Другое существенное отличие эстетики "асса" в том, что она "область жизнедеятельности, образ жизни" (Юхананов). Эта особенность художественной среды не распространяется на "большое кино", в котором произведения (фильмы) существуют отдельно от среды. На фильмы зачастую не проецируется личность художника, не говоря уже о его художественном образе ("имидже"), который в большинстве случаев отсутствует. Для большинства зрителей имена создателей "больших" фильмов остаются неизвестны. Другое дело 16-мм кино и видеокино. Они неразрывно связаны с художественной средой. Здесь имидж автора идет впереди его работ, и зритель воспринимает их в контексте созданного автором "имиджа". Это заключение справедливо для деятельности ленинградской киногруппы "Мжалалафильм", работающей в 16-мм технологии. Их короткометражки сделаны в эстетике близкой "ассе". Кстати, фрагмент одного из фильмов группы включен Соловьевым в "АССУ" (фильм "Нанайнана", Режиссер Евг.Кондратьев (Дебил), при участии Евг.Юфита и О.Котельнико
- 63
ва).
Как определяет сам Соловьев жанр картины? "Как определить жанр картины? В ней есть элементы мюзикла, детектива, романтико-психологической драмы. Я называю этот жанр романтическим китчем.
Если подходить с точки зрения "настоящего" кино, то это не серьезно. Но меня в этом фильме больше всего интересует логика рыночного коврика...
...Мне хотелось все время играть, балансировать на грани документальности и роскошной игры." (Встреча со зрителями, к/т "Звездный").
Как видно, слухи, которые предшествовали выходу фильма на экран оказались неточными. Но из рассмотрения фильма видно, какие обширные возможности в отечественном кинематографе остаются неиспользованными. Я имею ввиду привнесение в структуру кинематографа других художественных структур и элементов культуры, несвязанных непосредственно с художественным творчеством. Подобное привлечение возможно не только на уровне киноструктуры, что безусловно сложно и проблематично, но и на внешнем уровне, на уровне кинопросмотра, например.
Так была запланирована премьера фильма "АССА" в кинотеатре "Ударник", неоднократно откладываемая. Вокруг фильма планировалось создать среду, которая вдохновила режиссера на постановку. Об этом сказал С.А.Соловьев: "Я благодарен этой картине за то, что она открыла целый континент. Меня как живой водой сбрызнули."
В фойе предполагалась большая экспозиция московского и ленинградского художественного авангарда, в том числе и художников, создавших стиль "асса". Должны были выступать рок-группы, часть которых сотрудничает с этими художниками; в свою очередь, многие художники сами являются музыкантами. Понятно, что попытка вытащить из "подполья" целый пласт культуры вызвала некоторую боязнь, и премьеру отменили. Будем надеяться, что она все-таки состоится.
- 64
Подобное синтетическое действие расширяет границы кино, от него только один шаг до включения в киноструктуру инородных структур, а это выход на новую ступень развития кинематографа.
Февраль 1988
P.S. Теперь, когда этот номер журнала выходит к читателям, следует добавить, что премьера все-таки состоялась. Но прошла она не в светлом, благоустроенном кинотеатре с видом на Кремль, а в одном из многочисленных ДК где-то на задворках столицы. Тем самым было подчеркнуто место, которое отводится художественному авангарду руководителями советской культуры. ______________________ * Напомним читателям, что такое китч. "Китч - это утрированная имитация форм, связанных в массовом сознании с престижными ценностями культуры, и прежде всего фабрикация примитивной чувственно-приятной внешней красивости." (Кинословарь, М., 1987).
- 65
КРИТИКА КРИТИКА
Вадим Драбкин
РЕАБИЛИТАЦИЯ ВРЕМЕНИ ОТЦА
(О фильме А.Германа "Мой друг Иван Лапшин").
В фильме "20 дней без войны" есть сцена встречи Нового года. Герой, приехав в отпуск с фронта, попадает в одну из переполненных эвакуированными коммунальных квартир. Черно-белая, почти документальная фактура изображения. Камера взглядом героя проходит через квартиру. Множество комнат. Все двери открыты. Голоса поющих, обрывки разговоров, радио, тексты - накладываются одно на другое Глаз камеры вырывает отдельные лица, лампочку, жесты, аккордеон, скромную "праздничную" еду, ноги девочки в чужих огромных ботинках - и тут меня охватывает ощущение, что все это я уже видел: да, точно так и было я помню именно это ощущение - я точно помню его...моя мама родилась за месяц до начала войны, отец на четыре года старше ее... И фильм открыл мне их глубинную память, кровью заложенную в меня.
