Я был назначен заместителем командира первого эшелона. Двое суток не спал. Но привычка не спать была уже выработана. Перенес все. Разгрузились на станции Унгун, по дороге Биробиджан - Ленинское (на Амуре). В Пади Тигровой мы пробыли три недели. Проводились занятия. Я изучал танковое дело. Научился водить Т-34, Т-26. Находясь среди танкистов, постоянно уделял внимание разъяснению обстановки, подводя их к готовности вести боевые действия. Рассказывал о поведении воина в бою, о том, как важно знать свое дело, быть физически выносливым, проявлять смелость в бою.
Для офицеров прочитал лекцию о роли в бою морального фактора. Особо выделив мысль, что побеждает тот воин, который хорошо знает военное дело, физически развит, обладает высокими морально-боевыми качествами. Эта лекция понравилась командиру соединения. Отношения у нас сложились самые благоприятные.
Но я испытывал затруднения в работе. Нужна была постоянная информация, а как ее получить в полевых условиях? Обратился к полковнику Ушило. Он выделил мне радиостанцию с радистами. Радиостанция была направлена на определенные волны, и я регулярно получал необходимую информацию, которую немедленно доводил до танкистов.
Путь держим в Китай. Разгром Квантунской армии
Восьмого августа из политотдела 15-й армии к нам прибыл майор Христич. Сообщил, что будет передаваться важное правительственное заявление. Я дал указание радистам: как только будет передано заявление правительства, немедленно доложить мне. Часов в 5 утра 9 августа радисты принесли мне запись правительственного заявления. Это было наше объявление войны Японии. Напомню, что договор СССР с Японией о ненападении был денонсирован 5 апреля 1945 года. Сразу же передал заявление командиру соединения и начальнику политотдела. Провели митинг по разъяснению заявления и отправились в путь. Я находился в резервном батальоне.
Итак, война, а на войне все надо делать по-военному. Марш колонн был трудным из-за обильных дождей. Дороги размыло. Река Бира вышла из берегов, пришлось форсировать ее и днем, и ночью. Утром 9 августа я получил телеграмму - срочно явиться в поселок Благословенная на берегу Амура. Вместе с А. И. Бондаренко на попутных машинах, лафетах артиллерийских стволов мы добрались до назначенного пункта.
Выкупались в Амуре, смыли грязь и пот. Из поселка Благословенная рано утром 9 августа начала переправляться через Амур 34-я стрелковая дивизия генерала Демина. Эту дивизию поддерживало танками наше соединение. На переправе не все прошло гладко. Плот с 24 солдатами и лошадьми посреди Амура перевернулся, и река поглотила все, что было на нем.
Дивизия продвигалась с боями, японцы оказывали упорное сопротивление. Особенно горячие бои развернулись за город Сентсянжень. Здесь у японцев были созданы опорные пунк - ты из дзотов. Оборонялась дивизия, в большинстве состоящая из "смертников".
Генерал Демин запросил у нас помощи. Мы могли срочно переправить только легкие танки Т-26 старшего лейтенанта Чухляева. Рота Чухляева быстро достигла указанного пункта и с ходу прямой наводкой стала бить по укреплениям японцев. Японцы не выдержали, бросились в бегство. Уцелели те, кто через болотистую местность смог убежать в горы. Остальных танкисты расстреливали, давили. Путь в несколько десятков километров был усеян трупами, дорога полита кровью.
Настала очередь переправляться и нам. Наша политотдельская машина переправилась к вечеру 9 августа. На плот поставили танк, машину. Плыли я, А. И. Бондаренко и секретарь политотдела Шура Быстрова. Плывем, обходим островок на Амуре. Никто не разговаривает. И вдруг Шура такой издала вздох, что все мы встрепенулись. Оглянулись. Шура это заметила и жалобно сказала: "Эх, мамка, знаешь ли ты, где я?" Мне стало не по себе. И Шура, и все мы думали о том, что нас ожидает. Ведь мы вступаем на чужую землю. Плот причалил к берегу у города Лобей. Здесь японские снайперы "сняли" немало солдат 34-й дивизии.
Тихо. Темно. Рядом с войсками нашего соединения чей-то медбатальон. Жжем костры. Солдаты обнаружили поле с луком. Лук зеленый, сочный. Наелись вдоволь.
Наш командир полковник Ушило предложил заглянуть в мазанки, посмотреть, как живут китайцы. Заглянули в одну мазанку. Нищета, какой я еще не видел. В другой мазанке обнаружили двух полунагих женщин. Опять одна нищета. Наши девушки-связистки и медики собрали кое-что из одежды, прикрыли наготу несчастных китаянок.
Надо отметить, что за все время пути я не увидел ни одного японского самолета. Подумал, что японцы не умеют воевать или дураки, что не бомбят нас. Оказалось, что рано утром 9 августа наша авиация разбомбила все аэродромы японцев, оставив их без самолетов.
