Я заметил, что Витька с жадностью смотрит на последнюю березку за нашей околицей, и понял, что не вернутся уже больше те, может быть и не радостные, но дорогие нам дни нашей ранней юности.
На вершине горы мы все трое враз остановились.
- Ну, Вовка, - голос у Витьки дрогнул. Он торопливо, неуклюже сунул мне холодную руку, отвернулся и зашагал дальше.
Я, насупясь, смотрел ему в спину.
- Вова, - тихо позвала Люська.
Я покачнулся и, не в силах взглянуть на нее, чуть слышно шепнул:
- Прощай.
И широко зашагал обратно.
Горло мое сжало отчаяние.
- Проживу, - успокаивал я сам себя, стиснув зубы, - как-нибудь проживу.
А самому хотелось плакать.
Не всем же в город. Кому-то надо и хлеб растить.
- Вова, Вова, - топая ногами, теребила меня сестренка, - а мама в больнице?
- В больнице, Валюха, в больнице.
- А Люся уехала?
- Уехала, Валюха, уехала.
- А к Офониным солдат пришел.
- Это их папа вернулся.
- А наш папа что не идет?
Я до боли стиснул зубы.
- Он что, Вова, далеко?
- Далеко, Валюха, далеко.
- А он тоже в шинели?
Я схватил сестренку на руки и прижал.
- В шинели, Валюха, в шинели. Давай я тебе лучше качели сделаю.
- А ты что, Вова, плачешь?
- Это я не плачу, это я так. Мне папа тоже качели делал.
- Такому большому?
- Я был маленький.
- Маленький! - удивилась сестренка. - А ты разве был маленький?
- Был, Валюха, все бывают.
И подумал: "Нет, она не должна чувствовать, что отца нет. Я должен заменить его". И, оглядывая двор, вдруг по-настоящему почувствовал себя хозяином дома, взрослым, мужчиной. Я вынес из сарая веревку, перекинул ее через толстый березовый сук и устроил качели.
- А папа тебе такие же делал? - покачиваясь, спрашивала сестренка.
- Такие же.
- А еще что делал тебе папа?
- А еще домик.
- Маленький?
- Маленький.
- Настоящий?
- Настоящий.
Сестренка о чем-то задумалась и вздохнула.
- Как жалко, что у нас папы нет.
Я понял, что хотела этим сказать сестра, и вплоть до самого вечера мастерил из досок игрушечный домик. Он получился не очень хорошим, похожим на собачью конуру, но радости сестренки не было границ. Она натащила в него кукол, тряпок, насобирала по улице цветных стекляшек, старательно протерла их и разложила по полочкам.
В домике у нее был образцовый порядок.
Каждый вечер, как только я приходил с работы, она брала меня за руку и приводила к домику ужинать. Она выставляла на невысокий толстый чурбачок свои стекляшки и с серьезным видом заставляла меня есть: то манную кашу, то суп, то компот, а иногда у нее бывали даже блины.
Я поглощал ее мнимую еду и тихо спрашивал:
- А письма, Валюха, опять нет?
- Нету.
Валентина забывала про игру, прижималась к моим коленям и говорила: