Тем временем танкисты Лелюшенко продолжали успешно наступать на потсдамском направлении, прикрываясь с запада 5-м механизированным корпусом. 6-й механизированный корпус в районе Штуккена добил остатки немецкой пехотной дивизии «Фридрих Людвиг Ян», взял в плен её командира и развивал наступление дальше, в направлении на Бранденбург. Продвинувшись на двадцать пять километров, он занял населенный пункт со странно звучавшим тогда на немецкой земле названием «Ленин», которое оказалось, конечно, просто фонетическим совпадением.
К вечеру этого дня армия Лелюшенко уже охватывала Берлин с юго-запада. Расстояние, которое теперь отделяло её от пробивавшихся ей навстречу войск 1-го Белорусского фронта, 47-й армии Перхоровича и 9-го корпуса танковой армии Богданова, составляло всего двадцать пять километров.
Армия Гордова после жестоких боёв весь этот день производила необходимые перегруппировки, ликвидируя разрывы между частями и создавая сплошной фронт, плотно и прочно закрывающий пути отхода франкфуртско-губенской группировке противника.
28-я армия Лучинского продолжала стремительно выдвигаться к Берлину. 128-й её корпус под командованием опытного и энергичного генерала П. Ф. Батицкого подошёл к Тельтов-каналу. Ему предстояло форсировать канал вместе с 3-й танковой армией. Одна из дивизий этого корпуса, 152-я, под командованием полковника Г. Л. Рыбалка, выходя к Миттенвальде, во второй половине дня вступила в бой с небольшой частью франкфуртско-губенской группировки немцев, пытавшейся прорваться к Берлину. Предотвратив эту попытку, дивизия к вечеру уже дралась на западной окраине Миттенвальде.
Главные силы Лучинского, 20-й (командир генерал-майор Шварев Н. Г.) и 3-й (командир генерал-майор Александров П. А.) гвардейские стрелковые корпуса, настойчиво продвигались к южной окраине Берлина. Одному из этих корпусов предстояло, не доходя до Берлина, сосредоточиться в районе Барута. Своим присутствием этот корпус должен был подстраховывать направление, по которому в случае какой-либо неожиданности могла прорваться франкфуртско-губенская группировка.
Основным моим местонахождением в последние дни была армия Пухова, и я совмещал с его командным пунктом также и свой передовой командный пункт.
Накануне я выехал от Пухова в районы, занятые танкистами. Но оказалось, что пути ещё недостаточно расчищены, мне не удалось проехать и пришлось вернуться. 23 апреля Рыбалко, с которым, несмотря на бродившие где-то между танкистами и пехотой вражеские группы и группочки, была все время устойчивая связь по ВЧ, так же как и с Лелюшенко, доложил мне, что у него был командарм 28 Лучинский.
Я сел в «виллис» и поехал к Рыбалко. После взятия Котбуса, запиравшего нам сразу несколько дорог и доставлявшего большие неудобства, положение теперь намного облегчилось и можно было ехать прямо по дороге от Котбуса на Барут и дальше — на Берлин.
Где-то между Цоссеном и Берлином, увидев со своего «виллиса» ехавшего мне навстречу — тоже на «виллисе» — генерал-лейтенанта Лучинского, я остановился. Мы оба вышли из машин. Он кратко доложил о состоянии армии и о выполнении моего приказа.
Из доклада я вынес впечатление, что он правильно понял приказ и принимает все меры к тому, чтобы как можно энергичнее и быстрее выдвинуться в назначенные ему районы — и в район Барута, и на южные окраины Берлина — для усиления танкистов. Мне оставалось только посвятить его в некоторые особенности того сложного переплета, в котором приходилось нам действовать.
Лучинский своей собранностью, четкостью, подтянутостью сразу же произвел очень хорошее и не обманувшее меня впоследствии впечатление. Потом обычно как-то забываешь о внешности человека, с которым долго работаешь вместе, но в первый момент она обращает на себя внимание. Лучинский импонировал и внешне. Высокий, стройный, бравый, настоящий гвардеец.
