- Помолчи! - резко и решительно повторил Рыбальский.
- А молчать чего?
- Перестань, говорю, трепаться. Я же знаю, от страха треплешься. Заткнись! По мордам смажу.
- Ты мне рот не затыкай. Тоже мне храбрец. Говорю тебе, мы никогда и не узнаем, что значит наступать...
- Узнаем. А пока здесь накостыляем ему шею как следует и оторвемся...
- А и оторвемся если?
- Пошел ты...
Рябов постоял еще несколько секунд.
- А и оторвемся, - потерянный лепет Сянского, - а потом?
- Потом? Потом, что генералы прикажут.
- А вот такое генералы видят? А? Видят, я тебя спрашиваю?
- Генералы такие ж солдаты, как и мы, - хмуро обрезал Рыбальский.
- А-а. Такие же, - язвительно согласился Сянский. - Но лежат они в кроватях, а не в окопах, и от переднего края на сто километров дальше, чем мы.
- Ну, знаешь! - укорительно произнес Рыбальский. - Ну, знаешь. Если и генералам быть тут, то вся война топтаться будет на этом пятачке. А немцы тем временем на Москву пойдут.
- На Москву и идут, - продолжал Сянский тем же тоном, но придал ему оттенок огорченности и осуждения: допустили же до этого! Он умолк. Должно быть, тоже вслушивался в наступившую тишину. - Ну, пострелял, попугал и хватит, - просительно произнес, как бы обращаясь к немцам. Потом - к Рыбальскому: - Скорей бы мотать отсюда. Кашу сделает из нас...
- А ну! А ну, отваливай. А то за бруствер выкину!
"И выкинет!" - подумал Рябов. Он знал Рыбальского довольно долго, месяца полтора, он дал ему рекомендацию для вступления в партию. И три дня назад на партийном собрании его приняли.
- А что... я ничего... я ничего... За что будешь меня выкидывать?..
Рябов ощутил неприязнь к Сянскому. Он представил себе: склоненная набок голова, скорбные глаза... Что в них, в этих постоянно просительных глазах? Желание вызвать к себе сочувствие? У мужества один соперник трусость, соперник не шуточный, и Сянский сделал выбор. Он боялся всего, тишины, снарядных разрывов, тьмы и ракет, самолетов в небе, нарядов в караул, даже своей винтовки боялся. "Повоюй с таким дерьмом", - злился Рябов.
- Сянский!
Не отозвался.
- Сянский!
- А?.. - Голос упавший, заискивающий. - В чем дело?
Рябову показалось, что видит, как тот мелко суетится. Захотелось ударить его, вот так, с размаху. Но, сдерживая порыв, гаркнул:
- Отвечаешь как? - дал Рябов волю своему раздражению. - Ты где, на именинах или на войне? Научу отзываться моментально!
- Я!.. - оробело выкрикнул Сянский, поправляя себя. - Я!.. - Теперь страдальческий тон выдавал его боязнь перед возможным приказанием командира.
- Рыбальский!
- Я!
- К соснам! Оба. Ты и Сянский. К бронебойке!
- Ясно, товарищ сержант.
Рыбальский побежал по ходу сообщения, потом раздались короткие, плетущиеся шаги Сянского. "Ей-богу, прибить бы такого... Гнида!"
Рябов вернулся на свое место.
5
Рыбальский влез в окоп. Рукой нашарил впотьмах площадку. Опрокинутое противотанковое ружье торчало сошками кверху. Рыбальский наощупь поставил его на сошки.
Бережно, будто это был живой, но больной человек, отодвинул он убитого бронебойщика и лег на его место, рядом с ним.
- Ложись, - отрывисто сказал Сянскому.
Рыбальский не мог отделаться от гнетущего состояния - возле, слева от него, лежал Жадан, Ваня Жадан из Очакова, и ему никогда не подняться. Еще на границе, когда началось отступление, подружились они. Делили горе, короткие радости, и махорку, и хлеб делили. Теперь Рыбальский был вторым номером у смелого и удачливого Жадана, Вани Жадана. Рыбальский знал, глубокая боль придет потом, после боя, или еще позже, когда сердцу станет опять доступно все человеческое и оно сможет, как прежде, вобрать в себя горечь потерь.
- Ложись, - снова сказал Рыбальский.
- А куда я лягу, а куда я лягу, - огрызаясь, залопотал Сянский. Этот же лежит...
Рыбальский представил себе, как Сянский брезгливо скривил свои толстые, собранные в комок и похожие на куриную гузку, губы.
- Хм-м... - вырвалось у него гневно.
- У тебя что, есть ко мне слово? - хотел Сянский понять Рыбальского.
- Есть.
- Ну?
- Дрянь.
Рыбальский громко сплюнул. В тоне слышалось и презрение, и непонимание, кто же он, этот Сянский?
- Повернулся язык сказать: этот...
- Ну, не этот... Коля Богданов...
- Передвинь Колю и ложись, - приказным тоном произнес Рыбальский. Тебе понятно, что я сказал?