Я был всегда против режима, вращался среди мыслящих людей, но только в этапной камере Бутырской тюрьмы в 1941 году узнал правду об этом убийстве от старых членов партии, варившихся в сталинской кухне. Солженицыну не следует забывать, что после ясновидения в юношестве, он попал в сети марксизма и безбожия в более зрелые годы. И лучше чаще вспоминать о своём падении, чем об отроческой гениальности.
Я полагаю, что Солженицын доставил бы заключённым несколько весёлых вечеров, если бы прочёл «Письмо вождям» на шарашке. Но теперь времена изменились. Солженицын приобрёл всемирную аудиторию, к нему прислушиваются в различных кругах, некоторые даже считают пророком. Положение обязывает!
н). «Отдайте им эту идеологию!» (16)
Бесполезную вещь бросают сами. Раз «вожди» вцепились в идеологию зубами и когтями, из их пасти она не вывалится, и они её добровольно не выпустят. Просьбами не сладишь!
Следует называть вещи своими именами: для устранения класса партийных бюрократов и освобождения от его идеологии требуется революция. И надо найти и предложить её лучший вариант.
«Отдать идеологию» и сохранить режим невозможно. Солженицын советует классу самому покончить с эксплуатацией народа, то есть отказаться от привилегий и остаться не у дел. Стремясь внушить «вождям» возможность их существования без идеологии, Солженицын обеляет режим. Во всем виновата идеология — забросят её «вожди» и станут хорошими.
Возможно, умы некоторых представителей класса партийных бюрократов хотят заменить марксистскую идеологию на идеологию нацизма. Но это связано с коренной ломкой — распустить колхозы и совхозы, прекратить держать сельский люд в крепостной зависимости, резко повысить заработки рабочих, техников, служащих, разрешить торговлю и т. п. При этом легко остаться у разбитого корыта, ибо натерпевшийся народ не согласится снова на диктатуру с миллионами трутней.
«Шаг поначалу кажется трудным, а на самом деле вы очень скоро испытаете большое облегчение, отбросив эту никчёмную ношу…» (39) (Подчёркнуто мною — ДП).
Какая забота о «вождях» Советского Союза!
С помощью этой «никчёмной ноши» Ленин взял власть, с идеологией «вожди» уйдут с подмостков истории. Но наше оружие — СМЕХ. От него режиму не спрятаться, и для идеологии он страшнее атомных бомб.
«…вы — крайние реалисты… Вы — исключительные реалисты…» (42). Солженицын предлагает «диалог на основании реализма» (43), сам остаётся «в рамках жестокого реализма» (4б), требует, чтобы другие предложили «выход»… «вполне реальный, с ясными путями» (5).
В XX веке широкое хождение получили слова «реалист» и «реальный политик». Большинство людей относится одобрительно к «реалистам» и считает неизбежным их принцип: с волками жить — по-волчьи выть.
Но таким реализмом хвалиться не приходится. «Реальные политики» вошли в компромисс с совестью, стали договариваться с заведомыми подлецами и довели мир до теперешнего состояния. Подобные «реалисты» — наследие вчерашнего дня. Их неизбежно заменят люди благородного образа мыслей, отличающиеся прямотой поведения. Будущее за настоящими рыцарями духа!
К аморальным людям и их организациям следует относиться с подлинным реализмом, подвергать их бойкоту, отказываться вести с ними переговоры, предъявлять им ультиматум вместо того, чтобы идти на уступки. С «вождями» можно подписывать договоры только тогда, когда обеспечен надёжный контроль за их исполнением.
Реализм должен быть творческим, как у инженера-конструктора, который начинает с листа чистой бумаги и кончает созданием машины. Самая низшая форма реализма: признавать лишь то, что можно пощупать руками. Факт существования режима налицо, но следует разглядеть силы внутри страны, которые могут устранить режим. «Реалист» Солженицын отбрасывает эту возможность, ибо отрицает революционную борьбу с «вождями».
Солженицын считает своё письмо реальным, потому что олицетворяет класс партийных бюрократов со всей страной. Но такая реальность называется капитуляцией или соглашательством через голову народа и вопреки его коренным интересам.
«Вы…не допустите, чтобы власть ушла из ваших рук. Оттого вы не допустите доброй волей двух- или многопартийную парламентскую систему… реальных выборов, при которых вас могли бы не выбрать». (42) Поскольку класс партийных бюрократов не допустит двух-много-партийной системы и реальных выборов, то Солженицын просит его восстановить «хотя бы реальную власть советов». (46)
С 1918 года существует в виде советов лживый демократический фасад государства Ленина. Советы превратились в кнут для угнетения населения. О какой реальной власти советов в руках коммунистов мечтает Солженицын? Быть может он надеется, что класс государственных капиталистов прислушается к мнению трудящихся и допустит выразителей их интересов в советы? Но если вопреки очевидности это произойдёт, то карьеристы бросятся защищать насиженные места, спровоцируют скандал, смельчаков посадят в тюрьмы или расстреляют, и прежний порядок немедленно восстановится. Если бы красноречие Солженицына убедило «вождей» (Прошу читателя извинить меня за несуразное допущение) попробовать не душить в зародыше пожелания, а затем и требования трудящихся, то практика столкновения в советах противоположных сил привела бы к образованию стихийного движения угнетённых. Такая перспектива для «вождей» страшнее появления организованной партии, которую легко выловить, оклеветать, прихлопнуть. Народное движение — кошмар режима. Если даже 100 000 из 230 миллионов угнетённых смогут организованно выступить против 20 миллионов угнетателей, то почва закачается под их ногами. «Вожди» реально это представляют, и, в этом случае, Солженицын не ошибся, назвав их реалистами.
