плетения. Наверное, правильнее было бы сохранить твой подарок, повесив его на стенку, но мне хочется пользоваться им. Пожалуй, я буду сидеть на этой красивой циновке, она поможет мне сосредоточиться во время работы.
Радушное объятие Уимеза не имело ничего общего с его обычно сдержанной манерой разговора. Эйла поняла, что за внешней суровостью и неприветливостью Уимеза скрывается добрая и чувствительная натура.
В сущности, процесс вручения подарков не был строго упорядоченным ритуалом, и следующим дарителем, который терпеливо дожидался, пока Эйла обратит на него внимание, был Ридаг. Подняв мальчика на руки, она крепко обняла его, и он ответил ей не менее пылким объятием. Затем Ридаг разжал кулачок и протянул ей длинную трубочку – это была полая птичья косточка с проделанными в ней дырочками. Эйла взяла трубочку с ладони мальчика и повертела в руках, не зная, как ее применить. Забрав трубочку обратно, Ридаг поднес ее ко рту и дунул. Трубочка издала громкий пронзительный свист. Эйла тоже дунула в свисток и удовлетворенно улыбнулась. Затем она подарила Ридагу теплый, не пропускающий влагу капюшон из шкуры росомахи – такие капюшоны обычно делали женщины клана. Ридаг немедленно водрузил его себе на голову, и Эйла вдруг почувствовала болезненный укол, вновь заметив, как сильно похож этот ребенок на Дарка.
– Я дала ему похожий свисток, чтобы он мог позвать меня в случае необходимости, – пояснила Неззи. – Иногда он начинает задыхаться и не может громко крикнуть, но зато может легко свистнуть в него. Но этот свисток он сделал сам – специально для тебя, Эйла.
Диги потрясла свою подругу, вручив ей наряд, который демонстрировала после бани, сказав, что собирается надеть его сегодня вечером. Но Эйла с таким восхищением смотрела на эту праздничную одежду, что Диги решила преподнести именно ее в качестве подарка. И сейчас Эйла, казалось, онемела от восторга и молча смотрела на этот чудесный наряд, пока глаза ее не наполнились слезами. Наконец, немного придя в себя, она сказала:
– О Диги, у меня никогда не было такой удивительно красивой одежды.
Эйла, в свою очередь, подарила Диги набор корзин и несколько до блеска отполированных деревянных чаш разных размеров; в сущности, это был набор разнообразной кухонной утвари, и Эйла решила, что такой подарок будет вполне кстати, поскольку Диги и Бранаг вскоре собирались основывать новую стоянку. В степи деревья встречаются редко, поэтому чаши и тарелки делались в основном из рогов или бивней, а деревянная посуда считалась предметом роскоши. Обе женщины были в восторге от полученных подарков и обнялись с сердечностью двух любящих сестер.
Демонстрируя, что и он не поскупился на дорогой подарок, Фребек с важным видом вручил Эйле пару высоких – до колена – меховых мокасин с красивым узором из перьев по верху голенища. И Эйла порадовалась, что выбрала для него несколько прекрасно выделанных летних оленьих шкур. Благодаря естественной воздушной прослойке эти короткошерстные шкуры отлично держали тепло. Они были не только теплыми, но и очень легкими; оленьи шкуры ценились выше любого другого меха, поскольку из них выходила практичная и удобная одежда, которую можно было носить даже в холодную погоду. Из шкур вполне могло получиться полное охотничье облачение, включающее рубаху и штаны. В такой одежде, если накинуть сверху легкую парку, будет тепло даже в самый лютый мороз. Фребек, так же как и другие, оценил мягкость этих тонко выделанных шкур, но не стал высказываться по этому поводу, а его приветственное объятие было более чем сдержанным.
Фрали подарила Эйле меховые рукавицы, которые отлично дополнили мокасины, поскольку были сделаны в том же стиле. Эйла подарила беременной женщине красивую деревянную чашу для заваривания чая и мешочек, наполненный смесью лекарственных трав.
