Львиная стоянка вернулась на свою территорию, чтобы обсудить эти неожиданно возникшие осложнения. Первоначальное предложение немедленно покинуть Летний сход было быстро отклонено. В конце концов, они принадлежали к племени мамутои и имели право присутствовать здесь. Тули, отклонившись от прямого пути, зашла за Лэти, чтобы пригласить ее участвовать в этом обсуждении и предупредить о возможных неодобрительных замечаниях по отношению к ней самой, Эйле или всей Львиной стоянке. Лэти спросили, не хочет ли она отложить прохождение женского ритуала. Но она горячо вступилась за Эйлу и сказала, что вернется на Девичью стоянку для соблюдения всех традиций и обрядов, – и пусть только кто-нибудь попробует дурно отозваться об Эйле или о Львиной стоянке.
Затем Тули спросила Эйлу, почему она раньше не упоминала о своем сыне. Эйла объяснила, что ей не хотелось говорить о нем, потому что эти воспоминания были еще слишком болезненными для нее, а Неззи поспешила заметить, что ей было рассказано об этом с самого начала. Мамут тоже признался, что знал о ее сыне. Хотя Тули считала, что ей, как вождю стоянки, также могли бы сообщить об этом раньше, и удивилась, почему ее оставили в неведении, но она не стала винить Эйлу. Сейчас она размышляла о том, изменилось ли бы ее мнение об этой молодой женщине, если бы она знала о ее сыне, и признала, что тогда, наверное, не стала бы так высоко оценивать ее статус и положение в племени. Однако, подумав еще немного, она пришла к выводу, что эта новость не имеет существенного значения. Ведь это ни в коей мере не затрагивает дарований и способностей самой Эйлы.
Ридаг был очень расстроен и подавлен, и, как Неззи ни старалась, ей не удалось улучшить его настроение. Он отказывался от еды, не хотел выходить из палатки и практически ни с кем не общался. Похоже, единственным его желанием было просто сидеть где-нибудь в уголке, обнимая Волка за шею. Неззи была благодарна этому животному, проявлявшему столько терпения. Эйла тоже решила попробовать развлечь мальчика. Она нашла его сидящим в обнимку с волчонком на сложенном спальном покрывале в темном углу палатки. При ее приближении Волк поднял голову и завилял хвостом.
– Ты не против, если я посижу с тобой немного, Ридаг? – спросила она.
Он с равнодушным видом пожал плечами. Присев рядом с ним, Эйла начала спрашивать, как он себя чувствует, машинально сопровождая произнесенный вслух вопрос соответствующими жестами, пока не поняла, что в такой темноте он вряд ли что-нибудь видит. И тут она вдруг осознала, в чем реальное преимущество речевого общения. Конечно, на языке жестов можно выразить любые, самые сложные понятия, но его возможности ограниченны, поскольку надо видеть собеседника.
Точно так же существует разница между методами охоты клана и мамутои. В обоих случаях эффективно используется копье, только клан использует это оружие для непосредственного колющего удара, а мамутои копья бросают, что значительно расширяет диапазон и возможности охоты. Эйла сама убедилась, как удобно пользоваться ручным, или знаковым, языком, если надо передать какое-то тайное или частное сообщение, но все же большим преимуществом произношения слов является то, что их можно воспринимать на слух. Посредством языка, использующего все возможности речевого аппарата, можно общаться с человеком, даже если ты не видишь его, если он находится в другом помещении. Можно также разговаривать одновременно с целой группой людей на достаточно далеком расстоянии. Можно окликнуть человека, если он не видит тебя, и беседовать, например, не отрываясь от шитья, поскольку руки в таком общении не участвуют. И наконец, можно вести задушевные разговоры в полной темноте.
Ни о чем больше не спрашивая, Эйла просто сидела рядом с мальчиком, обняв его за плечи. Спустя некоторое время она тихо начала рассказывать Ридагу о своей жизни в клане.
– Этот Сход чем-то напомнил мне Сходбище клана, – сказала она. – Хотя внешне я выгляжу так же, как любой мамутои, но все-таки я чувствую, что между нами много различий. В клане я резко выделялась своей внешностью. Я была выше любого мужчины… меня считали просто большой и тощей уродливой женщиной. Наше прибытие на Сходбище вызвало страшное возмущение. Они не хотели принимать клан Брана, поскольку я была с ними. Все говорили, что я не принадлежу к клану, но Креб постарался убедить их в обратном. Он был Мог-уром, и они не осмелились спорить с ним. Хорошо еще, что Дарк тогда был совсем маленьким. Но все равно они решили, что он какой-то уродец, и с удивлением разглядывали его. В общем, ты представляешь себе, как это было. Но Дарк был нормальным мальчиком, просто он был ребенком смешанных духов, так же как и ты. Или, возможно, ты больше похож на Уру. Ее мать принадлежала к клану.
– По-моему, ты говорила, что Ура должна будет соединиться с Дарком? – спросил Ридаг, повернувшись к свету, идущему от костра, чтобы его движения были видны Эйле. Он невольно заинтересовался ее рассказом.
– Да. Ее мать нашла меня, и мы обо всем договорились. Она очень обрадовалась, узнав, что в клане есть еще один такой ребенок, мальчик, похожий на ее дочь. Она очень боялась, что ее дочь никогда не сможет найти пару. Но, честно говоря, я тогда не придавала этому особого значения. Я была просто благодарна, что клан принял Дарка.
– Клан принял Дарка? Несмотря на то что он был не таким, как они? – знаками спросил Ридаг.
