Многие военные историки сходились на том, что ты еще не нюхал пороху, если тебе не приходилось воевать с немцами. Мы с немцами воевали, и не шутя, — и разгромили их. Мы понесли тяжелые потери, и хотя немцы пострадали еще сильнее, они научили нас здоровому уважению к немецкому солдату. Стало понятно, что Германия не капитулирует, пока мы не разгромим все ее армии до последней и пока не займем последний клочок немецкой земли. Поэтому мы ожидали, что жестокие бои будут продолжаться до самого конца.
Завершающее решительное наступление через долину Рейна с форсированием реки Рер должно было перемолоть как можно больший объем немецких сил и создать на восточном берегу Рейна плацдарм для последующей атаки района Рура. Предполагалось, что с захватом этого промышленного региона немецкий производственный потенциал будет подорван и это поможет поскорее завершить войну.
Согласно плану, VII корпус должен был нанести удар на сравнительно узком участке фронта в районе Дюрена. После того как 104‑я пехотная дивизия займет первоначальный плацдарм на противоположном берегу Рера, 3‑я бронетанковая должна была, миновав позиции пехоты, наступать к лежащему примерно в двадцати километрах впереди Эрфтскому каналу, чтобы установить за ним следующий плацдарм. Вешние воды Рера уже схлынули, но почва на полях оставалась размокшей из-за непрекращающихся в последние недели дождей. Колонны бронетехники старались по возможности держаться дорог. Хотя британская авиация поддерживала нас ночными налетами, низкая облачность не позволяла проводить массированные высотные бомбардировки в течение дня, как это было под Сен-Ло. Однако неоценимую помощь нам оказывали пикировщики P‑47 из 9‑й тактической воздушной армии, которые в течение дня постоянно находились в небе.
Перед началом атаки все танки 3‑й бронетанковой дивизии были задействованы в качестве артиллерии. Четыре сотни бронированных машин вместе с приданными батареями представляли собой эквивалент 45, если не 50 артдивизионов. С помощью самолетов-разведчиков L5 «Пайпер Каб» артиллерия могла вести мощный прицельный огонь. Мы хорошо усвоили прежние уроки! На участке фронта шириной менее 3,5 километра была сосредоточена потрясающая огневая мощь, и эффект оказался сокрушительным.
За день до начала наступления мы получили новенькие черно-белые карты масштаба 1:10 000, на которых были отмечены деревни, дороги и окрестные поля. За сутки до того, как нам были выданы карты, низколетящие самолеты-разведчики прошли низко над участком наступления. Результаты аэрофотосъемки были спешно отправлены в картографический отдел войск связи, и на картах красным цветом были сделаны надпечатки, обозначавшие немецкие укрепления. Надпись по нижнему краю карты гласила: «Вражеские сооружения на 09.00 21 февраля».
До сих пор я не понимаю, как нам удалось так быстро получить карты. На них были отмечены даже самые незначительные детали. Красными зигзагами вились немецкие траншеи, были указаны позиции противотанковых пушек, артбатарей, окопанные танки, даже отдельные окопы и пулеметные гнезда! Позже я как-то спросил картографа из войск связи, как ему удается отличать стрелковый окоп от пулеметного гнезда. Он объяснил, что дульное пламя при стрельбе из автоматического оружия оставляет на земле видимый след длиной более метра, совсем не такой, как бывает, если солдат с винтовкой делает одиночные выстрелы. Кроме того, картограф рассказал мне, что временами ему удавалось засечь даже оспины свежевскопанной земли там, где недавно заложены были мины.
После завершившейся в три часа утра 23 февраля артподготовки пехота первой волны двинулась вперед. Солдаты переправлялись на небольших десантных лодках. Вскоре, невзирая на жестокое сопротивление, в Дюрене был захвачен плацдарм. Штурмовать пехотой город, подвергшийся бомбардировкам, очень рискованно: руины превращаются в идеальные укрепления. Немцы сражались упорно, и наши солдаты понесли немалые потери, прежде чем выбили противника из центра города. За пехотой по пятам следовали саперы, которые тут же начали наводить понтонные мосты. Первыми были наведены легкие мостки для пехоты, за ними — более грузоподъемные, предназначенные для переправы танков и другой техники.
Первоначально захваченный плацдарм был слишком мал, и его пришлось расширять, чтобы вместить нашу бронетанковую дивизию со всей ее техникой. После нескольких месяцев непрерывных обстрелов и бомбежек Дюрен превратился в омут выгоревших руин и битого кирпича. Бульдозеры инженерных войск расчищали проходы там, где, как казалось, следовало пролегать улицам. Один саперный офицер, на гражданке служивший в крупной строительной фирме, заметил, что немцам, по его мнению, будет заметно дешевле построить новый город в нескольких километрах к югу, чем восстановить этот.
Чтобы расширить плацдарм, 104‑я и 8‑я пехотные дивизии вели тяжелые бои, и в ночь с 24 на 25 февраля на плацдарм начали переправляться первые колонны 3‑й бронетанковой дивизии.
Стягивать все силы бронетанковой ударной группы на пятачке десантного плацдарма было опасно: тогда на нем оказывалось сосредоточено слишком много машин и людей. Хотя обычно превосходство в воздухе оставалось за нами, риск вражеского авианалета сохранялся всегда. Мы едва успели переправить через реку часть роты «Си» ремонтного батальона и те сползли с дороги, когда случилось неизбежное. Тысячи трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов ударили в небо, пламенно-алым конусом сходясь в единственной точке. Это оказался низколетящий немецкий двухмоторный истребитель, однако он был невиданной мною дотоле конструкции.
