- Я не видел никого, - еще раз уточнил Василий.
- Ну вот так и напишешь. А я беру фотоаппарат и сначала все это безобразие сфотографирую.
- Зачем? – спросил недогадливый Артем.
- Для истории, - загадочно произнесла Валентина. Но все же сочла нужным уточнить: - Это же вещественное доказательство. Если злоумышленника поймают… – и она выразительно посмотрела на Василия, давая тому понять, что не сомневается в том, что злоумышленник скорей всего и есть сам Василий, - так вот если злоумышленника поймают, мы эти доказательства предъявим в суде. Вскоре явился Антон с милицией. Был составлен протокол, место происшествия было тщательно изучено. Одним лестничным пролетом выше было найдено ведро, наполовину наполненное краской. У преступника, видимо, не было времени и возможности скрыться вместе с ведром.
- Минутой раньше вы бы вышли, - говорил Валентине участковый, - и застали бы его на месте преступления. И еще неизвестно, как бы он себя повел по отношению к вам. С перепугу мог делов-то наворотить… А так, никто ничего не видел, поди ж разбери, кто ж это нахулиганил.
- Вы считаете это хулиганством? – возмутилась Валентина, - А по-моему, это явный акт терроризма. «Ты еще свое получишь!» - это же политическая угроза. Я думаю, тут должно ФСБ разбираться.
- Да, и охранник ваш, как назло, пошел в этот момент отлить, - продолжал вслух размышлять участковый, - а то б засек, кто в подъезд входил с ведром, а потом выбежал без ведра… Это все не случайно, хулиганы все просчитали… Скажите, а у вас в подъезде никакого ремонта ни у кого в квартирах не ведется?
- Ремонта не ведется, а Василия этого проверьте, между прочим. Какой-то он подозрительно невнимательный сегодня. Может, это он сам и написал на стене угрозу, а потом вышел из подъезда, спрятался в туалете, а когда мы вышли – то тут же и показался. Как будто он ни при чем.
- Не беспокойтесь, охранника уже допрашивают.
- Вы уж извините, - сказала участковому на прощание Валентина, - Игнатий Алексеевич лицо государственное, так что мы снова вынуждены поставить в известность соответствующие службы…
- Ну что ж, ставьте, - горестно согласился участковый, прикинув, сколько в ближайшие дни ему придется составить всяких бумаг. – Что-то у вас все не слава богу вечно.
- Да уж, - веско подтвердила Валентина.- Врагов у нас много. Когда в час дня нотариус Ольга Петровна в сопровождении Валентины вышла из лифта, она, конечно же, был поражена граффити, украсившими стену их лестничной площадки.
- Весело вы тут живете.
- Веселее некуда, - подтвердила Валентина, - видите, как нелегко правозащитникам. В следующий раз гранату в окно кинут. «А и в самом деле, кто ж это так постарался? – подумала она, - может, первый муж отомстил? Он может… Интересно, Гаджимагомета этого уже выпустили? Правда, написано без ошибок, даже с некими знаками препинания. Кто-то грамотный орудовал… Но все же в определенном смысле удачно вышло – надо, когда разделаемся с наследственными бумагами, не забыть обзвонить западную прессу, корреспондентов телевидения, пусть приедут и поснимают эту стену плача. Войдя в квартиру, Валентина извинилась, оставила нотариуса ненадолго одну в кухне, а сама позвонила Артему: - Артем, смотри не стирай и не замазывай надпись. Пусть несколько дней повисит.
- Да вы что, Валентина Анатольевна, я уж краску купил, мы прямо сейчас закрасим с Вовкой Хомяком, завтра и следа не будет.
- Ни в коем случае! Ты что! Пусть висит! Идет следствие, ничего трогать нельзя. Пока Валентина с нотариусом вела светскую беседу, подтянулся Игнатий. Достал паспорт, даже не читая, подмахнул все бумаги. Его подпись была заверена. Валентина заплатила Ольге Петровне все, что требовалось. На всякий случай попросила сделать пять нотариальных копий. (Это на случай, если Присядкин во время семейных сцен вздумает рвать завещание). Только закрылась дверь за нотариусом, явилась Маша из школы.
- Долго мы будем любоваться на это дацзыбао?