Так я впервые встретился с творчеством Алексея Германа. Вторым свиданием был "Мой друг Иван Лапшин".
Камера, сопровождаемая голосом рассказчика, скользит взглядом по его старой, просторной квартире. Он вспоминает настроение своего довоенного детства, говорит о любви к т е м людям. И вот, откуда-то с антресолей, мы видим его самого, неторопливо пьющего чай. Изображение застывает, приобретает светло-коричневый цвет старых фотографий, и в то время как на его фоне возникают титры названия фильма, детский голос тихо-играюще произносит: "Ля-ля-ля". Это "ля-ля-ля" почти не запоминается, оно не фиксируется сознанием, но незаметно приоткрывает у зрителя какую-то младенчески-детскую память, и является одним из ключей к пониманию поэтики фильма.
Именно по принципу расстановки ассоциативно-смысловых
- 66
точек выстроена вся ткань картины. И, в частности, ее сложнейший звукоряд. Каждая из огромного количества мелодий звучит одной-двумя музыкальными фразами, порой несколько секунд, но запавшая когда-то в память, она по маленькому фрагменту вызывает те самые ощущения, которые когда-то, во времена своей популярности, вызывала она вся.
Так же подается зрителю и материальная среда. Мы видим только "верхушку айсберга", камера не смакует отобранные для фильма вещи того времени, она показывает их мимоходом, "краешком глаза", но их "настоящесть" опять же бессознательно чувствуется нами - режиссер говорит со зрителем на языке общей памяти, как бы из сердца в сердце передавая свою любовь и боль к в р е м е н и О т ц а.
В самом деле, первое впечатление, что режиссер ровестник рассказчика, обманчиво. Действие фильма происходит в 1935 году, а А.Герман родился только в 1938. Но удивительно свойство памяти, особенно памяти художника - помнить, т.е. ощущать как личный опыт, то, чего, вроде бы с тобой никогда и не было. Но если ты переживаешь и терзаешься э т и м, если э т о заставляет тебя творить, значит, это правда, действительность, явь.
"Реабилитация физической реальности,"- такой подзаголовок имеет книга Зигфрида Кракауэра "Природа фильма". Реабилитировать ощущение т о г о времени, возвратить его к реальности - вот такую задачу, как мне кажется, ставил перед собой автор фильма.
В одном из интервью А.Герман сказал, что замысел "Лапшина" начался со сна: он увидел себя мальчиком в их старой квартире.
И в самом деле, логика сна, выявляющая те, казалось бы незначительные мгновения быта, которые оказывается з а п а л и и т р е в о ж а т дущу, эта логика сна во многом определяет странное на первый взгляд, "без начала и конца" движение фильма.
"Документированный сон,"- так можно назвать метод вос
- 67
создания средствами кино личного ощущения внутренней реальности режиссера.
Личностное переживание истории, использование больше прозаического, чем драматического метода формирования материала - все это затрудняет точное определение жанра фильма. Я определил бы жанр фильма "Мой друг Иван Лапшин" довольно нетрадиционно, как, впрочем, нетрадиционен и сам фильм: м е д и т а ц и я н а т е м у : В р е м я О т ц а.
В фильме, стремясь приблизиться к "правде жизни", Герман показывает нам и сам путь, бессознательно сравнивая различные степени условности взаимосуществования и взаимопроникновения жизни и искусства. И мы проникаемся глубиной постижения реальности.
Вот на экране мы видим сцену местного театра, где ставят "Аристократов" Н.Погодина. Крайняя искусственность и выдуманность (в системе фильма) как и самой пьесы, так и ее приподнято-"театрального" воплощения - вот как бы крайняя степень условности, идеализации действительности в фильме.
А вот на дне рождении Лапшина один из его гостей, встав в "позу самолета", с гудением и выкриками на "иностранном" языке, изображает итальянского летчика и самолет, на котором тот воюет в Абиссинии. Открытая игра здесь казалось бы еще более условна, чем в "настоящем" театре, но, на самом деле, она не оставляет впечатление искусственности - персонаж фильма персонаж фильма отстраняется от роли летчика-самолета, в то время как актер С.Фарада сливается с персонажем фильма.
Несколько раз встречается в фильме розыгрыш. Режиссеру нужен этот прием, потому что, когда один персонаж фильма разыгрывает другого (например, Адашева предстает перед Окошкиным в роли его жены), эта игра как бы снимает игру актеров в фильме - через сцены разыгрывания мы видим действительность, на фоне которой уже идет игра.