– Да, Бран признал его, Креб дал ему имя. Даже Бруду пришлось смириться с этим. И все любили Дарка – за исключением Бруда, – даже Ога, женщина очага Бруда. Когда у меня пропало молоко, она кормила его вместе со своим сыном, Грувом. Они росли вместе, как братья, и стали хорошими друзьями. Старый Грод смастерил Дарку маленькое копье для детских игр. – Эйла улыбнулась, вспомнив об этом. – Но больше всех его любила Уба, моя сестра. Мы с ней были как родные, так же как ты с Руги. Теперь она стала матерью Дарка. Я отдала его Убе, когда Бруд заставил меня покинуть клан. Возможно, внешне Дарк немного отличается от них, но все же клан принял его.
– Я ненавижу Летний сход! – Гневные жесты Ридага были исполнены отчаяния. – Как бы мне хотелось жить в клане вместе с Дарком.
Отчаяние Ридага потрясло Эйлу. Постаравшись отвлечь его разговором, она в конце концов уговорила его немного поесть, а потом уложила спать, но мысли ее невольно возвращались к последним словам мальчика.
Ранек наблюдал за Эйлой весь вечер. Он заметил ее удрученное состояние, она постоянно отвлекалась от дел и за вечерней трапезой почти ничего не ела, рассеянно глядя куда-то вдаль или сосредоточенно размышляя о чем-то. Он понял, что она сильно расстроена, и ему очень хотелось как-то утешить ее, разделить с ней эти печальные думы.
В эту ночь никто из обитателей не покинул Рогожную стоянку, поэтому в палатке было полно народу. Ранек ждал, когда Эйла наконец пойдет спать.
– Может быть, сегодня ты будешь со мной, Эйла? – Ранек заметил, что она опустила глаза и нахмурилась. – Мы не будем делить дары Радости, – быстро добавил он, – если ты этого не хочешь. Я понимаю, что у тебя сегодня был трудный день…
– Я думаю, для Львиной стоянки он был еще более трудным, – сказала Эйла.
– Да нет, мне так не кажется, но это не имеет значения. Мне просто хочется как-то помочь тебе, Эйла. Возможно, вместе нам будет теплее и моя любовь утешит тебя. Мне хочется быть рядом с тобой этой ночью.
Она согласно кивнула и, забравшись под меховое покрывало, устроилась рядом с Ранеком, но ей не спалось, она не могла даже лежать спокойно, и он осознавал это.
– Эйла, что тебя беспокоит? Ты не хочешь поделиться со мной? – сказал Ранек.
– Я все думаю о Ридаге и о моем сыне, не знаю, смогу ли я рассказать об этом. Сначала мне нужно самой все обдумать.
– Наверное, ты предпочла бы сейчас лежать в своей постели? – спросил он после недолгого молчания.
– Я понимаю, что ты хочешь помочь мне, Ранек, и уже от этого мне становится гораздо легче. Я даже не могу передать, как я обрадовалась там, на поляне, увидев, что ты стоишь рядом со мной. И я очень благодарна также Львиной стоянке. Все относились ко мне так доброжелательно, с удивительной чуткостью. Мне кажется, что я вовсе не заслуживала такого отношения. Я очень многому научилась у них, и я так гордилась, что стала мамутои, гордилась тем, что могу сказать, что я принадлежу к этому племени. Я думала, все Другие – те люди, которых я привыкла называть Другими, – похожи на обитателей Львиной стоянки, но теперь я знаю, что была не права. Так же как в клане, здесь много хороших людей, но есть и плохие, хотя даже хорошие люди могут иногда в чем-то заблуждаться. У меня была одна мечта… в общем, я планировала одно дело… но сейчас мне надо все серьезно обдумать.
– А думать тебе лучше в своей постели. Я понимаю, что моя близость смущает тебя. Можешь идти к себе, Эйла, все равно ты останешься рядом со мной, – сказал Ранек.
Не только Ранек весь вечер наблюдал за Эйлой; когда Джондалар заметил, что она, выбравшись из-под покрывала Ранека, перешла в свою постель, то испытал странное смешанное чувство. С одной стороны, он был рад, что ему не придется скрипеть зубами, слыша, как они делят дары Радости, но ему вдруг стало искренне жаль Ранека. Если бы он был на месте этого темнокожего резчика, ему бы захотелось удержать Эйлу, утешить ее, постараться взять на себя часть ее переживаний. И он наверняка был бы огорчен, если бы она ушла от него, решив спать одна.
Когда Ранек заснул и всю стоянку окутала глубокая тишина, Эйла тихонько встала, накинула легкую парку, чтобы не замерзнуть в ночной прохладе, и, взглянув на яркое звездное небо, выскользнула из палатки. Волк не замедлил последовать за ней. Они направились к лошадиному навесу, и их приветствовали ржание Удальца и тихое довольное пофыркивание Уинни. Эйла погладила и почесала своих питомцев, сопровождая эти действия успокаивающими словами, а затем она прижалась к Уинни, обняв ее за шею.
Из палатки за Эйлой следила пара встревоженных глаз. Джондалар тоже не мог заснуть. Он видел, что она встала, и тихо последовал за ней. Сколько раз он видел, как она ищет утешения рядом с Уинни. Он порадовался, что она всегда может найти сочувствие у этих животных, но ему очень хотелось оказаться сейчас на месте кобылы. Однако было уже слишком поздно. Эйла больше не любит его, и он не мог винить ее в этом. При всем своем нынешнем душевном состоянии он вдруг по-новому взглянул на все свои действия и совершенно ясно понял, что сам во всем виноват. С самого начала он притворялся, что хочет быть справедливым, предоставляя ей право выбора. Он сам отвернулся от нее из-за глупой ревности. Ему было обидно, и он тоже хотел обидеть ее.