- Маша, я еще не звонила корреспондентам.
- А чем же ты занималась весь день? Я думала, тут уже вся мировая пресса у дверей.
- Маша, я занималась вопросами завещания, - и Валентина кивнула в сторону насупившегося Игнатия.
- Тоже дело. Обед есть?
- Какой обед? Я полчаса назад привезла Ольгу Петровну, потом валандались с подписанием бумаг. Перед этим с приятелем Берберши сочиняли текст завещания. К счастью, есть несколько трафаретов на разные случаи. А еще перед этим просидела битый час с участковым. Извини, девочка, мне было не до обедов.
- Ну вот, всегда так, - скуксилось великовозрастное дитя и привычной дорожкой пошло вскрывать холодильник.
- Игнатий, ты должен на работе написать заявление с изложением всех последних событий. Тебе должны усилить охрану. Это вышло за всякие рамки. Валентина понимала, что точно так же, как квартира с вертушкой - это совсем не то, что квартира без вертушки, точно так же чиновник с охраной - это совсем не то, что чиновник без охраны. Если Игнатия будет сопровождать охранник, или даже целая машина охраны, это будет как бы преодоление еще одной карьерной ступеньки.
- Валя, какого черта?
- Молчать! – взвилась фурия. – Езжай на работу и сделай, как я сказала. Я и так уже сбилась с ног. Мне еще надо корреспондентов обзванивать, пиарить нашу настенную живопись. Езжай на работу!
- Вообще-то говоря, я приехал на обед, если ты забыла.
- Обеда не будет. Возвращайся на работу и сходи там у себя в буфет. Давай, иди, не задерживай меня. Из кухни высунулось свиное личико дочери: - Мам, а что за грибы в банке стеклянной? Они давно открыты?
Присутствие охранника в машине только первое время радовало Валентину. Она потратила два дня, чтоб обзвонить свою записную книжку и поставить общественность в известность, что теперь они с Игнатием – охраняемые персоны. Когда уже вся Москва об этом знала, до Валентины стало доходить, что неудобств их новое положение доставляет больше, чем выгод. Если присутствие, например, водителя считалось делом неизбежным - он все-таки ведет машину, - то теперь появление рядом еще одного человека начинало сковывать. Валентина никак не могла понять, какую линию поведения в этой новой ситуации выбрать. Смущало все: и то, что этот человек практически ничего не делает, а просто сидит (или стоит) рядом. Мнительной Валентине все время казалось, что он внимательно вслушивается во все, что говорится в машине. И не только прислушивается, но и старается запомнить. Было неясно, можно ли этому человеку сделать замечание (а мы уже знаем, что делать замечания – это было любимое занятие нашей героини). Непонятно было, можно ли ему дать какое-то бытовое поручение, типа того, что поручалось водителям. Ну, хорошо, он сопровождает Присядкина на службу, доводит до дверей посольств, довозит до дачи. А вот как быть с театром – покупать три билета? На выходные тоже их никто не освобождал от опеки охранника. Ну, хорошо, довез с водителем на дачу, довел до дома. Но ведь потом-то уехал обратно. Что ж, Игнатию днем и в лес по грибы не сходить? Или надо с ним вместе идти? А если не вместе, то получалось, что водитель приставлен не к Игнатию, а к его машине. Полная глупость… Игнатий же, став охраняемой персоной и тоже не получив по этому поводу никаких разъяснений от руководства, возомнил себя владычицей морскою, еще пуще надул щеки и без охранника вообще не желал выходить из дому. Неприятная процедура выгуливания собаки перед сном теперь полностью легла на плечи Валентины. Спустя несколько дней она уже просто паниковала. Мало того, что ее никто не научил, как вести себя в отношении телохранителя. Главное - посоветоваться было решительно не с кем. Даже Людмила Давилкина ничего не могла ей сказать из собственного опыта – ведь ее мужа не охраняли. Она просто слышала от всяких охраняемых общих друзей, что у них охранники и с собаками гуляют, и детей из школы забирают, и за бутылкой могут ночью сбегать. Но то было совсем другое дело: друзья у Давилкиных - бизнесмены. У них охранники – часть персонала. А тут – государственная охрана. Ужас. Довольно быстро Валентине стало ясно, что охрану, собственно говоря, выделили лично Игнатию, а не ей. Ежедневный ритуал