Доклад прочли один раз члены ПБ и Секретари ЦК, а отдельные (Суслов, Пономарев, Андропов, Громыко) имели возможность смотреть и один из последних предварительных вариантов. Собственно, эти четверо и сделали кое-какие замечания, которые были учтены. Б.Н.: усилить тему разоружения и сказать о женщинах. Суслов: сильнее о кризисе капитализма и сказать, что уступки оппортунизму (в компартиях) в конечном счете обернутся против партии. Андропов: сказать об общих закономерностях социалистической революции, сославшись на Совещание коммунистических и рабочих партий 1960 года. Громыко еще летом предлагал объединить разделы о «третьем мире» и капиталистическом мире. Но это не прошло. через Александрова. Замечания Суслова и Андропова «ужесточили» соответственные места доклада. Но на общую его тональность не повлияли. Так что можно сказать, что это даже не доклад Политбюро, это - целиком брежневский доклад.
Мои 12-14 страниц остались практически в новоогаревском виде. Но - с отмеченным «ужесточением». И другие мои некоторые вставки и редакционные варианты (в других разделах) прошли. Сильнее был затронут текст Брутенца (о третьем мире), но «дух» сохранен и основные формулы тоже.
Я был в зале только на докладе (в первый день) и при закрытии съезда 5-го числа. Остальное время - за сценой, в полуподвале, в артистических уборных вместе со всем нашим отделом.
Моя обязанность была - «выпускать» для стенограммы съезда и для «Правды» речи и приветствия братских делегаций.
Иногда приходилось просто переписывать. Во многих случаях, особенно у маленьких, безнадежных партий поражала (даже меня) элементарная политическая неграмотность. Куда там - до наших тонкостей и всякого рода ухищрений, например, чтоб отделить разрядку от вмешательства («революционного») в чужие дела. Вся наша формулировочная изобретательность просто до них не доходит. И они в «классово ясных» выражениях засвечивают то, что мы всячески в своей прессе и в своих документах хотели бы укрыть. Так вот, мне очень часто с помощью «редактирования» приходилось все же укрывать «самое невозможное». Иногда - в рамках перевода, иногда - советовать оратору поменять или исключить, подсказать формулу, а чаще всего - оставлять для стенограммы, но решительно изымать для «Правды». Конечно, сравнительно легко было уговорить сирийца опустить абзац о том, что МКД должно сплачиваться «вокруг КПСС». Труднее - заставить Сиада Барре (президента Сомали) не давать для «Правды» разгромные абзацы о французском империализме в Джибуте. Или - уговорить марокканца и алжирца не устраивать свалку по поводу Западной Сахары.
И совсем не удалось что-либо поменять у Берлингуэра и Макленнана. Да, собственно, и не пытались. Все понимали, что - безнадежно.
И тот , и другой, как и Плиссонье (Марше не приехал), в вежливой форме сказали все, что хотели: и о «своем социализме», и о демократии, и о свободе культуры, и о желании (итальянцев) остаться в НАТО, и о несогласии (французов) с нами насчет Жискара и вообще французской внешней политике.
Все это обратило на себя внимание. Поэтому, когда Машеров, Щербицкий и некоторые другие говорили об оппортунизме, «модернизации» марксизма, об интернационализме - зал встречал эти пассажи чуть ли не овацией. И под гром аплодисментов шла речь Гэс Холла, который всю ее посвятил фактически прямой атаке на французов, итальянцев, испанцев, англичан.
Впрочем, Холлу нечего терять и не перед кем отвечать и за слова, и за политику, которой у него нет, так как нет никакого политического влияния, тем более - перспектив. Однако - и Макленнан, собственно, в таком же положении. И то, что он «осмелился», было воспринято как оскорбление съезду. Президиум на него реагировал хуже, чем на Берлингуэра: «Что позволено Зевсу, не позволено Быку». Туда же, мол!..
Словом, наш съезд «засветил» реальную ситуацию в МКД на глазах у всего мира. И теперь надо со всем этим считаться. Выход один: не признавая открыто, отступать в сторону «нового интернационализма» (итальянцев), чтобы вообще что-либо от интернационализма сохранить.
Чтоб закончить начатую тему, в ходе и особенно по окончании съезда встречался с несколькими делегациями: за обедом в гостиницах и в ЦК тоже. Убожество. Они очень плохо или совсем не осведомлены друг о друге (одна партия о другой). И сами ничего собой не представляют: канадцы, ирландцы, австралийцы, немцы, да и англичане тоже, а теперь еще мальтийцы и целый сонм латиносов.