– Надеюсь, Фрали, тебе придется по вкусу этот чай, – сказала Эйла, подчеркнув значение своих слов выразительным взглядом. – Лучше всего пить его по утрам, как только проснешься, и, может быть, еще одну чашечку перед сном. Если тебе понравится этот аромат, то я дам тебе еще заварки, когда эта закончится.
Обнимая Эйлу, Фрали понимающе кивнула. Фребек подозрительно поглядывал на них, но ничего не сказал. Не мог же он открыто выразить свое недовольство подарком, который был преподнесен его жене новым членом Львиной стоянки. Однако Эйла чувствовала себя немного смущенной, она предпочла бы честно и прямо сказать Фрали о том, что это поможет ей справиться с недомоганием.
Затем вперед вышла Крози, она одобрительно кивнула Эйле и подарила ей аккуратно сшитый через край кожаный мешочек, завязывающийся с помощью продернутого по верху шнурка. Этот изящный красный мешочек был украшен костяными бусинами и белыми вышитыми треугольниками, а по круглому донцу шла белая опушка из мелких журавлиных перьев. Эйла восхищенно разглядывала его, не делая попыток заглянуть внутрь, и тогда Диги посоветовала ей развязать мешочек. Внутри оказались шнурки и нитки для шитья и вышивания, сделанные из длинной шерсти мамонта и жил различных животных, а также кусочки меха и специальные растительные волокна – все это было тщательно свернуто в клубочки или намотано на своеобразные катушки, в качестве которых использовались трубчатые кости мелких зверьков. В мешочке также находились острые ножевидные пластинки и шильца для разрезания и прокалывания кожи. Эйла была в восторге. Ей очень хотелось научиться шить такие же красивые одежды, какие получались у женщин мамутои.
Достав со своей лежанки деревянный горшочек с плотно притертой крышкой, Эйла отдала его старой женщине. Крози открыла его и с явным недоумением посмотрела на Эйлу. Горшочек был наполнен каким-то густым белым веществом с мраморным отливом. По виду оно напоминало перетопленный в кипящей воде животный жир, лишенный вкуса, цвета и запаха. Понюхав содержимое горшочка, Крози улыбнулась, однако недоуменное выражение не исчезло с ее лица.
– Я сделала розовую воду из лепестков… смешала с… другими растениями… – начала объяснять Эйла.
– А-а-а… Наверное, поэтому от него так приятно пахнет. Но что это такое? – спросила Крози.
– Эту мазь ты можешь втирать в лицо, руки и ноги. Хорошее питание… Кожа будет гладкой, – сказала Эйла и, взяв пальцем небольшое количество мази, нанесла ее на потрескавшуюся старческую кожу.
Когда мазь впиталась, Крози коснулась пальцем собственной руки и, зажмурившись, медленно ощутила заметно разгладившуюся кожу. Когда эта старая, вечно брюзжащая женщина вновь открыла глаза, то они подозрительно блестели, хотя слез видно не было. Однако Эйла заметила, как судорожно дышит Крози, явно глубоко тронутая таким вниманием к своей персоне.
Процесс обмена подарками шел своим чередом, и Эйла решила, что делать подарки так же приятно, как и получать. Обитателям стоянки нравились необычные дары Эйлы, а она, в свою очередь, восхищалась их удивительно красивыми изделиями. В общем, вечер сюрпризов вполне удался и все были веселы и довольны. Эйла испытывала совсем особенное чувство, впервые встретив такое дружеское и искреннее расположение. Она старалась не задумываться об этом, боясь расплакаться от счастья.
Ранек стоял в сторонке, ожидая, пока все остальные мамутои поздравят Эйлу. Ему хотелось, чтобы его подарок был завершающим и не затерялся среди других. Конечно, она получила сегодня много исключительно ценных и красивых вещей, но ему хотелось, чтобы его подарок оказался самым запоминающимся. Эйла складывала свои обновки на лежанку, которая сейчас была так же полна, как и в начале обмена, и вдруг с удивлением заметила, что остался еще один сверток, приготовленный для Ранека. Взяв предназначенный Ранеку сверток, Эйла обернулась, ища его глазами, и едва не столкнулась с ним, поскольку ухмыляющийся Ранек стоял прямо за ее спиной.
