- Впрочем, в этом и слабость его. Так, когда с ним разговариваешь, вроде приличные взгляды. Но стоит Александрову вмешаться, как Загладин будет писать «то, что нужно», не успев даже подумать - рука будет нестись впереди мысли.
- Это тоже правда!
- А для Отдела, - продолжал я, - уход Загладина - потеря невосполнимая. Никто его заменить не сможет: ни по репутации у братских партий, ни по связям, ни по умению работать «с друзьями», ни по многоязычию и влиянию на собеседников, по умению нужным образом сходиться с кем нужно.
- А Жилин?
И тут я выложил про Жилина все, оговорившись, что долго молчал, потому что боялся быть неправильно понятым. И о том, что он года два уже ничего практически не делает, сам пером не водит (и возвел это в теорию), а разглагольствует перед консультантами, которые сдают полуфабрикат или даже просто сырье замам. Загладин так его любит, что ночами готов сам за него работать, лишь бы не подвести. Авторитет он среди консультантов растерял окончательно - и своими пьянками, а главное - своим циничным бездельем. Мы были друзьями. Но отношения именно на этой почве безвозвратно испортились. И я даже подумываю о том, чтобы отказаться от консультантской группы, потому что общаться с Жилиным я просто не могу физически. Он мне отвратителен.
Б.Н. слушал молча. Временами поддакивал или делал вопросительную мимику.
«Объяснение» не закончилось, так как позвонил Александров и Б.Н. помчался, как я понял, рассказывать ему о книжке Дэвидсона про Брежнева.
Читаю второй раз «Бесов» Достоевского. Тридцать лет спустя. Первый раз читал, когда учился еще в школе. И был ошеломлен тогда. А теперь упиваюсь не сюжетом, а языком. Какой язык! Боже ты мой! Каждую фразу хочется по десятку раз перечитывать и запомнить. И думаю - это самое язвительное сочинение Достоевского. Каждый оборот речи идет на нескончаемом издевательстве и иронии.
5 декабря 74 г.
С 29 ноября по 3 декабря был в Лондоне. Произошло то, о чем думал, что воображал в течение десятилетий, с тех пор, как еще в детстве увидел в старой дореволюционной «Ниве» портрет Байрона и никак не мог понять, почему его имя пишется через «y» (Byron): тогда уже, на уровне рощинско-аристократической гувернантки я «знал» французский язык, об английском до университета понятия не имел.
Поездка в КП Великобритании для «согласования» позиций по Будапештской встрече. Визу дали только поздно вечером 28-го, а утром мы вылетели из Шереметьево.
Далее я «телеграфно» буду обозначать цепь событий, потому что описывать каждое с комментариями - на неделю работы.
«Первый класс», который Джавад выбил из Управления делами ЦК в расчете на красный ковер у трапа в Хитроу. Но не было не только ковра, не было и встречающих. Нас не ждали (из-за виз), на всякий случай послали в аэропорт Мишу Соболева (занимается в посольстве межпартийными связями) - очень милый человек.
В машине в Лондон - первое знакомство с неповторимой «конструкцией» улиц - блоки домов на целую улицу, разделенные на отсеки - индивидуальные двух-трех этажные квартиры. И ни пары одинаковых «рядов». Поразительное разнообразие в однообразии.
Гостиница на Queen'nay terrace упирается в Гайд-парк, в десяти минутах ходьбы от посольства, которое расположено на «частной» улочке.
Попросили заплатить за гостиницу «вперед». 60 фунтов на двоих за 4 дня. А у нас деньги на три дня (поскромничал я, посылая записку в ЦК). Пришлось занимать у посольства.
В посольстве: знакомство и беседа с зам. посла Семеновым В.М. (посол утром этого дня отбыл по вызову в Москву). Симпатичный, умный и (что редко бывает) скромный мидовец. Ввел в обстановку, позвонил Уоддису. Его реакция: «Зачем такая спешка?» Но пригласил в 3 часа к себе в ЦК.
Первая поездка по городу. Первые впечатления: Лондон - целая держава. Во всем его облике: памятники, дворцы, парки, архитектура (за которой мифология британской вездесущности и имперского могущества) - сама история веков, столь хорошо мне знакомая. Даже левостороннее движение, когда все время путаешься, куда смотреть, переходя улицу. Красные двухэтажные автобусы, уникальные по форме черные такси.
