Сегодня утром Б.Н. собрал меня, Шапошникова, Жилина, Брутенца и заявил, что срочно надо сочинить статью о советской демократии. Есть-де сведения, что Марше превращается в глазах наших диссидентов в мессию, которая принесет и им, и «советскому народу» свободу и демократию, в защитника всех у нас гонимых. Конечно, не надо прямо называть Марше, но надо «дать ему понять», а всех, кто на него рассчитывает предупредить, что «так было - так будет», что «мы будем защищать свой режим всеми возможными средствами». Именно - предупредить, чтоб «потом не пришлось сажать, что нежелательно». Это, говорит, все - результат того, что «слушают всякие голоса». Татары крымские апеллируют к Марше. Вы знаете, как было с Плющем: Марше и «Юманите» выступали за него яростнее, чем «Свободная Европа», а потом в Париже была пресс-конференция Плюща и «Юманите» ее целиком перепечатала.
Евтушенко, вроде собирается возглавить поход студентов к XXV съезду с призывом «дать свободы» (думаю, что это вздор).
Так вот: надо объяснить, какая у нас демократия и подтекстом предупредить Марше, что у него ничего не выйдет! Пошли сочинять.
5-8 февраля прошел XXII съезд ФКП. Б.Н. много вложил сил, чтобы составить речь Кириленко (глава нашей делегации) - эзоповским стилем дать понять, что мы выражаем большое «фэ» по поводу новой линии ФКП. Однако, французские коммунисты сделали вид, что «фэ» они не заметили и бурными аплодисментами приветствовали делегацию КПСС, в том числе и речь Кириленко.
По существу же съезд стал поворотным пунктом в МКД. В официальном документе съезда самой ортодоксальной и самой авторитетной в капиталистическом мире компартии легализовано право на развитие марксизма-ленинизма без КПСС, вопреки КПСС, а кое в чем и против КПСС. Причем, обставлено все это «горячим» признанием заслуг КПСС, роли СССР, Октябрьской революции, в том числе советской диктатуры пролетариата, клятвами верности интернационализму, солидарности с СССР, со странами победившего социализма и т.п.
Тем самым «на товарищеской и интернационалистской платформе» узаконено не только право на несогласие с КПСС, но и желательность на критики КПСС, ее политики, ее методов и т.п.
Эти дни вся мировая печать завалена комментариями XXII съезда ФКП и все признают, что даже если это все - тактика, то она не может остаться без последствий, ибо после того, что сказано и сделано - возврата нет. Попытка возвратиться назад теперь будет гибельна для партии.
А мы ведем себя глупо: напечатали в «Правде» доклад Марше «с купюрами как раз самых главных мест, которые и определили «поворот». Теперь товарищ Пономарев удивляется: мне, говорит, звонил один политически зрелый, теоретически грамотный преподаватель марксизма, очень опытный человек и изливался в восторге по поводу доклада Марше. Я громко отпарировал: «А что вы хотите? Дезинформация в таких вещах всегда, а в наше время почти немедленно, оборачивается против нас самих».
- А куда же вы смотрели? Я же вам давал читать укороченный текст для «Правды».
- Нет, не давали. Напротив, вы уже потом спрашивали мое мнение, не стоит ли наложить запрет на продажу «Юманите» с докладом Марше. И я, как помните, категорически возразил. Мы перепечатываем статьи из «Нойес Дейчлянд» с похвалами диктатуры пролетариата, даже пошли на такую дешевку, как перепечатка речи Чаушеску в защиту диктатуры пролетариата.
Сами же сказать ничего не можем. Во-первых. Потому что наше громогласное выступление в защиту диктатуры пролетариата для других (у нас самих уже «общенародное государство») вызывает всеобщее подозрение, в том числе и по линии внешней политики. И уже - никого не направишь на путь истинный. (Кстати, в консультантской группе подсчитали, что из 89 компартий только у 14 это понятие сохранилось в программных документах!). Да и теоретически смешно опровергать французов, которые по существу сохраняют все главные элементы диктатуры пролетариата, как категории социально-политической (по Ленину, в широком смысле слова), но отвергают применимость ее в узком смысле слова (тоже по Ленину), как орудия насилия, не считающиеся ни с какими законами.
Пономарев это понимает. Недаром он сегодня обмолвился: «это, мол, их внутреннее дело, и диктатуру пролетариата в статье не надо трогать».
Между тем, перед отъездом делегации в Париж он несколько дней меня мучил на эту тему - все хотел в памятке для беседы Кириленко с Марше заложить втык по поводу диктатуры пролетариата. Я же все ему делал заготовки на тему о том, что «нас удивила и обеспокоила форма отказа от диктатуры пролетариата, сенсационная и антисоветская, в то время как другие партии это сделали так, что никто в мире не заметил» Он это отверг. В результате Суслов и Кириленко вообще решили, что не надо эту тему поднимать с Марше и акцент сделать на «недопустимости открытой критики КПСС в Отчетном докладе» (по поводу демократии). Однако, и Плиссонье, встречавший делегацию, и потом Канапа, и сам Марше категорически отвергли наш протест.