Когда в мае 1944 года мы были расквартированы в Глостере, я видел (и слышал) опытные образцы британских реактивных истребителей «Глостер» и сейчас немедленно признал пронзительный вой моторов. Это был один из новых Ме‑262. Адским бесом он промчался над нашей колонной на очень малой высоте и сбросил единственную бомбу. Та упала на следующую колонну в сотне метров от нас, и я услышал, как там орали: «Санитары!» — значит, без жертв не обошлось.
В тот самый момент, когда реактивный самолет сбрасывал свою бомбу, я заметил, как один из наших P‑47 перешел в крутое пике с высоты в тысячу метров, нацеливаясь прямо на вражеский истребитель. Стрелять с высоты пилот не мог, опасаясь попасть по своим войскам на земле, но, едва выйдя из пике, он открыл огонь. Немецкий самолет рванулся вперед ракетой. Я решил, что наш штурмовик уступает ему в скорости самое малое на полтораста километров в час даже в пикировании. Через несколько секунд «Мессершмитт» исчез в низких тучах: у наших P‑47 не было ни единого шанса настичь его.
Наших солдат этот случай немало потряс. До нас доходили слухи, будто у немцев появился реактивный истребитель, но это был первый раз, когда мы увидали его в бою. Мне тут же пришло в голову, что, если бы противник сумел ввести в бой несколько таких машин, они разгромили бы нашу колонну в хвост и в гриву. Но, хотя мы этого не знали тогда, противник в тот момент не мог сосредоточить новую технику для массированной атаки.
От удивления при виде немецкого реактивного истребителя мне пришлось задать себе несколько неприятных вопросов. Как могло случиться, что у противника имеются боеспособные реактивные самолеты, а у нас — нет? Я вспомнил, что, когда мы прибыли в Англию в сентябре сорок третьего, я видел в «Звездах и полосах»[74] большую статью об английских разработках реактивных двигателей. В мае 1944‑го мы в Глостере обкатывали плавающие танки, и во время испытаний над гребнями холмов с воем пролетали британские реактивные самолеты. Тогда нас впечатлили их скорость и изящество, и я был рад, что эти машины — на нашей стороне. Но тогда я ничего не слыхивал о Ме‑262 и теперь был потрясен, увидав вражеский истребитель в деле.
…Разработка Ме‑262 могла послужить идеальным примером тому, как талантливо и быстро немцы использовали новую технологию. Одним из их преимуществ было самовластие Гитлера; решив создать новое оружие или воспользоваться новой военной технологией, он выбирал несколько разработчиков, давал им достаточные полномочия и полностью поддерживал их до тех пор, покуда те следовали его указаниям.
Гитлера завораживали достижения инженеров, в особенности такие, что могли сойти за «секретное оружие». В свое время он поддержал немецкое любительское общество ракетостроения, которое возглавляли доктора Герман Оберт и Вернер фон Браун. Против всех рекомендаций армейских генералов он решил, что у боевых ракет есть перспективы. В результате Германия получила беспилотный управляемый снаряд «Фау‑1» и ракету «Фау‑2». Ракетные атаки повлияли на решение верховного командования союзников уничтожить в первую очередь пусковые установки на побережьях Франции, Бельгии и Голландии. Политическая ситуация в Англии оказывала серьезное давление на генерала Эйзенхауэра и фельдмаршала Монтгомери. Общественность требовала предпринять какие-нибудь действия в отношении немецкого ракетного оружия, и сосредоточенность на уничтожении пусковых установок серьезно повредила продвижению союзников в Северной Европе.
Утром 26 февраля 3‑я бронетанковая дивизия нанесла сильный удар с позиций на плацдарме. Хотя поддержка с воздуха со стороны тяжелой и средней бомбардировочной авиации была ограничена низкой облачностью и моросящим дождем, в нашем распоряжении имелась мощная артиллерия и непосредственная поддержка пикировщиков P‑47. Пережив жестокое разочарование ноябрьского наступления, которое захлебнулось в результате низкой подвижности на пересеченной местности наших «Шерманов» с их узкими гусеницами, мы были готовы совершить вторую попытку.
Дивизия прошла через плацдарм пятью колоннами. Нашей первоначальной целью было преодолеть от 15 до 20 километров вражеской территории до канала Эрфт и установить плацдарм на другом его берегу. Немцам хватило времени, чтобы подготовить хорошо укрепленные, эшелонированные в глубину оборонительные позиции. Мы надеялись, что, стоит нам прорваться через ряды надолбов и дотов на линии Зигфрида, как дело пойдет легче, — но этого не случилось.
Немцы сражались упорно, однако им приходилось противостоять превосходящей огневой мощи полностью укомплектованной бронетанковой дивизии на очень узком участке фронта. Пехота противника несла тяжелейшие потери, и обочины были усеяны их телами. Я был потрясен, увидав в одном из огневых гнезд сидящего немецкого солдатика с винтовкой в руках. Его поразила единственная пуля или осколок, и сквозь пятисантиметровую пробоину в каске и черепе просвечивало солнце. Но при этом солдат не упал: он так и сидел, слепо глядя в вечность.
На подходах к Гамбахскому лесу оперативная группа Уэлборна на нашем левом фланге натолкнулась на сопротивление. С опушки леса вели огонь из стрелкового оружия и минометов. Пехотная рота, отправленная на разведку, вскоре оказалась прижата к земле. По счастью, вместе с ротой оказался передовой наблюдатель, корректировавший огонь батальона восьмидюймовых гаубиц на западном берегу реки. Он уже имел опыт корректировки огня, ведущегося снарядами с неконтактными взрывателями, — в Арденнах. Поэтому первый, пристрелочный, выстрел он приказал сделать осколочным снарядом с радиолокационным взрывателем. Снаряд разорвался в нескольких десятках метров над верхушками деревьев на самой опушке леса. Второй выстрел по указанию наводчика был сделан сотней метров севернее. Выставленный на подрыв на высоте около 60 метров дистанционный взрыватель обрушил на землю град смертоносных осколков, шедших под углом в 45° и накрывший участок леса кругом около сотни метров в поперечнике.