Здесь их возят на «Чайках» с милицейской мигалкой. Они нам заявляют всякие претензии и даже обиды. Каштан пригрозил уехать со съезда, если ему не дадут слова с трибуны Дворца съездов. Между тем, он сам и его партия стоит не больше тех шести десятков других, которым пришлось выступать не во Дворце съездов, а на активах в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Волгограде.
Поразило меня и то, что, например, канадцы только понаслышке знают о позиции ФКП, о художествах Марше, вообще о ситуации в европейском комдвижении. Они даже не знают того, что пишет «Унита» и «Юманите», не знают «Morning Star», хотя она - на их языке.
Все это еще и еще раз убеждает, что основная масса братских партий - чистая символика. И не будь Москвы, они значили бы (если бы вообще существовали) не больше любых других мелких политиканских группочек, которые есть в любой стране «свободного мира».
На этом фоне наглядно смешными выглядят потуги Пономарева «учить» и «мобилизовывать» их с помощью своих и АПН'овских статей и брошюр.
У Брежнева, может, не до конца осознанная, но несравненно более реалистическая «философия» МКД.
Реальная альтернатива капитализму - ФКП, ИКП и социал-демократы, разумеется, «при нынешнем соотношении сил на мировой арене», т.е. при наличии нас. МКД же, как целое - это чисто идеологическая, причем безнадежно устарелая категория.
С другого фланга это подтверждено на съезде массированным присутствием черных африканцев и некоторых арабов, которые не в МКД.
13 марта 76 г.
На съезде меня избрали в Центральную ревизионную комиссию, т.е., что называется, в состав ЦК. Еще месяца полтора назад, когда Б.Н. просил подумать, кого бы из нашего (международного) актива можно было бы рекомендовать в ЦК, он вскользь обмолвился, что- де говорил с Сусловым обо мне и Шапошникове. Я ни тогда, ни после не допускал и мысли, что это может произойти (особенно, учитывая отношение ко мне Суслова). Поэтому, когда после закрытого заседания съезда Б.Н. сообщил мне, что я включен в списки для тайного голосования, я воспринял это как неожиданность. И не нашел ничего другого, как в ответ спросить: «А Шапошников?»
- А Шапошников - нет. Троих от одного отдела невозможно (он имел в виду и Загладина).
Вечером появились подробности. Позвонил Бовин (он делегат съезда, был на закрытом заседании) и стал поздравлять: «Откровенно говоря, я ждал фамилию Шапа, когда зачитывали список. И был приятно удивлен, услышав не его, а твою фамилию. Чтоб только между нами, - Загладин очень двигал Шапа там в Завидово. Но Генеральный морщился. Отговаривался, что он его не знает и т.п.»
Это единственный намек, что проблема обсуждалась в Завидово. До конца я так и не знаю, как было. Ясно, что решающим звеном был Суслов в отборе кандидатов в состав ЦК. Может быть, некоторые «выносились» на решение Брежнева. Возможны два варианта: либо Суслов акцептировал от Пономарева обе кандидатуры, а потом сам выбрал или посоветовался с Генеральным. Либо Б.Н.'у было предложено самому выбрать из двух и он предпочел меня.
Когда он меня поздравлял уже официально, на мое заявление, что-де мне «немного неловко», он ответил, что Шапошникова «там» не знают и вообще он больше по оргвопросам и работает только в «масштабах отдела».
В Отделе явно не ожидали такого оборота дела. По аппаратно-отдельской логике всем показалось бы более нормальным, если бы выбрали Шапошникова. Он и держался как «главный», хотя и отдавал должное Загладину, как официально первому заму. И в последнее время буквально не отходил от Загладина. И видно было по всему его поведению и настроению (а в дни съезда особенно), что ему «очень хочется».
Среди коллег, как говорят друзья, мое «возвышение» было воспринято «с хорошим удивлением». Меня многие поздравляли и из других отделов тоже, и большинство - от души. Считают, что «по справедливости» и «заслуженно», за работу. Знают, что я этого не искал, не заботился об этом и уж во всяком случае «не интриговал» ради этого (как выразился Арбатов). В Отделе, да и вокруг знают, что я много работал «на дачах», т.е. непосредственно для съезда. Кое-кто из тех, кто меня не любит, говорят (между собой): мол, награда за Завидово. Но и они не могут отрицать, что «за дело», а не по блату.
