— Действие, произведённое в результате победы желания над противодействующим ему решением воли, подтверждающим сделанный выбор, нарушением.
— Проявление свободы зависит от желания и сделанного выбора, поэтому свобода может быть высокой и низкой.
— Путь к высшей свободе лежит через длительное и упорное проявление полусвободы. Это путь к высоким целям, в том числе к самоусовершенствованию; он требует преодоления разного сопротивления.
— Нарушения — путь к проявлению низкой свободы; они возможны при разрежении душевных сил и увеличивают зло на земле.
— Состояние полусвободы резко преобладает у большинства людей, когда они думают, работают, борются, совершенствуются. На протяжении своей жизни человек неоднократно проявляет свободу, но, к сожалению, часто в виде компромиссов между желанием и сознанием совершения должного, что относится к нарушениям.
Огромно значение силы воли, ясности мысли и идей, сдерживающих и регулирующих желания. Идеи и воля, руководящие человеком, образуют в нём источник авторитета и власти, то есть авторитарное начало. Авторитарное начало неизбежно присутствует и в любом государственном устройстве. Так же, как у отдельного человека, власть государства может привести народ к духовному росту и расцвету или к звериным нравам.
История подтверждает, что завоевание гражданских свобод, борьба с тиранией и произволом происходили под воздействием высокого авторитарного начала: идей и примера Христа, Церкви, рыцарских и монашеских братств, крупных мыслителей, людей высокого духа, ума, воли. Эти силы создали правовое начало, гражданские свободы, неприкосновенность личности, освящённые христианскими традициями законы, принципы подлинной демократии! Но одновременно шёл и обратный процесс. Природе многих отвечал скорей путь нарушений. Он устраивал, в основном, людей недостаточно развитых, нетерпеливых, ленивых, с злой направленностью. Плодотворный путь к истинным дарам свободы через состояние полусвободы казался им утомительным, долгим, необязательным. Им мерещилась ложная перспектива стремительных достижений, их привлекали власть и желание заменить мудрую силу насилием; они породили идею террора и с этой целью в течение веков стали вести борьбу с Церковью, духовным благородством, высоким образом мыслей. В результате здание демократии осталось недостроенным. В современных демократиях преобладают попытки сократить, а если возможно, и вообще уничтожить высокое авторитарное начало. В наши дни всё более открыта дорога нарушениям в виде бродяжничества, разнузданности нравов, порнографии, ослабления остаточного влияния Церкви, подрыва экономики, агитации против службы в армии, примиренчества с ужасами тоталитарных режимов и т. д. В целом, из-за поощрения массовых «нарушений» происходит сокрушение истинной свободы.
Путь к свободе, столь ценной для человека, лежит в русле полусвободы, созданной во имя высоких идеалов и целей. Те, кто идут по этому пути должны преодолеть известное сопротивление. Соразмерно проявленным усилиям происходит рост личности. Те, кто выбрали путь произвола и нарушений доходят до их крайней формы, то есть до своеволия, которое разрешает любое низкое или преступное желание.
«А за последние полвека подготовленность России к демократии, к многопартийной парламентской системе, могла ещё только снизиться. Пожалуй, внезапное введение её сейчас было бы лишь новым горевым повторением 1917 года». (44)
Страдания оказались жёсткими и требовательными учителями для всех народов нашей страны. Россияне здорово поумнели и прозрели за 60 лет. Поэтому мало кого потянет после конца рабства сразу к вершинам демократии: парламентской многопартийной системе. Это было бы непростительной роскошью. Для начала в микробратствах созреют подлинные советы. В ходе будущих решительных событий люди быстро найдут общий язык, как находили его мы зеки, разделявшие одну судьбу. Из представителей тех, кто сражался за освобождение, мы соберём Учредительное собрание
— от рабочих из всех городов,
— от тружеников земли,
— от инженеров, врачей, преподавателей, агрономов, учёных — всех, кто не потерял совесть; те, к кому подорвано доверие, карьеристы и болтуны, в почёте там не будут.