– Неужели ты совсем забыла о бедном резчике? – сказал он притворно обиженным тоном.
Ранек стоял так близко, что Эйла впервые смогла разглядеть его черные зрачки, окруженные темно-коричневой радужной оболочкой, в которой поблескивали золотистые искорки; она впервые поняла, как глубоки и неотразимы его подернутые влагой карие глаза. А исходивший от него ток чувственного желания привел молодую женщину в замешательство.
– О нет… совсем не забыла… вот, – ответила Эйла, вспомнив, что держит подарок в руках, и протянула его Ранеку.
Он посмотрел вниз, и глаза его засияли от удовольствия при виде густого и пышного меха белой полярной лисицы. Эта короткая пауза дала Эйле возможность прийти в себя, и, когда Ранек вновь взглянул на нее, на ее лице уже играла поддразнивающая улыбка.
– По-моему, это ты совсем забыл обо мне.
Он усмехнулся тому, как быстро она подхватила его шутливый тон, и порадовался ее ответу, который позволял ему сделать соответствующее замечание перед вручением своего подарка.
– Нет. Я тоже не забыл, вот, – сказал он, протягивая ей предмет, который до этого прятал за спиной.
Эйла, не веря своим глазам, разглядывала маленькую статуэтку, вырезанную из бивня мамонта. Ранек взял у нее белоснежный мех, но она, казалось, боялась коснуться его подарка. Наконец Эйла подняла на резчика изумленные глаза.
– Ранек… – прошептала она, нерешительно протягивая вперед руку.
Тогда он сам раскрыл ее ладонь и поставил на нее свой подарок. Эйла все еще с недоверием смотрела на фигурку, казавшуюся ей магическим видением, которое может вот-вот исчезнуть.
– Но ведь это же Уинни! Ты как будто взял и превратил Уинни в эту маленькую лошадку?! – воскликнула она, поворачивая в разные стороны изящную костяную фигурку лошади, умещавшуюся на половине ее ладони.
Цветовая гамма этой статуэтки от хвоста до жесткой гривы в точности совпадала с окраской Уинни; часть ног была окрашена углем в землисто-черный цвет, а общий тон был сделан желтой охрой.
– Надо же, эти крошечные ушки прямо как настоящие. И копыта, и хвост… даже масть такая же, как у нее. О Ранек, как тебе удалось сотворить такое чудо?!
Заключив Эйлу в свои объятия, Ранек выглядел совершенно счастливым. Он мечтал потрясти ее воображение, и реакция Эйлы оправдала его самые смелые надежды. Ранек с такой откровенной любовью и обожанием смотрел на Эйлу, что на глазах у наблюдавшей за ним Неззи выступили слезы. Она незаметно посмотрела на Джондалара и поняла, что он тоже видел этот страстный взгляд. Мучительная боль исказила черты его красивого лица. Неззи понимающе покачала головой.
Обмен подарками закончился, и Диги пошла вместе с Эйлой в очаг Зубра, чтобы помочь ей переодеться. Чужеземное платье Ранека в свое время произвело на Диги большое впечатление, и, окрашивая кожу, она попыталась добиться такого же цвета. В конце концов ей это почти удалось, и она сшила из светло-желтой кожи нарядные узкие штаны и тунику с короткими рукавами, треугольным вырезом и таким же диагональным срезом по подолу; поясок, сплетенный из разноцветных узких кожаных полосок, совпадал по гамме с вышивкой, украшавшей платье. Густой летний загар еще не успел смыться с кожи Эйлы, а ее пышные золотистые волосы почти сливались с основным тоном одежды. Этот праздничный наряд оказался ей совсем впору, как будто был сшит специально для нее.