был таким. Например, охранник Юра приезжал вместе с водителем Николаем (они как бы работали в паре, с Александром совпадал охранник Андрей), он сразу же заходил в подъезд и проверял, нет ли там посторонних. Потом он снова садился в машину и ждал, пока Присядкин ему позвонит и сообщит, что намерен выйти из квартиры. Валентина видела в окно, что Юрка с Колькой время ожидания коротают за оживленнейшей болтовней (конечно, им с Игнатием перемывают косточки). Наконец, Присядкин звонил и сообщал, что готов выйти (звонок от Валентины не принимался во внимание, Юрка должен был услышать лично Игнатия). Сразу после этого охранник шел опять в подъезд, дверь квартиры Присядкин открывал, только убедившись в глазок, что охранник его поджидает на площадке. Вместе они спускались вниз. Юра открывал перед Присядкиным заднюю дверь автомобиля и после того, как старик погружался, закрывал ее, а сам обходил машину (обязательно сзади) и садился рядом с Николаем. Немного по-другому вел себя охранник Андрей. Его, видимо, не случайно поставили в пару к Александру: оба были нелюдимы и молчуны. Андрей, приехав, покидал машину и сразу же направлялся к присядкинской квартире. Звонил в звонок и, когда ему открывали дверь, докладывал: «Я прибыл». Почему-то он не мог то же самое сделать по телефону снизу, ему обязательно нужен был личный контакт. После чего он стоял у дверей и ждал выхода Игнатия. Это было очень неудобно, мало ли в каком виде Валентина расхаживает по квартире в момент, когда раздается звонок в дверь. Присядкин так тот вообще любил, как мы знаем, передвигаться по дому абсолютно обнаженным, особенно с утра. И несколько раз представал перед изумленным Андреем в полном неглиже. Когда это случилось с рассеянным Присядкиным в четвертый или пятый раз, охранник решил, что тот нарочно устраивает перед ним это шоу, и с кривой улыбкой ободряюще ему подмигнул. В дальнейших отношениях между ними сразу возникла двусмысленность. Все это было ужасно обременительно. И первое время Присядкины все время что-то делали не так. То вдруг в дни дежурства Юры Присядкин отправлялся вниз без предупреждения. Когда он вот так первый раз появился на Юриных глазах из подъезда, Юра от неожиданности чуть не открыл огонь по прохожим из табельного оружия. А то после доклада Андрея о прибытии, Игнатий в отсутствие Валентины напрочь забывал о нем и вновь укладывался спать. Пришедшая в обед домой Валентина обнаруживала у дверей Андрея в положении стойкого оловянного солдатика – он на протяжении четырех часов не мог позволить себе сдвинуться с места. Клиент не вышел, хотя ему было доложено о прибытии, и нехитрая программа, заложенная в мозгу охранника, моментально дала сбой. Когда же Присядкины ехали куда-то целой семьей (а это случалось довольно часто), им приходилось втроем ютиться на заднем сидении – передние места были уже заняты. Как уже отмечалось, все семейство было довольно толстозадое, так что теснота создавалась немыслимая. Присядкины сидели плотно прижатые друг к другу, нещадно потели и мысленно проклинали тот день, когда им пришло в голову просить администрацию об охране. И однажды вечером Присядкины все-таки обсудили на домашнем совете создавшееся положение. «Да, тяжела ты, шапка Мономаха», - пробовала отшутиться Валентина. Однако Игнатий с Машей проявили твердость, и Валентине пришлось согласиться с ними: от охранников надо спасаться. Она разрешила Игнатию написать заявление с просьбой освободить его от государственной охраны. Утром Присядкин написал соответствующую челобитную, днем пробился с ней к Кускусу (ниже уровнем опять не взяли на себя смелость решить столь важный вопрос), и уже вечером, торжествуя, прибыл домой без сопровождения. Семья вздохнула с облегчением. Валентина снова обзвонила записную книжку, рассказывая всем подряд, как тяжело было демократу Присядкину мириться с насильно навязанной ему охраной – атрибутом зажравшейся и оторванной от народа власти. «Простые люди ходят без охранника, а я чем лучше?» - якобы скандалил он в администрации. Рассказ пользовался успехом и передавался дальше по цепочке, из уст в уста. «Во! То, что нужно! – воскликнула редакторша Хрюкова. – Пусть расскажет об этом