При всем при том, у меня такое ощущение, что, если мое избрание было воспринято, как некая мини-сенсация, то будь на моем месте Шапошников - оценили бы, как совершенно нормальный шаг.
Именно поэтому Шапошников оказался в дурацком положении. И переживает он тяжело. Думаю, меня возненавидел, - он ведь «при всем уважении» и внешне товарищеских отношениях всегда считал себя старшим по званию, и его таковым воспринимали. Да и я, чтоб ублажить его тщеславие, «делать приятное» (мне ведь ничего это не стоило, только удовлетворяло мое внутреннее пренебрежение к нему) - тоже держался как «младший по званию», хотя и равный по готовности взять на себя любую положенную мне ответственность.
Б.Н. не продвинулся. Так и оставлен в свои 72 года кандидатом в члены Политбюро. А он ждал и явно был уверен, что на этот раз «произойдет». Только я и Брутенц, из близких ему людей, знали, что «не произойдет». Но он-то тоже думал «о справедливости», о награде «по делам». И держался соответственно: из кандидатов выскакивал в зал съезда первым, сияющий, приветствующий налево и направо, «патронирующий» огромную часть президиума, заполненного главами делегаций.
Таким же он вбежал и в Свердловский зал на Пленум ЦК, а через полчаса я видел его вновь в президиуме съезда, на своем прежнем месте - объявляли результаты выборов руководящих органов ЦК - бледный с деланной улыбкой на лице, напряженный. Рядом с сияющим и готовым лопнуть от распиравшего его восторга Романовым, которого избрали в ПБ. Хуже Пономарева выглядел только Полянский, которого вывели из ПБ, но который еще сидел в первом ряду президиума съезда, вынужденный вместе со всеми бурно хлопать всему происходящему.
14 марта 76 г.
Однако, Б.Н. - «железный человек». На работе он был уже «как обычно». Поздравлял меня и объяснял почему Шапошников не прошел. Он только сказал, что «Суслов - не щедрый человек., я на себе это чувствую». И «перешел к очередным делам» (цитата из «Краткого курса истории ВКП(б)): - нужно писать для него статью для журнала ПМС об итогах и значении съезда; готовить итоговую записку в ЦК о положении в МКД в свете присутствия на съезде братских делегаций; доклад-отчет делегата съезда перед организацией, пославшей его туда, (почему-то в Литве, хотя выбирали Б.Н.'а в Дмитрове). Мелочь и повседневность прочих дел. Как ни в чем не бывало.
Брутенц, когда я с ним заговорил об этом, отпарировал: ты, мол, меришь по себе - бросить все, плюнуть, заняться своими делами, в АН, например, и т.д. Сколько можно, 72 года! Но у Б.Н. другая жизненная логика: он упорно ждет своего часа, будет ждать очередного Пленума, будет ждать ухода Суслова.
Может быть, - и так. Однако, мне эта логика не понятна. Хотя бы умерил фонтан своей инициативы, которая на 80 % идет в корзину и производит наверху явное обратное впечатление, - снижает еще больше его шансы.
Был на секретариате ЦК в четверг. Вел Суслов. Любопытно его замечание по нашему (и Отдела пропаганды) проекту о пропаганде итогов съезда. Была написана невинная фраза: использовать выступления братских делегаций для показа роли КПСС в МКД. Он очень нервно стал возражать: «Нельзя так писать. Куда вы нас тянете? Чтоб нас еще раз обвинили в гегемонизме, в претензиях на особую роль в МКД? Нельзя, нельзя. Это надо решительно изменить».
Другой эпизод. Обсуждалась статья о Сталине для БСЭ. Суслов говорит: я сравнил ее со статьей, которая в 1970 году была опубликована в Исторической энциклопедии. Товарищи взяли фактически тот текст, но выбросили из него некоторые моменты: 1. Что Сталин допустил ошибки во время коллективизации, а потом они были исправлены Центральным Комитетом «с участием Сталина». 2. Из письма В.И. Ленина съезду о Сталине и др. снято место, где говорится о его грубости и других чертах, которые нетерпимы у политического деятеля, занимающего такой пост. Я, мол, считаю, что неправильно сняли. Надо восстановить. А то будут сравнивать и задавать вопросы. С другой стороны, надо восстановить и еще одно место, «в обратном отношении». В прежнем тексте говорилось, что Сталин проявил себя во время Гражданской войны, как крупный военно-политический деятель и был в 1919 году награжден орденом Красного Знамени. Это почему-то убрали. Надо вернуть.
