И хорошо, что у нас хватает здравого смысла, не копаясь в природе и характере этого явления, брать их всерьез и признавать их.
7 декабря 83 г.
Пономарев получил еще один щелчок. Готовя нас к написанию его доклада на предстоящем послезавтра совещании Секретарей ЦК соцстран (о том, что делать после установки «Першингов» и «Томагавков»), он с подъемом говорил, что надо на этот раз усилить политический (государственный) момент в нашем докладе, поднять над чисто пропагандистским характером этих совещаний. Мы обрадовались и настроились, хотя и без перебора, понимая, что эти претензии Б.Н.’а будут укрощены МИД’ом. Но он заявил, сходит к Черненко и договорится еще до рассылки.
Главный вопрос - переговоры. Понятно: мы закрываем их все, Вену. Но весь мир требует переговоров. Антивоенные движения, друзья и социал-демократы предупреждают, что СССР «потеряет лицо», если «упрется». Тем более, что он сам давно, даже на съездах утверждал принцип переговоров, как единственный метод предотвращения ядерной катастрофы. Тем более, что уже был «опыт»: в 1979 году после решения НАТО, мы тоже устами Громыко и всей пропаганды заявили, что переговоров не будет, если они не отменят это свое решение о «довооружении». А потом-таки поехал в Женеву!..
Понятно: тактически нам нужно (для престижа) держаться «жестко». Но дальше-то что? Ладно - пусть мидовцы на своих собраниях (есть у них Комитет зам. министров соцстран, есть «институт» совещаний министров) - долбят в одну точку. Но, когда собираются Секретари ЦК, члены ПБ, «верные друзья», собираются впервые без румын (которые отказались), можно, наконец, поговорить действительно по-дружески, доверительно, конфиденциально.
Мы с Загладиным вставили в текст для Б.Н.’а не много: мол, наши ведомства пересматривают сейчас всю проблему гонки вооружений, с учетом установки американских средних ракет. Работа не завершена, но цель ее - разработать новую платформу, которая при строгом соблюдении принципа равной безопасности - будет предложена Западу. (Передаю смысл, не текстуально).
Так вот в рассылке по ПБ Громыко все это вычеркнул, так же как и выраженное позитивное отношение к «плану Брандта».
Осталась опять одна пропаганда, попросту говоря, - призывы поддерживать и разъяснять, пропагандировать, обосновывать и оправдывать советские ответные меры. С точки зрения «социалистического интернационализма» это бесстыдство. Это циничное великодержавие, демонстрация того, что страны содружества обязаны «поворачиваться» по нашему мановению без права даже на ушко сказать нам о своих заботах или проявить минимальную инициативу.
Когда мы вернемся на переговоры, они должны будут с таким же рвением доказывать и своим народам, и всему миру, что это так же правильно, как правилен наш нынешний отказ от переговоров.
Но это, так называемая, «большая политика». А каков Пономарев! Он теперь мне и Загладину внушает, что никак невозможно и «было бы неправильно» говорить о каких бы то ни было переговорах. Рейган и Ко спекулируют на том, что мы, мол, все равно вынуждены будем вернуться в Женеву, несмотря на установку ракет. И поэтому надо им показать, что им не удастся успокоить общественность. Будто мы с Загладиным вчера родились, ни о чем не ведаем, а от него не слышали «решимости» вести политически серьезный разговор с друзьями на данном Совещании.
К Черненко он действительно обращался. Даже послал ему текст до рассылки, чтоб заручиться согласием до Громыко. Но тот продержал два дня, не прочел и разрешил делать рассылку, то есть - подставил Пономарева под громыкинскую оплеуху.
А Громыко, захватив монополию на внешнюю политику, играет в престижнодипломатические игры, будто мы в 30-х годах, или в 50-ых. Если Андропов и дальше будет это терпеть, мы очень опасно можем приблизиться к ядерному порогу.
9 декабря 83 г.
Около 12 ночи. Провели Совещание. Мое брюзжание оказалось беспредметным: все довольны, все поставили свои галочки (и перед своим начальством, и перед Москвой). Все во всем согласны, в том числе - в осуждении румын, которые - «отступники» и «капитулянты», но рвать с ними не нужно, а надо «работать». И вообще - будем давать отпор и сплачивать всех, кто за мир. Коротковолновое общение то с теми, то с другими (венгры, болгары, немцы) убеждает, что все очень хорошо понимают правила (нашей) игры в ядерную дипломатию и стратегию, а так же и то, что деваться некуда и надо втихоря приспосабливаться и урывать, где безнаказанно можно это сделать.
Мы, аппаратчики, выполнили свою службу четко и быстро: речи, доклад, коммюнике, стенограммы, записи, информация по итогам, заключительное слово, а на этот раз также письмо к своей партии (почему не было румын), и к братским партиям не соцстран (на эту же тему). В 16.00 Совещание кончилось, а в 20.00 уже были готовы все «вытекающие» из него бумаги.