в нашем фильме!» - «Ему неудобно. Лучше я расскажу, как сторонний свидетель» - предложила Валентина. На том и порешили. В очередной раз Валентина убедилась, что все что ни делается – делается к лучшему. Она была уверена, что и эту ситуацию сумела обернуть себе на пользу. И только водитель Колька остался недоволен. Он искренне сожалел, что лишился напарника. Он потерял замечательного, благодарного слушателя, друга, соратника. Как много у них нашлось общих интересов, как схожи были их взгляды на жизнь, сколько часов провели они в упоительных беседах друг с другом! Даже к брату-близнецу, пожалуй, не был так привязан Колька, как за месяц совместной работы привязался к этому замечательному офицеру Федеральной службы охраны. Они даже вдвоем с Юрием съездили разок с ночевкой на рыбалку, – а это, конечно, высшая степень мужской дружбы. А вот в одной известной конторе ничуть не расстроились: донесения Кольки и Юрки были в этот период, как две капли воды, похожи друг на друга. А ведь это все-таки расточительно: платить две зарплаты, получая одну и ту же информацию. Любопытно, что и в новом досье за Присядкиным оставили ту же агентурную кличку, которую дали еще в литинститутские времена – Шелкопер.
Не успели Присядкины вздохнуть спокойно, как на них свалилась новая напасть: Игнатий попал в больницу. Вначале ничто не предвещало несчастья. Даже когда утром Присядкин заявил Валентине, что его мутит и у него болит живот, та обвинила мужа в том, что он симулянт и просто не хочет идти вечером в фонд Сороса на прием.
- Выпей две таблетки имодиума, и все будет в порядке. К вечеру будешь как огурчик.
- Валя, - ответил ей Присядкин таким заупокойным голосом, что Валентина сразу ему поверила, - если ты думаешь, что я хочу отмотаться от Сороса, то ты ошибаешься. Я тебе больше скажу: у меня есть желание немедленно ехать с тобой в поликлинику. Потому что я действительно очень плохо себя чувствую. У меня понос, но главное – меня тошнит так, что я могу потерять сознание. Это было серьезно: добровольно к врачам Присядкин никогда не ездил. Он всех их поголовно считал врачами-вредителями, и предпочитал любым лекарствам сомнительные народные средства. В довалентинин период Присядкин лечился очень просто. У него была некая «птица Оберега» - уродливая деревянная игрушка, изготовленная на каком-то народном промысле. Он просто вешал ее над своей кроватью и терпеливо ждал, что птица излечит его от очередной хворобы самим своим присутствием. Когда он слышал, что заболевал кто-то из его друзей, он немедленно ехал к нему со своей «Оберегой». Людям было неудобно отказаться от такого трогательного участия в их судьбе, они брали себе «Оберегу», но и от лекарств не отказывались. «Ну вот видишь, - удовлетворенно говорил Присядкин, когда ему с благодарностью возвращали «Оберегу», от которой, естественно, не было никакого толку, - птица тебя излечила как быстро. Никаких лекарств не надо». Одной из первых задач Валентины после замужества было убрать со своего пути «птицу Оберегу» и прочие народные средства, и пустить к Игнатию врачей. Надо признать, что после восемнадцати лет совместной жизни она эту задачу решила лишь частично. Совсем незадолго до описываемых событий Игнатий на даче упал с лестницы и сильно повредил себе руку. Она была не только вся залита кровью, но и распухла. Валентина заподозрила перелом или, как минимум, вывих. На все уговоры съездить в поликлинику хотя бы для того, чтобы сделать рентген, Игнатий ответил решительным отказом. Он отказался даже от обработки раны йодом. Вместо этого Присядкин лично здоровой рукой нарвал огромное количество подорожника, обварил его кипятком, и с помощью длинных листьев осоки привязал к больной руке. Когда ночью рука разболелась так, что не было сил терпеть, он заставил Валентину выйти на улицу, при свете луны нарвать крапивы и потом до изнеможения стегать его жгучими крапивными вениками по голому заду. К утру боль прошла, а к вечеру можно было снять подорожник – раны под ним начали затягиваться. Это было настоящее торжество присядкинских методов лечения. Но на этот раз Игнатий не предложил никаких собственных методов. Он пожелал ехать к врачам-вредителям.