Разрывы начавших рваться в воздухе снарядов буквально выкосили немецкую пехоту, и их командир заявил, что они сдаются. Наш ротный командир приказал прекратить огонь, и остатки немецкого пехотного батальона — около трехсот человек — вышли из леса, держа руки заложенными за голову. По словам немецкого командира, в лесу он оставил много убитых и раненых…
Маршруты наших оперативных групп сходились к Элсдорфу. Мы обнаружили, что город хорошо укреплен баррикадами из бревен на дорогах, противотанковыми минами, противотанковыми и штурмовыми орудиями, не говоря о многочисленной, вооруженной смертоносными панцерфаустами пехоте. Немцы намеревались сковать наши оперативные группы огнем и нанести силами танков контрудар во фланги. И действительно, вскоре началась их контратака, возглавленная четверкой «Королевских Тигров» PzKpfw VI и двумя PzKpfw IV.
К счастью, новенький «Першинг» из оперативной группы Лавледи находился на удачной фланговой позиции и застал немцев врасплох. С расстояния в 900 метров он подбил два «Тигра» и одну «четверку». Немцы понятия не имели, что у нас появился танк, способный подбить PzKpfw VI на таком расстоянии.
Насколько мне известно, это был первый случай, когда один из наших «Першингов» М26 столкнулся с «Королевским Тигром» в бою. Если бы «Тигр» шел в лобовую атаку, справиться с ним М26 едва ли удалось бы: наши самоходки М36, оснащенные тем же 90‑мм орудием, с трудом пробивали лобовую броню «Пантер».
На южном фланге Боевая группа А столкнулась с упорным сопротивлением в окрестностях Блатцхейма и Керпена. Одна только оперативная группа Доуна потеряла под Блатцхеймом четыре танка. Немцы отчаянно цеплялись за подступы к каналу — последнее серьезное препятствие перед обширной и плоской равниной у Кельна. К этому моменту дивизия уже преодолела от 15 до 20 километров на разных участках и столкнулась с сопротивлением любого возможного рода. Боевые группы А и Б сильно растянулись и понесли значительные потери. Генерал Роуз принял решение ввести в бой Боевую группу Р, чтобы захватить плацдарм на другой стороне канала, — и вскоре вся дивизия переправилась на противоположный берег.
Между каналом и окраинами Кельна, растянувшись на несколько километров, располагалось несколько открытых угольных карьеров. Эти огромные ямы имели неправильную форму — от полутора до двух километров в поперечнике — и доходили до двухсот с лишним метров в глубину. По склонам карьеров зигзагами вились дороги, по которым проезжали самосвалы и экскаваторы. Под тонким слоем почвы залегали колоссальные жилы бурого угля, или лигнита, которые уходили в глубину почти на 200 метров, а то и более. Экскаваторами уголь загружали в самосвалы, а те вываливали свой груз на ленту длинного конвейера, уносившую уголь от краев карьера на электростанцию.
Карьеры и соседствующие с ними электростанции тянулись на многие километры к северу. Эти электростанции снабжали энергией не только Кельн и соседние города, но прежде всего индустриальный Рур, сердце немецкой сталеплавильной промышленности. Боевой группе А удалось захватить электростанцию «Фортуна» в Бергхейме, по слухам — крупнейшую ТЭС в Европе. Предшествующие бомбардировки ее почти не затронули, и, когда мы приблизились к ней (это было 1 марта 1945 года), станция еще работала.
Рядом с башней возвышалось несколько огромных градирен — железобетонных башен высотой около сотни метров и диаметром около семидесяти пяти. С их верхушек немецкие наблюдатели корректировали артиллерийский огонь. Несколько выстрелов из танковых орудий оставили глубокие, зияющие выщербины в кромках башен и уничтожили вражеские посты, но, исключая это, электростанция почти не пострадала. Ее работники при нашем приближении погасили печи и заглушили турбины. Следует заметить, что электростанция была оснащена американскими турбоэлектрогенераторами фирмы «Вестингауз». Котлы и большая часть вспомогательного оборудования тоже были американского производства.
Крупный углехимический завод по соседству обслуживали конвейерные ленты, подвозившие бурый уголь к огромным вертикальным сушилкам. Только что добытое сырье походило в этом состоянии на сырой черный песок. После сушки часть угля шла в печи и котлы, а часть — на переработку. На заводе уголь прессовали в лигнитовые бруски для отопительных печей в немецких домах, а также перерабатывали в смазку и низкосортное горючее для армии. На железнодорожных ветках, подходивших к заводу, стояло множество полных таким топливом вагонов-цистерн, готовых к отправке на армейские склады.
Все подъездные пути и дороги, идущие на восток, проходили по узким полоскам между карьерами, и немцы плотно заградили их баррикадами. Местность между карьерами, открытая, ровная и почти лишенная растительности, открывала идеальные сектора обстрела. Поскольку при преодолении этого участка мы потеряли изрядное число танков, на территории ТЭС «Фортуна» мы разместили крупный СПАМ. Если немцам удавалось обездвижить танк попаданием в гусеницу, они продолжали вести огонь по подбитой машине, покуда та не вспыхивала.