«Но признайся, Джондалар, – сказал он, продолжая мысленно разговор с самим собой, – что дело не только в этом. Тебе было обидно, но ты знал, как она воспитывалась. Она даже не понимала, что такое ревность. Когда она первый раз согласилась разделить с Ранеком дары Радости, то просто поступила так, как подобает вести себя воспитанной женщине клана. Именно ее клановое прошлое беспокоило тебя больше всего. Ты стыдился ее. Стыдился своей любви к ней, боялся, что тебе придется столкнуться с той враждебностью, которой она противостояла сегодня. Ты не знал, осмелишься ли встать на ее защиту. Что стоят все твои слова о любви, если ты даже не знал, чью сторону примешь? А стыдиться-то надо было не любви, а своей собственной трусости и малодушия. Но сейчас уже слишком поздно. Ты больше не нужен ей. Она готова была постоять за себя, и, кроме того, вся Львиная стоянка встала на ее защиту. Она совсем не нуждается в тебе, да ты и не заслуживаешь этого».
В конце концов ночной холод заставил Эйлу вернуться в палатку. Войдя внутрь, она взглянула на лежанку Джондалара. Тот лежал, отвернувшись от входа. Она скользнула под меховое покрывало и почувствовала, как чья-то тяжелая сонная рука опустилась на ее плечо. Она знала, что Ранек любит ее. И она тоже по-своему любила его. Тихо лежа в своей постели, она слышала ровное дыхание Ранека. Вскоре он повернулся на другой бок и убрал руку.
Эйла старалась заснуть, но не могла избавиться от навязчивых и тревожных мыслей. Она не раз думала о том, как хорошо было бы забрать Дарка из клана, чтобы он жил с ней на Львиной стоянке. Но сейчас она спрашивала себя, где ему будет лучше.
«Будет ли он счастлив, если я приведу его сюда? Сможет ли он быть счастливым в окружении людей, которые, скорее всего, будут ненавидеть его? Будут называть его плоскоголовым или, еще хуже, мерзким выродком? В клане все его знают и любят; он стал полноправным членом их племени. Возможно, Бруд и ненавидит его, но даже на Сходбище клана у него наверняка будет много друзей. Все признали его, и ему будет разрешено участвовать во всех состязаниях и ритуалах… Интересно, обладает ли Дарк памятью клана?..
Раз уж я не могу забрать его к себе, то, возможно, мне лучше вернуться и жить в клане? Но смогу ли я вновь смириться с обычаями клана, после того как нашла людей своего вида? Там никто не позволит мне держать животных. Смогу ли я отказаться от Уинни, Удальца и Волка ради того, чтобы иметь возможность жить рядом с Дарком? А нужна ли я Дарку? Он был совсем маленьким, когда я покинула клан, но сейчас он уже не ребенок. Наверное, Бран учит его охотиться…
Вероятно, Дарк уже принес в пещеру свою первую маленькую добычу, чтобы показать Убе. – Эйла улыбнулась, представив себе эту картину. – Уба наверняка похвалила его, сказав, что он стал настоящим охотником, смелым и сильным…
У Дарка есть мать! – поняла вдруг Эйла. – Его мать – Уба. Она растила и воспитывала его, лечила его ссадины и ушибы. Как же я могу забрать его у нее? Кто позаботится о ней, когда она станет старой? Я даже не смогла выкормить его своим молоком, у любой женщины в той пещере больше прав называться его матерью.
Но в любом случае я не смогла бы вернуться к ним. Ведь Бруд проклял меня. Для клана я мертва! Я только напугаю Дарка и всех остальных, если приду к ним. Даже если бы я не была проклята смертным проклятием, был бы он рад видеть меня? Возможно, он уже даже не вспоминает обо мне?
Он был совсем ребенком, когда я ушла из клана. А сейчас Дарк, наверное, отправился вместе со всеми на Сходбище клана и встретился с Урой. Конечно, пока он еще не достиг зрелости, но, должно быть, подумывает о том, что вскоре они с Урой будут жить вместе. Так же как я, он собирается основать свой очаг, – думала Эйла. – Даже если мне удастся убедить его, что я не дух, Дарк захочет взять с собой Уру, а она тоже не будет счастлива здесь. Ей и так будет трудно оставить свою семью и перейти жить в клан Дарка, но ей будет гораздо сложнее привыкнуть к совершенно незнакомому миру, где все люди так сильно отличаются от нее. Тем более если в этом мире ее ждет ненависть и непонимание.
А что, если я вернусь в свою долину? А потом приведу туда Дарка и Уру? Но Дарк привык жить среди людей… так же как и я. Мне не хочется больше жить одной, так почему же Дарк должен захотеть жить уединенно в моей долине?
Я все время думала о себе, а не о Дарке. Что хорошего может ждать его здесь? Жизнь со мной не сделает его счастливее. Счастлива буду только я сама. Но ведь меня можно назвать матерью только потому, что я родила его. Теперь его мать – Уба. Я для него – не более чем воспоминания об умершей матери, и, возможно, это даже к лучшему. Его место – в клане, а мое – нравится мне это или нет – здесь. Я не могу вернуться в клан, а Дарк не сможет жить здесь. В этом мире нет места, где мой сын и я могли бы счастливо жить вместе».
На следующее утро Эйла проснулась рано. Хотя ей в конце концов удалось заснуть, сон ее был неспокойным. Она часто просыпалась от страха, прерывая нить кошмарных сновидений; ей всю ночь снились землетрясения и обваливающиеся стены пещер, и наутро она чувствовала себя встревоженной и подавленной. Помогая Неззи греть воду для супа и молоть зерна для утренней трапезы, Эйла была рада возможности поделиться с ней своими мыслями.