Диги помогла Эйле вновь надеть костяной браслет Мамута и ожерелье Неззи и привязала к поясу красные ножны Талута, из которых выглядывала резная костяная рукоятка кремневого ножа. Мамутои не носили амулетов, поэтому Диги, ничего не зная о назначении потрепанного кожаного мешочка, висевшего на шее Эйлы, принялась уговаривать подругу снять его, однако Эйла решительно воспротивилась.
– Это мой амулет, Диги. Он охраняет меня… хранит… частицы духа Пещерного Льва, клана и моего духа… Совсем маленькие кусочки… Меньше той фигурки, в которую Ранек заключил дух Уинни. Креб говорил, что, если я потеряю амулет, тотем не сможет найти меня и я умру… – с трудом подбирая слова, пыталась объяснить Эйла.
Диги задумчиво смотрела на подругу. Неопрятный вид этого кожаного мешочка, несомненно, портил общее впечатление. Даже шнурок, на котором он висел, был сильно потрепан.
– Эйла, а что ты будешь делать, когда шнурок разорвется? По-моему, это произойдет очень скоро, – заметила Диги.
– Я сделаю новый шнурок и новый мешочек.
– То есть главное не мешочек, а то, что внутри его, правильно?
– Да…
Диги окинула внимательным взглядом подарки и вдруг заметила мешочек Крози. Аккуратно выложив его содержимое на меховое покрывало, она протянула его подруге:
– Почему бы тебе не использовать этот красный мешочек? Нитка волос вполне может заменить кожаный шнурок. И ты точно так же будешь носить его на шее.
Взяв из рук Диги красивую расшитую вещицу, Эйла задумчиво посмотрела на нее, а потом сжала в ладони свой старый мешочек, словно хотела вновь ощутить то чувство уверенности, которое придавал ей этот клановый амулет. Но она больше не принадлежала к клану, хотя и не рассталась со своим тотемом… Дух Пещерного Льва по-прежнему защищает ее, и его знаки все так же важны. Однако теперь она принадлежит к племени мамутои…
Когда Эйла вернулась в очаг Мамонта, то ее вид полностью соответствовал облику молодой женщины мамутои, прекрасной, нарядно одетой, имеющей высокий статус и несомненные достоинства. Обитатели Львиной стоянки встретили ее одобрительными взглядами. Но две пары глаз выражали более сильные чувства. Любовь и желание излучали черные смеющиеся глаза, полные пылкой надежды, а большие, удивительно яркие синие глаза не смеялись, а были глубоко несчастными, хотя в них отражались столь же пылкие чувства.
Нуви сидела на коленях у Манува, который сердечно улыбнулся Эйле, когда она прошла мимо него, чтобы положить снятую одежду на скамью со своими вещами. Старик видел, какой лучистой улыбкой ответила ему молодая женщина; Эйла даже не представляла, что может быть так счастлива, все ее существо было исполнено какой-то ликующей, бьющей через край радости, которая проявлялась в каждом ее жесте, в каждом вздохе. Она стала Эйлой из племени мамутои и собиралась сделать все возможное, чтобы как можно скорее приобщиться к их обычаям и традициям. Джондалар стоял к ней спиной и беседовал с Данугом, но почему-то при взгляде на его спину ее сияние сразу померкло. Возможно, нечто необычное было в его позе или напряженно расправленных плечах. Почувствовав его настроение, Эйла пришла в замешательство. Видимо, Джондалар расстроился из-за того, что ее приняли в племя мамутои. Но с этим уже ничего не поделаешь.
Отбросив беспокойные мысли, Эйла достала мешочек с огненными камнями. Мамут сказал ей, что их она должна будет раздать в последнюю очередь. Существовал особый ритуал передачи, который должен был придать этим дарам соответствующее значение и подчеркнуть их высокую ценность. Взяв горсть небольших желтовато-серых с металлическим блеском желваков железного колчедана, Эйла направилась к очажному кругу. Проходя мимо Тули, разговаривавшей с Неззи и Уимезом, она невольно услышала:
– …Но я и подумать не могла, что у нее так много ценных вещей. Одни эти меха чего стоят. Плащ из бизона, белый мех лисицы, уж я не говорю о шкуре снежного леопарда… В наших краях это большая редкость и…
Эйла улыбнулась, почувствовав новый прилив радости. Значит, даже Тули, которую она считала самым строгим критиком, высоко оценила ее дары.