Добрались до города Яндана. Был солнечный день. Население высыпало навстречу нашим войскам. Начался митинг. Я стоял близко от выступающих. Но говорили на китайском языке, я ничего не понял. По окончании митинга ко мне подошли два китайца, на ломаном русском языке поприветствовали нашу армию, вручили два листка с просьбой передать признательность китайцев Советскому правительству.
Я взял их заявление, мы пожали друг другу руки. И вдруг слышу: капитана, капитана, шанго (хорошо). Заявление китайцев я передал представителю политотдела 15-й армии майору Христичу. Не знаю, какова дальнейшая судьба китайского послания, но уверен, что политотдел 15-й армии передал его по назначению.
Продвигались мы медленно. Рыхлая заболоченная местность сковывала наше движение. Если танки проходили по такой почве, то колесный транспорт мы вынуждены были пускать по железнодорожной колее. Препятствием явились реки и речушки. Мосты японцы вывели из строя, и каждую речку пришлось форсировать.
Достигли города Хаолигань. Самолет выбросил вымпел. Нам предлагалось сосредоточиться. Пока танки подтягивались, я решил немного отдохнуть, ибо мы продвигались двое суток без сна, основательно вымотались. Только заснул, сквозь сон слышу шум. Рука потянулась к пистолету. Встал, осмотрелся. Вижу солдаты обступили китайскую арбу. На ней сидит японский солдат, лицо синее, наверное, били. Сзади арбы на проволоке привязаны 5 человеческих ушей. Я где-то читал, что самураи практикуют такое, выслуживаясь перед начальством. И подумал, что эти уши японец отрезал у наших солдат. Дал команду командиру отделения разведки сержанту Косминину пустить японца в расход.
Китаец стал возражать. Тогда я потребовал объяснить, что все это означает. Китаец на пальцах показал, что было 8 японцев, 5 - бамбук (убили); 2 - ходи, ходи (убежали); 1 - вот пру - но (лошади тяжело); чик-чик (отрезали 5 ушей, по одному у каждого убитого японца), везем коменданту. Получив разъяснение, удивились восточному варварству. Китайца отпустили.
Подходил к концу обед, мы должны продолжать движение. Но тут возникла еще одна неприятность. В городе Хаолигань остановился маршевый батальон 34-й стрелковой дивизии. Этот батальон перепился и напоминал банду анархистов. В беседе с командиром батальона, майором, фамилию которого я не запомнил, выяснилось, что батальон вышел из подчинения. Посоветовал дать команду "Становись!". Команду майор дал, но солдаты его не слушали. Тогда я вызвал два танка, один выехал вперед, другой остановился возле меня. Дал команду "Становись!". Пьяная орда поняла, что может случиться непредвиденное. Скомандовал "Смирно!", "Налево!", "Шагом марш!". И зажатый танками батальон (спереди и сзади по танку) двинулся в путь. В длительном марше без отдыха дурь выдохлась, и майор вновь стал управлять батальоном.
От Хаолиганя мне было поручено вести колонну автомашин. За сопкой колонна была обстреляна. Я стоял на подножке машины. Ногу обожгло, в сапоге стало мокро. Я ранен. В безопасном месте врач прочистил рану, сделал перевязку - и опять в путь.
К вечеру мы вступили в город Сентсянжень. Он был взят дивизией с помощью наших танков. Нам дали команду заночевать, отдохнуть. Отдыхать не пришлось. Всюду слышалась стрельба, японцы делали вылазки. Но перед утром все же заснул. Меня разбудили. У медпункта стояла колонна, человек 150 китайцев. Они пришли, чтобы получить медицинскую помощь. Я увидел простреленные ноги, руки, вырезанные на спинах "ремни", на лбу - звезды. Это были люди из концентрационного лагеря, созданного японцами для китайских коммунистов. Осмотрели этот лагерь. Жуткая картина. Там остались еще три человека, которые не в силах были подняться. Наши медики промыли им раны, перевязали. С какой благодарностью смотрели на нас эти несчастные люди!
Здесь встретились и с таким мерзким явлением, как публичный дом для японских солдат. Побеседовав с обитателями этого дома, мы решили его уничтожить. Очереди из автоматов заставили всех находившихся в этом заведении покинуть его.
Эти два явления лишний раз убеждали: фашизм одинаков, что немецкий, итальянский, что японский. У него одни нравственные корни.
Приняв по рации сообщение о том, что США сбросили атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки, я связался с редактором дивизионной газеты и передал ему данную информацию. Она была немедленно отпечатана, и войска узнали об этом непредсказуемом действии США.
Несмотря на то, что мы и США воевали против общего врага - Японии, действия союзников по применению атомного оружия в восторг нас не привели. Более того, они вызвали уныние и раздражение.
