Вот так-то. Думаю, что это опять ошибка Загладина. даже если инициатива поездки в Париж исходит от Аксена. Такое нужно было предвидеть.
С помощью Дезьки обратил внимание на Юрия Кузнецова (в № 3 «Нового мира» есть несколько его стихов). Считается, что он открывает новую страницу в истории русской поэзии.
18 июня 76 г.
10-11-го в Берлине была Редкомиссия по подготовке конференции компартий. 350 выступлений за два дня. «Документ», можно сказать, согласовали. Мы считаем его подходящим, поскольку он не расходится с «программой дальнейшей борьбы» XXV съезда и фактически означает одобрение нашей внешней политики. В обмен мы пожертвовали всеми анализами обстановки и оценками, которые хотя бы напоминали идеологию. Это тоже хорошо.
Контрапунктом и этого заседания, и всей 20-ти месячной подготовки конференции можно считать столкновение по «пролетарскому интернационализму».
Длительное время югославы не хотели упоминать этот термин в документе. Катушев, который был послан в Белград накануне этой берлинской встречи, уговорил Тито и Доланца. Те согласились, но настояли, чтоб раскрытие этого понятия включало все на свете: независимость, автономию, право выбора пути к социализму, невмешательство, солидарность с неприсоединившимися и т.д.
Однако, когда это было предложено в Берлине, заартачились итальянцы (раньше они помалкивали на этот счет, уверенные, что этот термин не проскочит через югославов). Пришлось вернуться к прежнему варианту - «об интернационалистической солидарности в духе идей Маркса-Энгельса-Ленина». И вот, когда все согласились, Канапа сделал «заявление»: «Итак, я констатирую, что при поддержке КПСС, ВСРП, БКП, КПЧ, СЕПГ и др. партий понятие «пролетарский интернационализм» изъято из употребления в комдвижении. Это - новая ситуация, о которой я должен доложить своему руководству».
Б.Н. пришел в себя первый. (Он сам рассказывал замам, как все произошло). Я, говорит, видел, что все ждут нашей реакции: пойдем мы дальше на попятный, чтобы спасти конференцию, или дадим бой. «И я выступил». Видно было, что он крайне доволен и горд своим выступлением. Да и очевидцы говорят, что это был яркий экспромт. Начал он так: «Товарищ Канапа сам не верит в то, что он говорит. И знает, что он говорит неправду». И разъяснил Канапе, что такое был, есть и будет интернационализм КПСС.
Лагутин так оценил: «Б.Н. врезал Канапе между глаз».
И пошло: вслед за Б.Н. выступило 18 делегаций. Все было: называли его заявление провокацией, требовали извиниться, разъясняли, что «идеи Маркса-Энгельса-Ленина включают интернационализм», напомнили, что когда, например, Марше едет к японцам или югославам и в итоговом коммюнике, он не употребляет термин «пролетарский интернационализм», потому что этого не хотят «собеседники». Канапа считает это нормальным. Говорили и о том. Что он почему-то забыл упомянуть партию, которая ультимативно воспротивилась допустить этот термин в документ конференции - итальянскую, а назвал как раз те, которые 20 месяцев настаивали на этом, а теперь пошли навстречу ИКП, учитывая ее предвыборные нужды. И т.д.
Канапа сидел бледный, но не отказался от своих слов.
Думаю, что он «забежал вперед» и просчитался. Он фактически вызвал референдум, поставив участников перед выбором - за «еврокоммунизм» или за КПСС. Подавляющее большинство выбрало пока КПСС, т.е. традиционный интернационализм. Промолчали СКЮ, ИКП, румыны, шведы, некоторым просто не досталось слова: ирландцам, например, которые, конечно, были бы с большинством.
Между тем, в жизни, в реальной действительности «еврокоммунизм», возглавляемый итальянцами, продолжает бурно набирать силу. Берлингуэр почти каждый день либо выступает на митингах, либо дает интервью. И если некоторое время назад он говорил, что ИКП не будет требовать выхода страны из НАТО, чтобы не нарушить международный баланс и не подорвать разрядку, то теперь он открыто заявляет, что НАТО нужно, чтобы оградить «итальянский путь к социализму» от пражской судьбы 1968 года. Он, в несвойственной ему ранее бесцеремонной манере, напоминает о том, что Брежнев, встретившись с ним после его речи на XXV съезде КПСС, ни словом не обмолвился ни об этой его речи, ни вообще о позиции ИКП в отношении «советского социализма». Все чаще и грубее (уже почти а 1а Марше) он осуждает нашу «демократию» и наши порядки.