Подобный эффект, правда уже в пародийном плане, достигается и сравнением в одном кадре героев, идущих по парку и гипсовой скульптуры "шагающего к победам" спортсмена.
- 68
А вот и подобное, но более тонкое, а следовательно и более сильное сравнение жизни "настоящей" и идеализированно-театральной.- Адашева просит Лапшина познакомить ее с настоящей проституткой, роль которой она собирается играть. И вот, мы видим их в одном кадре: рано постаревшее, в морщинах, испито-потасканное лицо мелкой шлюхи и кукольно-красивое личико актрисы.
Причем эта линия сопоставления жизни и ее отражения искусством в творчестве А.Германа получила яркое воплощение в предыдущем его фильме "20 дней без войны" где один за другим мы видим два эпизода: как на самом деле - т.е. в приближенной к жизни эстетике самого А.Германа происходит эпизод встречи солдат со старухой, оставшейся в разрушенном боями городе, и как это же событие хочет снять в тылу режиссер военного киносборника.
А сама жизнь непредсказуема и нелепа.- Адашева только что ,"выяснив отношение" с Лапшиным, ушла. Мы вместе с камерой следим за ней взглядом Ивана Николаевича, а навстречу нам движется какой-то человек и, показывая одну калошу, сокрушенно вздыхает: "Калошу вот потерял" и проходит дальше... И когда в "Лапшине мы видим фрагменты такой непредсказуемо алогичной и в этом бесконечно правдивой жизни - которыми режиссер заканчивает многие смысловые эпизоды - эти экранные секунды поражают своей достоверностью: ведь такого мы в кино еще не видели - и эта обыденность, став в рамках экрана искусством, воспринимается нами здесь как откровение.
Я смотрел фильм несколько раз и каждый просмотр открывал мне что-то новое. И это отнюдь не особенности моего восприятия. Создатели фильма намеренно концентрируют в каждом кадре физическую и духовную реальность тридцатых годов до такой степени, что ее информативность приближается к неисчерпаемости самой жизни.
Особенно показательны для фильма два следующих кадра, идущих на экране всего пятьдесят секунд: Лапшин едет на мотоцикле по улице городка, и вместе с ним мы видим и слышим, как
- 69
мальчишки кричат вслед мотоциклу, как он проезжает мимо красноармейцев, и на слуху остается только обрывок фразы "...Папиросы "Блюминг", кстати, эти папиросы любил курить Лапшин, как сообщает нам рассказчик в начале фильма - и, наконец, мы слышим протяжную песню и, как бы въезжая в нее, обгоняем бабку, едущую на телеге. Продолжая движение, взглядом Лапшина, уже идущего по управлению, выхватывает фигуры сидящих в коридоре людей. Шесть человек, каждого из которых мы вместе с камерой видим секунду-две - но как точны и правдивы их образы (и атмосфера времени, и их состояние), ведь они напряженно ждут чего-то - в угрозыск просто так не приходят - о каждом из них можно написать историю, так жизненны эти люди. Точны и правдивы их движения, на мгновение попадающие в поле зрения объектива, очеловеченно и само движение камеры (оператор А.Федосов) - быстрый проход по коридору, быстрый и в то же время цепкий взгляд сыщика.
А вот персонажи фильма идут на облаву. Какие-то не относящиеся к делу словечки, один из сотрудников ест яйцо, Лапшин сосет конфету, и только Ханин, впевые попавший "на дело", хвастается пистолетом. Это не книжно-киношные типы - это живые люди, не шествующие на героический подвиг, а идущие на обычную работу.
И вот сама облава. А.Герман подчеркивает жизнеподобие изображаемого, снимая предельно сложные и насыщенные действием сцены почти одним непрерывно длинным куском (монтаж незаметен), приближаясь к реальному времени жизни и, за счет предельной концентрации событий растягивая экранное время и создавая своеобразный эффект присутствия зрителя в кадре. Камера словно очеловечена. Даже когда она смотрит не с точки зрения определенного персонажа, ее ракурсы приближены к взгляду активного участника экранных событий. Сцену облавы описать просто невозможно - она, как и весь фильм, построена на и нт о н а ц и я х: интонациях голосов, движения камеры, света, людей, на оттенках фактур и т.д. и т.п.
Режиссеру удалось добиться достоверного импровизирования