Тягачи приволокли на СПАМ один из новых танков М4АЗЕ2 — индекс Е2 означал, что машина экспериментальная. Мы получили несколько подобных машин — спешных попыток преодолеть отставание М4 в броневой защите. На лобовую броню у них было наварено дополнительно по 25‑мм броневой плите и еще 6‑мм слябы — на спонсоны. Это давало машине суммарно 89 мм брони в передней части и по 76 мм — с бортов.
Хотя такая слоистая броня уступала в прочности цельным плитам, это было намного лучше, чем ничего. Кроме того, на новые танки ставилась литая стальная башня, утяжеленная дополнительной броней: 127 мм лобовой, по 76 — с бортов и 50 — на корме. В довершение всего толщина маски пушки составляла 76—102 мм. Нам сообщили, что новые модели танков предназначались для прорыва вражеских позиций, однако на них стояли старые, короткоствольные 75‑мм орудия модели М2. Было непостижимо, что армейское руководство озаботилось укреплением брони, однако оставило прежним вооружение! Дополнительная броня придавала танку лишних три-четыре тонны веса, а его гусеницы оставались столь же узкими, что и у первоначальной модели М4АЗ. Это еще более ограничивало их использование на пересеченной, болотистой местности.
Несмотря на дополнительную броню, танк был дважды подбит из немецкой противотанковой пушки, имевшей высокую начальную скорость снаряда. Первая пробоина располагалась в «правом верхнем углу силуэта», то есть в стыке между укрепленной лобовой броней, спонсоном и крышей башни. Снаряд прошел над головой помощника водителя и срикошетировал прямо в боевое отделение. Вторая пробоина была в башне справа от пушки, рядом с перископом стрелка. Снаряд пробил 102‑мм маску орудия, еще 127 мм брони рядом с его цапфой и проник внутрь башни. Было трудно представить себе, как кто-нибудь из экипажа мог при этом уцелеть.
Большая часть горнодобывающего оборудования завода изготавливалась, очевидно, на крупной сталеплавильне и в машинном цехе поблизости от электростанции. Эти помещения заняла ремрота «Си» — там имелись и просторные бетонированные площадки, и крытые мастерские.
На меня майор Аррингтон возложил особые обязанности. Сам дипломированный инженер, он, прежде чем вступить в армию, управлял собственным машиностроительным заводом в Брукхевене, штат Миссисипи. Когда я зашел к нему в трейлер, майор сидел, закинув ноги на стол. Глаза его блестели. Аррингтон едва заметно подмигнул сержанту Ваковскому и обернулся ко мне.
— Купер, — врастяжку проговорил он, — ты много и красиво рассказывал, какой ты у нас судостроитель и как полагается рассчитывать центр тяжести корабля. Но что я знаю совершенно точно — что ты единственный из наших офицеров, которому хватает наглости таскать в рундуке логарифмическую линейку. Ну так вот у тебя появился случай показать, на что ты способен.
Аррингтон был человек весьма проницательный, но имел склонность изображать вялого южанина. Он будто пытался показать, что в нем осталось достаточно от славного парня, чтобы сохранить чувство юмора — но при том и то, что он может лязгнуть зубами не хуже капкана, чтобы наставить тебя на путь истинный. Майор предложил мне присесть, и мы серьезно побеседовали. Он объяснил, что в наше распоряжение попадет единственный новенький «Супер-Першинг» — единственный, попавший на европейский театр военных действий. На этом танке был установлен опытный образец нового 90‑мм орудия Т15Е1 с 70‑калиберным (что означало длину, поделенную на внутренний диаметр) стволом. Чем больше калибр орудия, тем длиннее приходится делать ствол. Это дает пороховым газам возможность дольше оказывать давление на донце снаряда, и тот развивает большую скорость. С применением новых спецбоеприпасов орудие могло давать дульную скорость в 1175 метров в секунду, что примерно на 180 м/с больше, чем у 88‑мм орудия KwK43, устанавливаемых на немецких «Королевских Тиграх» PzKpfw VIb.
Отдел артиллерийско-технического снабжения был особенно заинтересован в опробовании нового танка в боях с «Королевскими Тиграми». Мы уже потеряли несколько новых «Першингов» от огня немецких противотанковых пушек с высокой начальной скоростью снаряда и знали, что броня наших машин все еще уступала броне немецких «Тигров». Мне было поручено разработать и установить на новый танк дополнительную броневую защиту.
В хорошо оснащенных немецких мастерских нашлось несколько больших листов 38‑миллиметровой котельной стали. Мы решили сделать лобовую броню многослойной. Из двух листов котельной стали мы вырезали V‑образные пластины по размеру клина лобовой брони. Листы лобовой брони «Першинга» располагались под углом 38° к горизонтали или 52° к вертикали, что считалось критическим углом для рикошета. Это давало нулевой зазор по верхнему краю листа и около 75 мм — на перегибе, где лобовая броня смыкалась с передней частью днища.
Второй лист котельной стали, вырезанный таким же образом, был установлен под углом в 30° поверх первого, и зазор в месте сочленения с днищем составлял уже от 180 до 200 мм. Таким образом, спереди танк защищали 102 мм первоначальной литой лобовой брони и два листа 38‑мм котельной стали с зазором между ними. Мы полагали, что, невзирая на относительную мягкость котельной стали, многослойность и пониженный угол скоса позволят немецким снарядам рикошетировать. Усиленная защита добавляла танку около пяти тонн веса, и мне пришлось да логарифмической линейке подсчитывать, насколько это увеличит нагрузку на переднее плечо торсиона и опорные катки.
Затем мы вырезали кусок из лобовой брони подбитой немецкой «Пантеры» толщиной 88 миллиметров, и подровняли его до размеров 150 × 60 см. В центре мы вырезали отверстие для орудийного ствола и по бокам его еще два, поменьше, — для спаренного пулемета и прицела. Эту плиту мы надели на ствол пушки, продвинули до броневого навеса и намертво приварили к броне. Поскольку весила она почти 650 кг, центр тяжести ствола сместился на 35 сантиметров вперед от цапф.