Осмыслив случившееся, проанализировав складывающуюся обстановку, в беседах с офицерами и активом я прямо говорил: никакой необходимости в применении атомного оружия не было, это сделано не столько в целях ускорения окончания войны, сколько для устрашения Советского Союза. Как стало известно позже, Гарри Трумэн имел именно это в виду.
Наше движение продолжалось. Путь лежал на город Дзямус и далее на Харбин. Впереди шла 34-я стрелковая дивизия, поддерживаемая танками нашего соединения и инженерной частью, авиацией. Нас поддерживал противотанковый истребительный полк, за нами шли другие подразделения. Эту мощную колонну, а она была не единственной, японцы сдержать не могли, сопротивление было бесполезным.
В войне с Японией был учтен опыт Великой Отечественной войны. Японские войска в Маньчжурии были зажаты с трех сторон: с Монголии шел Забайкальский фронт под командованием маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского; с Приморья - Первый Дальневосточный фронт под командованием маршала Советского Союза К. А. Мерецкова; рядом с ним шел наш Второй Дальневосточный фронт под командованием генерала армии А. М. Пуркаева. Координировал действия трех фронтов представитель Ставки Верховного Командования, выдающийся полководец, Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Все это позволяет сделать вывод: наше командование подготовилось к этой войне основательно. Японская миллионная Квантунская армия стремилась оказать серьезное сопротивление, но сила была не на ее стороне.
Но это не означает, что японцы не оказывали сопротивления. Особенно сильно сопротивлялись они войскам Первого Дальневосточного и Забайкальского фронтов. Преодолевали сопротивление Квантунской армии и войска Второго Дальневосточного фронта. Но сила сломила силу, и японцы сдались, были пленены.
Надо поведать и еще об одной особенности: с нами рядом, справа, по берегу реки Сунгари шли войска Народно-революционной армии Китая, а слева армия Чан-Кай-ши. И если мы вырывались вперед, то две китайские армии вступали в бой между собой. Приходилось разнимать.
Третьего сентября 1945 года войска нашего направления достигли пригорода Дзямуса. Нам следовало форсировать реку Сунгари (мост через нее был взорван), вступить в Дзямус и держать путь на Харбин. Вдруг получаем телеграмму: движение войск остановить, Япония капитулировала. И началось: стрелковая дивизия, наверное, расстреляла все боеприпасы, салютуя победе. Из пистолетов постреляли и танкисты, я тоже не удержался. Конец и этой войне. Нервное напряжение спадает.
Однако то в одном, то в другом месте прорывались японцы, завязывалась перестрелка. К нам прибежал один из командиров Народно-революционной армии Китая и сообщил о движении по реке Сунгари японского отряда в 800 человек. Попросил помощи. Командование отправило в помощь китайцам известную уже роту легких танков старшего лейтенанта Чухляева. Часа через два колонна японцев была обезврежена совместными действиями танкистов и отрядов Народно-революционной армии Китая. Ее силы оказали нам немалую помощь в уничтожении разрозненных групп японцев.
Вечером 3 сентября в наше расположение прибыл ансамбль песни и пляски Второго Дальневосточного фронта. Ранее у нас была агитмашина Дома офицеров, начальником которого был Н. Е. Филоненко (после войны с Японией Н. Е. Филоненко многие годы работал начальником Дома офицеров УрВО). Для наших танкистов был дан концерт. Мы раскрыли борта двух машин, соорудив таким образом сцену. Танкисты уселись на сопках. Концерт начался песней "На сопках Маньчжурии". Мы сидели на сопках Маньчжурии, наслаждались одноименной любимой песней. Какое чувство, какая сопричастность к событиям! Концерт поднял настроение. Возбужденные танкисты не раз просили повторить песню "На сопках Маньчжурии". О тех памятных днях сентября в 1960 году в газете "Красный боец" была опубликована моя статья под названием "На сопках Маньчжурии".
Итак, нашей победой над Японией закончилась Вторая мировая война. Изнурительные тяжелые четыре года войны с Германией и Японией подорвали здоровье и у молодых людей. Ощущалось нервное и физическое истощение. Я вновь подумал: все, конец, теперь-то, солдат, бери шинель и марш домой.
Во время этих размышлений ко мне подъехал на лошадке офицер, осведомился, где находится командир танкового соединения полковник Ушило. Он был недалеко. Показал рукой. Вестовой вручил командиру пакет, мы все смотрим на полковника, по выражению его лица поняли: что-то серьезное. Так оно и было. Вскрыв пакет, Ушило сказал: "Нам предлагается сосредоточиться на станции Унгун и оттуда держать путь во Владивосток и далее на Сахалин". Пришлось надеть шинель, затянуть ремнем и продолжить нелегкую послевоенную службу.
