— Не моргнув глазом и с барской щедростью он отвалил режиму партийных бюрократов ещё 10 лет господства над народом.[37]
— Солженицын — соглашатель, а мы ждали от него призыва к революции.
«…исключительно полезно было бы Западу прислушаться к слитному голосу Восточной Европы…»
В «Письме вождям» Солженицын вздумал устраивать судьбу подрежимных россиян без их совета и согласия, поэтому настораживает его призыв прислушаться к «слитному голосу Восточной Европы». Не считает ли Солженицын теперь себя выразителем чаяний не только народов СССР, но и народов стран сателлитов?
Слитный голос класса партийных бюрократов осточертел. Спасибо Солженицыну за предложенный другой слитный голос, но не лучше ли прислушаться к голосу каждого народа?
«Видите, каждая профессия, если она начинает разрушать нравственные нормы жизни, должна сама себя ограничить». «…но и всякая профессия, но и всякий человек должен уметь пользоваться своей свободой, и сам себе находить остановку, нравственный предел».
Умри, Денис, лучше не скажешь![39] А если взяться за решение задачи и вдобавок не иметь нужной профессии, то уж совсем не будешь знать, как «себя ограничить».
Солженицын — не специалист по вопросам, которые поставил в «Письме вождям». Почему же он не должен «сам себе находить остановку, нравственный предел» и прислушаться к голосу тех, кто шли всегда плечом к плечу с тружениками, и для вызволения их из беды не жалели себя в поисках приемлемых решений?
Чего же добился Солженицын?
Тираны ублажены и получили поддержку, скованный гигант[40] унижен, друзья на Западе — в изумлении (что взять с других, если сам Солженицын несёт околесицу!) Многочисленные почитатели кривят душой и стараются хоть как-то исправить положение.
Сам себя высек, как гоголевская унтер-офицерская вдова!
«Если бы не было чуда с „Иваном Денисовичем“, это просто чудо, что Твардовский мог убедить Хрущёва напечатать „Ивана Денисовича“». Солженицын два раза в одной фразе употребил слово «чудо». Несколько позже он здраво объясняет, что Хрущёвым руководил грубый политический расчёт, когда он дал разрешение на публикацию повести «Один день Ивана Денисовича». («Хрущёв действовал совершенно бессознательно, ему нужен был „Иван Денисович“ в тот момент, когда с Китаем он спорил, о Сталине»). Вызывает удивление непоследовательность Солженицына в оценке им одного и того же события.
На Западе широкое распространение получила легенда о демократических начинаниях Хрущёва. Я объяснил уже истинные причины «Хрущёвских чудес».[41] Упорная вера Солженицына в чудеса Хрущёва подливает масла в огонь и помогает укрепить версию Кремля о возможности перемен в стране без ухода «вождей» со сцены.
«…даже предпочтение отдаётся тем, кто хочет спастись, уехать, перед теми, кто хочет остаться и исправить эту страну, рискуя собственной жизнью».
Борцам с коммунистическим режимом внутри и вне страны удалось вынудить его на небольшую уступку в вопросе выезда за границу. Заодно с рабовладельцев перед всем миром сорвана маска, так как
— цифра выехавших из страны известна, и их процент ничтожен;
— уехавшие не могут вернуться назад, у них насильственно отнято советское гражданство;
— разрешение на эмиграцию евреев под давлением Конгресса США объясняет торговую сделку, на которую пошёл СССР, ради получения кредитов и его признания «благоприятной нацией».
Солженицын возмущается, что Запад, вместо того, чтобы помогать искоренить произвол и беззаконие в нашей стране, отдал предпочтение определённым слоям подсоветских граждан и помог им добиться разрешения на выезд из страны. Но невозможно было потребовать от режима как первую уступку роспуск политзаключённых и освобождение здоровых инакомыслящих, брошенных в психзастенки. В условиях режима партийных бюрократов такую операцию невозможно даже проконтролировать.