Вчера принято постановление секретариата ЦК по нашей аналитической записке о положении в МКД. Очень хорошо, что принята предложенная нашим Отделом методика: не паниковать, не наклеивать ярлыков, не полоскать публично, всю работу с КП подчинить налаживанию доверия и товарищеских отношений. До конференции КП Европы вообще запрещено выступать со статьями, в которых хотя бы даже анонимно критикуются компартии.
Это уже шаг к признанию новых реальностей в МКД.
А на ПБ, которое состоялось во вторник и на котором обсуждался отчет Пономарева о Берлине (в том числе и о вылазке Канапы), имел место такой эпизод. Громыко, в разрез с тем, что говорили другие, вдруг заявил: «А нужна ли нам в таких условиях вообще эта конференция? Не спустить ли ее потихоньку под откос? Ведь неизвестно, что еще там будут говорить Марше и Берлингуэр! И зачем нам документ, который явно будет хуже, чем Карловарский?!» (Имеется в виду документ, принятый на конференции компартий Европы в Карловых Варах в 1966 году).
«Отпора» ему, естественно, никто не дал. Брежнев промолчал и вообще ничего не говорил на ПБ по этому вопросу. Правда, на другой день утром, когда Б.Н. мне это рассказал, он добавил: «Все удивлены и не согласны. Мне вот сейчас звонили члены ПБ (?), помощники Брежнева (?) и все в один голос возмущаются заявлением Громыко».
Не знаю, не знаю. Громыко ведь после Гречко самый близкий к Генеральному человек. Между ними полная доверительность. Неужели он вылез, не предупредив. А если и так, он наверняка продолжит свою «речь» в другой обстановке, тем более, что почувствовал себя в изоляции.
9 июля 76 г.
За эти 20 дней, когда не было никакой возможности что-либо написать, произошли важные вещи: Берлинская конференция компартий Европы (29-30 июня), моя поездка во Францию, утверждение меня членом редколлегии «Коммуниста» и мое первое там выступление. Меня попросили кое-что сказать о Берлине и о Париже, просто так, чтоб коллеги услышали голос.
Думаю, что Б.Н. специально воспользовался случаем и отправил меня во Францию, чтоб не затрудняться с приобщением меня, наряду с Загладиным и Жилиным, в команду сопровождающих в Берлин.
Берлин, конечно, веха: мы признали публично право не соглашаться с нами и с комдвижением не только «по отдельным вопросам», но и по вопросам идеологии. Самый умный классовый враг (в лице обозревателя Рестона) оценил эту нашу мудрость: важнее сохранить комдвижение, чем держаться за не очень понятные сейчас догматы веры.
Ребята из Отдела (а их - десятки, переводчики, референты, консультанты) рассказывают о встречах Брежнева с лидерами братских партий. 12 встреч. Похлопал по плечу Миса - коммюнике. Пожал руку Макленнану - коммюнике. А с Кадаром - самая приятная, по словам Брежнева, была встреча. Тот подошел и говорит: «Леонид, у меня нет никаких вопросов, но в «Правде» - одно коммюнике за другим. Мне тоже нужно коммюнике». Обнялись - и коммюнике появилось.
Цирк.
Б.Н. мне рассказывает, как Леонид Ильич однажды заявил ему: «Борис, с твоими встречаться не буду, нет сил». И в самом деле, продолжал Б.Н., он совсем был «не того». И слышит плохо. Ситуация совершенно нелепая, а между тем - «исторический успех».
Впрочем, может, так оно и правильно. Может, не наше это дело - заниматься «координацией» коммунистических и прочих сил в мировом масштабе? Может, наше дело идти как волнорез - «по возможности» и «по способностям», уповая на непотопляемость России? Главное - чтоб не было ядерной войны. Может, вся эта наша активность в «третьем мире» - только инерция и плата по прежним, идеологическим обязательствам?
Может, сама наша политическая усталость и старческая недееспособность руководства - «перст Божий»? Может быть, они удачно совпали с объективной потребностью России оставить всех в покое и немножко поплыть, куда плывется и как можется, - только чтоб не тревожили?»
