- Интересно. Тем более что справа буду сидеть я, а слева его дочь Маша.
- Это его единственная дочь? - Единственная. То есть нет. То есть да. Неважно. Мы будем сидеть по обе стороны от него и принимать участие в общем непринужденном разговоре.
- Ну, такую сцену, конечно, можно предусмотреть, но у нас же документальный фильм предполагается, а не передача «Пока все дома».
- Я настаиваю, чтобы мы с Машкой были все время в кадре.
- Ладно, не буду спорить. У нас еще есть режиссер, Виолетта, она опытная, я думаю, она скажет свое веское слово.
- Считайте, что веское слово уже сказано. И Игнатий Алексеевич меня поддержит, это обязательное условие съемки. Писатель в кругу семьи.
- Как-то это не очень…
- Не будем это обсуждать.
- Ну хорошо. Давайте заглянем в его детство. Где он родился?
- Это неважно.
- В смысле?
- Он детдомовец.
- Ну, наверно, детдом сохранился…
- Сгорел.
- Одноклассники же есть…
- Нету. Все растерялись по просторам родины.
- Студенческие годы?
- Студенческие годы: это Евтушенко и Ахмадулина. Литинститут.
- Да, хорошо, я их записала.
- А что потом? - Потом неинтересно.
- Почему? - Работал в газете, писал о Сибири.
- Ну может, сибирские друзья? - Нету. Все умерли, кроме Евтушенко. Они особенно подружились на Братской ГЭС. Но про Братскую ГЭС не надо.
- Почему? - Неактуально. Получается, что он воспевал стройки коммунизма.
- А вот Евтушенко не стесняется, что воспевал эти стройки. Мы на днях его снимали.
- Евтушенко вообще ничего не стесняется, а мы с Игнатием не хотим. Проехали.
- Так с чего начинать? - Начинайте с нашего знакомства в Дубултах. В Прибалтике.
- Но позвольте, Игнатию Алексеевичу, если я правильно сосчитала, тогда было уже больше пятидесяти лет. Неужели же мы полвека выкинем из его жизни? - Выкидывайте смело. Скажите только, что он детдомовец, много страдал в детстве, много работал, учился и дружил с нынешними классиками литературы, причем отметьте – был их лучшим другом, а не просто так. И, наконец, встретил свое тихое семейное счастье. В лице нас с Машкой. И дальше мы выдвигаемся на первый план и рассказываем о нем столько, что у вас хватит на три передачи. Редакторша Хрюкова вздохнула и закрыла свой блокнот. Все ясно: здесь все под железным контролем жёписа. Часто встречающийся клинический случай. Ничего не поделаешь. Придется считаться с мадам Присядкиной. Они раскланялись. «Даже чаю не предложила», - отметила про себя телевизионная дама, выходя из подъезда. И тут увидела, что прямо ей навстречу движется сам Присядкин, только что выгрузившийся из черной машины. Какая удача!
- Игнатий Алексеевич! – защебетала она. – Я с телевидения, мы с вами должны поговорить о телевизионном фильме, который будет снимать канал «Культура» специально к вашему юбилею. Присядкин не высказал ровным счетом никаких эмоций.
- Вы уже говорили с Валентиной? – хмуро спросил он.
- Говорила, конечно. Но теперь мне хотелось бы обсудить некоторые вещи с вами.
- Извините, я занят, я чудовищно занят на государственной службе. Думаю, достаточно, что вы поговорили с Валей. Она все в лучшем виде вам организует. До свиданья. И Присядкин с чрезвычайно отрешенным видом засеменил к подъезду. «Был бы он на две головы повыше, - оценивающе проводила его взглядом Хрюкова, - был бы вылитый академик Лихачев». Академика Лихачева ей тоже приходилось снимать. Едва он вошел в квартиру, Валентина подозрительно поинтересовалась: - О чем это ты там беседовал с телевизионной дамой? Я видела в окно.
- Всего лишь перевел стрелки на тебя. Сказал, что по поводу съемок все нужно обсуждать только с тобой.
- Честно? Молодец. Должна сказать, что утром приходили твои чеченские поклонники, я была вынуждена сдать их в милицию, потому что они были агрессивны.
- Сколько же их было?
- Один, - честно призналась Валентина.
- Протокол будет, что он угрожал? – проявил неожиданную свежесть ума Игнатий. – Нам ведь нужен протокол.
- Надо поговорить с участковым. Думаю, организуем. – Валентина поразмышляла минуту и с сомнением в голосе продолжила: - Но это не очень впишется в образ борца за права человека. Борец отослал в милицию народного ходока.
- Это не я отослал, а ты, - поправил ее Присядкин.
- Да, пожалуй, еще крепко подумать надо: раздуть дело или об этом инциденте поскорее забыть, - продолжала размышлять вслух Валентина.
- Идеально было бы, чтоб ты помогал этому человеку, а тебя бы власть за это по рукам била.
- Меня они уже и так бьют по рукам. Хотя я никому не помогаю.
- А лучше б помог кому-нибудь. Тогда было б что снять в фильме. Человек рассказал бы, какой ты отзывчивый, пустил бы слезу. А так мы сейчас с редакторшей с трудом составили список, кто б о тебе доброе слово сказал.
- Сама скажи доброе слово. И слезу пусти, не забудь.
- Я-то скажу, не беспокойся. Это как раз предусмотрено.
- Так что за чеченец-то приходил?
- А черт его знает. Я сделала все, чтоб он забыл сюда дорогу.
- Ужин готов?
- Момент, сейчас будет.
- Как же я устал, просто вымотался. Опять ни одна собака мной не поинтересовалась на службе. Я как в вакууме, - пожаловался Игнатий, по понятным причинам решивший не рассказывать Валентине о взволновавшем его визите Люськи Дитятевой.