Уже закрыв заседание, он вдруг остановил присутствовавших и произнес в очень назидательном и резком тоне речь о «вакханалии награждений» разных лиц и учреждений. Велел строже и принципиальнее подходить к этому.
Между прочим, к вопросу о Суслове. Все ждали, что на XXV съезде «введут куда- нибудь» Бовина. Он опять в большом фаворе у Генерального (это я сам видел в Завидово), много сделал для текста Отчетного доклада. Депутат РСФСР и проч. Однако, не произошло. И, думаю, вопрос решился еще до съезда, в связи с заменой главного редактора «Известий». Москва полна была слухами, что котируется Бовин. Оказалось, это не только разговоры. Б.Н. мне сказал, что вопрос действительно возник. Но Суслов заявил: «Как можно! Это же непартийный человек!»
Мои многочисленные встречи с делегациями КП США, КП Канады, КП Ирландии, новорожденной Мальты, Австралии, Новой Зеландии более или менее на одно лицо. Главная проблема - французы. Они спрашивали - я разъяснял.
Кажется, сегодня уезжает последняя делегация. Уф! А между прочим, мы (Международный отдел) для них и из-за них только и существуем.
15 марта 76 г.
Проект документа для европейской конференции компартий, который Загладин и Жилин с немцами согласовали, в результате многочисленных поправок и редактуры приобрел вполне итальянский вид: на каждой странице о «равноправии», «независимости», «невмешательстве», «уважение самостоятельности» и суверенности, о «праве каждой партии идти своим путем». и ни разу о «единстве действий» между КП, «о пролетарском интернационализме» - слова даже такого там нет, не говоря уж о «марксизме-ленинизме». Но зато полно о сотрудничестве и единении с другими демократическими силами, социал- демократами и проч.
То есть незаметно-незаметно в обмен на наше упорное желание провести конференцию, мы получили коренное изменение самого ее характера, чего и добивались итальянцы вместе с югославами и др.
Сегодня прочитал беседу Венера (СДПГ)[2] с «нашим человеком в Бонне». Не понимает: франко-итальянская модель - единственно реальный путь прихода коммунистов к власти в Западной Европе, но XXV съезд ее недвусмысленно осудил, обрекая всех других (кто из-за верности Москве не пойдет за ИКП-ФКП) на дальнейшее прозябание. Между тем, Венеру, который понимает опасность упомянутой модели с точки зрения внутренней и порядка в соцлагере, тем не менее, кажется, что эта модель вполне бы могла устроить СССР с точки зрения международной. Просит разъяснить ему: нет ли какого тайного тактического соглашения между КПСС-ИКП-ФКП, не распределили ли они роли?
Думаю, отвечать не будут.
27 марта 76 г.
Вчера отпросился у Б.Н.'а догулять 8 дней, оставшиеся от отпуска. Немножко отосплюсь. Мне предложили, чтоб я уехал в Успенку, вставал рано, бегал несколько километров, потом на свежую голову сочинял доклад и речь для Гамбурга (12 апреля еду в Гамбург на торжества по случаю 90-летия Тельмана), потом занимался бы своими бумажками или серьезными книжками, потом опять бегал и засыпал, уткнувшись в очередную книгу. Может я так и сделаю. Но сейчас, хоть мне и надоела многолюдность вокруг, но одиночества не хочу. Боюсь, что не смогу сконцентрироваться в пустом доме и ничего путного не сделаю, а отдыхать просто так надоест за два дня. Не знаю, посмотрим.
22-го, в понедельник выступал на партсобрании всего аппарата ЦК в Большом Кремлевском дворце. Такой парад-алле устраивается редко, на моей памяти раза два-три было. Посвящено XXV съезду с докладом Капитонова, который изложил Отчетный доклад Брежнева.
От нашего Отдела должен был выступать Загладин (теперь кандидат в члены ЦК). Но он уехал в Бонн на съезд ГКП и пришлось мне: партком непременно хотел, чтоб в прениях выступали либо делегаты съезда, либо избранные в состав ЦК. Целую неделю я переживал: смерть, как не люблю публичности. Даже пустился на хитрость: сказал Пономареву, мол, если вы хотите высокого качества своей статьи, то «увольте» меня от выступления, а то, мол, вся моя нервная система устремлена туда.