10 декабря 83 г.
Очередной том «Истории марксизма» в издательстве «Прогресс» (рассылается по «списку»). Амбарцумов - автор предисловий, создает новый (для элиты) стиль критики анти- и-немарксизма и попутно реабилитирует Бухарина: в советских типографиях о нем ничего похожего не печаталось на протяжении 50 лет! Парадоксально (впрочем, закономерно), что Пономарев - автор учебника по истории КПСС, который чуть ли не каждый год переиздается и по которому учатся все студенты и проч., понятия не имеет о том, что через вот такие издания фактическая информация о подлинной истории нашей партии уже знакома большому числу советской интеллигенции, во всяком случае - думающей и неравнодушной. Возможно она доходит и до студентов.
18 декабря 83 г.
Вчера еще раз встречался с ирландцами. Теоретические дискуссии кончились тем, что они попросили денег. Мол, прежние источники «ресурсов» практически закрылись в виду ужесточения охраны банков и усовершенствования их электронной защиты. «Зав. техническим отделом» (так называется у них группа по ограблению банков на нужды партии) недавно погиб при очередной операции. Деньги иссякают, а надо «строить» партию, надо издавать газеты и литературу, надо участвовать в выборах.
Я, естественно, объяснял им, что вопрос трудный, деликатный, у него много сложных аспектов. А про себя думал - не выйдет у вас, дорогие товарищи.
Сегодня встречался с Клэнси. Героический человек. Ослеп, но полон мужества и энергии создать объединенную, новую компартию в Австралии. Обласкал я его, приободрил. И думаю, можем мы ему помочь - через ВЦСПС, главным образом. Однако, весь этот «объективный» процесс концентрации левых сил рухнет, как только не станет Клэнси.
Собираюсь на днях пойти в отпуск, в Пушкино, наверно. Даже боязно как-то уходить в физическое одиночество и пробовать себя после всего, что случилось, на лыжную и бассейновую выносливость. Лет 10 я там уже не отдыхал.
29 декабря 83 г.
Нахожусь в Пушкино. Погода мокрая, лыж не получилось.
Приезжал на Пленум. В новом помещении специально для этой цели: встроено в казаковский дом напротив Свердловского зала. Хрусталь, белый мрамор, палевое дерево, кресла пост-модерн. Видимо, наследие Павлова, который ходил там вчера уже отставником и, должно быть, легко отделался: его бы в самый раз из партии попросить.
Андропов не был. Прислал свое выступление, которое было роздано. И, что хорошо, что именно так сделали, в отличие от одного, помню, Пленума при Брежневе, когда выступление роздали, но попросили всех молчать, что оратор отсутствовал, и в газетах дело представлено так, будто он был.
Очень спокойный, серьезный текст, вновь подтверждающий «новую эпоху», и только
- о внутренних делах. А дела, видно, сдвинулись, но только-только. Это можно определить и по выступлениям. «Спектр» выступавших был более широким, чем обычно. Как правило, самоотчеты и обязательства секретарей обкомов и министров, которые, кстати, с подачи Гришина, выступавшего первым, по-прежнему считали необходимым информировать Пленум ЦК, что «товарищ Андропов Юрий Владимирович - Генеральный секретарь Центрального Комитета коммунистической партии Советского союза, Председатель президиума Верховного совета СССР». Только Горбачев, Тихонов (их выступления - тоже новшество - по крайней мере за последние 10 лет) и директора заводов, а также доярка отошли от этой «нормы» и называли Андропова просто товарищем Андроповым или Юрием Владимировичем. Впрочем, персональный восхвалений почти не было (опять за исключением Гришина и еще Багирова, наследника Алиева в Баку). Но - и это очень хорошо воспринималось - желали Ю.В. скорейшего выздоровления под аплодисменты.
Опять же со времен Брежнева осталась «традиция» вставать, хлопая, когда в президиуме появляется Политбюро. Как школьники - в классе. И наоборот: утрачена, к сожалению, хорошая партийная традиция - не хлопать после выступления каждого, как в театре или на торжественном заседании. Это тоже, кажется, возникло при Брежневе, и то не сразу, а примерно, с начала 70-ых годов, когда появилось выражение «и лично» и начался квази-культ Леонида Ильича.
Откровенно говоря, для меня было неожиданным избрание Соломенцева и Воротникова членами Политбюро, хотя первое - логично в нынешней ситуации ужесточения контроля за партийными нравами (вернее - «непартийным поведением» должностных лиц), а второе - просто хорошо для России. Воротников, говорят, мужик умный и самостоятельный, хотя и не очень церемонный.
Чебриков - в кандидаты члена ПБ - тоже понятно. Об этом я слышал и до Пленума, так же как об избрании Лигачева Секретарем ЦК. Это, кстати, значит, что Капитонова окончательно отстраняют от кадровых дел.