В 15.00 в ЦК. Захолустный, обычный, этажей в шесть дом на границе Сохо. В подъезде - неряшливый парень, задравший ноги на какую-то стойку. Отнесся к нам вполне равнодушно. Старая деятельница, бросившаяся к Джаваду, провела в пустую комнату Уоддиса: потертая мебелишка, холодно, папки вокруг, книги, стопки газет. Уоддис вошел, как будто мы живем на противоположной стороне улице. Усадил напротив, вынул лист бумаги и без всяких предисловий уставился на меня с выражением: «Я вас слушаю».
Я стал рассыпать наши «соображения», только чуть-чуть приоткрывая сценарий, разработанный вместе с поляками и венграми. Иногда он ехидно улыбался, что-то помечал. Спустя час он попросил меня остановиться и высказал «со всем согласие». Сказал, что сам не поедет. Врачи разрешают только две самолетные поездки в год, а он уже выполнил норму. Это меня огорчило, ибо он знаком с кухней и знает, где безнадежно сопротивляться нашей инициативе и попусту нервы нам тратить не будет, а новый будет руководствоваться «чистыми принципами» и качать права.
К нашим предложениям по связям лейбористы-КПСС отнесся очень сдержанно. Напомнил, что сказал мне еще в Москве («хотя по вашим глазам я и увидел, что вы не очень поверили: мы не можем систематически общаться не потому, что у нас какие-то политические соображения, а потому, что у нас нет ни людей, ни времени»). Добавил: мы маленькая партия, но у нас обязанности большой партии, такой, как ИКП или ФКП. К тому же наш Исполком считает главной задачей моего международного Отдела развивать интернационалистические кампании внутри страны (Чили, Вьетнам, Португалия, Греция, Куба). А я хоть и являюсь зав. международным Отделом, но заведую только самим собой.
Как бы извиняясь за убогость обстановки, пошутил: вот в таком помещении находится штаб по свержению британского империализма.
Через пять минут после того, как мы начали разговор, в комнату, как бы невзначай, зашел Джон Голлан. Деланное удивление, еще более деланная радость. Поздоровался, отпустил какую-то шутку и, не пробыв и минуты, выскочил. Заранее продуманная сцена - для демонстрации: мол, у нас есть дела поважнее, чем плясать под вашу сурдинку на европейских сборищах. То же самое, спустя еще пять минут проделал Фалбер (зам. генсека партии), который возглавлял делегацию в Варшаве.
Уоддис проводил до дверей, где продолжал, задрав ноги сидеть тот же парень. Не дал за 4 часа ни чаю, ни пригласил «осмотреть помещение» (общепринятый ритуал) и, хоть знал, что мы будем в Лондоне еще почти три дня, не позвал встретиться еще раз.
Под конец я сообщил ему, что Хейворд (генеральный секретарь лейбористской партии) знает, что мы здесь. Я умолчал, естественно, что у нас поручение непременно с ним встретиться. Уоддис опять хорошо отозвался о самом Хейворде, сказал, что у них сейчас, как никогда, хорошие отношения с лейбористами. Напомнил, что Хейворд сейчас, наверно, сверх занят лейбористской конференцией и выразил «некоторое сомнение», сможет ли он нас повидать. (Знать бы ему, что с энтузиазмом отнесся к нашему возможному приезду и каждый день звонил в посольство, спрашивая, когда мы сможем с ним повидаться, хвалился, что именно он выбил из Каллагана визы для нас и заставил МИД в Лондоне и консула в Москве просидеть лишние 4 часа на работе, чтоб обеспечить оформление виз, что он пригласил нас - беспрецедентно! - на заключительное заседание конференции, а встреча с ним уже была назначена на субботний вечер!)
Покинув ЦК КПВ, я долго не мог отделаться от ощущения, чего-то по- диккенсовски жалкого и безнадежного во всей «их деятельности», какой-то обреченности для них быть коммунистами.
Вернулись в посольство. Кубейкин (атташе по культуре, на самом деле - резидент) рассказал, что происходит на лейбористской конференции, предварительно включив «глушитель»: посольство со всех сторон «простреливается» направленными антеннами прослушивания. Договорились, что он утром «уточнит с Хейвордом». Мы будем в городе, чтоб не терять времени, и будем позванивать в посольство.
Ужин в «австрийском» ресторанчике. Принесли с собой водку, подпоили метрдотеля и музыканта, поговорили и пошли в кино в Сохо.