– Неззи, я чувствую себя такой виноватой из-за того, что создала вам столько неприятностей. Из-за меня все теперь обходят Львиную стоянку стороной, – сказала Эйла.
– Даже не думай об этом. Ты ни в чем не виновата, Эйла. У нас был выбор, и мы сделали его. Ведь ты просто защищала Ридага, а он тоже член стоянки, по крайней мере мы так считаем.
– Но благодаря вчерашнему скандалу я поняла кое-что, – продолжала Эйла. – С тех пор как я покинула клан, я часто думала о том, что когда-нибудь вернусь туда, чтобы забрать моего сына. Теперь я поняла, что никогда не смогу этого сделать. Не смогу привести его сюда и не смогу жить с ним там. И сейчас от осознания того, что я больше никогда не увижу его, мне вдруг стало так плохо, словно я только что вновь потеряла его. Может, мне стало бы легче, если бы я могла выплакать свое горе, но я испытываю лишь жуткую холодную опустошенность.
Неззи перебирала собранные вчера ягоды, отрывая зеленые плодоножки. Оставив свое занятие, она посмотрела на Эйлу спокойным взглядом:
– Жизнь порой обманывает ожидания. Люди часто теряют своих родных и близких. Бывают и настоящие трагедии. Ты потеряла свое племя, когда была маленькой. Для тебя это было огромным несчастьем, но ты не в силах изменить этого. Бывает только хуже, когда люди начинают винить себя. Уимез, например, живет с постоянным чувством вины, считая, что из-за него погибла его любимая женщина. Я думаю, что Джондалар также чувствует себя виноватым из-за смерти своего брата. Ты потеряла сына. Расставание с ребенком трудно дается любой матери. Тебе все же легче. Ты знаешь, что он, скорее всего, жив и здоров. Ридаг потерял свою мать… и когда-нибудь я потеряю его.
После завтрака Эйла вышла из палатки. Вокруг Рогожной стоянки собралось много народу. Она внимательно посмотрела в сторону этого собрания, а затем перевела взгляд на Лиственную стоянку – так их соседи назвали свое летнее жилище, – расположившуюся рядом с ними. Эйла удивилась, поймав на себе взгляд Авари, и задумалась о том, не жалеют ли они, что их стоянка оказалась в непосредственной близости с Львиной стоянкой.
Подойдя к палатке своего брата, называемой очагом Мамонта, Авари подергала полу входного занавеса и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь. Лежанка Винкавека занимала почти половину этого небольшого помещения. На каркас из мамонтовых костей, скрепленных сыромятными ремнями, была натянута богато украшенная шкура, центральная часть лежанки имела своеобразную опору для спины. Винкавек, откинувшись, сидел на меховом покрывале.
– Я в полном смущении, – сказала она без каких-либо предисловий.
– Могу себе представить, – ответил он. – Обитатели Львиной стоянки так усердно помогали нам строить жилище, что все мы испытывали к ним самые дружеские чувства. А лошади и волчонок Эйлы всех просто очаровали и даже вызывали благоговейный страх. Но теперь, если полагаться на все наши обычаи и легенды, мы должны считать, что Львиная стоянка осквернила свой дом, приютив женщину, ставшую вместилищем ужасного злого духа; женщину, притягивавшую к себе дух плоскоголовых, как огонь притягивает мошкару из ночной тьмы; женщину, которая может заразить этим злым духом других женщин. Что ты думаешь по этому поводу, Авари?
– Даже не знаю, что сказать, Винкавек. Мне нравится Эйла, и совсем не похоже, что она стала вместилищем злого духа. И этот мальчик ничем не напоминает животное. Он просто выглядит болезненным и не может говорить, но я верю, что он все понимает. Возможно, он тоже человек, как и остальные плоскоголовые. Может, старый Мамут прав и Великая Мать, решив подарить Эйле ребенка, просто выбрала дух одного из тех мужчин, что окружали ее. Хотя я и подумать не могла, что она или этот старик когда-то жили с плоскоголовыми.
– Да, этот старик прожил так много лет, что успел забыть больше, чем десяток мужчин успеют узнать за всю жизнь, и, вероятно, он, как обычно, прав. Я просто чувствую это, Авари. Мне кажется, вчерашняя история не будет иметь дурных последствий. В Эйле есть нечто особенное, и мне думается, что Великая Мать действительно избрала ее. Она выйдет из этого испытания еще более сильной, чем была прежде. Давай выясним, что думает Мамонтовая стоянка по поводу соседства с Львиной стоянкой.
– Кто знает, где сейчас Тули? – спросила Фрали, окидывая взглядом палатку.
– Она пошла вместе с Лэти на Девичью стоянку, – сказала Неззи. – А что случилось?
– Ты помнишь тех людей, что приходили с предложением удочерить Эйлу?
– Да, – ответила Неззи. – Тули еще сочла, что не стоит серьезно рассматривать их предложение.
– Так вот, они опять пришли и спрашивают Тули.
– Пожалуй, я выйду и спрошу, что им надо, – сказала Неззи.
Эйла решила подождать ее возвращения, не желая видеть их, пока в этом не было необходимости. Неззи вернулась очень быстро:
– Они по-прежнему хотят удочерить тебя, Эйла. У вождя этой стоянки четверо сыновей. Они хотят, чтобы ты стала их сестрой. Их вожди считают, что раз у тебя уже есть сын, то это только повышает твою ценность, и они готовы дать более щедрое вознаграждение. Может быть, ты выйдешь и поблагодаришь их во имя Великой Матери?