Старый колдун не терял времени. Пока Эйла переодевалась, Мамут также изменил свой облик. Его лицо теперь было раскрашено зигзагообразными линиями, которые подчеркивали и оттеняли его татуировку, кроме того, он накинул себе на плечи шкуру пещерного льва, того самого льва, хвост которого украшал церемониальный наряд Талута. На шее Мамута висело ожерелье из толстых колец, вырезанных из бивня мамонта, между которыми располагались клыки различных животных.
– Талут собирается устроить охоту, поэтому я должен провести обряд Поиска, – сообщил ей старый шаман. – Если у тебя есть желание, ты, наверное, сможешь присоединиться ко мне. В любом случае будь готова.
Эйла почувствовала невольный укол страха, но согласно кивнула.
Подойдя к очагу, Тули улыбнулась Эйле.
– Я не предполагала, что Диги решит подарить тебе этот наряд, – сказала она. – Даже не знаю, одобрила бы я ее решение, если бы она заранее посоветовалась со мной. Ведь ей пришлось так долго трудиться над узором. Но должна признать, Эйла, что он очень идет тебе.
Эйла просто улыбнулась, не зная, что ответить.
– Именно поэтому, мама, я и подарила его Эйле, – сказала Диги, приближаясь к ним со своим барабаном, сделанным из черепа. – Конечно, у меня далеко не сразу получился этот красивый цвет, но теперь я знаю, как добиться такого оттенка, и всегда смогу сшить себе подобную одежду.
– Я готов, – объявил Торнек, подходя к Мамуту со своим ударным инструментом, сделанным из лопатки мамонта.
– Отлично. Вы можете приступить, как только Эйла начнет раздавать огненные камни, – сказал шаман. – А где Талут?
– Он разливает свою бражку, и, по-моему, в доме скоро не останется ни одной свободной емкости даже для воды… – улыбаясь, заметил Торнек. – Он говорит, что сегодня особый праздник и его надо отметить подобающим образом.
– Да-да, так оно и будет, – пророкотал рыжебородый вождь. – Вот, Эйла, я принес тебе первый кубок. В конце концов, ведь именно ты – виновница этого торжества!
Эйла пригубила напиток, по-прежнему считая, что у него не слишком приятный кисловатый вкус, но остальным мамутои он, похоже, очень нравился. А ей очень хотелось стать настоящей мамутои, делать все то, что делают они, и любить то, что им нравится. Она осушила кубок до дна, и Талут вновь наполнил его.
– Эйла, Талут подскажет тебе, когда настанет момент раздачи огненных камней. Каждый раз ты будешь ударять огненным камнем по кремню, высекая искру, и после этого вручать его главе очага, понятно? – спросил Мамут.
Эйла кивнула и затем, выпив ядреный напиток, встряхнула головой, пытаясь прогнать неприятное ощущение послевкусия. Поставив пустую чашу на циновку, Эйла взяла свои камни.
– Итак, Эйла уже стала членом Львиной стоянки, – провозгласил Талут, как только все расселись по местам. – Но у нее есть для нас еще один подарок. С этого дня в каждом из наших очагов будет камень для разведения костра. Неззи – хранительница Львиного очага, и Эйла отдаст ей огненный камень, чтобы она хранила его.
Эйла подошла к Неззи и, ударив огненным камнем по кремню, высекла яркую искру, а затем отдала ей кусок железного колчедана.
– Кто хранитель очага Лисицы? – продолжал Талут под негромкий барабанный бой, который начали издавать костяные инструменты Диги и Торнека.
– Я, Ранек, хранитель очага Лисицы.
Эйла подошла к нему и также высекла искру. Но когда она вручала ему огненный камень, Ранек задержал ее руку в своей и сказал тихим и нежным голосом:
– Ты подарила мне удивительный мех. По-моему, не существует на этом свете ничего мягче и красивее этих белых лисьих шкур. Я положу их на свою постель и буду думать о тебе каждую ночь, ощущая, как их шелковистый мех ласкает мое обнаженное тело.
