Часовой мелко замотал головой, скомканная пилотка вывалилась у него изо рта. И часовой вскрикнул. Пилипенко снова цепко лежал на нем, но дотянуться руками до его шеи не мог. "А и длинный немчик! Верно говорил Вано".
- Вано! Сдох бы! Души!..
И Вано стиснул шею немца. Он стискивал ее, стискивал, даже пальцам стало больно. Наконец разжал руки - ни стона, ни хрипа больше, тело немца совсем обмякло. Вано ткнул его, тот успокоенно лежал, не шелохнулся даже.
- Каюк! - сказал Вано. Он шумно дышал.
- А все равно, дави! А если прикидывается? Дави!
Вано ощупывал немца.
- Каюк, Пиль, да? Каюк, слушай.
Почти одновременно раздались два оглушительных удара: разорвались гранаты. Пилипенко и Вано сжались, не решаясь подняться. Домик, охваченный огнем, как бы сорвался с места и, красный, рассыпаясь, надвигался на них. Ночь утеряла на мгновенье свой черный цвет. С крыльца кто-то кому-то кричал растерянно:
- Шнеллер!.. Ляуф!..
Оттуда, с крыльца, и снизу доносился перепуганный - долгий-короткий, долгий-короткий - автоматный треск.
- Ляуф! Ляуф!..
- Орут, слушай... Не всех гранаты побили, да?
- Не всех. Ладно, помолчи.
- Нехорошо!
- Нехорошо. Помолчи. - Пилипенко уже тревожился: стрельба, крики, стоны, все смешалось, и неясно было куда кинуться. - Ты ж говорил: пять-шесть фрицев. Слышишь, куча их?
- Мы ж с Сашей по храпу определяли, да? В домик же не заходили, не считали, да? - огрызнулся Вано. Он тоже нервничал: что-то же надо делать, не лежать же возле мертвого часового. - Пиль...
- Помолчи.
- Зачем - помолчи? Держи, слушай, фрицевский автомат. У меня же свой, да? И давай, нашим на подмогу!
Но куда - на подмогу? Не разобрать, где стреляли Семен с Сашей, куда бежали немцы, которых не уложили гранаты.
А Семен, швырнув в окно гранату, бухнулся в траву. Разрыв! Тотчас услышал и второй разрыв. "Сашина граната..." Два огня, рванувшиеся вверх и в стороны, слились вместе. С крыльца, освещенного пламенем, сбегали немцы, бестолково кричали, вопили и скрывались в темноте. У стен домика, потом подальше от него, потом, наверное, где-то у шоссе стреляли они из автоматов, из пистолетов. Из окон несло тяжелым, еще не разошедшимся духом пороховой гари.
Привстав на колено, Семен нажал на спуск автомата, и слишком громкий стук стегнул по ушам, по сердцу. Семен выпустил все патроны. Непослушными руками менял он диск. Получалось медленно, и он сердился на себя. Он снова ударил из автомата.
В домике немцы еще укрывались: Семен опять услышал топот на крыльце. "Сколько ж их, немцев, в конце концов?" - удивлялся Семен. И еще подумал о том, что никакой карты, конечно, не получить. "Какая к черту карта! В домик не проникнуть". Когда вместе с Андреем обдумывали они нападение на домик дорожного мастера, Семен представлял себе, как, в случае удачи, вбегает он в домик и при свете карманного фонарика обшаривает стол, все, что возможно. Немцы делали все, чтоб Семену нельзя было войти в домик. И Семен нажимал на спуск автомата, нажимал, нажимал и раздраженно думал: "И чего им там! Всем бы, кроме мертвых, выбежать, а кое-кто, дураки, прячется в комнатах... И чего?.." Он продолжал нажимать на спуск. Ну да, выбежать бы немцам под огонь автомата. Потому, что ему, Семену, так надо, и потому, что так должно было быть по замыслу его и Андрея. Немцы поступали им назло, - усмехнулся Семен, - и ничего не поделать...
Вано и Пилипенко услышали:
- Бросай и вторую гранату! - Голос политрука. - Бросай на крыльцо! Это - Саше.
У крыльца снова грохнула граната. И пламя, державшееся в темноте, высветило падавших немцев, бежавших немцев. И Сашу увидели Вано и Пилипенко, увидели Семена в нескольких шагах от него. И рванулись с места.
- Товарищ политрук!
- Отрезайте отход на шоссе!.. Отрезайте отход!.. Поняли?
Поняли. Вано и Пилипенко не откликнулись, понеслись: они успели, когда разорвалась граната, заметить и кусок шоссе справа от себя и согнутые фигуры, несшиеся туда. Теперь было ясно, куда строчить! Немцы отчаянно отстреливались.
- Драпают, бач, - проворчал Пилипенко, - а дают жизни!
Но на шоссе уже стихало. Отрывисто стучал немецкий автомат, один. На три-четыре очереди немца Пилипенко отвечал из кювета осторожной короткой очередью: черт его знает, сколько было у часового патронов в магазине! Вано вставил в автомат третий, последний магазин, старался бить тоже короткими очередями.
Оттуда, от домика, пламя, слишком красное, высоко прочертило небо. Ракета! Сигнал отхода!
- Пиль! - почти весело крикнул Вано. - Сматываться, да?
В темноте они не видели друг друга, их разделяли метров пятнадцать-двадцать. Вано сделал несколько шагов, и нога споткнулась обо что-то, чуть не упал.
- Кацо, Пиль. На фрица наскочил, слушай?
- Ладно, - неопределенно откликнулся Пилипенко.
- Слушай, Пиль! А фриц живой!
- Ну, где он, твой хриц? - приблизился Пилипенко.
Вано, схватив немца за ворот, хотел приподнять его. Тот упирался, не вставал с колен.
- Ну, хриц... - Пилипенко обшарил карманы немца.
- Фриц... Фриц... Я ейст Фриц... - Покорный, жалобливый голос.
- На кой хрен знать мне, кто ты.
- Нихтс понималь... Нихтс понималь... - испуганно бормотал немец.
- Поймешь. У нас поймешь.
- Нихтс понималь... - настойчиво твердил немец.
- "Курки", "яйки" все-таки понимаешь? Остальное пистолет договаривал?.. - Скорее произнесенные им самим слова, чем сам немец, вызвали у Пилипенко озлобление. - Сволочь!
- Я... ейст... гауптман...
- Бери, Вано, за шкирку, - наклонился Пилипенко.
- Зачем, слушай? Трахну его сейчас, да?
- Бери, и все тут. Раз "гауптман", шишка, значит. "Язык", значит. Бери!