Наверное, написал я это под впечатлением только что прочитанной книги, которую купил в Париже: Tibor Szamuely «La tradition russe». Читал ее с волнением и потому еще, что знавал автора: он учился после войны на моей кафедре в МГУ. Племянник знаменитого Тибора Самуэли (есть фото, где он в 1919 году рядом с Лениным на Красной площади) - одного из вождей Венгерской Советской республики. Тибор-младший родился в 1925 году в Москве. В 1951 во время «космополитии» его посадили. В 55-м выпустили и он уехал в Венгрию, а после «событий» эмигрировал в Лондон, где вскоре стал профессором университета. Умер в 1973. Книга, вышедшая уже после его смерти, написана с поразительной для человека такой судьбы любовью и проникновенностью к России. Это - трагическая повесть. И русская история в ней предстает как нескончаемая драма великого народа, который на протяжении тысячи лет отстаивал свое право на жизнь и на величие. Главная идея книги в том, что русские не смогли бы сохранить себя как нацию, не смогли бы преодолеть всех колоссальных препятствий, каких не знал ни один другой народ такого масштаба, если бы они не пожертвовали почти всем в пользу Государства... - в том числе почти всеми ценностями и правами (политическими, социальными, индивидуальными и проч.), которые составляют естественную основу западноевропейских обществ.
Франция. Делегация «по обмену опытом идеологической работы». В. Афанасьев - главный редактор «Правды», Т. Жданова - секретарь ленинградского горсовета, М. Ненашев - зам. зав Отдела пропаганды ЦК, Е. Чехарин - ректор ВПШ, Д. Моисеенко - наш референт по Франции.
Неожиданность визита - как признак «потепления» ФКП-КПСС, что отметили «Monde» и «Figaro». 23-го прием у Канапы в ЦК ФКП. Поношение СПФ. «Я тебя, Anatole, люблю, но я ничего не скажу тебе» (о решении Пленума ФКП насчет участия в берлинской конференции).
Встречи с другими деятелями ФКП, разговоры, острые споры, приемы, дискуссии. Осмотр и прогулки по городу, посещение музеев, магазинов.
На работе гонка с итогами Берлина. Загладин и Жилин вернулись на двое суток позже делегации. И Б.Н. почему-то поволок меня к Суслову - составлять решение ПБ по Берлину (которое 3-го июля было опубликовано в «Правде»). Суслов вроде удивился. Потом там появился Брежнев. Когда он пришел к Суслову, я был в приемной. Кажется, он меня принял за сусловского секретаря. Спросил только, один ли Суслов. Б.Н. и Катушев в этот момент вышли из соседней комнаты. Он, держась за ручку двери в кабинет Суслова, успел им сообщить, что он утром побрился, отдохнул, секретарям обкомов позвонил и весь остальной день в Кремле на работе. По поводу идеи проекта постановления ПБ по Берлину, с чем к нему полез Б.Н., сказал только: «Не торопимся ли мы». Но Б.Н.: «Надо дать основу для аналогичный решений преданных нам партий». Такого же мнения, очевидно, держался и Суслов. Поэтому решение вышло на другой же день. Впрочем, настороженность Брежнева возникла еще из-за того, как мне показалось, что он не понял, что проект будет разослан всем (т.е. в том числе Громыко и Андропову, без мнения которых он, видимо, не выпускает ничего по международным делам).
19 июля 76 г.
Прошлая неделя ушла на сочинение статьи Пономареву для «Коммуниста». Трудно шло: сказать так, чтоб было «по-нашему» и в то же время не перейти за рамки «коллективных договоренностей» в Берлине, не упустить уж слишком КПСС'овской интерпретации конференции. Б.Н. явно этого не хочет. Может быть, мудрый старик таким осторожным способом хочет дать понять братским партиям, что КПСС «сделала выводы» и принимает «новый этап» в МКД, как неизбежность и даже спокойно.
Между прочим, по первому варианту статьи попросил убавить количество цитат из «нашего главного» и поставил в осторожные скобки абзац с восхвалением его вклада в работу конференции, объяснив мне устно, что он имеет ввиду. Готовится к «эре после Брежнева»??
Мое пребывание в редколлегии «Коммуниста» уже доставляет много дополнительных забот. Каждую неделю заседание редколлегии. И шлют все тексты. Все вроде нужно хотя бы смотреть.
Балмашнов сообщил мне, что к нему приходил Искандеров и просил передать Б.Н.'у, что Трапезников поручил кому-то (тайно) в Институте истории подготовить «внутреннюю рецензию» на I том «Международного рабочего движения». Балмашнов комментировал это так: затевают повторение истории с V томом «Истории КПСС», когда Б.Н. получил щелчок (считали, что «звонок»). Я не очень в это верю. Скорее Искандеров интригует: хочется уж больно ему стать директором Института Африки, вот и демонстрирует верность. Потому что дело-то уж явно проигрышное. В идеологической ситуации, когда на конференции компартий говорят вещи, от которых всего два года назад мог инфаркт случиться у ортодоксов, - в этой ситуации вылавливать идеологически неблагополучные фразы и инкриминировать их секретарю ЦК. Нет Трапезников не такой уж дурак, хотя и фанатик.