«Однако, эмигрируют, в общем те, кто бегут, спасают себя от наших ужасных условий. Гораздо более мужественные люди, стойкие и преданные стране остаются для того, чтобы исправить там положение, чтобы добиться улучшения условий».
Почему Солженицыну не приходит в голову простая мысль, что тот, кто не боролся с режимом, когда жил в стране, по выезде из неё тоже не будет этим заниматься и станет устраивать свою жизнь, а тот, кто боролся, будет и дальше продолжать эту борьбу. Осуждать можно тех, кто за границей
— забыл об оставшихся в стране,
— плохо разбираясь в обстановке, судит вкривь и вкось и создаёт неверное общественное мнение,
— вместо борьбы с общим врагом ведет интриги против других и на их почве затевает склоки.
Солженицын в своих исторических романах эпохи первой мировой войны не смог обойти молчанием роль эмиграции в подготовке российской катастрофы 1917 года. Немало российских революционеров постоянно проживали в Лозанне, Цюрихе, Париже, Лондоне. Видимо, условия почти неограниченных гражданских свобод на Западе благотворно повлияли на их последующую разрушительную деятельность. Почему же не допустить, что для борьбы с невиданной тоталитарной деспотией в высшей степени полезна и необходима активность некоторых борцов с режимом в Свободном мире? Если Солженицын утверждает обратное, то недопонимает, что
— важно разделить обязанности и участки борьбы. Многое невозможно и неэффективно делать внутри страны, из-за огромных жертв и чрезмерной затраты сил и времени;
— необходимо мобилизовать мировое общественное мнение и тем самым поддержать героические усилия кучки диссидентов в Москве;
— надо помочь населению в СССР, которое находится в предреволюционной стадии и сделать то, что нужно для наиболее мирного и по возможности бескровного устранения от власти класса партийных бюрократов. Наиболее целесообразно и в первой Фазе освобождения обязательно организовать такую помощь из единого центра в Свободном мире;
— революция в СССР назрела и абсолютно необходима. Соглашательство с режимом возможно только за счёт народа.
«Более того, людей, которые едут в Израиль, только понимаете, действительно в Израиль, не тех, которые притворяются, говорят, что мы поедем в Израиль, а сами едут в другое место, а тех, кто говорят: мы поедем в Израиль — и едут в Израиль, — я их глубоко уважаю».
Интересно, уважает ли и чтит Солженицын тех, кому удалось как воздушным пиратам вырваться за пределы СССР и тех, кто посажен за это в тюрьму на 15 лет? Уважает ли он тех, кто бежит через кордоны и минные поля Восточной Германии и через стену позора в Берлине?
Я поражён, что бывший лагерник Солженицын подымает голос против тех, чей отъезд необходим для расшатывания тюрьмы народов, и кто поэтому использует единственную возможность легально покинуть отечество.
Когда пытают, избивают, морят голодом в местах заключения, когда с помощью инъекций превращают человека в сумасшедшего, не желая того, в руки народа вкладывают оружие для защиты.
Рабы режима не хотят признавать требования и законы класса партийных бюрократов. Мы создали в ответ свои заповеди: «Мораль рабов — чекистам», «раб снаружи — внутри воин»[42]. Мы вынуждены пользоваться моралью рабов, но предадим её анафеме, когда покончим с тоталитарными коммунистическими режимами: надоело жить со своими по одной морали, с режимом — по другой. Но пока режим существует и с ним идёт непрерывная война, мораль рабов — опора народного сопротивления.
Непростительно Солженицыну бросать камень в тех, кто воспользовался возможностью выехать в Израиль, и туда не поехал или через некоторое время оттуда уехал. Эти люди не предатели Израиля: в условиях режима все вынуждены притворяться, а не «жить не по лжи».[43]
Малюсенькому Израилю требуются в первую очередь рабочие для промышленности и сельского хозяйства. Предоставить работу по специальности всем работникам умственного труда, которые преобладают среди отъезжающих евреев из столичных городов, Израиль не в состоянии. Многие из приехавших по здоровью и возрасту не могут пойти на физическую работу: отсев среди иммигрантов Израиля понятен и естественен.