На «Супер-Першинге» уже были установлены балансирующие пружины, закрепленные на башне и той маске, что была на танке изначально. Предполагалось, что они компенсируют увеличенную длину ствола, но дополнительной нагрузки пружины не выдержали, и ствол перекосило вперед. Механический редуктор внутри башни, который должен был поднимать и опускать ствол, не справлялся с увеличенным весом.
Для равновесия мы из двух листов 38‑мм котельной стали вырезали пару противовесов странной формы: длиной чуть больше метра, они на протяжении первых 45 сантиметров имели постоянную ширину — 30 см, а затем расширялись вдвое. Узкими концами мы приварили их к бокам сделанного из брони «Пантеры» навеса, так что широкими противовесы выступали назад и по сторонам башни. Таким образом, более тяжелая часть оказывалась по другую сторону цапф ствола и компенсировала тяжесть навеса. Это помогло, хотя наводчику было по-прежнему тяжело поднимать ствол при помощи ручного подъемного механизма.
Было очевидно, что этих противовесов недостаточно и к ним следует добавить дополнительный груз — но вот сколько и где? Мои ограниченные познания в теоретической механике подсказывали, что для этого потребуются сложные расчеты, а ни времени, ни данных у нас не хватало. На это и намекал майор Аррингтон, когда язвил насчет моей логарифмической линейки.
Мы решили воспользоваться «методом тыка». Нарезав несколько пластин листовой стали толщиной 38 мм и размерами 30 × 60 см, мы по одной навешивали их на задний край противовеса при помощи струбцин. Передвигая грузы взад-вперед, методом проб и ошибок мы отыскали точку равновесия, в которой орудие можно было поднимать и опускать вручную, а затем приварили пластины на место.
Когда орудие смотрело вперед, танк напоминал атакующего бешеного слона. Длинный ствол походил на хобот, массивные, выпирающие по сторонам противовесы — на уши, а отверстия в маске пушки для пулемета и прицела — на глаза. Мы надеялись, что и на немцев танк произведет такое же впечатление!
На башне изначально был установлен противовес, компенсирующий тяжесть длинного ствола. Мы увеличили его тяжесть — иначе, когда танк преодолевал склоны, даже гидравлический поворотный механизм с трудом справлялся с прицеливанием. Мы отметили наличие подобной проблемы и у немецких «Пантер»: на мало-мальски заметном склоне, если орудие вначале смотрело вниз, у немецкого наводчика уходило немало времени, чтобы при помощи ручного поворотного механизма[75] развернуть башню в направлении гребня.
В результате вес «Супер-Першинга» увеличился на семь тонн. Мы заново измерили зазор под днищем и обнаружили, что опорные катки проседают на 5 сантиметров глубже нормального. Корма танка из-за этого поднималась, словно хвост у селезня в брачный сезон. Но, невзирая на нелепый вид, машина хотя и потеряла, должно быть, десяток километров в час скорости, мощности ее 550‑сильному мотору все равно хватало.
Мы опробовали танк на ходу, а затем отогнали его к краю карьера для пробных стрельб. Как следует поискав вокруг, мы обнаружили подходящую мишень: немецкую самоходку «Ягдпанцер‑IV», подбитую единственным выстрелом в борт и не выгоревшую. Мы зацепили ее тягачом и отбуксировали на противоположный край карьера, на первый уступ метрах в пятнадцати ниже уровня земли, установив самоходку лобовой частью к нам. Расстояние до мишени составляло около 2400 м.
Орудие Т15Е1 использовало стандартные 90‑мм снаряды, но гильза раздельного заряжания была длиннее, чтобы вместить больший пороховой заряд. Сперва, чтобы зарядить орудие, требовалось два человека, но при известном опыте с этим мог справиться и один, пускай не без труда. Что ж, опытный образец нового танка просто не может оказаться безупречен.
В качестве экипажа майор Джонсон прислал нескольких человек из 33‑го бронетанкового полка. Получилось так, что мы одновременно и наставляли их, и учились сами. Ответственный за стрельбы сержант из артиллерийской мастерской заранее выверил прицел, так что все было готово к выстрелу. Я проверил, чтобы все встали по сторонам танка или позади него, чтобы никого не задело газами, вырывающимися из дульного тормоза.
Стоя позади «Шермана», можно было проследить взглядом, как вылетает из дула и мчится к цели, слегка снижаясь, его снаряд. Выстрел из «Першинга» выглядел совершенно иначе. Первый снаряд мы едва заметили. Казалось, будто он даже немного приподнимается над землей, прежде чем поразить цель. Это была, конечно, иллюзия, но эффект выстрела был потрясающим. Когда снаряд ударил в броню, искры взмыли в воздух фонтаном метров на двадцать, словно самоходки коснулось исполинское точильное колесо. А когда мы осмотрели мишень, у меня отнялся язык. 90‑мм снаряд пробил 100 миллиметров брони, затем перебил ведущий вал последней ступени редуктора, прошел через боевое отделение, пронизал кормовую переборку, миновал 100‑мм коленчатый вал «майбаха», двигателя самоходки, и, прошив 25‑мм лист кормовой брони, зарылся в землю так глубоко, что мы его так и не отыскали. Хотя офицеры-снабженцы с Абердинского полигона уверяли нас, что новое танковое орудие способно с 90 метров пробить 330 миллиметров брони, до сих пор мы не могли поверить в подобную сокрушительную мощь. Становилось ясно, что у нас в руках оружие, способное вышибить дух из самого мощного немецкого танка — «Тигра».