Выступления Горбачева и Тихонова были «по делу», без трепа, без демагогии и хвастовства, с конкретными идеями экономического и другого свойства. И это - тоже явление новое, т.е. давно при Брежневе забытое. Вообще на Пленуме, хотя и мало было нового по- существу, но начисто, пожалуй, отсутствовал дух дворцового ритуала, ориентированного на первое лицо, хотя ритуальность политическая (в том смысле, что Пленум - отнюдь не вырабатывающая позиции и не решающая инстанция, - все решено заранее) оставалась, конечно.
Были яркие выступления, свидетельствующие, что кадры у нас есть, способные хорошо делать свое дело. Особенно мне запомнился молодой и красивый директор Магнитки, секретарь Камчатского обкома, Чечено-Ингушский секретарь.
Арбатов все время со мной советовался о его трех идеях, о которых он мне говорил в Барвихе, когда я у него был в гостях:
- О соглашении по зерну. Андропов прочитал, передал на заключение Патоличеву и тот завалил бесповоротно.
- Проект нового заявления Андропова по ракетам. Показал мне его, у меня возникли частные замечания, но вообще - это выход. Андропов прочитал и «разослал» в МИД, в Генштаб, Блатову, Александрову, сообщив им, что это - произведение Арбатова, т.е. внес «личностный» момент в отношение этих читателей к тексту. Пока, говорит Арбатов, реакция у большинства такая: не примут ведь американцы! Своего мнения по существу предложений они еще не сообщили Андропову, кроме, кажется, Андрея, который, конечно, возмущен.
- Проект для избирательной речи пока еще не представил.
Арбатов совсем не расстроен, даже бодр и весел. Пусть, говорит, даже ничего не пройдет. Я свое дело сделал и незамеченным в этом отношении не останусь. Иначе говоря, и его меньше интересует суть дела, реальные последствия его собственных инициатив, не это для него главное. Главное - обозначить своевременно «свое присутствие» в большой политике. Он мыслит себя категориями государственными. Даже свои сугубо личные дела он считает естественным решать на уровне Черненко, а не на уровне, скажем, Чазова, если речь идет о медицине.
Загладин (виделись в перерыве на второй день) был замкнут в себе. Оживился только, когда к нему подошел Прибытков (помощник Черненко) и просил заготовить странички две для какого-то выступления или официальной бумаги. Он-то понимает, что сейчас не время для внешнеполитических инициатив, хотя тогда, на совещании замов у Б.Н., он отстаивал те же идеи, что в проекте Арбатова. Но ни сам он, ни тем более Б.Н., с ними никуда не пошли.
Заметил я, что почти ни слова никем не было сказано об идеологии и культуре. Впрочем, Андропов упомянул об идеологии, как об одном из средств выполнения и перевыполнения плана.
Заезжал на работу. Рыкин успел сообщить, что мне уже поручено выступать докладчиком на партсобрании по итогам Пленума.
Говорил вечером с Карэном: о всяких делах по службе за эти недели, о Пономареве, которого он застал как раз после заседания, где его опять обошли (в членстве ПБ), и как он, на глазах, овладел собой и опять настроился на активность, как ни в чем не бывало. Жалко его по-человечески, но с другой стороны, - не за что его «вознаграждать» повышением в члены Политбюро, те более - не для чего: дело от этого ничего не выиграет.
С увлечением читаю Андрэ Моруа «От Монтеня до Арагона» и Юрия Левитанского.
Послесловие к 1983 году.
«Том», посвященный этому году, - с нынешней точки зрения - выглядит более «личностным», чем другие. По большей части речь идет о переживаниях автора дневника, его недовольстве службой, которую он нес в качестве зам. зава Международным отделом ЦК КПСС, - и в особенности - о неприязни и почти сплошном несогласии со своим непосредственным начальником Б.Н. Пономаревым.
Сейчас самому автору эта тема на первый взгляд кажется мелковатой, не заслуживающей общественного внимания. Однако, вглядевшись в конкретику того времени, он подумал: раздражение довольно высокопоставленного чиновника, каким был автор, его рассуждения и размышления могут представлять определенный интерес для тех, кто заинтересуется, тем более будет изучать доперестроечный период.
Автор недоволен реакцией Пономарева на происходящее в международных делах и в коммунистическом движении.
В первом случае, вред, им приносимый, малозначителен, поскольку его не допускали до решения больших вопросов. Но если учесть невероятную активность этого секретаря ЦК во внешнеполитической пропаганде и в «инструктаже» правящих партий соцсодружества, негативная роль Пономарева видна и она не без последствий.
Что касается коммунистического движения, то негодование автора записок носит скорее узко служебный характер. Он считает, что можно было бы вести дела «правильнее» и «лучше». Например, идти навстречу еврокоммунизму, не воспитывать братские партии в духе советского, для них особенно непригодного, опыта, не навязывать им замшелых догм и правил, освободить от барщины по апологетике СССР и «защите» его от империализма, в чем Пономарев усматривал главную их задачу и главный смысл самого их существования.