— Товарищ подполковник, я вас официально предупреждаю, что не умею плавать! Отойдите на триста метров!
«Яйцеголовый» без опыта строевой службы конечно же испугался. Один такой изобретатель пришел на КПП в спортивном костюме и фуражке, в руке вместо дипломата — мусорное ведро. Не посмотрели, что «научный сотрудник» — сразу уволили. Лучше бы он пил!
Такие мечтали свалить в Перхушково в НИИ и творить там чудеса ракетной техники.
Волонтёры были «бичом Божьим». Их приезд в часть командиры ожидали с ужасом. Своим видом и замашками они наводили панику на командиров подразделений, куда направлялись для дальнейшего прохождения службы. Вот, в ком проявлялась лютейшая ненависть к милитаризму. Мужики, лет под тридцать, обременённые семейными и квартирными проблемами, после окончания военной кафедры должны были служить два года офицерами. Командир не имел на них никаких средств воздействия: их нельзя было выгнать из армии, в партии они не состояли, а прочие наказания переносили стоически. Один командир грозил волонтеру:
— Я на тебя напишу аттестацию!
Тот долго не понимал о чем речь, а когда ему объяснили — рассмеялся командиру прямо в лицо.
— У меня на заводе зарплата сто тридцать рублей, живу у тещи и на хрен мне ваша аттестация!
Военную форму они презирали, никто её не гладил и не чистил, даже не стирали. Лёва пришёл на развод в мятой рубашке без погон. Командир оторопел:
— Чего ты, Лёва?
— Что, я Вам таким не нравлюсь, товарищ полковник?
За систематическую пьянку и дебоши в общежитии Лёву наконец посадили на «губу» — терпение начальника лопнуло. Но не тут-то было: Лёва потребовал, чтобы его опохмелили. Комендант отказал. Тогда он заявил:
— У меня язва, я хуй буду есть вашу пищу.
Через сутки комендант выбил Лёву с «губы» пинками. Некоторые требовали адвоката, чем повергали коменданта в смятение. Кончилось тем, что комендатура отказывалась принимать волонтёров, а на сдающих их командиров накладывались дополнительные наряды.
Лёву засунули в автороту командиром взвода, где он так ни разу и не появился. А если бы и появился, то его бы в расположение не пустили — не хватало, чтобы напоил ещё и солдат.
После того, как Лёву выгнали за дебош из общаги, ему пришлось предоставить отдельную однокомнатную квартиру. Подселить его ни к кому не решились, а советский офицер, даже двухгодичник, не мог «бомжевать». На родине Лёва обитал в тёщиной квартире, проживал в проходной комнате. Из родни ещё имел безумного брата. Не мудрено, что он мечтал решить свои жилищные проблемы насильственным путем и не раз надоедал мне просьбой:
— Дай мне Ф-1.
Мне тоже попытались всучить одного выпускника Куйбышевского авиационного института. Заходит — фуражка на затылке, космы на плечах, левая рука у козырька:
— Я к вам назначен зампотехом.
Я даже не удостоил его ответом.
— Дневальный! Больше его сюда не пускай, ещё украдет чего.
После того, как я в очередной раз возмутился неправильным распределением нарядов, начальник штаба ехидно заметил:
— Я же тебе давал зампотеха.
— А вы себе его возьмите ПНШ (помощником начальника штаба).
— Да ты что, ёбнулся?
Поэтому, чтобы не терять боеготовность, на все закрыли глаза и молчаливо согласились, что двухгодичники будут приходить в часть только за получкой. Что они исправно и делали двадцать четыре раза. Это была такая глупость — призывать женатых мужиков в армию, если они до двадцати пяти лет умудрялись от неё «закосить». При Горбачёве их всех, наконец, повыгоняли из армии. Только Путин рискнул повторить путь советской системы и призвал двадцать тысяч офицеров запаса, чтобы они довершили начатый чеченцами развал армии.
Я ни одного дня не верил в существование ракетно-ядерного щита Родины. Ещё лейтенантом меня грыз скепсис, когда я видел, как пьяные капитаны доставляли эти «изделия» с завода. Ракеты прибывали железнодорожным транспортом. Возили их грубо и примитивно, под зелёным водонепроницаемым брезентом. Теоретически, все «изделия» полагалось возить в замаскированных вагонах нескольких видов, внешне напоминающих пассажирские, грузовые или рефрижераторы. В Днепропетровске, в составе промышленного полка ВВ, имелась рота ССГ — специального сопровождения грузов. Караул был переодет в обычную армейскую форму — для маскировки. Но этой чести удостаивалась под конец существования СССР разве что «особо секретная» техника космического предназначения. К нам ракету привозили четыре «ВОХРовца», вооруженные револьверами «Смит-Вессон».
К вагонам с «изделиями» норовили прицепить и обычные грузовые вагоны с дефицитным грузом: мукой, сахаром, спиртным, мясными консервами… В советское время на станциях грузы разворовывали нещадно, они могли попросту не дойти до места назначения. А караул, сопровождающий все военные грузы, мог обеспечить какую никакую сохранность и соседних вагонов.
Однажды мне самому довелось транспортировать подобное «изделие» из Челябинска до Читы. Вагон был замаскирован под теплушку. Караул состоял из четырех бойцов. На каждой станции я выставлял одного человека. В соседнем вагоне везли вино из Молдавии. Дед, сопровождающий груз, сделал мне интересное предложение:
— Переходи ко мне, здесь тепло, жратвы сколько хочешь. Буду тебя кормить и поить всю дорогу. Только на каждой станции перекрывай караулом два вагона.