Тули и Лэти решительно и смело проходили мимо стоянок, они шли бок о бок, с гордо поднятыми головами, игнорируя любопытные взгляды людей, идущих навстречу им.
– Тули! Лэти! Подождите меня, – крикнула Бреси, торопливо догоняя их. – Тули, мы как раз собирались послать к вам гонца. Нам хочется пригласить вас сегодня вечером на вечернюю трапезу Ивовой стоянки.
– Благодарю тебя, Бреси. Я ценю твое приглашение. Конечно, мы с удовольствием придем. Я не сомневаюсь, что мы можем положиться на тебя.
– Да, Тули, мы с тобой давно дружим и хорошо знаем друг друга. Порой люди склонны верить выдумкам, которые передаются из поколения в поколение. И лучшим доказательством того, что они не стоят внимания, для меня является ребенок Фрали.
– При этом учти, что она родилась раньше срока. Бекти вряд ли осталась бы в живых без помощи Эйлы, – заметила Лэти, спеша защитить свою подругу.
– Конечно, я не могла догадаться, откуда она у вас появилась. Все считали, что ее привел Джондалар. Они оба такие высокие и светловолосые, но я была знакома с Джондаларом и его братом и помню, как мы вытащили их из трясины, когда жили недалеко от моря Беран. Тогда ее не было с ними, и, кроме того, меня удивило ее произношение. Мамутои и сангайи так не говорят. Правда, для меня остается загадкой, почему ее слушаются эти лошади и волк.
Настроение Тули значительно улучшилось, и она с легкой улыбкой повела Лэти к центру лагеря, где располагались земляные жилища Волчьей стоянки.
– И много делегаций у вас побывало? – спросил Тарнег Барзека, когда тот проводил очередную группу людей.
– На нашу сторону уже встала примерно половина племени, – ответил Барзек. – И мне кажется, я знаю еще пару стоянок, которые тоже пришлют дружественные делегации.
– Это хорошо, хотя остается еще вторая половина, – заметил Талут. – Некоторые настроены очень враждебно. Кто-то даже требовал, чтобы мы покинули Летний сход.
– Так-то оно так, но ты же знаешь, что статус у этих стоянок довольно низок. И я слышал, что только Чалег требовал, чтобы мы ушли отсюда.
– Тем не менее все они – мамутои… И как говорится, семена раздора, подхваченные злым ветром, могут укорениться, – мудро заметила Неззи.
– Ох, не нравится мне этот раскол, – сказал Талут. – На этих враждебно настроенных стоянках немало хороших людей. Надо бы придумать, как восстановить дружеские отношения.
– Эйла тоже очень расстроена. Она говорит, что из-за нее Львиная стоянка попала в такое неприятное положение. Ты видел, как она посмотрела на тех любителей кулачного боя, когда они стали издеваться над ней, обзывая «звериной женщиной»?
– Ты говоришь о тех подростках, которых мы встретили на берегу ре… – начал было Дануг, но Тарнег быстро прервал его:
– Неззи, наверное, имеет в виду брата и сестру, которые были наказаны за драку. Помнишь, как Эйла и Диги привели их на Совет Сестер?
«Данугу следовало бы быть поосторожнее, – подумал Тарнег. – Он едва не проговорился о том, из-за чего подрались подростки».
– Я никогда еще не видела Ридага таким подавленным, – продолжала Неззи. – Он всегда тяжело переносил время Летних сходов. Естественно, ему не нравится, как люди относятся к нему, но в этом году его настроение значительно хуже… возможно, потому, что он успел привыкнуть к тому, что все на нашей стоянке относятся к нему как к равному. Боюсь, это может повредить ему, но я не знаю, что делать. Даже Эйла беспокоится за его здоровье, и это еще больше тревожит меня.
– А где сейчас Эйла? – спросил Дануг.
– Отправилась с лошадьми на прогулку, – сказала Неззи.
– По-моему, она может считать своеобразной похвалой то, что ее называют «звериной женщиной». Надо признать, что она отлично умеет обращаться с разной живностью, – сказал Барзек. – Кое-кто даже думает, что она может говорить с духами животных, вызывать их из другого мира.
– Но некоторые считают это доказательством того, что она жила с животными, – напомнил ему Тарнег. – И они обвиняют ее в том, что она притягивает к себе инородный дух, а это уже никак не назовешь одобрением.
– Эйла всегда говорила, что любой может приручить животное, – напомнил Талут.
– Правда, она считает, что для этого не надо обладать особым даром, – сказал Барзек. – Может, поэтому ее недруги относятся к ней не слишком уважительно. Люди скорее поверят таким, как Винкавек, который всячески старается показать, как велико его могущество.
– Возможно, ты прав, Барзек, – заметил Тарнег. – Просто удивительно, как быстро люди привыкли к этим дружелюбно настроенным животным. Хотя и лошади, и волк вроде бы ведут себя совершенно естественно. С виду они ничем не отличаются от других животных, если не считать того, что люди могут подойти к ним и даже почесать за ухом. Но если серьезно подумать, то такое поведение совершенно необъяснимо. Почему волк подчиняется командам ребенка, которого он мог бы разорвать на части? Почему лошадь позволяет человеку садиться себе на спину и везет его, куда он пожелает? И как человеку вообще пришло в голову попробовать приручить их?
– Я не удивлюсь, если Лэти тоже попытается сделать это, – сказал Талут.
– Да, уж если кто-то займется этим, то именно она, – согласился Дануг. – Ты видел, куда она отправилась первым делом, когда Тули вчера привела ее сюда? Естественно, к лошадиному навесу. Она скучает по этим лошадям больше, чем по людям. По-моему, она просто жить без них не может.