Мы проинструктировали новый экипаж относительно стрельбы из орудия и позволили каждому сделать один выстрел. Пришлось объяснять, что спецбоеприпасами заряжать пушку сложнее, чем обычными, более короткими, а дополнительная броня делает машину тяжелей; впрочем, это танкисты вскоре выяснили бы и сами. Хотя теперь танк был дополнительно бронирован, рисковать им по глупости не стоило. Нашей задачей было ввести машину в бой при оптимальных условиях и посмотреть, на что она способна в столкновении с немецкой бронетехникой.
Экипаж был так рад получить новую машину, что был готов мириться с любыми неудобствами. Полагаю, танкисты считали, что самая мощная в американской, немецкой и советской армиях машина увеличит их шансы на выживание.
Я попросил майора Джонсона проследить, чтобы экипаж повнимательнее следил за состоянием машины, в особенности бортового редуктора, двигателя и гусениц, поскольку семь тонн лишнего веса могли в конце концов привести к поломкам. Но, несмотря на это, я был уверен, что танк справится с боевой задачей.
Ко 2 марта VII корпус надежно закрепился на небольшом плацдарме на восточном берегу Эрфтского канала. Генералы Роуз и Коллинз, прозванный «Разящим Джо», прекрасно друг друга понимали, и Коллинз полностью полагался на обыкновение предельно решительного Роуза управлять войсками с передовых позиций.
Две боевые группы 3‑й бронетанковой дивизии, усиленные частями нескольких пехотных дивизий, выступили с плацдарма параллельными маршрутами. Еще одна боевая группа дивизии оставалась в резерве. К рассвету 3 марта наша дивизия начала решительный штурм Кельна.
При Штоммельне Боевая группа Р столкнулась с ожесточенным сопротивлением глубоко окопавшихся сил немецкой пехоты и бронетехники. Хотя наши пикировщики P‑47 уже обработали городок и нанесли противнику серьезный урон, немцы продолжали его удерживать. Генерал Роуз приказал БгБ совершить обходной маневр; после отчаянных боев оборона города рухнула, наша дивизия смогла перегруппироваться и двинулась дальше. Этот образцовый танковый маневр не только подавил сопротивление противника в надежно укрепленном районе, но также не позволил немцам отступить к следующему населенному пункту, чтобы наладить оборону там. В ходе боев за Кельн подобная тактика с успехом была использована не один раз.
Покуда БгБ обходила Штоммельн, 83‑й разведывательный батальон миновал Синнерсдорф и направился прямиком к берегу Рейна в районе Воррингена, где угодил прямо в осиное гнездо. 9‑я армия вышла к Рейну севернее нас, и немецкие войска, зажатые между 9‑й и 1‑й армиями, драпали на юг, к мостам под Воррингеном и Кельном. Батальону пришлось отступить по причине значительного численного превосходства противника, однако почти немедленно к нашим разведчикам подошло подкрепление в виде Боевой группы Б, которой удалось наконец отсечь путь к отступлению для бегущих с севера немцев. В этом районе было взято много пленных.
Хотя 3‑я бронетанковая имела опыт боев в населенных пунктах, Кельн оказался крупнейшим городом на нашем пути — в мирное время население его доходило до восьмисот тысяч человек. С воздуха он напоминал пристроившийся на западном берегу Рейна гигантский полукруг. Центр города был сильно поврежден бомбежками, и немецкая армия широко использовала уцелевшие дома и несущие стены выгоревших зданий в качестве укреплений.
На рассвете 4 марта все силы VII корпуса начали наступление на Кельн и южные его пригороды в направлении Бонна, намереваясь уничтожить или захватить в плен все части противника на западном берегу Рейна. Боевая группа Б 3‑й бронетанковой дивизии нанесла удар на левом фланге, со стороны северной дороги в направлении реки, на юго-запад, где соединилась с Боевой группой А, чья зона ответственности заканчивалась южнее Синнерсдорфа. 1‑я пехотная дивизия с приданной ей Боевой группой Р прикрывала район к югу от города и наступала в направлении Бонна.
Для танка, въезжающего на узкие городские улицы, основную опасность представляет атака сверху: самая тонкая броня — на крыше машины. И поскольку при задраенных люках танк изрядно подслеповат, наблюдаемый с верхних этажей домов, он становится весьма уязвимым. В течение войны немцы осознали, как опасна может быть полная бутылка бензина, обернутая в пропитанную бензином тряпку, если ее поджечь и забросить на крышу танка. «Коктейль Молотова» превращал машину в полыхающий ад. Да и выстрел из панцерфауста без труда пробивал тонкую горизонтальную броню.
Для пехоты основными опасностями служили снайперский и пулеметный огонь с замаскированных позиций в домах, а также обстрелы из минометов и орудий, направляемые передовыми наблюдателями на верхних этажах. Зато против укрепленных позиций нет более эффективного средства, чем огонь из танкового орудия с близкой дистанции, прямой наводкой.
Занимая квартал, пехотинцы вначале рассыпались веером, прижимаясь к стенам домов по обе стороны улицы. Передовой танк следовал позади и справа, следующий — по левую сторону и отставал от головного на 25—45 метров. Передовая машина делала несколько выстрелов по первому зданию по левую руку в следующем квартале, сосредотачивая свой огонь на верхних этажах. Снаряды использовались вперемешку фугасные и зажигательные, чтобы на крышах домов начался пожар. Уцелевшие при обстреле немцы скрывались в подвалах, но пехота забрасывала подвальные оконца гранатами, выкуривая оставшихся. Второй танк таким же способом обрабатывал правую сторону улицы. Выжившие немцы обычно вылетали из домов пулей, подняв руки повыше.
