Теперь немцы вели огонь только справа. Слева все смолкло. Что бы это могло быть? Вот что! Вот что! Отвлекали вправо пулемет Пилипенко. Слева, от старых толстых тополей возле ограды, отделились три солдата, и четвертый, и с автоматами навскидку бежали к главному входу. Вот что! Андрей отвел назад руку, и вниз полетела граната. Тут же схватил другую гранату, выдернул кольцо и снова размахнулся. Гранаты разорвались у самых ступеней.
На ступенях растянулись два солдата, над ними колыхался дым, третий немец скатился вниз, тоже, видно, мертвый, четвертый, переваливаясь с боку на бок, отползал обратно, к старым толстым тополям у ограды, и вел за собой кривой темный след.
Андрей услышал, над плечом просвистела пуля, и тотчас сзади тяжело грохнуло. Он быстро обернулся. Тишка-мокрые-штаны упал у раскрытых дверей, навзничь. Руки выпустили котелок с водой, и вода выплеснулась на гимнастерку, на штаны, разливаясь, двигавшимся пятном обтекала распростертое тело. Лужа ширилась, становилась красной.
- Тиша! - Андрей был уже возле него. - Тиша!..
Тот, должно быть, еще не сознавал всей меры, того, что произошло. Глухо, вполголоса проронил:
- Опять, Никитка, обмо-чился... - Может быть, даже усмехнулся, показалось Андрею. - И надо же... - Смежил веки. - Пропала вода... Короткий вздох. - А кожух горит... Не сердись, Пиль, а?..
Он лежал, запрокинув голову, каска отвалилась назад, открыв сбившиеся светлые волосы. Со лба стекала вишневая струйка, лилась на пол, смешиваясь с водой, тоже еще не остановившейся. На губах пузырилась розовая слюна. Он синел на глазах Андрея. Смерть сделала лицо его, всегда растерянное, ровным, спокойным, и лежал он покорно, совсем мирно, как человек, удобно улегшийся спать. И если б не кровь, могло показаться, что спит он, спит, утомленный таким трудным днем. День и в самом деле был очень трудным.
- Воду же ж! Воду! - злился Пилипенко. Он не слышал, что стукнуло за спиной. - Тащи же, Мокрые-штаны!.. - Капли пота падали со лба, с бровей, с ресниц на грудь, и гимнастерка в этом месте потемнела. Не выпуская ручки пулемета, Пилипенко оглянулся и понял, что случилось. Плечи его сильнее затряслись над затыльником пулемета.
Тишка-мокрые-штаны умер тихо и так быстро, что и не поверить.
Пуля шлепнулась в косяк двери, этого он уже не слышал. Вторая пуля впилась в голову Тишки-мокрые-штаны, и, мертвая, она дернулась. Его убили второй раз.
Пули вонзались в потолок, в стены и уже в пол. "Взобрались на деревья, - догадался Андрей. - С деревьев бьют! Ну да! Вон с тех высоких груш!"
- Пиль! По грушам колоти! По грушам!..
- И по грушам! Да их, немцев, как мошкары... - Пилипенко длинно, забористо выругался, но легче ему не стало. Он опять выругался, без всякого чувства.
Андрей добрался до простенка. Один за другим, один за другим в саду накапливались солдаты, их и в самом деле уже немало. Андрей услышал над собой, со второго этажа, резкие очереди автомата: стрелял Семен. Отсюда, снизу, бил Пилипенко. Все равно: один за другим... один за другим... их уже много, немцев...
- Кипит... трясця твоей матери... Воды! - самому себе говорил Пилипенко. Он скрежетал зубами, от ярости, что ничего поделать не может.
- Валерик! - позвал Андрей. - Подбери, - показал на котелок возле Тишки-мокрые-штаны. - И воду. Живо!
Валерик схватил котелок и скрылся в коридоре. Минуты через три вернулся. Чуть было не упал у порога: пули просвистели у ног и, расщепив доски, ушли в пол.
- Гаси кожух! - бойко протянул он Пилипенко полный котелок.
Андрей взглянул на Валерика: в его глазах не было отражения страха.
Из сада бросили гранаты, две, сразу обе. Они не долетели до окна и разорвались в нескольких метрах от стены. В оконные проемы с выбитыми стеклами тянулся горячий дым. "Издалека бросили, - понял Андрей. - Не подпускать близко. И не давать ходу к дверям. Пулемет, да автомат мой, да винтовка Валерика, да автоматы Семена и отделенного Поздняева наверху... Отсечем! - Он взглянул на пол. - Еще три гранаты".
Резко трещали автоматы, наведенные на окна.
- Вон! Вон! Глядите! - Плечи Валерика подымались в такт его возгласам. - Вон у тополя! Длиннющий такой... Долбану сейчас... - Валерик щелкнул затвором винтовки и, увлеченный тем, что собирался сделать, отодвинулся от простенка. - Попаду в него. Точно, попаду!
- Прочь от окна! - гаркнул Андрей.
Валерик не успел нажать на спуск, густая дробь обсыпала оконный проем, отколовшаяся от рамы щепа разлеталась по классу. Он выпустил из рук винтовку, и винтовка громко шлепнулась внизу, у стены.