Джондалар слушал, не проронив ни слова. Ситуация, в которую Эйла попала, рассказав о своей жизни, была болезненной и унижающей ее достоинство. Но во многих отношениях положение было не настолько плохим, как он вообразил себе. Он был удивлен, что ее осудили не очень строго. Он ожидал, что ее будут обливать грязью, выгонят, подвергнут презрению. Может быть, табу его народа было строже, или это он так считал?
Когда Львиная стоянка встала на ее защиту, он подумал, что это редкое исключение, они больше других склонны прощать благодаря Ридагу. Потом, когда Винкавек и Авари из Мамонтовой стоянки пришли оказать поддержку, Джондалар изменил свое мнение, а когда все больше и больше людей из других стоянок стали добровольно приходить, чтобы поддержать Львиную стоянку, он был вынужден пересмотреть собственные убеждения.
Джондалар был человеком материального мира. Он понимал такие понятия, как любовь, сострадание, гнев, и, основываясь на своих собственных ощущениях, сопереживал им, хотя не мог ясно сформулировать их. Он был способен умно рассуждать на разные философские и духовные темы, но они его не увлекали, и он принимал на веру позиции своего общества. Но Эйла встретила толпу с таким достоинством и спокойной силой, что уважение к ней возросло. Это позволило ему многое понять.
Он начал осознавать, что определенное поведение не становится плохим только потому, что некоторые люди считают его неправильным. Человек может выступить против общепринятого убеждения и защищать свои личные принципы, и, хотя это может дорого стоить ему, не обязательно все будет потеряно для него. Он даже может приобрести что-то важное, во всяком случае для себя. Эйлу не изгнали из народа, который совсем недавно принял ее. Половина их хотели принять ее обратно и считали ее женщиной редкого таланта и храбрости.
Другая половина была противоположного мнения, но не все по одной и той же причине. Некоторые считали эту ситуацию удачной возможностью завоевать влияние и статус, противостоя сильной Львиной стоянке, чье положение в данный момент под угрозой. Другие искренне приходили в ярость из-за того, что такой испорченной женщине разрешено жить среди них. По их мнению, она олицетворяла зло и даже еще хуже, потому что она не казалась дьяволом. Она выглядела как любая другая женщина и даже была более привлекательной, чем большинство других женщин, но она одурачила их этим своим трюком по управлению животными, которому наверняка научилась, когда жила с отвратительными плоскоголовыми мерзостями, которые дурачили людей, заставляя их думать, что они тоже люди.
Многие боялись ее. По ее собственному признанию, она произвела на свет одного из тех незаконнорожденных полуживотных и теперь угрожала каждой женщине на Летнем сходе. Несмотря на то что говорил старый Мамут, все знали, что определенные мужские духи постоянно притягиваются к одной и той же женщине. Львиная стоянка позволила Неззи привести такого ребенка-звереныша, и теперь посмотрите, что у них получилось! Еще больше животных и отвращение к этой женщине. Надо отлучить всю Львиную стоянку!
Мамутои были тесно связаны друг с другом. Почти любой мог насчитать по крайней мере одного родственника или друга в каждой стоянке. Но теперь полотно их жизни грозило разорваться, и многие люди, включая Талута, были очень огорчены. Собрались Советы, но все кончилось ожесточенным спором. Это была беспрецедентная ситуация, и у них не было способа или стратегии, чтобы разрешить ее.
Даже ослепительное послеполуденное солнце не смогло рассеять мрачного настроения, царившего в лагере. Возвращаясь на Рогожную стоянку, Эйла вместе с Уинни поднималась по склону и заметила чуть в стороне от тропинки небольшое углубление в земле, откуда, судя по цвету, брали красную охру. Это напомнило ей о посещении Дома музыки. Хотя мамутои по-прежнему хотели устроить большое празднество после охоты на мамонтов и музыканты неизменно собирались на репетиции, однако того чудесного волнения, с которым все ждали этого события, уже не было. Серьезные разногласия, грозившие испортить этот Летний сход, омрачили даже те радостные чувства, с которыми Диги ждала Брачного ритуала, а Лэти – приобщения к статусу женщины.
Эйла уже поговаривала о своем уходе, но Неззи убедила ее, что это ничего не решит. Причина конфликта не сводилась к ее признанию. Просто Эйла дала повод для того, чтобы стороны смогли наконец открыто высказать свои взгляды, между которыми существовали серьезные расхождения. Неззи сказала, что эти разногласия появились давно, когда она решила усыновить Ридага. Многие люди до сих пор не одобряют, что ему позволено жить среди них.
Здоровье Ридага серьезно беспокоило Эйлу. Он редко улыбался, утратил присущий ему мягкий юмор. Он потерял аппетит, и она подозревала, что он плохо спит по ночам. Казалось, Ридаг с интересом слушает ее рассказы о жизни клана, хотя он почти не принимал участия в разговоре, лишь изредка вставляя какие-то замечания или задавая вопросы.
Решительным шагом Эйла шла по лагерю, отвечая на дружелюбные приветствия и не обращая внимания на злобные взгляды. Подойдя к Дому музыки, она увидела Диги.
– Эйла! Как удачно, что мы встретились, а то я собиралась искать тебя. Ты идешь куда-то по делу?
– Да нет, я просто решила прогуляться.
– Отлично! Я собиралась навестить Треси и взглянуть на ее малыша. Я уже несколько раз заходила к ней, но мне никак не удавалось застать ее дома. А сейчас Кули сказала мне, что видела, как Треси направилась к своей стоянке. Ты не хочешь составить мне компанию?