Боевая группа А быстро продвигалась через центр города, когда оперативная группа Кейна наткнулась на аэродром. Взлетное поле прикрывали шестнадцать 88‑мм универсальных зенитных пушек. Чтобы приблизиться к ним, танкам следовало преодолеть ряд открытых взгляду взлетных полос. Командир потребовал дать артиллерийский залп дымовыми снарядами с начинкой из белого фосфора. Под прикрытием дымовой завесы танки с пехотой на броне пересекли открытое пространство и быстро смяли зенитки и немецкие части прикрытия. Это был отличный пример совместных действий танков и самоходной артиллерии. При лобовой атаке через взлетное поле наши танки были бы уничтожены вражескими зенитками. Но «Передовая» дивизия хорошо усвоила уроки, оплаченные в предыдущих боях кровью и потерянными танками.
Тем временем Боевая группа Б на севере столкнулась с отчаянным сопротивлением. Мост Гогенцоллерн в центре города, напротив Домской площади, остался в Кельне последним уцелевшим мостом через Рейн. Когда БгА и 104‑я пехотная дивизия подступили к самому мосту, немцы подорвали его, и оставшиеся на нашем берегу немецкие части попытались отступить на север вдоль реки в надежде, что при Дюссельдорфе мосты еще проходимы. Основой удар этих частей пришелся на Боевую группу Б. Продвигаясь вдоль реки по набережной и параллельным улицам, БгБ столкнулась последовательно с несколькими батареями универсальных 88‑мм зенитных орудий, поддержанных танками и самоходками. В то же время боевую группу изматывал фланговый огонь окопавшихся за рекой вражеских батарей. Эти стычки были исключительно тяжелы, в особенности для оперативной группы Лавледи.
Двое командующих — генерал Хики из БгА и генерал Будино из БгБ — без малейших угрызений совести пользовались естественным соперничеством своих частей, чтобы подстегнуть солдат. Хотя все американские солдаты понимали, что настоящий противник — это немцы, дружеское соперничество повышало боевой дух. Имея это в виду, генерал Будино и вызвал по рации полковника Лавледи.
— Лавледи, вызывает Будино. Где вы?
— Генерал, мы дошли до промежуточного рубежа Б и застряли, — отозвался Лавледи, — но продолжаем продвигаться, как можем.
— Опергруппа Доуна добралась уже до рубежа К, — ответил Будино, — и захватят центр города прежде, чем мы выползем из пригородов.
Лавледи пригнулся под огнем зениток и нажал на кнопку передатчика.
— Генерал, — отрезал он, — меня сейчас больше пугает противник, а не соперник, — и повесил трубку.
В конце концов оперативная группа Лавледи, преодолев упорное сопротивление, двинулась дальше на юг вдоль реки в фабричный район, где застряла снова. В этом районе находилось сборочное предприятие «Форд Мотор Компани», производившее грузовики для немецкой армии. Завод почти не получил повреждений и был захвачен нами в основном целехоньким. Под крышей главного административного корпуса располагался зал заседаний совета директоров. Широкие окна зеркального стекла, закрытые тяжелыми портьерами, выходили на реку. Противоположную стену украшали резные панели. В центре зала разместился длинный дубовый стол, обставленный более чем дюжиной мягких кожаных кресел. Всюду были развешаны свастики, а с торцевой стены на меня с портрета в полный рост глядел Адольф Гитлер.
Стоя в этом роскошном зале, глядя на расстилающуюся передо мной панораму реки, я не мог не задуматься, каким образом завод пострадал столь незначительно, в то время как окружающие районы были разрушены бомбежками. Через широкие окна я мог видеть немецкие позиции по другую сторону реки и был уверен, что противник тоже нас видит. Мне пришло в голову, что находиться тут может быть небезопасно; однако за все время, пока я находился на заводе, немцы не сделали по нему ни выстрела.
В конце концов Боевые группы А и Б встретились у городского собора. Хотя снайперы продолжали постреливать, сопротивление противника в городе иссякло. Но как будто в качестве вызова немецкая «Пантера» ввязалась в бой с нашим «Шерманом» прямо перед самым собором и подбила его. Погибло трое танкистов. Затем из-за угла на площадь перед собором выкатился один из наших новых «Першингов», и это застало немцев врасплох. Командовал машиной сержант Боб Эрли, наводчиком был капрал Кларенс Смойер. «Першинг» двигался прямо на стоявшую к нему боком «Пантеру». Капрал Смойер запустил гиростабилизатор орудия, который позволял вести огонь во время движения машины. Стабилизаторами были оснащены все американские танки, однако в бою ими пользовались редко, поскольку большинство наводчиков все же предпочитало вести огонь из неподвижного положения. Экипаж «Пантеры» ожидал, что «Першинг» замрет перед выстрелом. Башня немецкого танка еще разворачивалась, когда «Першинг» ринулся вперед на предельной скорости и Смойер произвел первый выстрел. Снаряд угодил в маску пушки, отклонился вниз и пробил тонкую горизонтальную броню, оторвав ногу немецкому наводчику, отчего тот скончался на месте. Капрал Смойер сделал еще два выстрела по борту «Пантеры», покуда танк не загорелся. Трое членов его экипажа погибли в огне, двоим удалось выскочить. Это был последний танковый бой в границах города. Битва за Кельн завершилась.
Массированные бомбежки опустошили центр Кельна. Главный вокзал был разрушен. Однако на протянувшихся более чем на пару километров к северо-западу путях сортировочной станции оставалось еще восемь сотен вагонов. Большая часть была загружена немецкими боеприпасами и снаряжением. И хотя вокруг собора видны были следы жестоких бомбежек, было очевидно, что и наши летчики, и летчики Королевских ВВС сознательно удерживались от того, чтобы снести саму церковь[76].
