Я навалился плечом на дверь землянки, и она со скрипом приоткрылась. Мы торопливо протиснулись внутрь.
Терпкий запах прелых листьев. Сырость. По углам седая паутина. Одна из стен осыпалась. Печка, вырытая сбоку в земле и выложенная кирпичами, обвалилась. Небольшое окно рядом с дверью разбито. Деревянные нары поросли плесенью и мхом.
- Ух ты! - обрадованно вздохнул Витька. - Я думал, она плоше, а это чепуха - устроим.
Но сказать - одно, а сделать - другое.
Зимний день короткий. Пока мы рубили жерди, пока копошились с печкой, затуманились сумерки.
Пора уходить.
Мы наломали охапку сухого валежника, развели в печке огонь и присели на нары перекусить.
Разговаривать не хотелось.
Я смотрел на слабые языки пламени, на то, как они мягко и ласково облизывают поленья, как судорожно корчится и извивается березовая кора.
Витька вытянул на нарах ноги, прилег и задумчиво смотрел в окно.
- Знаешь, Вовк... - мечтательно произнес он, но тут же смолк, приподнялся и застыл.
- Что?
- Раз, два, три... семь... - тихо, испуганно считал Витька.
Я тревожно спрыгнул с нар и подбежал к окну.
Совсем рядом в низине из зарослей орешника по старому следу гуськом выходили на поляну волки. Десять волков. Впереди шел матерый вожак. Шел медленно, наклонив тяжелую лобастую голову.
Вот он остановился, сел, принюхиваясь, лениво повернул голову в нашу сторону. Сверкнули синеватым морозом глаза.
Я обмер.
Витька схватил ружье. Руки у него дрожали.
- Витька, не надо, Витька, - захлебываясь, зашептал я.
- Это фашисты, Вовка, фашисты.
И вдруг мы замерли. Нас сковал ледяной ужас.
Лес застонал от унылого протяжного воя. Он то нарастал, то обрывался собачьим лаем, то басил, обливая душу страхом и тоской.
Первым опомнился Витька:
- Чего мы струсили?! А еще партизаны.
Вой оборвался.
Волки пересекли поляну и не спеша поднимались по склону к землянке.
Ближе, ближе, ближе.
Витька, припав к окну, целился.
Ближе, ближе.
Выстрел. Дым.
Однако и сквозь пелену дыма мы разглядели, что стая шарахнулась врассыпную и только вожак споткнулся и зарылся головой в снег.
- Есть! - радостно закричал Витька.
Дым рассеялся.
Мы в страхе попятились в глубь землянки. В нескольких шагах от окошка, ощетинив шерсть, стоял седой матерый волк.
Я схватил топор.
Волк не двигался.
Прошло несколько долгих, мучительных секунд.
Оскал зубов. Холодные глаза.
Волк пошатнулся и упал.
- Вот так-то, - проговорил Витька и выронил из рук ружье.
Сумерки сгущались. Подул ветер. Повалил густой снег. В печи догорели последние дрова.
Я растерянно посмотрел на друга: что делать?
Витька молча подошел к двери и подпер ее лопатой.
Я понял: придется ночевать здесь.
Это и обрадовало и напугало меня.
Обрадовало то, что не надо идти домой. Идти лесом, где наверняка рыщет эта голодная, обозленная стая.
Пугала долгая тревожная ночь в этой землянке.
В окно несло холодом.
- За дровами бы... - робко предложил я.