Он лишь слегка дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони, но ей показалось, что это легкое прикосновение разожгло в ее крови настоящий пожар. В замешательстве она отошла от Ранека, а Талут уже вызвал хранительницу очага Оленя, и Эйле пришлось дважды ударить по кремню, прежде чем ей удалось высечь искру для Трони. Затем она подарила огненные камни Фрали для очага Журавля и Тули для очага Зубра, но к этому времени у нее уже сильно кружилась голова. И, вручая камень шаману для очага Мамонта, Эйла испытывала не сильное желание, а скорее необходимость сесть на свое место у костра.
Барабаны уже завладели всеобщим вниманием. Эти тихие ритмичные звуки обладали какой-то неотразимой завораживающей силой. В помещении было почти темно: слабые отблески единственного маленького костра просвечивали сквозь полупрозрачную ширму. Эйла сидела совсем близко, так что слышала прерывистое дыхание и даже видела, от кого оно исходит. Возле костра, припав к земле, лежал человек… или лев? Дыхание превратилось в тихое рычание, очень напоминающее предостерегающий рык пещерного льва, хотя чуткое ухо Эйлы уловило легкое несоответствие в этой имитации. Барабаны заиграли быстрее, звуки обрели силу и глубину.
Вдруг с грозным рычанием эта напоминавшая крадущегося хищника фигура сделала прыжок, и силуэт льва промелькнул на полупрозрачной ширме. Однако, странно дернувшись, силуэт вдруг замер, похоже испугавшись ответного рыка, непроизвольно вырвавшегося у Эйлы. Она угрожала этому теневому льву таким грозным и таким натуральным львиным рычанием, что все зрители потрясенно ахнули. Силуэт на ширме ответил ей мягким недовольным ворчанием отступающего зверя. Эйла сымитировала громкий победный рык, а затем издала серию менее злобных и постепенно затихающих ворчливых звуков, изображая гордо удаляющегося зверя.
Мамут улыбнулся собственным мыслям. «Ее рычание настолько натурально, что могло бы одурачить настоящего льва», – подумал он, радуясь, что она невольно присоединилась к его действу. Эйла сама не знала, почему она сделала это; наверное, после первого импровизированного ответа она увлеклась игрой Мамута и решила поговорить с ним на львином языке. Она не издавала подобных звуков с тех пор, как Вэбхья покинул ее долину. Убыстряющийся барабанный бой отметил начало новой сцены, и сейчас на ширме был виден другой извивающийся силуэт. Эйла сидела очень близко и видела, что эти движения делает Мамут, но даже ее захватило магическое воздействие его танца. Она не понимала только одного: как этот страдающий от подагры старец может двигаться с такой легкостью, ведь обычно ему бывало даже трудно нагнуться? Потом, вспомнив, что она видела, как он пил какую-то темноватую жидкость, Эйла решила, что, вероятно, это было сильное обезболивающее. Но тогда завтра ему придется расплачиваться за эти перегрузки.
Неожиданно Мамут вылетел из-за ширмы и припал к большому барабану. После короткой и звучной дроби его барабан так же внезапно умолк. Шаман взял кубок, которого Эйла прежде не замечала, немного отпил из него, а затем протянул его Эйле. Ни о чем не думая, чисто машинально, она сделала один глоток, затем другой, хотя вкус этого зелья был горьковато-терпким. Ритмичный разговор барабанов вкупе с шаманским зельем вскоре сделали свое дело.
Пляшущее пламя костра отбрасывало на ширму причудливые отблески, и нарисованные на ней животные, казалось, начали двигаться. Завороженная Эйла смотрела на них, сосредоточив все свое внимание на этих движениях. Совсем слабо, точно издалека, до нее стали доноситься голоса обитателей стоянки, которые начали монотонно подпевать барабанам. Раздался детский плач, но ей почудилось, что он доносится из какого-то другого мира, настолько она была поглощена этим странным звериным танцем. Животные на ширме словно вдруг ожили, а ее затуманенное сознание превратило музыку барабанов в топот копыт бегущих бизонов и тяжелую поступь мамонтов.