«Долго, но — не вечно». (42)
Режим будет долго существовать,
— если Запад не изменит своей политической линии в отношении стран с так называемыми коммунистическими режимами и не перестанет спасать СССР экономически;
— если такой «реалист» как Солженицын, к голосу которого прислушивается весь мир, будет продолжать высказываться о нежелательности революции в нашей стране;
— если представителей угнетённого населения будут травить и зажимать им рот;
— если плодотворные идеи и решения будут замалчивать и прятать от людей, а беспочвенные предложения освоения Северо-Востока под руководством класса партийных бюрократов будут распространять в миллионах экземпляров;
— если Запад не создаст института экспертов, где специалисты разных научных отраслей смогут изложить свои предложения и выслушать критику;
— если большинство издательств, радио, телевидение будут в руках тех, кто не допускает до читателя, слушателя, зрителя всё, что им не по нраву;
— если спасением нашего отечества будут заниматься люди, уверенные в своей исключительности, и люди малого калибра, которые пуще всего боятся потерять положение и репутацию;
— если не вооружиться верными идеями, а продолжать плестись вот уже скоро 60 лет с нулевыми результатами по избитым дорожкам.
«…из русской истории стал я противником всяких вообще революций и вооружённых потрясений, значит, и в будущем тоже»… (43)
Дурной пример подал Солженицын своим современникам.
Я ценю Солженицына как романиста, описавшего ряд событий после катастрофы в нашей стране. Но неужели исследователь этого периода может осудить все вооружённые возмущения нашего народа?
Разве в русской истории нельзя оправдать соляные и медные бунты, возмущение стрельцов против Петра Первого, восстания Стеньки Разина, Пугачева? Едва ли в прошлом народ должен был всегда безропотно гнуть спину? Неужели не надо было подниматься крестьянам в 1918–1921 годы с вилами против пулемётов продотрядов? Разве ошибкой была гражданская война, а также сотни мятежей (как Кронштадтский и Тамбовский) и восстания времён коллективизации? Что ж, лучше было подобострастно лизать руки палачам?
Человек не избавлен от первородного греха. Поэтому постоянно кто-то кого-то угнетает, изводит, преследует. Обиженным приходится обороняться и подчас браться за оружие.
Только революции дадут избавление от тоталитарных режимов.
«Всяким поспешным сотрясением смена нынешнего руководства (всей пирамиды) на других персон могла бы вызвать лишь новую уничтожающую борьбу и наверняка очень сомнительный выигрыш в качестве руководства». (43)
Итак, качество руководства «вождей» столь хорошо, что лучше не сыщешь! Как говорили воры на каторге, Солженицын «зашёл с червей», то есть сказал большой комплимент «вождям».
Видимо, Солженицын смешивает «поспешное сотрясение» с дворцовым переворотом. После смерти Сталина убрали Берия, который с головы до ног был в крови своих жертв, позже легкомысленного Хрущёва. Но вряд ли в наши дни при коллективном руководстве Брежнева сможет произойти дворцовый переворот.
Ещё более непонятно, если под «поспешным сотрясением» Солженицын разумеет революцию, ибо народная революция стране необходима, чтобы покончить с господством класса партийных бюрократов и с их идеологией.
Народу следует помочь разобраться в современной обстановке, и это должны сделать те, кто от него не оторван и борется за его освобождение.
Если люди умственного труда утратили способность разговаривать с простыми смертными из самой нижней кладки пирамиды, то мне хочется им посоветовать проехаться в московском метро в сторону Волхонки-ЗИЛ, когда заводской люд едет на работу или возвращается домой. Стоит вглядеться в лица рабочих, поймать колючие, а то и злые взгляды, вслушаться в обрывки фраз на полублатном жаргоне, чтобы понять, что это новая порода людей. У них нет иллюзий, они разобрались в гнили режима и знают цену советскому блефу. Их отличает высокий накал души, динамичность, трезвость суждений. Кто сумеет войти к ним в доверие, узнает, что они мечтают о народной революции, которая даст власть их представителям, и презирают любой сговор с «вождями» через их голову.
Почти две страницы «письма» (43 и 44) Солженицына направлены против демократии на Западе в наши дни и демократии в России в период с февраля по октябрь 1917 года.
Любое развивающееся единство состоит из борющихся противоположностей. Этот универсальный закон не знает исключений. Поэтому явления в обществе зависят от того, какие силы преобладают и побеждают противоположные устремления. Если в демократическом государстве победила позитивная, разумная творческая часть общества, то демократия удалась. Если безответственные элементы, ослеплённые ложными доктринами, взяли перевес, то демократия может стать источником бедствий. Всё зависит от соотношения сил. Недопустимо перечислять только недостатки демократии — вполне приемлемой, хотя и несовершенной формы жизни — и на основании их её оценивать. У демократии уже накопился немалый опыт, и поэтому возможно установить:
— условия, в которых её применение целесообразно и не приводит к отрицательным последствиям;
— степень несовершенства её институтов;
— способы устранения её недостатков.
Критика Солженицыным слабых сторон западной демократии справедлива, но бестактно, что он дал её именно при обращении к вождям. Невольно складывается впечатление, что раз демократия Запада себя не оправдала, существующий тоталитарный режим имеет право на существование под солнцем. Я думаю, что это понадобилось Солженицыну для признания авторитарной системы управления.
Всякая власть, дурная или хорошая, держится на авторитете. Авторитет главаря любой шайки устанавливается в кровавых схватках. Авторитет тирана опирается на террор; авторитет достойного правителя, который любит свой народ, — на добрые традиции, вечную мораль, христианские принципы и справедливые законы.
Приведу моё обоснование авторитарности[32]:
— Действие, которое человек производит согласно своей воле (выбору) и желанию, я называю свободным.