Распахнув массивные двери собора, мы натолкнулись на непроходимые груды мусора: деревянные скамьи, табуреты, кафедры, рухнувшие со стен горгульи и статуи. Почти все окна были разбиты вдребезги, хотя немцы давно сняли прекрасные витражи. По крайней мере, одна 227‑килограммовая бомба все же угодила в южный неф. Взрывом снесло часть крыши и высадило все окна в той части собора, но каменные устои казались непоколебимы. Эрни Ниббелинк захватил с собой камеру и сделал в соборе несколько снимков — должно быть, первых после падения города.
К 7 марта город был захвачен полностью, и 3‑я бронетанковая дивизия получила заслуженную передышку. К нам поступали подкрепления, служба снабжения подвозила боеприпасы для всех частей, а ремонтные бригады взялись за давно необходимый ремонт.
Следующие несколько дней мы провели в Кельне. В городе царило относительное спокойствие, если не считать изредка прилетающих артиллерийских снарядов или минометных мин. Трех‑, а то и четырехэтажные подвалы многих зданий, в особенности гостиниц, немцы превратили в бомбоубежища. Теперь туда вселились наши солдаты, которые принялись обустраиваться в ожидании приказа. Бойцам потребовалось не много времени, чтобы обнаружить богатые винные погреба в некоторых отелях; пехота, словно при помощи радара, шестым чувством наводилась на спиртное в любой форме! Всего лишь в одной из гостиниц наши ребята обнаружили 750 000 бутылок вина, коньяков, шампанского и шнапса. Этого хватило бы, чтобы обеспечить самое малое парой бутылок каждого бойца 1‑й армии.
Прошел слух, что 1‑я армия, со дня высадки в Нормандии принимавшая на себя основную тяжесть боев в Западной Европе, будет заменена свежесформированной 14‑й армией. 1‑й армии предстояло удерживать занятые позиции на западном берегу Рейна, а после того как река будет форсирована, нас вообще собирались вывести с европейского театра военных действий. Мы планировали на несколько дней задержаться в Марселе для отдыха, а затем нам предстояло отправиться на Тихий океан для предстоящего вторжения в Японию.
Командующий VII корпусом генерал Коллинз обратился к войскам во время парада на кельнском стадионе. VII корпус прорвал немецкий фронт в Нормандии, остановил контрнаступление врага под Мортеном, замкнул Фалезский котел, участвовал в охвате Парижа и через Намюр и Льеж прорвался в Германию. Отметив в своей речи, что ему выпала честь командовать многими отличными дивизиями и несколькими воистину великолепными, генерал Коллинз причислил к последним 3‑ю бронетанковую. Наша часть была первой, преодолевшей всю глубину линии Зигфрида и захватившей немецкий город, чем и заслужила почетное прозвание «Передовой». Всем бойцам 3‑й бронетанковой выдали желтые нашивки нового образца: с черным кантом и красным наконечником копья в центре и подписью «Spearhead» — «Передовая» — внизу. Носить их полагалось на правом плече рубашки, напротив дивизионной нашивки на левом плече. Вдобавок нам выдали маленькие желтые значки в виде наконечников копий, которые следовало прикалывать на подшлемник с правой стороны. Солдаты гордились этим прозвищем!
В конце концов на инструктаже нам сообщили, что основной удар союзные войска нанесут севернее наших позиций силами 21‑й группы армий. Предстояла крупная десантная операция, которой предшествовало, должно быть, крупнейшее сосредоточение войск со времени десанта в Нормандии. Предшествовать десанту должна была массированная артиллерийская и авиационная подготовка. Флот получил приказ провести вверх по реке десантные катера. Грузовые колонны интендантской службы включали несколько батальонов грузовиков-амфибий DUKW, а также пару батальонов гусеничных машин десанта, они же трактора-амфибии[77]. В апреле 1944‑го я помогал группе водителей из интендантуры осваивать вождение и ремонт новых амфибий на полигоне в Глостере. Очевидно, мы поработали неплохо — машины отлично показали себя в болотистых низинах под Карантаном во время высадки в Нормандии.
7 марта, покуда мы в Кельне ожидали развязки, Боевая группа Б 9‑й бронетанковой дивизии захватила неповрежденным мост Людендорфа под Ремагеном. Это неожиданное событие застало ГШ СЭС совершенно врасплох и потрясло высшие эшелоны командования. Хотя 21‑й группе армий по-прежнему предстояло форсировать Рейн, захват Ремагенского плацдарма заставил передать роль нанесения основного удара в сердце Германии обратно 12‑й группе армий и в особенности нашей 1‑й армии. Битва за Рейн стремительно близилась к завершению. Нам предстояла битва за Центральную Германию.
Официальное издание Вооруженных сил США, печатается для американских солдат, расквартированных за пределами страны, в нескольких вариантах (в годы Второй мировой печаталось отдельное издание для каждого театра военных действий, сейчас — отдельные издания для баз в Европе, на Ближнем Востоке и на Тихом океане). (Прим. перев.)
Выше уже упоминалось, что «Пантера» имела электрический привод механизма поворота башни. (Прим. ред.)
Сложно согласиться с автором в этой оценке. Бомбометание с тяжелых бомбардировщиков велось с максимальной высоты — по площадям. (Прим. ред.)
Десантно-высадочные машины семейства LVT предназначались в первую очередь для доставки на берег первых эшелонов морского десанта. Семейство включало в себя широкий спектр бронированных и небронированных машин с разнообразным вооружением. (Прим. ред.)