И потом: уже появились похвальные рецензии в ПМС, в «Правде», в МЭИМО. В № 10 «Коммуниста» великолепно схвачена суть. В августе будет в «Вопросах истории». Если бы Трапезников что-то замышлял, он мог бы как-то предотвратить этот процесс. Кроме того, он знает, что есть «внутренняя рецензия» на рукопись тома из ИМЭЛ'а. На кого же он обопрется, не говоря уже о том, что его зав. сектором Хромов - член главной редакции дал отличный отзыв на рукопись, и главные клевреты тоже «замазаны» участием в главной редакции и обсуждениях.
Липа, должно быть.
В четверг собирались с друзьями. Был Бовин, Карякин. Попытки выяснять смысл «должности» в жизни каждого из нас. Бовин негодовал: мол, дали бы мне свободу, я чувствую в себе силы говорить с народом так, как он того заслуживает, объяснять ему, что происходит в мире на самом деле. Я лениво возражал: кто, мол, тебе мешает, если, конечно, ты не думаешь в душе так же, как Киссинджер или Каррильо. Моя идея о себе - «й"опйг»=граница. Которая уже дошла до западного побережья. Все освоено, индейцы превращены в объект для туристов. И сил больше что-нибудь сделать нет. Удовлетворяешься хорошо сделанным в рамках служебного микромира, отмахиваясь от мысли, нужно ли это кому-нибудь за его пределами. Бовин расшифровал это так: сидит в говне и заставляет себя думать, что вылезти не сможет.
А вчера на даче с нетерпением ждал выступления Бовина по XV в «Международной панораме». Был приличен. По крайней мере трижды отступил от канонических оценок: по Испании, по Картеру и вообще президентским делам в США, по Ливану.
31 августа 76 г.
Полтора месяца пропустил. Поэтому - пунктирно, что произошло за это время.
С 12-27 августа был вновь на Рижском взморье, в сверх комфортабельном «Янтаре». А до этого 3 августа была беседа с Эндрю Ротштейном, который отказался встречаться с Б.Н.'ом, считая, что тот трусит поступать с английской компартией так, как следовало бы, чтоб вернуть ее на путь марксизма-ленинизма. Естественно, Брежнев и его друг Суслов не захотели тратить на него время. Я позвал на беседу Ненашева - зам. Отдела пропаганды, с которым мы были во Франции. Старик Ротштейн - живая история Коминтерна и проч. Мальчиком сидел на коленях у Ленина, когда тот играл с его отцом[4] в шахматы. Говорит, что «наша беда» («вина» вашего руководства), что вы (КПСС) зазнались. Припомнил, что Сталин отказался послать дивизию в Лондон в 1945 году на парад союзников. И тогда английский рабочий класс понял, что его в счет не берут. А он - будучи англичанином - таких вещей не забывает. (Кстати, Ротштейн вполне свободно говорит по-русски, хотя и немного слишком правильно). Главная его тема - ничтожество нашей пропаганды. Вы «не доходите» до западного человека. Ваши журналисты и пропагандисты занимаются литературщиной, а нужны факты, нужна умелая подача действительности.
Ненашев его заверил, что мы-де это понимаем, вот, мол, состоялось решение ЦК об Агентстве печати «Новости», где предусмотрен штат специальных обозревателей, которые знают западную аудиторию.
Между тем, спустя несколько дней я узнал следующее. Уже после выход этого решения, которое «укрепляло и расширяло» АПН, Брежнев позвонил Кириленко (из Крыма) и, очевидно, даже не подозревая об этом решении, стал ему говорить, что, мол, эта организация только деньги жрет народные и вообще «раздули», а продукция их валяется по коридорам посольств.
Вслед за этим сразу же появилась записка за подписью двух членов Политбюро: Кириленко и Андропова в этом духе. И тут же было принято другое решение ЦК, которое сокращало АПН на % и вообще низвело ее до уровня, которого, впрочем, она заслуживает. Ее вообще бы закрыть. Сама идея изначально была выморочная. Толкунов сейчас рассовывает своих работников по разным местам их сотни и, трудно поверить, - тысячи.
Принимал я перед отъездом в отпуск несколько делегаций от компартий. Итальянская - 15 секретарей райкомов. Говорил им о величии их партии, о значении того, что она делает для всех нас. О том, как важно, «несмотря на расхождения», что мы и они (Брежнев- Берлингуэр) демонстрируем перед всем миром нашу дружбу, разочаровывая и сбивая с толку противников.
18 сентября 76 г.