Силы освобождения получат из единого центра проверенные рекомендации и будут знать, кого надо избегать. Теперь установлено, кто подготовил развал государства в 1917 году, продался за германские и другие деньги, уничтожил достигнутые на фронте результаты. В новой обстановке требования об изъятии земли, фабрик, заводов, шахт, транспорта, научно-исследовательских институтов у класса партийных бюрократов и передаче их объединениям тех, кто там работает, будут поддержаны всеми тружениками. Поэтому не следует Солженицыну столь мрачно смотреть на возможности нашего народа, который доказал, что у него не одни только недостатки.
«Но и русская интеллигенция… чего же добилась с огромными потерями для себя и для простого народа?.. Так может быть следует признать, что для России этот путь был неверен и преждевременен?» (45)
Безусловно, это следует признать. Революционная интеллигенция отличалась фразёрством, фанатизмом, недомыслием и вооружена была смесью из ложных доктрин. Устраивать переворот в 1917 году в разгар гигантской войны вопреки интересам народа могли только далёкие от жизни люди, которые сочетали в своих планах блажь с изменой и вредительством. Революция в СССР против класса «вождей» — единственный выход не только для россиян, но для оккупированных народов стран-сателлитов и для всего человечества. Она должна быть совершена во имя избавления всей планеты от рабства.
«Может быть, на обозримое будущее… России всё равно суждён авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?…» «…восстановить хотя бы реальную власть советов?» (46)
Солженицын пытается оправдать своё предложение о сохранении «вождями» власти при смягчении ими произвола, уважении сталинской конституции и т. п. Но, видимо, сам понимает, что самоограничение власти вождями — несбыточные грёзы, так как мечтает хотя бы о восстановлении власти советов.
Указание Солженицына, что страна не созрела для другой формы правления, не авторитарной (самодержавной или диктаторской — ДП?) поддерживает у класса партийных бюрократов уверенность, что он сидит на месте, так как у народа нос ещё не дорос до человеческих условий жизни.
Но почему мы такие жалкие и отсталые? Ведь папуасы в наши дни успешно осваивают демократические формы правления. Возможно, Солженицын не сознаёт, что принижает могучий народ, упрашивая через его голову диктаторов, которые живот надорвут от смеха над его предложениями?
«Однако… тот авторитарный строй (до катастрофы 1917 года — ДП/…имел сильное нравственное основание… семивековое православие Сергия Радонежского и Нила Сорского…» (45)
Солженицын роняет достоинство высоких моральных принципов нашего народа, рассуждая о них с хулителями любых религий и организаторами массового безбожия в нашей стране.
«Совокупность всех тех, от верху до низу, кого вы считаете действующим и желательным руководством, переведите, однако, в систему советскую. А впредь от того любой государственный пост пусть не будет прямым следствием партийной принадлежности, как сейчас». (46)
Итак, все командные посты в низовых организациях передаются членам КПСС, а в областной и центральный аппарат власти следует допустить беспартийных. Неужели Солженицын успел забыть, что те, кто выполняет людоедские планы, обладают соответствующими качествами и давно уже в партии? Солженицын побил все рекорды в своей непоследовательности, не говоря уж о том, что его рекомендация может быть воспринята «вождями» только как желание взорвать их власть изнутри. Их не проведёшь! Они во времена Хрущёва, используя способ Солженицына, пробрались в Русскую Церковь: ввели в «двадцатки», управляющие приходами, своих агентов.
На странице 48 «Письма» Солженицын предлагает «вождям» допустить духовные молодёжные организации, свободную приходскую деятельность, свободное искусство, литературу, свободное книгопечатание не политических книг, а «философских, нравственных, экономических, социальных исследований…», то есть просит «вождей» подложить под свои кресла мины замедленного действия. Недопонимает или издевается Солженицын?
«…ваша партия… исполнила бы национальные задачи: спасла бы нас от войны с Китаем и от технологической гибели. Эти задачи и благородны и выполнимы». (47)
Эти предложения Солженицын выдвигает, «оставаясь в рамках жестокого реализма!» (46) После почти 60 лет терзания режимом народов нашей страны, Солженицын счёл возможным зачислить партийных бюрократов в спасители! Комментарии излишни.
Режим, который довёл страну до экономического краха, в частности из-за провала технологии, в воображении Солженицына, оказывается способным спасти страну от «технологической гибели».