- Ну что, совсем плохо? Так, может, лучше «скорую» вызвать? – участливо предложила Валентина.
- Нет, давай сначала в поликлинику. Скорая повезет в ЦКБ, а там сама знаешь: лишь бы вцепиться и уложить на месяц.
- Ну как скажешь. И они поехали в поликлинику в Сивцев Вражек. Так называемая поликлиника Управления делами президента (в ее официальном названии Президент, разумеется, пишется с большой буквы, но у меня рука не поворачивается идти против правил русского языка), так вот эта поликлиника представляет из себя комплекс из четырех внушительных зданий. Три из них соединены между собой системой переходов и занимают целый квартал, ограниченный со всех сторон арбатскими переулками. Они забиты специалистами всех мыслимых отраслей медицинской науки, включая даже сомнологов (борющихся с расстройствами сна) и миколов (излечивающих грибок на ногтях). Четвертый корпус располагается неподалеку – там два нижних этажа отданы под абсолютно безлюдную аптеку (войти туда можно только по пропускам), а все остальное занимает оснащенная допотопным оборудованием стоматология. Практически это целый город, доставшийся президентской администрации по наследству от ЦК КПСС. Но так как данная администрация стремительно становится все более многолюдной и в этом отношении давно уже переплюнула всякое ЦК, за прошедшие годы были построены и другие, более современные поликлиники, призванные обслуживать ее сотрудников. Валентина так и не смогла понять, по какому принципу сортировали чиновников – кого куда прикрепить. Не знаю, что там творится в новых поликлиниках, но знаменитая поликлиника в Сивцевом Вражеке со времен КПСС мало изменилась, это настоящий памятник коммунистической эпохе. И если кому-то придет в голову специально изучать номенклатурные ценности Советского Союза, без экскурсии в это солидное медицинское учреждение ему не обойтись. Строгие гардеробщицы, отказывающиеся принимать головные уборы, пока они не засунуты в рукав, километровые красные ковровые дорожки на всех восьми этажах, толстые тети в халатах и с лейками в руках, без устали поливающие бесчисленные «тещины языки», которыми украшены повсеместно эти помещения, пышущие необъяснимой злобой «регистраторши» - такие же точно тетки, восседающие в регистратурах (в отличие от обычных поликлиник, регистратур тут штук по пять на каждом этаже)… Для того, чтобы переслать карточку больного от врача к врачу, используется в этом громадном конгломерате так называемая «пневматическая почта», которая в семидесятые годы, возможно, считалась достижением прогресса, но теперь могла бы служить неплохим элементом декораций какого-нибудь фильма по Дж.Оруэллу. Время от времени в одной из регистратур раздается грохот и из специального окошка в стене вываливается пластиковая капсула, развинтив которую, можно извлечь изнутри карточку больного или какую-нибудь депешу от главврача. О том, чтобы хранить сведения о многочисленных пациентах в электронном виде на центральном сервере и нажатием клавиши вызывать за долю секунды любую необходимую информацию на экран монитора, тут, естественно, и не помышляют. В некоторых врачебных кабинетах можно, конечно, увидеть какие-то жалкие компьютеры, но врачи и медсестры почему-то все, вплоть до выписки рецепта, делают вручную, как правило, корявым неразборчивым почерком, который часто не то что пациент, но даже и провизор в аптеке не может разобрать. Двадцать минут с больным разговаривают, потом полчаса, пыхтя, записывают все это в карточку. В отличие от ленинского ЦК, президентская администрация явно не справляется с финансированием этого монстра. Кто-то там когда-то ошибочно решил, что Сивцев Вражек, а также ЦКБ – президентская больница, расположенная в Кунцево, - это сами по себе такие мощные брэнды, что могут содержать себя самостоятельно, безо всяких инвестиций. Предусматривалось, что помимо «контингента» (так с советских времен называют здесь пациентов, имеющих или имевших отношение к властным структурам), можно привлечь в поликлинику и больницу всяких богатых