«Не успевает» старик, мечется, мельчит, не знает, за что хвататься.
Еще пример: в январе в Эльсиноре и Париже прошли две социал-демократические конференции на высшем уровне. Главный вопрос - об отношении к коммунистам (в виду их такой эволюции!). Предложил мне отреагировать заметкой в «Правде». Мы сделали. Вот уже две недели она лежит у него на столе среди вороха других бумаг. А время ушло!
14 февраля 76 г.
Я устал «в принципе» от бесконечных вздорных инициатив Б.Н.'а, которые требуют постоянного «творческого» напряжения, т.е. надо все выдумывать что-то «оригинальное», заниматься фарисейской публицистикой.
Кончился французский съезд, вернулась наша делегация. Но не кончились наши мытарства. Надо, учит Пономарев, подготовить «страничку» для Отчетного доклада - определенно откликнуться на французскую ситуацию, хотя термин «диктатура пролетариата» не поминать. Мол, (вы же шифровки читали) хорошие партии ждут, что XXV съезд даст ответ французам, а наши люди (вы ведь читали подборку писем в ЦК от разных и простых людей, возмущающихся поведением Марше!) тоже хотят ответа.
Я спросил: А как со статьей?
- Статью отложить или поручить доделать консультантам.
Только я вернулся к себе, звонит Андрей Михайлович (Александров-Агентов). Спрашивает: вы имеете какое-то задание в связи с докладом Леонида Ильича? Пришлось признаться. Тогда он раскрыл карты. Оказывается, Андропов предложил вставку: об общих закономерностях, которые обязательны для каждого марксиста-ленинца и под которыми стоит подпись всего МКД на совещаниях 1957, 60 и 69 годов. Мол, Брежнев принял это, Суслов горячо одобрил, а Пономарев «не очень внятно» согласился. Какое мое мнение? (И зачитал текст вставки). Я сказал, что очень уж в лоб и к тому же совещания 20-летней давности ни для кого сейчас не резон. Они (в том числе ФКП) как раз и апеллируют к творческому развитию даже Ленина. Что им совещания! Не говоря уже о том, что тем самым мы намекаем, что, например, и пассаж по СКЮ в заявлении 1960 для нас по-прежнему valable. Александров, как всегда он делает, когда вопрос практически решен, бурно стал отстаивать вставку Андропова. Я, естественно, не стал продолжать дискуссию.
Кончили разговор мирно: хочу, говорит, порадоваться теперь вместе с вами, что фундамент международного раздела, заложенный нами в Ново-Огарево, остался не поколебленным.
И тем не менее спросил: а вы все-таки будете делать еще вставки? Я говорю: но я же не могу манкировать поручением Пономарева. Это уж вы с ним решайте!
Потом, часа через два Блатов уже подгонял со вставками, возражая, впрочем, против самой инициативы Б.Н. Сделал я эти вставки (с участием Карэна): эзоповщина, но для всех очевидная попытка ткнуть Марше в самые слабые места.
Но у нас с Карэном такое ощущение, что так же, как со статьей по Марше, эта «инициатива» не дойдет до цели. Б.Н. сам это чувствует. От утра до вечера его энтузиазм заметно обмяк.
Ворох всяких справок и памяток идет для тех (членов ЦК, министров и проч.), которых мы (решением ЦК) прикрепляем к братским делегациям. Некогда этим как следует заняться, но мимо наиболее важных я проходить не могу: читаю и правлю. И не перестаю негодовать и материться. Видно не только равнодушие и делячество (тяп-ляп, сдал, отчитался) нашего аппарата, не только убогие способности многих (по теперешним требованиям), но и неповоротливость мысли, непонимание и неумение реагировать на совершенно новую ситуацию в МКД. Отсутствие политического чутья - то, что раньше кое-как работало в нашу пользу, теперь (то же самое) будет работать против нас.
22 февраля 76 г.
Б. Н. все-таки добился, что статья его была сделана и опубликована буквально за несколько дней до съезда: 20-го числа. Намучился я с ней. Называлась она поначалу «Свободы, которые мы будем защищать». Придумал Жилин, Б.Н.'у очень понравилось. Но Суслову совсем не понравилось и он предложил - «Свободы действительные и мнимые» (как и предвидел Карэн).
В 14-00 после линотипирования начисто статья пошла по Политбюро. И вскоре - замечания от них. Андропов настаивал, чтоб эмиграция евреев во всех случаях связывалась только с «воссоединением семей». Я - в тройке приемщиков замечаний - доказывал, что «это же не соответствует действительности»: надо понимать - он не хочет больше поощрять эмиграцию вообще, по любым мотивам.