* * *
Минуло много лет. Фронтовики вспоминают и осмысливают минувшее. Что позволило одержать нам столь нелегкую победу? Безусловно, главная роль в разгроме войск гитлеровской коалиции принадлежала человеку. Советский воин беспредельно любил свою Родину. Любовь к Родине, к родительскому очагу укрепляла силы солдат. Единство фронта и тыла, армии и народа - вот та сила, что позволила нам победить врага.
На войне чувства проявляются обостреннее. Человек вспоминает свою малую родину, семью, близких. Для меня самыми близкими были мама и моя жена. Они поднимались и ложились, вспоминая меня. Они каждый день ожидали от меня письма, а я от них.
Сейчас особенно это оцениваешь. Недавно заглянул в папку жены, там подшиты мои письма из армии и с фронта. Их 387. Это столько я написал с ноября 1939 по ноябрь 1945. От жены, из дома я получил не меньше. Прочтешь письмо, узнаешь все о доме, родных, отвлечешься, подумаешь, и на душе становится легче.
Советский человек, воин армии, черпал силы в социалистическом строе, в котором он жил, этот строй был самым справедливым. Благодаря советскому строю, единой социалистической экономике руководство страны, коммунистическая партия сумели мобилизовать все силы страны на разгром врага. Как нельзя ладонью закрыть солнце, так никому не удастся умалить роль советского народа в его великой Победе.
Вадим Николаевич Фоминых,
кандидат экономических наук, профессор Уральского государственного университета, гвардии сержант, участник Великой Отечественной войны
Была война...
Мясной Бор
Многим уральцам это местечко известно благодаря поисковым экспедициям наших детей. В летние каникулы они предпочли беспечному отдыху не по-детски тяжелые раскопки в далекой Новгородчине. Их усилиями преданы земле сотни останков солдат Великой Отечественной. Готов расцеловать каждого мальчонку и каждую девчонку за этот благородный патриотический поступок.
Мясной Бор... В глазах и сейчас стоит заснеженное поле с заброшенным паровозиком в стороне. Здесь-то и началась моя фронтовая жизнь. Необстрелянными мальцами только что сформированного 28-го минометного полка "катюш" мы прибыли сюда в апреле сорок второго, не подозревая, конечно, в какую мясорубку сразу попали. Именно в эту точку упирался "живой" коридор (метры и километры израненной земли по нескольку раз переходили из рук в руки), через который вначале произошел прорыв фронта Второй ударной армией, а позже выход из окружения ее бойцов и офицеров. Это сейчас мы знаем, что к чему, а тогда...
Я был простым сержантом. В разработке военных операций, естественно, не участвовал, видел войну "со своей кочки", может, поэтому и сегодня не люблю смотреть про нее фильмы, пронизанные героизмом и патетикой. Для меня война была и осталась в памяти как тяжелый изнурительный труд и жизнь в нечеловеческих, экстремальных условиях смертельной опасности и невыносимых лишений.
Вот и тогда, в сорок втором, боевые установки заняли огневые позиции еще по снегу, а тут весна, не просто дороги размыло, а вскрылись волховские болота - ни одна грузовая машина пройти к огневым не могла. Пришлось 42-килограммовые мины таскать на себе восемь километров по бездорожью, проваливаясь в грязь по щиколотку, а то и по колено. Голодными, кормили нас баландой, так называли четверть котелка жиденького горохового концентрата. Обсушиться негде, жили в шалашах из хвойных веток, землянку в болоте не выкопаешь. Помню, в майский солнечный день вместе с баландой впервые выдали нам по сто грамм наркомовских. Что с ними делать? Кто-то предложил: давайте выльем в чай. И вдруг так явственно потекло по телу тепло и какое-то блаженство. Только что вернулись из очередного броска со снарядами. Таскали мы их как рюкзаки, привязав к минам лямки. Однажды остановился отдохнуть, поставив как всегда хвостовое оперенье на пенек. Постоял чуток, только собрался шагать дальше, а мина возьми да и опрокинься назад вместе со мной... Пронесло, слава богу, хотя, случалось, и взрывались - колпачок-то боевой головки как игрушечный.
Удивляюсь и по сей день, почему судьба была ко мне милостива. Был минометчиком, в рукопашную не ходил, хотя свист пуль над головой испытал: искал обрыв телефонного провода, выскочил на полянку - тут они и засвистели, полз по ней как крот. Про обстрелы и бомбардировки не говорю, эта "музыка" сопровождала нас днем и ночью, так к ней привыкли, что не замечали, пока воющий звук не вонзался прямо в тебя. Человек, оказывается, ко всему привыкает. Страха не было, кроме одного анекдотичного случая: однажды в середине войны отвели наш 231-й дивизион от линии фронта на две-три недели, за этот срок так "оглох", что, когда вернулись и попали под очередной обстрел, вцепился в землю, готов был взвыть от страха. Это прошло быстро.