Затем Эйла почувствовала, что быстро проваливается в какую-то темноту. Но вскоре тьма рассеялась. Подернутое дымкой солнце освещало заснеженную долину. Метель кружила вокруг небольшого стада сбившихся в кучу овцебыков. Высота ее полета понизилась, и Эйла поняла, что она не одна, – Мамут находился где-то рядом. Картина изменилась. Метель улеглась, однако снежные вихри, вздымаемые ветром, еще носились по степи, точно призрачные видения. Она вместе с Мамутом удалялась из этой белой пустыни. Затем Эйла заметила несколько бизонов, сгрудившихся возле подветренного склона узкой долины. Животные стоически пережидали этот дикий ветер. Эйла стремительно пронеслась вдоль речного русла, прорезавшего глубокое ущелье. Один из речных рукавов, сужаясь, уходил в теснину каньона с крутыми отвесными скалами, и Эйла увидела знакомую тропу, поднимавшуюся вверх по пересохшему руслу весенней речки.
Затем она вдруг внезапно влетела в темноту и где-то далеко внизу увидела слабый огонек и людей, собравшихся вокруг ширмы. Услышала монотонный гул голосов, вторящий ритмичной музыке барабанов. Приоткрыв глаза, Эйла разглядела туманные очертания лиц, увидела Неззи, Талута и Джондалара, с тревогой наблюдавшего за ней.
– С тобой все в порядке? – спросил Джондалар на языке зеландонии.
– Да-да. Все хорошо, Джондалар. А что произошло? Где я была?
– По-моему, это ты должна рассказать нам об этом.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Неззи. – После обряда Поиска Мамут обычно любит глотнуть горячего чая.
– Не волнуйтесь, со мной все в порядке. – Сказав это, она села на циновке и взяла у Неззи чашку. На самом деле ей было немного не по себе. Она испытывала легкую усталость и головокружение, но в целом все было не так уж плохо.
– Мне кажется, Эйла, что на сей раз ты совсем не испугалась, – заметил Мамут.
Эйла улыбнулась:
– Да, не испугалась, но что мы там делали?
– Мы искали. Я знал, что ты обладаешь даром Поиска. Именно поэтому ты и являешься дочерью очага Мамонта, – сказал он. – Ты обладаешь и другими врожденными дарами, Эйла, но тебе не хватает знаний. – Мамут заметил, что она нахмурилась. – Не стоит заранее беспокоиться по этому поводу. У тебя еще будет время обо всем подумать.
Подливая всем желающим своей бражки, Талут наполнил и чашу Эйлы, пока Мамут сообщал им о результатах Поиска, рассказывая, где они были и что видели. Залпом выпив хмельной напиток – на сей раз он показался ей менее противным, – Эйла прислушалась к словам Мамута, но что-то явно отвлекало ее. Рассеянно окинув взглядом помещение, она заметила, что Диги и Торнек все еще играют на своих костяных инструментах. Правда, теперь они выбивали такой затейливый и веселый ритм, что Эйле невольно захотелось двигаться в такт. Она вспомнила, как танцевали женщины клана, и, увлекшись этими воспоминаниями, уже почти не слушала, о чем говорит Мамут.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Эйла обернулась и заметила Ранека, который стоял возле очага Лисицы. Они обменялись улыбками. В этот момент Талут вновь наполнил чашу Эйлы, и Ранек тоже подошел к нему с опустевшим кубком. Наделив и его очередной порцией бузы, Талут вновь подсел к шаману и подключился к обсуждению возможной охоты.
– По-моему, тебе малоинтересен этот разговор, правда? Может, пойдем лучше поближе к Диги и Торнеку, они так чудесно играют, – тихо сказал Ранек на ухо Эйле.