– С удовольствием.
Подруги направились к жилищу Марли, вождя Волчьей стоянки, где жила ее дочь Треси.
– Мы пришли к тебе с ответным визитом, Треси, – объяснила Диги, входя в дом, – и нам не терпится взглянуть на твоего малыша.
– Проходите, – сказала Треси. – Я только что уложила его.
Диги взяла ребенка на руки и с улыбкой разглядывала его, приговаривая какие-то ласковые и нежные слова. Наконец Треси почти с вызовом обратилась к стоящей чуть в стороне Эйле:
– А ты не хочешь посмотреть на него?
– Конечно хочу.
Она взяла младенца из рук Диги и внимательно посмотрела на него. Кожа его была очень светлой, почти просвечивающей, глаза тоже были совсем светлыми, едва тронутыми синевой. Ярко-рыжие волосы были закручены в такие же тугие спирали, как у Ранека, но главное сходство было в чертах лица, именно поэтому младенец казался точной копией Ранека. Эйла сразу поняла, что Ралев – сын Ранека. Ранек способствовал его зачатию точно так же, как Бруд способствовал появлению на свет Дарка. Эйла невольно подумала, будут ли ее дети похожи на Ралева, если она забеременеет от Ранека?
Эйла покачала младенца, тихонько разговаривая с ним. Он с интересом смотрел на нее как зачарованный, а потом вдруг улыбнулся и рассмеялся каким-то мягким восхищенным смехом. Прижав младенца к себе, Эйла коснулась щекой его личика, ощутив шелковистую мягкость кожи, и ее сердце растаяло от нежности.
– Разве он не прекрасен, Эйла? – сказала Диги.
– Да, разве он не прекрасен? – повторила Треси более резким тоном.
Эйла взглянула на молодую мать:
– Нет, он не прекрасен. – (Диги удивленно ахнула.) – Никто никогда не назовет его красивым, но он самый… очаровательный ребенок из тех, что мне приходилось видеть. Ни одна женщина в мире не устоит перед ним. А ему и не обязательно быть красивым, Треси. В нем есть нечто особенное. Наверное, ты очень счастлива, ведь у тебя родился такой славный малыш.
Натянутая улыбка матери смягчилась.
– Конечно счастлива, Эйла. И я согласна с тобой, он не красавец, но очень славный и милый малыш.
Вдруг до них донеслись громкие взволнованные крики – в лагере явно случилось что-то страшное. Все три женщины поспешили к выходу.
– О Великая Мать! Моя дочь! Помогите! Помогите! – рыдая, кричала женщина.
– Что случилось? Где она? – спросила Диги.
– Там лев! Лев поймал ее! Внизу, на лугу. О, пожалуйста, спасите ее!
Несколько мужчин с копьями уже бежали в сторону реки.
– Лев! Нет, не может быть! – воскликнула Эйла, устремляясь вслед за ними.
– Эйла! Куда ты?! Вернись! – кричала Диги, пытаясь остановить ее.
– Надо спасти девочку, – не останавливаясь, ответила ей Эйла.
Она мчалась к реке, к выходу из долины, где уже собралась толпа людей. Они в ужасе смотрели то на вооруженных копьями мужчин, мчавшихся вниз по склону, то на большого пещерного льва с лохматой рыжеватой гривой, бегавшего на зеленом заречном лугу вокруг высокой худенькой девочки, которая, казалось, оцепенела от страха. Эйла пригляделась к этому большому хищнику и, когда ее догадки подтвердились, стремглав бросилась назад. Волчонок следовал за ней по пятам.
– Ридаг! – крикнула Эйла. – Скорее иди сюда и забери Волка! Я должна спасти девочку.
Когда Ридаг вышел из палатки, она повелительным голосом приказала волчонку оставаться с ним и затем велела мальчику ни на шаг не отпускать волчонка от себя. Только после этого Эйла свистнула Уинни.
Легко вскочив на спину лошади, она поскакала вниз к реке. Мужчины с копьями уже прыгали по камням переправы. Уинни прошла рядом с ними; оказавшись на твердой земле, Эйла пустила ее в галоп и поскакала прямо ко льву и девочке. Люди, следившие за ней, были совершенно потрясены.
– И зачем только она поскакала туда? Все равно ничем не поможет! – сказал кто-то раздраженным голосом. – У нее даже копья нет. Пока лев, похоже, не тронул девочку, но Эйла со своей лошадью может рассердить его. Если ребенок погибнет, то это будет ее вина.
Джондалар слышал эти замечания, так же как и еще несколько человек Львиной стоянки, которые вопросительно посмотрели на него. Но он просто наблюдал за Эйлой, не спеша высказать свои догадки. У него пока не было уверенности, но Эйла, должно быть, узнала своего питомца, иначе бы она не стала подвергать опасности Уинни.
Когда Эйла и Уинни появились на лугу, огромный пещерный лев остановился и, склонив голову набок, посмотрел на женщину. Она заметила шрам на его носу, хорошо знакомый ей шрам. Эйла помнила, когда он получил эту рану.
– Уинни, посмотри, ведь это Вэбхья! Это действительно наш Вэбхья! – воскликнула она, останавливая лошадь и соскакивая на землю.
Она подбежала ко льву, даже не подумав о том, помнит ли он ее. Это был ее Вэбхья. А она была его матерью. Она нашла его, когда он был еще детенышем, и залечила его раны. Он рос и учился охотиться вместе с ней и Уинни.