30-го утром после завтрака в гостинице поехали с Мишей по городу, на Oxford street. Великолепие центра, особняки, клубы. Трафальгарская площадь. Нельсон. Заодно заходили во множество магазинов, чтоб наметить «объекты», когда поедем тратить свои скудные фунты, не терять много времени. Магазины потрясают изобилием, разнообразием и классом продукции. Вместе с тем, говорят, что Лондон до сих пор остается «самой дешевой» столицей Европы. Французы, бельгийцы, голландцы, даже шведы и норвежцы ездят сюда на week-end, чтобы сделать выгодные покупки. Правда, скромно поесть в риЬ'е на троих - 6 фунтов, книги от 2,5 до 5 и более фунтов. Жена пресс-аташе говорила, что они с семьей тратят на еду 100 фунтов, а получает он в месяц 300. Квартира обходится в 60-70 фунтов.
Из всего этого следует (учитывая бесплатную медицину, в том числе лекарства по рецепту, даже очки и зубы; бесплатные учебники и школьные завтраки, бесплатные музеи и прочие общественные места), что жизненный уровень значительно выше нашего. А главное, нет этой унизительной заботы, где достать подходящую вещь, как выкрутиться, чтобы иметь красивую одежду и т.п. Покупки вещей - это удовольствие, развлечение, отдых, а не раздражающая толкотня, заканчивающаяся, как правило, разочарованием.
Около 11-ти Миша позвонил в посольство. Оказывается, Кубейкин уже нас ждет у входа на лейбористскую конференцию. Через 10 минут мы подъехали к бывшей церкви, а теперь конференц-залу, рядом с Вестминстерским аббатством и Парламентом.
У входа - полицейские, напротив на тротуаре - несколько десятков молодых людей с транспарантами: они ждали приезда Шмидта, германского канцлера. Среди плакатов были очень грубые. (Газеты были полны ожиданием скандала: Шмидт едет уговаривать англичан оставаться в «Общем рынке».) Мы прошли мимо входа, я попросил позвать Кубейкина. Тот прибежал. Я изложил ему свои сомнения. Дело в том, что накануне он нам всучивал два пригласительных билета, добытые им «из-под полы». Я же хотел получать билеты от Хейворда. Иначе можно было нарваться на большой скандал: московские коммунисты из самого ЦК КПСС на лейбористской конференции! Неслыханно!
Кубейкин сбегал, разыскал секретаршу Хейворда, та - его самого (он сидел в середине стола президиума), и он сказал: «В чем дело!» И велел ей тут же передать нам билеты.
У входа нас внимательно оглядели (не несем ли мы бомбы). Незадолго перед тем в Бирмингаме, видимо, ирландцы взорвали бомбу - убили 17 человек и 100 ранили, а кроме того, взорвалось несколько почтовых ящиков в самом Лондоне. Позже мы увидели, как полиция шарит в сумочках и портфелях при входе в Национальную галерею и Британский музей.
Внизу, в вестибюле стоял Вильсон (премьер-министр), тоже ждал приезда Шмидта. На лестнице столкнулись с Шортом (зам. лидера партии, председатель парламентской фракции, был в Москве в 1973 году в составе лейбористской делегации). Он вытаращил на нас глаза и в то же мгновение сделал вид, что не увидел нас. Это чисто по-английски. Он сразу, видно, сообразил, что это «штучки» Хейворда. Поздороваться, значило бы «реагировать» тут же или потом.
Круглый зал, амфитеатром со всех сторон. Шло обсуждение резолюций (мы застали 42-ую, а всего - 62). Обстановка ни на что у нас не похожая. «За» и «против» того или иного проекта: шумная, активная реакция зала, если председательствующий (Каллаган) пытается навязать голосование поднятием рук (левые знают, что они останутся в меньшинстве и бегут к столу президиума с требованием голосовать «по мандатам»). В трех случаях им удалось принудить Каллагана.
Искренний и огромный энтузиазм солидарности при обсуждении резолюции по
Чили.
Бурные приветствия, когда неожиданно (для нас) в зале появилась Голда Меир. Потом я обратил на это внимание в разговоре с Хейвордом. Он сразу нашелся: дело не в том, что лейбористы так уж любят Израиль, а его политику тем более. Им просто нравится эта старуха, которая с таким упорством гнет свою линию. Англичанам такое импонирует.
Когда мы вошли, Шмидт уже уселся в президиуме между Хейвордом и Вильсоном. Его встретили очень тепло. Потом он говорил - единственный из иностранных гостей. И, пожалуй, впервые в жизни не по книге, а наяву я наблюдал ораторское искусство - политическое. Прежде всего, он говорил на чистом «оксворде», с английскими приемами. То остро шутил, то вдруг становился серьезным, то незаметно предлагал в афористической форме неотразимый аргумент, то иронизировал над обычным пониманием того, что такое политика и как ее надо делать. И т.д. Он говорил минут 40. Аудитория была все время в напряжении и «точно» реагировала на все его «ходы». Проводила она его овацией, хотя он действительно призывал «братскую партию» и «братское правительство» к солидарности в рамках «Общего рынка» в эти трудные для Европы и всего индустриального мира времена.