Хотя, повторяю, доклад Лучинского, да и то, что он уже успел связаться с Рыбалко, побывать у него, уточнить вместе с ним задачу на завтрашний день, произвело на меня хорошее впечатление. Тем не менее я, не побоявшись показаться излишне настойчивым, дважды или трижды во время разговора напомнил о том, что один его корпус должен как можно скорее встать у Барута и как можно прочнее чувствовать себя там.
Судя по докладу Лучинского, у него все было в порядке: дивизии шли по графику и даже опережая его, оперативная группа и штаб тоже выдвигались вперёд.
Но обстановка в этот день складывалась настолько благоприятная, интересная и в то же время до предела напряженная, что мне хотелось вдохнуть в этого вновь прибывшего командарма свое собственное настроение, хотелось придать ему больше бодрости, чтобы он шёл к Берлину ещё энергичнее.
Дальнейшие события показали, что генерал Лучинский и вся его армия действительно быстро сжились с той сложной оперативной обстановкой, в какой они очутились, когда, едва прибыв в состав 1-го Украинского фронта, были сразу же брошены прямо на Берлин. В то время сюда мечтали попасть многие, чтобы именно здесь закончить свой боевой путь.
13-я армия Пухова, проведя за ночь и утро частичную перегруппировку, все ближе подходила к Эльбе. Так же, как Гордов, и так же, как Лучинский, Пухов имел у себя во втором эшелоне, в районе Луккау, корпус, который мог быть использован двояко. Во-первых, против франкфуртско-губенской группировки, а во-вторых — и тут у Пухова была уже своя специфическая задача, — для контрудара по немецко-фашистским частям в том случае, если они будут предпринимать попытки прорваться к Берлину с запада. Такой возможности мы тоже не исключали и, как выяснилось впоследствии, правильно делали.
Войска Пухова продвигались успешно, имели достаточную плотность, и это позволило мне забрать у него 350-ю дивизию генерал-майора Г. И. Вехина и, передав её в оперативное подчинение Лелюшенко, срочно, в тот же день, направить автотранспортом на север, в район Потсдама, для усиления танкистов, чтобы им было чем занимать и закреплять за собой населенные пункты.
Армия Жадова к утру вышла своими передовыми частями, а к исходу дня и своими главными силами на восточный берег Эльбы на широком фронте Эльштер — Риза.
В этот же день достигли Эльбы танкисты 4-го гвардейского танкового корпуса генерала Полубоярова, войска 34-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Бакланова и 32-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Родимцева. Того самого Родимцева, который всего за два с половиной года до этого, командуя 13-й гвардейской дивизией, сидел в обороне на одном из последних узких клочков волжского берега в Сталинграде.
Собственно говоря, с выходом этих трёх корпусов на Эльбу 5-я гвардейская армия уже выполнила основную задачу, поставленную ей перед началом операции. Однако на самом деле ей предстояло воевать и дальше, причем без сколько-нибудь значительной паузы.
В связи с контрнаступлением гёрлицкой группировки немцев против нашей 52-й армии и 2-й армии Войска Польского южнее армии Жадова создалась серьёзная и даже неприятная обстановка. Я получил донесение о выходе корпусов Жадова на Эльбу, а он в свою очередь получил от меня приказание вывести танковый корпус Полубоярова и 32-й гвардейский стрелковый корпус Родимцева во второй эшелон армии для выполнения новых задач.
Создавая такую группировку за счет корпусов 5-й гвардейской армии, выполнивших свои предыдущие задачи, я намерен был нанести ею удар по гёрлицкой группировке немцев, остановив её дальнейшее распространение на север.
На дрезденском направлении, где и прежде шли очень напряженные бои, в этот день дело обстояло особенно неблагоприятно. Произведя в ночь на 23 апреля перегруппировку своих войск и нащупав стык между 52-й армией генерала Коротеева и 2-й армией Войска Польского генерала Сверчевского, противник, двигаясь вдоль реки Шпрее, нанес удар по 48-му корпусу армии Коротеева.
Общее направление ударов неприятеля шло на Шпремберг. Допускаю, что немцы не полностью были информированы о ликвидации шпрембергской группировки, и стремление соединиться с нею сыграло свою роль в выборе направления удара. Во всяком случае, не покончи мы своевременно со Шпрембергом и со всем, что там было, на нашем левом фланге могло создаться если не критическое, то достаточно сложное положение.