Если же в числе уехавших из СССР — сотня неевреев, то в демократическом Израиле, где уважают свободу, израильтяне не бросят камнем в них.
«Но мне кажется диким, когда говорят так — вот это моя страна, это моя родина, Советский Союз, или Россия. Но здесь плохо, поэтому я сейчас уеду; уеду, с вами не буду, а оттуда, с Запада, буду объяснять даже, как вам быть, рецепты буду давать, что вам делать; потом, если будет лучше, я вернусь. Нет. Когда в доме плохо, болезни, несчастья, — из дома не уезжают. Из дома можно уехать, когда всё хорошо».
Откуда у Солженицына такая злоба, ненависть и отсутствие понимания самых простых вещей?
Если следовать его несуразностям, то,
— когда в доме пожар, нельзя выскочить за водой; гори!
— лучше всего молчать по примеру китайцев за «бамбуковой решёткой» Мао.[44] Немногие беглецы оттуда не смогли рассказать ничего путного, возможно из боязни, и мировое мнение не может защитить жертвы по причине отсутствия достоверных сообщений. Но довольны ли этим китайцы? Мы пережили сталинский террор в то время, когда Запад находился в блаженном неведении или преступно ему попустительствовал, и можем ответить на этот вопрос. Эксперты как мы срочно нужны Свободному миру. Когда соединятся усилия мыслителей Запада и тех, кто приехал, чтобы предложить и отстоять модель нового мироустройства, необходимого для спасения человечества, Солженицын кончит играть роль учителя. Не в предчувствии ли этого он так недоволен?
Солженицын забыл, что те, кто разбил идолов марксизма и атеизма в нашей стране, обязаны передать свой опыт другим. Именно поэтому мы здесь. И нет ничего дурного в том, что с Запада населению СССР будут даны «рецепты», если они составлены правильно, доступно, если их можно выполнить в условиях режима и, тем самым, коренным образом улучшить положение народов в стране. Рекомендации могут быть приняты или отброшены теми, кому не подходят. Только так совершается народом революция: по его воле и разумению — без обязательных программ, директив, партий.
Люди, которых клеймит Солженицын, вернутся домой, но не когда там будет лучше, а когда это будет необходимо для борьбы с режимом.
«Я отнюдь не прошу: „Пожалуйста, Запад, помогите нам!“ Я считаю, что Запад не обязан нам помогать, у Запада есть свои проблемы, и Запад может нам хоть совсем не помогать. Положение, в которое мы попали, мы — Советский Союз, Восточная Европа, Китай — из этого положения мы должны выйти сами, собственными руками…» (Подчёркнуто мною — ДП).
Справедливо! Когда в стране произойдёт революция, народ на этот раз «собственной рукой» добьётся освобождения. Прошли те годы, когда белоэмигранты просили Запад спасти Россию. Подсоветский народ не ждёт больше от Запада помощи, после того как Рузвельт и Черчилль укрепили владычество Сталина, отдали ему только в Европе вопреки Атлантической Хартии 10 стран и российских военнопленных. Ненависть зреет в сердцах подсоветских людей, когда политики и капиталисты Запада снова приходят на выручку режиму и избавляют его от экономического краха. Будущее Запада зависит от того, сумеет ли он сделать население СССР своим союзником.
Просить Запад больше ни о чём не требуется, но мы обязаны помочь ему понять полярность интересов класса партийных бюрократов и угнетённого населения.
«Моё письмо вождям Советского Союза было во многом неправильно понято».
Прошло четыре месяца после опубликования «Письма вождям» до дня, когда Солженицын дал это интервью американскому телевидению. На Западе предложения Солженицына встретили холодно, чтобы не сказать враждебно. Даже раболепные критики в русской эмигрантской печати были сдержаны. При желании Солженицын мог бы пересмотреть свои рекомендации и честно признать «Письмо» грубой ошибкой. Но оказывается, его неправильно поняли. Зачем же бодаться с правдой?[46]