Внешне он очень элегантен и хорош собой, свободно и уверенно держится.
Обдумывая потом увиденное и услышанное, я понял: Англия никогда не уйдет из «Общего рынка», а «братский союз» двух крупнейших социал-демократических партий - это огромная политическая сила в Европе, причем сила демократическая. И если мы действительно желаем Европе добра и мира, хотим «социального прогресса» на континенте, мы должны учитывать в своей политике (и увы, идеологической борьбе) и то, и другое.
Вечером мы уже были в посольстве, ожидая Хейворда. Кубейкин его привез. Он сходу заговорил о закончившейся конференции, о том, что еще удалось нажать на правых, на правительство. Вновь, как и в Москве, повторил свое кредо: смысл своего пребывания на посту генсека он видит в том, чтобы Британия, наконец, получила «настоящее социалистическое правительство». А для этого надо поломать традицию, когда лейбористское правительство и парламентская фракция позволяют себе не считаться с решениями лейбористской конференции и не признают контроля со стороны Исполкома. Он уже много сделал, чтоб поднять роль и авторитет ИК, воспользовавшись левым приливом, который на этот раз небывало длительный в ЬР. На этой почве у него нарастает конфликт с Вильсоном, с которым они друзья молодости. (Вильсон на первом заседании, как только Хейворд начал свою речь, встал и вышел из зала. Вернулся - как только тот кончил).
В этой же связи он сделал ставку на развитие связей с КПСС. Думаю, что никаких идейных симпатий он к нам не имеет. Но относится и без предубеждения, с позиций «здравого смысла». Советский Союз не только реальный и длительный фактор в мировой политике, но и супердержава, да еще явный гарант мира. Никакой угрозы с нашей стороны для Англии, как и вообще угрозы коммунизма в своей стране он не видит. А хорошие отношения с такой страной, т. е. если она его, Хейворда, признает за величину, могут дать большие дивиденды с точки зрения популярности и внутриполитических перспектив. К тому же по натуре он плебей, искренне ненавидит британский аристократический стиль и капитализм. И хотя он прекрасно знает цену нашему «плебейству», мы ему, как народ, в душе, видимо, симпатичны. С нами можно быть «откровенным», можно держать себя попросту. Может быть, впрочем, он сознательно играет на этой карте, как бы ловит нас на слове: раз, мол, вы объявляете себя большими и главными демократами, так давайте и держаться друг с другом соответственно, поскольку я тоже демократ.
Много говорили об ответной делегации КПСС к ним. Он хочет ее иметь на «высоком уровне», думаю, он «мечтает» о Суслове во главе. Но пригласили они ее по линии института Иноземцева, т.е. таким же образом, как и сами были приглашены в 1973 году, настояв именно на этом: правые в лейбористской партии не хотят пока прямых и открытых связей с КПСС, хотя фактически и они сами были на очень высоком уровне, и обещают самый высокий уровень приема у них - открыто и публично. Тут есть и элемент спеси, престижа, а главное, есть, действительно, нежелание у многих уж очень-то с нами родниться
Хейворд утверждает, что «масса» примет делегацию на ура. И вообще, мол, не судите о нашем отношении к вам по прессе. В народе антисоветизма уже нет.
Но «проиграть в этом деле» (его слова) я не могу, ибо тогда все у меня пропало. Этим воспользуются, чтоб меня смять: мол, пыжился, а советские с тобой всерьез и знаться не хотят.
Говорил, что ему приходится действовать с оглядкой. В ИК у него большинство в 1-2 голоса, стоит кому-нибудь из этих одного-двух заболеть или отлучиться - и любой вопрос могут повернуть против него. Правда, он готовит молодых, расставляет их на нужных местах, помогает «стать заметными» (прямо таки ленинская кадровая политика). Однако, до ключевых постов им далеко, нужно время.
Так беседовали мы более трех часов, перемежая «дело» отступлениями. Я ему, как бы невзначай, кинул несколько крупных комплиментов. Например, когда он стал доказывать, какой он социалист, я его прервал и сказал примерно такое: нам не надо это доказывать. Мы еще в Москве убедились, что вы действуете таким образом не ради тактики или выгодной конъюнктуры, а по убеждению. Мы верим в вашу верность своим идеям, рабочему делу. И т.п. Он весь даже вспыхнул, хотя, казалось бы, что ему моя похвала. Впрочем, я говорил «голосом Москвы».