Андрей не успел поддержать Валерика, тот рухнул на пол. На ноги Андрея брызнула яркая молодая кровь. "Куда угодило? - не мог Андрей сообразить. - Куда?.." Глаза Валерика открыты, в них по-прежнему ни страха, ни чувства опасности. Только лицо удлинилось, губы сжались, брови потемнели. Андрею показалось, что увидел на этом, уже не слабом лице и складки в уголках губ, и рубцы, врезавшиеся от крыльев носа к подбородку, - все, чего еще утром не мог себе представить. Он взял худенькую, с золотистым пушком руку Валерика, какая она стала тяжелая! Валерик плакал, слезы текли малиновые, потому что по лицу текла и кровь, крови было больше.
- Все равно долбану его, - тихо стонал Валерик. - Я его запомнил, гада. Длиннющий такой... нос крючком... - Потом - сокрушенно: - Жалко... винтовку. В магазине остались... еще... три патрона... - Он закрыл глаза, губы чуть шевельнулись: - А я из Малаховки, под Москвой... У нас там дом с садом... Мама... - Он, кажется, улыбнулся тихой, медленной улыбкой.
- Полежи смирно, Валерик, - попросил Андрей. - Сейчас перевяжут.
- Лейтенант, - раздался дрогнувший голос Пилипенко. - Что с ним? - Он напряженно смотрел перед собой. Плечи его двигались влево-вправо. Пулемет бил в тополя возле ограды, у тополей притаились солдаты.
Андрей видел, Куски отваливавшейся коры падали на землю. Но мысли его занимало не это. "Валерик!.."
Рывком вылетел из класса.
4
- Мари-я-я! Мари-я-я!..
Крик Андрея тонул в частом треске стрельбы. Стреляли снаружи, стреляли из школы. Он ухватился за перила лестницы, кружилась голова: качался коридор, набок клонились окна впереди, и сам он будто вертелся вокруг себя. За накренившимися колоннами, у скосившихся правого и левого оконных проемов, валились и не могли упасть Вано и Петрусь Бульба со вскинутыми автоматами. Он подождал, пока все перед глазами встанет на место.
- Мари-я-я!
Поддерживая рукой санитарную сумку, висевшую на плече, Мария спешила на крик: девичья сила сквозила в быстрой ее фигуре. Не добежав до Андрея, подняла голову: испуганное, испуганное у нее лицо.
- С тобой что, Андрей? - смотрела на него: на щеках размазана мокрая пыль, босые ноги в пятнах крови.
- Скорее. Скорее.
Она все поняла, вслед за Андреем кинулась в класс седьмой "Б".
- Валерик! - ударило в сердце, будто в груди ее уже была рана. Мария даже провела рукой по груди - возможно, увидит кровь на пальцах. - И Тиша, ой... - Она увидела их, одного, с мокрой гимнастеркой, с мокрыми штанами, у двери, другого возле окна, поперек одеяла на полу. - Валерик...
Она стояла на коленях, что-то перебирала в сумке, вынула бинт, и другой пакет, и третий. Пальцы непослушно разрывали нитку и отворачивали край бинта. Пуля пробила щеку Валерика. Пуля попала в руку. Мария головой заслонила глаза Валерика: пусть не видит своих ран. Он и не видел. Не видел кровь из щеки. А кровь выбивалась толчками, и струя увеличивалась, уже залила лицо, шею, ушла за воротник гимнастерки. Он смотрел перед собой и видел только того, длиннющего такого, с носом крючком...
- Долбану-у...
Он даже пробовал протянуть руку вперед, раненую руку, и сжал ее в кулак. Он еще боролся...
Мария торопливо бинтовала лицо, марля впитывала кровь, становилась красной. Мария наматывала, наматывала бинт, стягивая все туже, а кровь проступала и проступала. Ничего не помогало, и Мария растерянно смотрела на Андрея.
Валерик обводил Марию, Андрея тихим, страдающим взглядом, словно понимал, это последнее, что он видит. И этого взгляда, полного мольбы о помощи, они не могли выдержать и опустили глаза.
Мария схватила наконец бинт узлом, он пришелся на затылок. Раскрыла еще пакет: бинтовать руку. Уже дернула нитку, скреплявшую пакет, и остановилась: глаза Валерика, как стекло, чистое, промытое стекло, и не просили ничего, не страшились - не смотрели. Она прикоснулась щекой к его губам - дыхания не было. Валерик мертв.
"Нет, нет, и смерть не сделала лицо Валерика взрослым, - не отводил от него взгляда Андрей. - Совсем мальчик... - Но перед ним лежал солдат, только что отдавший жизнь за всех. - Он звал мать... Чем могла она помочь ему? Ничем. Ничем. А матери так любят детей своих. Матери не зовут на помощь. Это их зовут. Как вот Валерик... Как, наверно, и я... уже не мальчик. - Она снова возле, мать, мама, бледная, улыбавшаяся, но видел он только руки ее, готовые что-то делать, что-то делать - поставить перед ним тарелку, поправить загнувшийся уголок воротника, налить для него воды в ванну, расстелить постель. - Мать всегда единственная и последняя. Матери знают, как трудно родить. А убивать легко и быстро. Это знаем мы..."
- Иди, Мария. - Андрей стоял над Валериком не сгибаясь, прямой, будто пули не могли его тронуть. Он не смотрел на Марию. Он смотрел в окно. Немцы перестали стрелять. Пилипенко тоже. - Иди.
Мария не шелохнулась, она сидела на полу, уткнув лицо в сумку: не было сил подняться.
Очередь в окно. Очередь в окно! Очередь...