Воистину, реализм у Солженицына жестокий!
«другие полушария… будут развиваться всё равно без нас, по-своему, и тем никто из Москвы не управит…» (47)
Напрасно Солженицын так категоричен. У «наших спасителей» много помощников. Ведущие политики Свободного мира наперебой поспешают реализовать планы Кремля. Капиталисты Запада не дают пасть режиму. Солженицын подаёт пример диалога с «вождями» как с равными достойными собеседниками.
Если так пойдёт дальше, то не удивительно, что в скором будущем планета будет управляться из Кремля.
«Пусть авторитарный строй — но основанный не на „классовой ненависти“ неисчерпаемой, а на человеколюбии… ко всему народу» (47-48/… «великодушие, милосердие к узникам» (48)
Не даёт ли Солженицын хищнику совет вырвать зубы у хирурга и перейти на травоедение, предварительно вставив челюсти телёнка?
По Солженицыну руководители «партии и правительства» — коренные представители народа, единокровные по отцам и дедам.[34] Порыв одного из «вождей» — Хрущёва — был даже «несомненным сердечным движением» (6). Не исключено, что «вожди», которые сердцем принадлежат к народу,[35] под влиянием Солженицына улучшат со временем свой авторитарный принцип правления и исторически оправдано, что будущие наши спасители держат страну в узде.
«У вас остаётся вся неколебимая власть, отдельная сильная замкнутая партия, армия, милиция»… (49)
Как возможно это сочетать с предложением Солженицына допустить свободные экономические и социальные исследования?[36] Ведь тогда от режима полетят пух и перья; класс партийных бюрократов станет мишенью насмешек и угроз. 90 % взрослого населения не приемлет режим, поэтому отдельные подразделения армии будут на стороне народа. Надёжность всей армии несомненно понизится. А уж, если свободно допустят по совету Солженицына «все нравственные течения, в частности все религии, и их гонитель марксизм лишится государственных привилегий» (48), то климат страны изменится за пару лет. Подумать только, что произойдёт нечто, достойное пера В. Набокова — угнетатели (карьеристы и мобилизованные) заигрывают с рабочими, сеть сексотов рушится, партия разваливается…
Не издевается ли снова Солженицын?
«Но с каждым годом то же самое будет настойчиво предлагать вам жизнь по разным поводам, в разное время, с разными формулировками — но именно это». (49)
Солженицын не только уверен в истинности и великой пользе своего «Письма», но и не сомневается, что «жизнь… с разными формулировками» повторит именно его предложения.
Предел самонадеянности и сознания безошибочности суждений!
«Я готов тотчас и снять их (свои предложения — ДП), если кем-нибудь будет выдвинута не критика остроумная, но путь конструктивный, выход лучший и, главное, вполне реальный, с ясными путями». (5)
Поскольку Солженицын в начале «Письма» требует от своих критиков конструктивных предложений, читатель вправе был их ожидать также от него. Проект, полезность которого не доказана, а наоборот вызывает решительные возражения, не может быть защищён. Если в проекте не указаны средства достижения цели, то он бракуется как бессодержательный.
Критика — необходимый элемент творчества и не стоит от неё отмахиваться. В подавляющем большинстве случаев критики не предлагают решения, когда разбивают доводы противника. Достаточно, если они сумели доказать, что обсуждаемый проект — мыльный пузырь.
Но у Солженицына есть возможность найти «выход лучший и, главное, вполне реальный, с ясными путями», если он пожелает ознакомиться с рекомендациями, которые высказали ему ряд критиков по поводу «Письма».
«Этим письмом я тоже беру на себя тяжёлую ответственность перед русской историей». (51)
Солженицын прав: не простят ему рабочие парни с Волхонки-Зил, когда прочтут «Письмо». Смысл их едких замечаний и грубых насмешек свёлся бы к следующим обвинениям Солженицына:
— Он самовольно упрашивает «вождей» решить судьбу народа. Не грех бы ему вспомнить, как Герцен обливал грязью царское правительство.
— Спасибо Солженицыну: теперь с его лёгкой руки «вожди» будут пользоваться на Западе репутацией людей, достойных доверия, кровно связанных с народом, отражающих традиции страны.