Вообще же, я считаю, что с точки зрения внутренней самым главным пунктом статьи является абзац о евреях, который я сходу сочинил и который ни у кого, ни на одной стадии не вызвал замечаний. Что евреи в основной массе такие же советские люди, как и все другие, и что для них Советский Союз - единственная (против претензий Израиля на двойную лояльность, на право для евреев иметь две родины!) и любимая родина, и что они с негодованием отвергают саму мысль о возможности ее покинуть. Такую морально- политическую реабилитацию евреев в «Правде», т.е. официальную, от имени ЦК (статья подписана «И. Александров») давно пора было сделать. Это нужно и для самих наших евреев и против наших антисемитов, официозных и самодеятельных.
Косыгин, позвонив Пономареву, восстал против выражения: «социализм дал свободу от нужды», дав понять, что нужда, мол, еще есть.
Андропов и Кириленко «попросили» убрать угрозу о том, что в прошлом году у нас лишь 15 человек было арестовано за антисоветскую деятельность (имелась ввиду пропаганда).
Полянский потребовал значительно сократить «кусок о сумасшедших» (т.е. о «психушках»).
Суслов, который читал уже второй раз, тщательно убрал слово «эмиграция» (евреев), заменив его везде на «выезд».
Блатов попросил дать в активной форме часть о Хельсинском заключительном акте. И больше ничего не сказал. Это было воспринято, как молчаливое одобрение «факта» выпуска такой статьи со стороны Брежнева. Вообще-то мы думали, что из его окружения (или он сам) как раз и будет возражение: нашли, мол, время! В канун съезда! Но - не последовало, хотя Соломенцев, например, нажимал именно на это.
Катушев прислал свой текст, испещренный редакционными поправками. Кое-что мы приняли, а в основном - это вкусовщина не очень искушенного в писании человека. Зимянин пренебрежительно, с эпитетами, удивлявшими и шокировавшими Лукича (Г.Л. Смирнов), хотел отвергать все подряд.
Уже вечером, часов в восемь Зимянин попросил меня приехать в «Правду», чтоб вместе еще раз пройтись по тексту после всех замечаний. Сидели до 11-ти, т.е. впритык к запуску в машину утреннего выпуска «Правды».
Думаю, что шум большой будет вокруг статьи. Это ведь еще одно разъяснение, что из-за Хельсинки мы не собираемся менять своих порядков и вообще не имели этого ввиду.
Другая статья, которую мы с Вебером сочинили еще раньше (о социал- демократических конференциях в Эльсиноре и Париже), напечатана была 13 февраля, с санкции одного только Пономарева, который, будучи ее инициатором, продержал текст у себя 10 дней, а потом вдруг утром позвонил: «Я согласен, можно давать!»
Её на Западе вроде бы не заметили. Между тем, мне казалось, она закладывала «новый стиль» разговора с социал-демократами.
А наряду с этим - огромная текучка: всякие записки и справки в связи с приездом братских делегаций на съезд и предстоящей с ними работы.
Нам с Карэном поручено еще составить тост, с которым Брежнев выступит 5-го марта на приеме в честь иностранных гостей съезда. (Из подобного тоста, как говорят, родилась знаменитая речь Сталина на XIX съезде - о знамени буржуазных свобод.). Но мы на такое не претендуем, разумеется, тем более, что в эпоху многоговорения даже яркие политические афоризмы живут не более одного газетного дня.
Кстати, Марше на съезд не едет, а Берлингуэр едет. Итальянцы сейчас вообще один за другим выдают «горячие братские высказывания о КПСС» - набирают очки за счет дурака Жоры (Марше).
7 марта 76г.
За эти две недели прошел съезд. И, конечно, было бы интереснее помечать хоть что- нибудь каждый день. Но в таких случаях получается, как бывало на фронте: в самое жаркое время невозможно было даже вспомнить о дневнике, а когда бои уходили - записи превращались в «литературу».
Тем не менее, что-то «свое» хочется оставить для памяти.
Неожиданно бодр и четок в произношении был Брежнев. Причем, чем дальше, тем энергичнее он читал текст. Думаю, что был на уровне своих выступлений (в смысле ораторства) 4-5-летней давности. На это обратили внимание и инопресса и комделегации.
Доклад прозвучал (как я и ожидал, потому что я-то его знал во всех подробностях) более «партийно», чем на XXIV съезде и особенно по сравнению со всеми большими его выступлениями последних лет. То есть - в том смысле, что он не был докладом главы государства и правительства, в качестве которых Брежнев действовал и выступал в последние годы, а был текстом партийного лидера, хотя по своей словесности и формулам сильно отличался от ортодоксальных партийных докладов времен Сталина-Хрущева.
Прежде всего - критичностью по внутренним делам и отсутствием крикливости, демагогии по внешним делам. Все и на Западе, и в зале обратили внимание на «сбалансированность», спокойный тон и «уверенность в себе». Даже в отношении МКД проявлена сдержанность, которой, будь это не Брежнев, а любой другой из нынешнего ПБ, не бывать бы.