А «пилить» предстояло одиннадцать дней. Я согласился. Весть о грузе вина, передаваемая железнодорожниками из уст в уста, опережала нас. На каждой станции народ рвался к вожделенному вагону. Боец передергивал затвор.
— Стой, стрелять буду!
Жаждущие отступали. Деду хорошо, мне хорошо. Раз пошел посмотреть, как там караул. Смотрю, у них полно жратвы, даже мясо. Интересно, откуда? Оказалось, проявили солдатскую смекалку и сообразительность. Изготовили из стальной проволоки крючок метра два длиной и цепляли им сумки у рабочих путейцев. Дело было летом, и те оставляли принесённые из дому обеды прямо у колеи, на которой работали.
Террористов в то время не опасались, проблему составлял сам караул. Попадая на вокзалы крупных городов, личный состав не мог совладать с соблазном побродить по городским улицам. Для этого надлежало каким-то образом на время избавиться от оружия. Оставить кого-то одного сторожить автоматы было невозможно, как в загадке про волка, козу и капусту. Оставалось передать его на хранение. (От этого вопиющего нарушения Устава гарнизонной и караульной службы его безымянные творцы переворачивались в гробах.) Сдать оружие в военную комендатуру — ещё куда ни шло, но одни долбоёбы умудрились сдать его в вокзальную милицию. Милиционеры приняли автоматы охотно, но выдать их наотрез отказались — добыча была уже вписана в книгу изъятия оружия. Вырвать его из цепких лап МВД не представлялось никакой возможности. Дошло до Москвы. О новостях в данной области мы обычно узнавали из зачитываемых на разводе приказов. Некоторые додумывались запихивать автоматы со скрученными прикладами в ячейки автоматических камер хранения. Однажды их обнаружили при досмотре. Караулы перевооружили карабинами СКС и снабдили их громоздкими ящиками для переноски оружия в общественных местах. Изумленные пассажиры на московских вокзалах и посетители близлежащих вино-водочных магазинов могли наблюдать замызганных солдат с железными ящиками на плечах.
На разгрузке, как всегда, начиналась нестыковка: нужно было заехать в торец и выставить платформу напротив вагона с точностью до миллиметра с помощью ломов и монтировок, т. к. гидравлика тягача давно была выведена из строя. Следовало не забыть заклинить колеса вагона подручными средствами, чтобы не потащить вагон следом за контейнером. Стоял ёб, гик и свист, как при штурме татарами Золотых ворот. Все контролёры к этому времени предусмотрительно сматывались. Самым старшим при этой операции оставался старший лейтенант Николаев. Пока солдаты перетаскивали ракету, он ходил вокруг с монтировкой, подбадривая нерадивых, и бдительно наблюдал, чтобы не украли тент. Его могли порезать и продать казахам. За тент, стоивший до хрена, могли и голову снять (это же не ракета, его не спишешь). Ткань тонкая, с одной стороны прорезиненная, солдаты мне нашили из неё палаток. Однажды я поставил их на стрельбище. Тут, как на зло, мимо проезжал генерал Ковальчук, начальник РИЧ:
— Ёб твою мать, палаточный городок, откуда такой материал? Теперь ясно, кто тенты ворует.
Я отрекся:
— Хуй его знает, товарищ генерал, откуда у них палатки.
Лучше получить за плохой контроль, чем за них выплачивать. Солдаты подтвердили:
— Мы нашли в камышах, хотели посмотреть, что это такое.
Я их учил ни в чем не признаваться. Если схватят за руку, — рука, мол, не моя. Палатки Ковальчук забрал себе, я их так и не увидел. А материал был отличный — итальянский, ядовито-зеленого цвета, тонкий, как болонья, только не промокает и клеится бензином Б-70. Кроме палаток, из него получались отличные лодки, вместимостью человек на восемь. «Жабой» — полчаса накачивать, а свернутая умещалась в рюкзаке. Большой мастер их изготовлять был прапорщик Чирков. На этом он и держался: ходит, бывало, по площадке пьяный, а выгони его — кто лодки будет клеить? Начальники Чиркова отсылали его лодки своим начальникам в Перхушково, и не один благодаря им туда перевелся впоследствии. Чирков гордился:
— Мои лодки на ВДНХ!
О расстоянии до Москвы он имел самое смутное представление:
— До Москвы самолетом лететь полтора часа, а до Уфы я за час доезжаю.
На вопрос:
— А ну, расскажи, Шура, как ты ездишь?
Чирков охотно поддавался:
— Сажусь в вагон, выпиваю фляжку спирта, просыпаюсь в Оренбурге, пятнадцать минут на то, чтобы пересесть в поезд до Уфы, потом опять выпить и проснуться в Уфе.
А ещё он был заместителем секретаря парторганизации Фирсова, такого же алкаша, как и сам Чирков.
На доставку ракеты отводилось четыре часа — окно между полётами спутников-шпионов. До старта километров двадцать ракету везли автотранспортом: впереди комендантская машина, за ней — «Урал»-камикадзе — блокировать, чтобы никто не врезался в лоб МАЗу. Дороги в пустыне — на высоких насыпях, не дай Бог кувыркнется МАЗ в пустой ракете 80 тонн весу, упадет, погнется — всем тюрьма. Дым стоит, как будто жгут резину. Вся эта музыка въезжает на старт.