– Нет, наверное, надо послушать. Они ведь говорят о будущей охоте, – сказала Эйла, пытаясь вновь сосредоточиться, но поскольку уже многое пропустила, то с трудом понимала, о чем идет речь. Однако ей показалось, что никого не волнует, слушает она их разговор или нет.
– Да не беспокойся, ты потом во всем разберешься. Они обо всем нам расскажут. Лучше послушай, как звучат барабаны, – сказал Ранек и умолк, давая ей возможность оценить веселую ритмичную мелодию, доносившуюся с другой стороны очага. – Ты когда-нибудь наблюдала, как Торнек играет? Он действительно отличный барабанщик.
Прислушавшись к мелодии, Эйла отметила красивый и четкий ритм. Она мельком взглянула на группу людей, обсуждавших план охоты, затем подняла глаза на Ранека и широко улыбнулась.
– Ладно, пожалуй, я и правда посмотрю на Торнека, – сказала она, очень довольная собственным решением.
Они уже направились к барабанщикам, когда Ранек вдруг остановился и, взяв Эйлу за руку, произнес очень серьезным и даже суровым тоном:
– Сейчас же перестань улыбаться, Эйла.
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
– Но почему? – в полном недоумении спросила она, не понимая, что сделала плохого.
– Потому что улыбка делает тебя такой очаровательной, что у меня перехватывает дыхание, – выразительно произнес Ранек, как бы взвешивая каждое слово, а затем весело добавил: – Ну не могу же я постоянно находиться в бездыханном состоянии, так и умереть недолго!
Эйла молча улыбнулась, оценив его комплимент; затем, представив себе, как он задыхается от удушья, она заразительно рассмеялась. «Разумеется, он просто пошутил, – думала она, – хотя, наверное, в каждой шутке есть доля правды».
Джондалар наблюдал за ними. Дожидаясь, пока Эйла подойдет к нему, он с удовольствием слушал ритмичный барабанный перестук, однако его хорошее настроение тут же улетучилось, когда он заметил, что Эйла идет вместе с Ранеком. Жгучая ревность на мгновение затуманила его сознание, и у него вдруг возникло почти неукротимое желание избить этого наглеца, осмелившегося заигрывать с его любимой женщиной. Однако Ранек, несмотря на его чужеземную внешность, был мамутои и принадлежал к Львиной стоянке. А Джондалар был здесь всего лишь гостем. Он не мог в одиночку противостоять всем мамутои. С трудом овладев собой, он постарался трезво оценить ситуацию. В сущности, Ранек и Эйла просто подошли вместе послушать музыку. Почему же это так разозлило его?
Размышляя о ритуале приема Эйлы, Джондалар по-прежнему испытывал двойственные чувства. Ему хотелось, чтобы ее приняли в какое-нибудь нормальное племя, поскольку она так этого хотела, да и сам он считал, что после этого его племя легче признает ее. Он видел, как Эйла была счастлива, обмениваясь подарками, и радовался за нее, однако при этом чувствовал и странную отстраненность от этого праздника, и усиливающуюся тревогу из-за того, что она может остаться здесь навсегда. Он даже начал подумывать, что зря отказался вступить в племя мамутои.
В самом начале вечера Джондалар ощущал свою сопричастность к ритуальному празднику, но сейчас ему показалось, что он стал чужим для всех, даже для Эйлы. Теперь она стала членом этой стоянки. Это был вечер, устроенный в ее честь, общий праздник. А он не подарил ей сегодня никакого подарка, и она тоже ничего не приготовила для него. Раньше Джондалару это как-то не приходило в голову, но сейчас он понял, что и ему хотелось бы поучаствовать в этом обмене дарами. Правда, у него не было подарков ни для нее, ни для кого другого. Он путешествовал налегке, не имея запаса ценных вещей. Конечно, за время странствий он многому научился и приобрел важные знания, но пока у него не было случая применить их на деле. Его действительно ценным приобретением была Эйла.
С мрачным видом Джондалар наблюдал, как она смеется, беседуя с Ранеком, и чувствовал себя незваным гостем на этом веселом торжестве.