людей, «договорников», которые и будут своими деньгами поддерживать все это хозяйство. В стране идея хозрасчета умерла еще в конце восьмидесятых годов, но президентские хозяйственники на нее все еще возлагают надежды. И первые рыночные годы система эта действительно работала. К негодованию консервативных нянечек и регистраторш, в поликлинику мощным потоком хлынули господа в кашемировых пальто и с мобильными телефонами в руках. Увы, поток со временем иссяк. Руководство настолько почивало на лаврах, что упустило момент, когда «договорные» столь же массово начали отчаливать от них в многочисленные «французские» и «американские» клиники, повсеместно и с большой помпой открывавшиеся в столице. К тому же, с появлением новой категории пациентов, в поликлинике неизбежно возникли классовые противоречия. Персонал, особенно старая гвардия, оставшаяся тут с советских времен, всеми фибрами души ненавидел «договорных» пациентов, считая, что они незаслуженно пользуются благами (как быстро выяснилось, сомнительного качества), предназначенными для номенклатуры. Любопытно, что новую номенклатуру ельцинского призыва они вовсе не восприняли в штыки, полагая, что просто это новое начальство. А уж разным борзым молодым людям с мобильными телефонами тут с наслаждением вставляли палки в колеса, усаживая в очередь подлиннее, делая укол побольнее и так далее. Фантазии у иезуитов хватало. Испокон веков в эту поликлинику врачей брали по блату, так что квалификацией врачебного персонала она не блистала даже в советские времена. Единственный неоспоримый плюс ее всегда заключался в том, что это была поликлиника для избранных, то есть прочно отгороженная от медицины для «населения». В настоящее время уровень зарплаты у врачей тут, конечно, повыше, чем в районной поликлинике, но он все же намного ниже, чем в коммерческом лечебном учреждении. Поэтому одни специалисты в последние годы отсюда убежали, а другие стали легкой добычей всяких распространителей пищевых добавок и прочих шарлатанов от медицины. Если в кабинеты здешних врачей нагрянуть с обыском, то обнаружится, что столы у них забиты этими сами пищевыми добавками и прочими сомнительными препаратами, которыми они приторговывают прямо тут же, не отходя от рабочего места. Если же этих препаратов нет в столе, то значит под рукой лежит стопка рецептов на очень интересные лекарства, которые почему-то в Москве можно купить в одном единственном месте. А так как на рецепте пропечатана фамилия доктора, то нет сомнений, что продавцы всей этой сомнительной продукции находят возможность премировать врачей в зависимости от уровня продаж. Со временем «договорные», поездив по миру, стали догадываться, что им оказывают медицинскую помощь достаточно низкого качества. Представленные в Сивцевом Вражеке вершины советской медицины ну никак не дотягивали до уровня самой заштатной лечебницы в любой из западных стран. Кроме того, они не могли не озвереть от самого этого «контингента», с которым им приходилось сидеть в бесконечных очередях перед врачебными кабинетами. О «контингенте» следует сказать особо. Как ни странно, большинство перемещающихся по коридорам и этажам этого громадного комплекса людей составляют вовсе не действующие сотрудники администрации президента, как можно было бы ожидать, и даже не пресловутые «договорные». Львиная часть контингента – это бывшие работники ЦК КПСС и члены их семей. А так как со времен путча 1991 года прошло все-таки немало времени, это в-основном люди пожилые. Удивительно, но придя к власти после августовского путча, наш первый российский президент оставил поверженному противнику все его привилегии. Было сохранено правило, по которому любой, кто имел отношение к ЦК КПСС, продолжал обслуживаться в этой поликлинике вплоть до своей кончины. И вот все эти старики и старухи, пусть даже они работали в ЦК при Иосифе Виссарионовиче, продолжали и продолжают по сей день исправно – и разумеется, совершенно бесплатно – посещать поликлинику Управления делами президента. Поэтому сейчас