Сянский услышал, Рыбальский скрипнул зубами.
Ногой отпихнул Сянский тело бронебойщика Коли Богданова, и улегся.
Рыбальский как бы и не замечал его присутствия, он прилаживался к противотанковому ружью. Он был спокоен. И уверен, что встретит танки точными выстрелами.
6
Они бежали вместе - Полянцев с двумя красноармейцами и Пилипенко. Там, где Пилипенко свернет к кустарнику, Полянцев должен взять влево, и он вслушивался, ушел уже Пилипенко или нет.
- Гаррик!
- Тут еще, тут я, не дрейфь еще!
- С чего бы мне дрейфить?..
- Прикидываешься. - В нескольких метрах ухали сапоги Пилипенко. - Был такой хмырь. На Дерибасовской семнадцать, где я жил... то есть, на Дерибасовской двадцать пять...
- Ты ж говорил, что жил на Дерибасовской сорок шесть, - напомнил ему Полянцев.
- Чего? Дерибасовская сорок шесть? Разве? Да, да, вспомнил: нам, как рабочему классу, дали лучшую квартиру. На Дерибасовской семнадцать.
- Ты сейчас сказал: Дерибасовская двадцать пять.
- А, трясця твоей матери, забыл уже. Не все равно, - семнадцать или двадцать пять? И отвяжись.
- Гаррик!
- Ну шо, обратно я за него, - пробасил Пилипенко. - Шо тебе?
- Сердито! Ишь: "я за него..." Что, имя разонравилось? - ровняя дыхание, проговорил Полянцев.
- А шо поделаешь, - топали сапоги Пилипенко. - Меня не спрашивали, как назвать. Теперь таскать этого Гарри до старости, и потом тоже.
Они перебрасывались шутками, оттого что у каждого было неспокойно на сердце.
- Думаешь до старости дотянуть?
- А то как! - топали сапоги.
- Самонадеянный товарищ...
- На войне без этого самонадейства никак.
Он шутил, Пилипенко, он шутил, как бы ничего не принимая всерьез, он и не собирался унывать, словно находился за пределами того, что окружало остальных.
- Все одесситы на ходу подметки отрывают...
- А ты думал - олухи царя небесного?
Полянцев слышал топот Пилипенко. Пилипенко тоже слышал: Полянцев еще бежал рядом.
- А сам откуда, Полянцев?
- Металл.
- С Урала, значит?
- Значит.
- Знаешь, товарищ металл, кончится вот это, и самую вкусную бабенку облапаю. Мои руки еще при мне. Во! - протянул он руки, будто Пилипенко мог увидеть, и пошевелил пальцами, как бы убеждая себя, что все в порядке. Самую вкусную.
- Бабы, они все вкусные...
- Все, - сразу согласился Пилипенко. - Ну, привет! Я поворачиваю.
- Привет. Я тоже...
Топот сапог отдалялся.
"Не проскочить бы мимо", - забеспокоился Полянцев. Он приостановился. Где-то здесь должны быть эти сосны, шесть сосен, помнил он, шесть сосен. Он услышал тупой стук - споткнулся, наверно, о выдавшиеся наверх толстые корни бежавший впереди боец и упал.
- Есть, есть... Сюда! - звал тот боец. - Добрались! - И тюкнулся в окоп.
Полянцев и второй с ним, тихий красноармеец Пулька, недавний слесарь-водопроводчик домоуправления номер девять, что на Сретенке в Москве, шли на зов. Вот они, сосны. Он и Пулька двигались осторожным шагом.
- Ты где? - окликнул Полянцев бойца, того, что свалился в окоп.
- Тут я... - Голос справа.
Так и есть, три стрелковые ячейки.
- Ложись, Пулька, влево.
- Ага.
Полянцев, ощупывая на поясе гранату, сделал еще несколько шагов. Вот здесь, чуть выдвинутый, должен быть окоп, тот - между правой и левой ячейками. Он подумал, что ему показалось: из окопа раздавался невнятный стон... И тут же Полянцева пронзила мысль: кто-то из отделения Юхим-Юхимыча. "Не все убиты?" Выставив вперед руку, пошел немного быстрее, стон становился явственнее, громче.
Полянцев прыгнул в окоп.
- Кто? - опустился Полянцев на колени и наклонился над кем-то. - Кто?
- Та Юхым... Ой...
"Юхим-Юхимыч? Жив?"
- Куда тебя, а?