С утра ударная группировка немцев (две дивизии и около ста танков) перешла в наступление, прорвала фронт 48-го корпуса 52-й армии, продвинулась к северу на двадцать километров и вышла на тылы 2-й армии Войска Польского.
Часть дивизий 2-й армии Войска Польского, правым флангом примыкавших к армии Жадова, успешно продвигалась в это время на запад. Удар противника пришелся по их самому слабому месту — по тылам армии, к тому же сильно растянувшейся и находившейся в движении. При этом были нарушены боевое взаимодействие некоторых соединений и связь между ними.
Такая обстановка была бы сложной для любой прошедшей долгий боевой путь армии. Тем более оказалась она чувствительна для 2-й армии Войска Польского: Берлинская операция была первой после её сформирования. И все же поляки проявили большое мужество и после некоторого замешательства в первый момент прорыва дрались перевернутым фронтом стойко и отважно.
Вечером я отдал ряд распоряжений, ближайшей целью которых была ликвидация прорыва, а в дальнейшем — полный разгром гёрлицкой группировки врага. Я понимал, что, предпринимая довольно сильный фланговый контрудар, гитлеровцы надеялись создать кризисную обстановку на всем левом фланге наших войск и повлиять на ход операции на главном, берлинском, направлении. Но такая задача была уже им не по силам.
Кризисного положения им создать не удалось. Контрудар врага не вызвал ни малейших изменений в наших основных планах.
Мы правильно сделали, не пожалев сил и средств на ликвидацию обеих группировок противника, шпрембергской и котбусской, на флангах прорыва. Если бы мы затянули их уничтожение, то контрудар гёрлицкой группировки был бы гораздо чувствительнее для нас. А сейчас этот удар опоздал. Для разгрома гёрлицкой группировки нам уже не было необходимости ослаблять свои силы, наносившие удар по Берлину. Оценкой реального положения и были продиктованы мои решения.
Через сутки, к вечеру 24-го, войскам 2-й армии Войска Польского, 52-й армии, двух корпусов 5-й гвардейской армии и танкового корпуса удалось приостановить наступление противника, успевшего продвинуться в направлении Шпремберга на тридцать три километра.
Если оценивать далеко идущие оперативные замыслы неприятеля, то в условиях сложившегося к этому времени соотношения сил я никак не могу отозваться о них положительно. Но если говорить о том, как немцы проводили эту одну из последних своих наступательных операций с тактической точки зрения, то надо отдать им должное: стык они нащупали очень точно и действовали напористо, сосредоточив для прорыва восемь полноценных дивизий (из них две танковые) и около двадцати отдельных батальонов.
В эти дни я главным образом бывал на своем передовом командном пункте, а на основном находился начальник штаба фронта генерал армии Иван Ефимович Петров. Я поручил ему выехать в войска Коротеева и Сверчевского и помочь на месте организовать взаимодействие войск, которые при поддержке частей 5-й гвардейской армии должны были не только отразить наступление немецко-фашистских войск, но и нанести им удар.
Одновременно с этим я поставил частную задачу начальнику оперативного управления фронта генералу Костылеву В. И. — выехать во 2-ю армию Войска Польского и установить связь со Сверчевским, так как после выхода немцев на тылы этой армии у меня была утеряна связь с её командармом. Костылев успешно выполнил задачу и в течение суток связал Сверчевского с его соседями, с командующим 5-й гвардейской армией Жадовым, с командиром 4-го гвардейского танкового корпуса Полубояровым, с командиром 33-го гвардейского стрелкового корпуса Лебеденко — словом, скоординировал обстановку на месте.
Костылев был вообще очень настойчив в выполнении приказов и всегда превосходно знал обстановку. Сам я не мог оторваться в эти дни от всех забот, связанных с проведением Берлинской операции. Начальник штаба фронта Петров, находясь у руководства такой штабной махины, как штаб 1-го Украинского фронта, тоже не мог выключаться из своей работы на длительное время. Он лишь выезжал на несколько часов в день на дрезденское направление и снова возвращался в штаб. К восемнадцати — девятнадцати часам ему необходимо было находиться в штабе, так как к этому времени уже начинали накапливаться доклады о том, что произошло за день на фронте. Одновременно с этим ему надо было готовить соображения по операции на следующий день и, наконец, отчитываться перед Генеральным штабом и Ставкой.