в коридорах ее можно встретить не только Егора Кузьмича Лигачева и прочих бывших членов Политбюро, но даже и скромных гардеробщиц и машинисток, когда-то, может даже сорок лет назад, работавших в ЦК. Это удивительно, но это факт. Валентина Присядкина однажды спросила у своего терапевта, а почему бы в один момент не «открепить» весь этот протухший «контингент» и не отправить по месту жительства, в обычные районные полклиники. И доктор ответил резонно: «Так они ж все сразу тогда умрут». Интересно, что престарелый «контингент» совершенно не оценил благородство новой власти. Пожилые, часто одинокие люди, они теперь стали приходить в свою родную поликлинику как в клуб – пообщаться, причем проводили они тут целый день, с утра и до вечера. В очереди к врачам Валентина много раз слышала, как они клянут на чем свет стоит нынешнюю власть, перед каждыми выборами переживают за Зюганова, вспоминают благодатные советские времена. Если такая коммунистическая старуха попадала к врачу, она по часу не выходила из кабинета, рассказывая доктору не только о своих – явных и придуманных - болячках, но и вообще разные подробности своей жизни. Энергичную Валентину, у которой каждая минута была на счету, эти старперы просто бесили. Но приходилось мириться – она еще не успела забыть, как в краткий период после разгона присядкинской комиссии и перед назначением его советником они всей семьей были на какое-то время откреплены от поликлиники на Сивцевом Вражеке… Вот это был ужас. Короче, именно на Сивцев Вражек привезла Валентина занемогшего Игнатия. Первый, кого она встретила еще в гардеробе, был их общий знакомый – итальянский корреспондент Джульетто Крейзи, который пришел в поликлинику по-семейному, с женой. Сначала она удивилось: а он-то что тут делает? А потом вспомнила, что в советские времена Джульетто возглавлял корпункт итальянской коммунистической газеты «Унита» и, по всей видимости, был тогда как представитель братской компартии «прикреплен» сюда и сохранил, наряду со всеми, эту привилегию. Сейчас он, разумеется, переменил хозяев, стал московским корреспондентом респектабельной буржуазной газеты, что не мешало ему одновременно регулярно появляться на страницах одиозного прохановского еженедельника «Завтра». Если б его нынешним хозяевам кто-нибудь догадался перевести некоторые из этих публикаций (ну, например, статью «Тоталитарная диктатура Америки»), его б немедленно выставили на улицу, тут уж сомнений нет. У Присядкиных он пару раз бывал в гостях, беседовал о разных правозащитных делах. Он считался старинным другом Понте дель Веккио и был настроен резко против нынешних властей, российского президента называл не иначе как «душителем демократических свобод» и на полном серьезе утверждал, что ради прихода к власти президент отдал Березовскому личное указание профинансировать нападение Басаева на Дагестан.
- Ну что, Валентина, больше вам ничего на стене не написали? – как-то игриво спросил этот ветеран номенклатурной поликлиники. Не так давно по просьбе четы Присядкиных он сделал целый репортаж с изгаженной лестничной площадки, и этот репортаж был бережно вырезан Валентиной из газеты и подшит в папочку «Преследования».
- Нет, к счастью. Но живем в напряжении, - загадочно сказала Валентина. – Извини, Джульетто, я привела Игнатия к врачам, нет времени, потом поговорим.
- Ну звони, если еще что произойдет…
- Тьфу-тьфу-тьфу… - ответила Валентина. – Лучше б ничего не происходило. Игнатий за все это время не проронил ни слова. Он молча пожал руку итальянцу при встрече, и точно так же промолчал, когда прощался. Лицо его было абсолютно серого цвета.
- Игнатий, ты как? – с тревогой спросила Валентина.
- Еще хуже стало, - ответил Игнатий и спросил у гардеробщицы: - А где тут у вас на первом этаже туалет?
- А на первом этаже нету, - радостно ответила гардеробщица.
- Валь, бегом найди мне туалет! – потребовал Присядкин. Валентина закричала на уборщицу: - Вы что, не видите, человеку плохо! Я знаю, тут есть туалет. Вы же сами куда-то ходите?