И это было то самое бесстрашие, которое он помнил. Девочка в ужасе наблюдала, как лев направился к Эйле. Но Эйла знала, что сейчас произойдет: подбежав к ней, лев повалит ее на землю, и она запустит свои руки в его лохматую гриву и обнимет его, а он обхватит ее передними лапами и сожмет в своих львиных объятиях.
– О Вэбхья, ты вернулся. Как же ты нашел меня? – плача от радости, говорила Эйла, вытирая слезы его жесткой гривой. Наконец ей удалось приподняться и сесть, а он начал слизывать соленые слезы с ее щек своим шершавым языком. – Перестань! – смеясь, сказала она. – Ты сдерешь с меня кожу.
Она почесывала его любимые места, а он, улегшись с ней рядом, тихо урчал от удовольствия. Затем он перевернулся на спину, чтобы она погладила его живот. Эйла заметила, что высокая белокурая девочка все еще неподвижно стоит рядом, потрясенно наблюдая за ними округлившимися от удивления глазами.
– Он искал меня, – сказала ей Эйла. – Думаю, он просто ошибся, приняв тебя за меня. Ты уже можешь уходить, только иди спокойно, не беги.
Она гладила Вэбхья по животу, почесывала за ушами, пока девочка не оказалась в объятиях одного из мужчин, который прижал ее к себе с видимым облегчением и затем повел вверх по тропе. Остальные мужчины по-прежнему стояли на берегу реки, держа копья наготове. Среди них Эйла увидела Джондалара с копьеметалкой, тоже приведенной в боевую готовность, рядом с ним был темнокожий мужчина. С другой стороны от Ранека стояли Талут и Тули.
– Тебе придется уйти, Вэбхья. Я не хочу, чтобы они причинили тебе вред. Даже если ты – самый большой пещерный лев на земле, копье может убить тебя, – говорила Эйла используя свой особый язык, включавший слова и жесты клана и звуки, напоминающие львиное ворчание.
Вэбхья понимал значение этих звуков и определенных жестов. Перевернувшись, он поднялся с земли. Эйла обняла его за шею, и вдруг ее охватило непреодолимое желание прокатиться на нем. Мягко опустившись на его спину, она схватилась за рыжеватую гриву. Когда-то она часто каталась на Вэбхья, и он сразу понял, что от него требуется.
Эйла ощутила под собой движение мощных мускулов, и затем, сорвавшись с места, Вэбхья мгновенно развил скорость льва, преследующего добычу. У такого катания была одна особенность – Эйле никогда не удавалось заставить его двигаться в нужном направлении. Он бежал куда хотел, но позволял ей участвовать в его прогулке. Сильный встречный ветер обдувал ее лицо, и она, крепко схватившись за жесткую гриву, с наслаждением вдыхала резкий запах, исходивший от тела этого крупного поджарого хищника.
Вскоре он замедлил бег и повернул назад – этот лев был спринтером; в отличие от выносливого и терпеливого волчонка он не был бегуном на дальние дистанции. Посмотрев вперед, Эйла увидела Уинни, спокойно пасущуюся на лугу. Когда они приблизились, лошадь громко заржала, вскидывая голову. Львиный запах был сильным и раздражающим, но кобыла выросла вместе с Вэбхья, помогала Эйле ухаживать за ним – возможно, она тоже в какой-то мере считала его своим детенышем. Хотя он был значительно тяжелее и длиннее лошади, а по росту тоже почти догнал ее, Уинни совсем не боялась этого льва, особенно когда рядом с ним находилась Эйла.
Когда Вэбхья остановился, Эйла соскользнула с его спины и вновь ласково обняла его и почесала за ушами. Наконец она оставила его в покое и велела ему уходить, издав звук, напоминавший свист камня, вылетевшего из пращи. Не замечая, что по лицу ее текут слезы, Эйла смотрела ему вслед: его хвост медленно покачивался из стороны в сторону. Когда она услышала его отдаленное и грустное «хнк-хнк-хнк» – характерное ворчание, которое могла безошибочно отличить от любых других звуков, – то сама зарыдала, не в силах больше сдерживать своих чувств. Сердце подсказывало ей, что она больше никогда не прокатится на нем; никогда не увидит больше своего Вэбхья, своего дикого и одновременно такого родного льва.
Долго еще Эйла слышала его грустное «хнк-хнк», но в заключение этот могучий пещерный лев, просто огромный по сравнению с более поздними представителями такого вида хищников, огласил окрестности оглушительным ревом, который был слышен на много миль вокруг. Казалось, даже земля задрожала от его прощального рыка.
Свистнув Уинни, Эйла медленно побрела обратно к реке. Хотя она очень любила скакать на лошади, сейчас ей хотелось как можно дольше сохранить в себе ощущение, оставшееся от последнего стремительного полета на спине льва.
Джондалар, с трудом оторвав взгляд от этого зачаровывающего зрелища, заметил изумление стоявших рядом с ним людей. Их мысли, казалось, были написаны на лицах. Одно дело – лошади или даже волк, но пещерный лев?! Он облегченно вздохнул и горделиво расправил плечи, лицо его осветилось широкой самодовольной улыбкой. Теперь никто не усомнится в правдивости его рассказов!
Мужчины поднимались к лагерю вслед за Эйлой, чувствуя себя несколько неловко со своими бесполезными копьями. Многочисленные мамутои, ставшие свидетелями невероятного зрелища, расступались, давая дорогу этой женщине и ее лошади, и провожали ее взглядами, исполненными изумления и благоговейного страха. Даже обитатели Львиной стоянки, которые слышали об этом льве от Джондалара и многое знали о ее уединенной жизни в долине, казалось, не могли поверить в то, что только что видели собственными глазами.