Потому именно генералу Костылеву было поручено в самый острый момент заняться непосредственной координацией действий всех частей на дрезденском направлении, нацеленных на то, чтобы сначала остановить наступление немецко-фашистских войск, а потом и разгромить их.
К вечеру 24 апреля совместными усилиями частей 2-й армии Войска Польского и частью сил 5-й гвардейской и 52-й армий наступление гёрлицкой группировки врага было остановлено.
...Говоря о неудачном для нас периоде этих боёв, я уже упоминал о недостаточном опыте 2-й армии Войска Польского. К этому надо добавить, что командарм 52 генерал Коротеев, вообще-то говоря боевой и опытный командующий, в данном случае не проявил достаточной заботы о стыке с поляками, что и привело к прорыву противника на заведомо угрожаемом фланге. Справедливости ради следует сказать, что армия у него в этот период была небольшой и противник на участке прорыва в несколько раз превосходил его в силах.
Направление и сила удара неприятеля заставляют вспомнить ещё об одном факте, имеющем, несомненно, особую политическую окраску. Когда перед началом Берлинской операции поляки, сменив часть сил 13-й армии, занимали передовые траншеи, немецко-фашистские, в том числе и эсэсовские, части, державшие здесь оборону, пришли в бешенство и не скупились на яростные выкрики и всякого рода угрозы.
Видимо, им нелегко было примириться с тем, что те самые поляки, которых они в течение шести лет считали покоренным народом, наступают теперь на Берлин.
Это настроение, к тому же подогреваемое, видимо, пропагандой, сказалось и в стремлении нанести удар именно по польской армии, и в той ярости, с которой велось это наступление, и в том количестве сил, которое в критический для них период гитлеровцы сумели сосредоточить именно на этом участке.
И когда во взаимодействии с нашими войсками именно поляки под командованием генерала Сверчевского — героя гражданской войны в Испании, ещё там лицом к лицу встречавшегося с немецкими фашистами, — дали как следует по зубам гёрлицкой группировке, то это вызвало у меня чувство двойного удовлетворения: кроме естественной радости победы было и ощущение справедливого возмездия.
24 апреля
К этому дню обстановка на нашем фронте стала особенно сложной и разнообразной, но все же в ней можно было различить пять основных оперативных узлов событий.
Первый узел — это развертывающееся сражение за Берлин. В нем из состава 1-го Украинского фронта принимали участие 3-я и 4-я гвардейские танковые и введенная с ходу 28-я армии. Сюда же можно включить и действия армии Гордова.
Второй узел — ожесточенная борьба с пытающейся прорваться франкфуртско-губенской группировкой. К этому времени 9-я армия Буссе, основная сила этой группировки, уже получила приказ Гитлера пробиваться на юго-запад, навстречу армии Венка. Если мысленно представить себе, что продвижение 9-й армии Буссе, так же как и 12-й армии Венка, оказалось бы успешным и они сомкнулись, то это произошло бы как раз в том самом районе Луккенвальде — Барут, куда я с такой настойчивостью приглашал Лучинского поскорее прочно посадить свой корпус.
Третий узел связан с наступлением армии Венка. Выполняя приказ Гитлера, Венк начал наступление с запада на левый фланг армии Лелюшенко и правый фланг армии Пухова, нанося основной удар как раз в том направлении, куда мы по самой первоначальной директиве фронта выдвинули 5-й мехкорпус армии Лелюшенко под командованием генерал-майора Ермакова. Если бы нашему брату было положено говорить о предчувствиях или особом чутье, то можно было бы сказать, что именно какое-то чутье подсказало им, что здесь-то и следует прикрыться с запада 5-м мехкорпусом.
Четвертый узел связан с выходом 5-й гвардейской и 13-й армий на Эльбу и с предстоящей встречей с американцами.
Наконец, пятый узел — дрезденское направление, отражение ударов гёрлицкой группировки немцев,