- Я-то, может, и хожу, - ответила вредная тетка. – А вам туда нельзя. Присядкины побежали к лифту, которого пришлось еще порядком подождать. На пятом этаже туалет нашелся неподалеку от перехода в третий корпус. Игнатий там скрылся и очень долго не выходил. Как только Валентина приняла смелое решение пойти в мужской туалет и поискать его там, он, наконец, выполз. Было видно, что он еле держится на ногах. «Черт, а до врача тащиться, наверное, километр», - подумала Валентина. Действительно им предстояло перейти по длинному извилистому коридору в другой корпус, а там снова садиться в лифт. Эти жуткие советские лифты ездили медленно и чертовски долго не закрывали двери, после того как в них погрузишься. Тем не менее она дотащила Присядкина до нужного места практически на себе. Точно так же выносили, наверное, бойцов с полей сражений фронтовые сестры милосердия. У дверей кабинета Присядкин рухнул в кресло. Увидев его, сидевшие у дверей две старухи хором, не сговариваясь, сказали: - А мы без очереди не пропустим!..
- А кто вас будет спрашивать?! – грубо ответила Валентина и ворвалась внутрь кабинета. Внутри оказался художник Борис Ефимов, только что по всем программам телевидения отпраздновавший свое 104-летие. Дальнейшие события развивались стремительно. В кабинете Игнатий потерял сознание. Ему устроили промывание желудка, всяких лекарств вкололи, наверное, литр, спустили на специальном лифте вниз и повезли на «скорой» в ЦКБ. Положили в инфекционное отделение. Валентину поразило, что в инфекционных боксах лежат по двое. Соседом Присядкина оказался отвратительный беспрерывно куривший мужик.
- А вы уверены, что у них одинаковые инфекции? – спросила Валентина у врачей. – Может, они заразят друг друга? - Заразят, вылечим, - равнодушно ответил ей лечащий врач, видимо, только что закончивший институт и попавший в ЦКБ по блату. На вид ему было лет двадцать, не больше, хотя Валентина, конечно, понимала, что в двадцать лет институтов не кончают, тем более медицинских. Валентина бросилась жаловаться к заведующей отделением, но та оказалась, как на грех, в отпуске. Тогда она побежала к главврачу. Тем временем у Присядкина взяли разные анализы и поставили капельницу. Главврача удалось запугать («Советник президента! Его здоровье на контроле у президента! Президент сам будет звонить! Министр здравоохранения уже поставлен в известность!»). Было принято решение перевести его в люкс. Дело осложнялось тем, что люксы все находятся в инфекционном отделении №4, а Присядкин под свежей капельницей лежал в инфекционном отделении №3. А это совсем другое здание. «Господи, и здесь у них гигантомания!» - отметила Валентина. Дождались, пока капельница кончилась, заставили встать, одеться и своим ходом повели в другой корпус. Лифт не работал, на первый этаж шли пешком. «Ну и бардак! А еще ЦКБ называется. Когда Машка лежала тут с почками, порядку было больше». Наконец, добрались до цели. Люкс оказался большой пустынной комнатой с весьма непритязательной мебелью. Зато был отдельный выход на улицу, и даже имелся ключ, на который Присядкин, когда поправится, будет самостоятельно закрывать дверь, отправляясь на прогулку по больничному парку. Как только Валентина разместила Присядкина, она отправилась на беседу к новому лечащему врачу. Это оказалась сама заведующая четвертым отделением. Видимо, после криков в кабинете гравврача его действительно решили лечить по высшему уровню. Валентине она понравилась. Внушительная еврейская женщина. Чувствовалось, что знаток своего дела. Взяток не вымогала, всю серьезность положения оценила, у больного появлялась каждые полчаса. Наконец, пришли результаты анализов.
- Знаете, - сказала Валентине заведующая, - похоже, что он не наш клиент. Инфекции нет, но налицо тяжелое пищевое или химическое отравление. С этими делами его переведут в другое отделение. Конечно, торопиться не будем, до завтра полежит у нас. Интенсивно займемся деинтоксикацией. Тем более к утру придут более детальные анализы. Скажите, а чем он питался на завтрак?
- Он выпил чаю и съел бутерброд с красной икрой, и уже через полчаса… даже раньше… стал жаловаться на тошноту. Понос начался практически сразу. Состояние резко ухудшалось…
- Икра-то хоть свежая была? Где купили – в магазине или на рынке?