После падения этого района командование Армии крайовой посчитало положение безнадежным и решило начать переговоры с немцами о капитуляции. В одном из поместьев в Озарове, в 20 километрах к западу от Варшавы, располагался штаб генерала войск СС Бах-Зелевского. Там между ним и представителями генерала Бор-Коморовского 1 октября 1944 года начались переговоры о капитуляции. Вечером 2 октября там же и был подписан акт о почетной капитуляции Армии крайовой. На следующий день, после личной встречи с Бах-Зелевским, Бор-Коморовски направился в лагерь для военнопленных вместе со своими бойцами. После 63 дней боев повстанцы сложили оружие. Город они покидали, выстроившись в колонны, и разоружались за его пределами. Все гражданское население Варшавы было изгнано из города.
В это же время немцы приступили к взрывам уцелевших зданий. В течение еще нескольких недель после этого Варшава была охвачена пожарами.
Битва стоила жизни более 10000 повстанцам и примерно стольким же немцам. Жертвы гражданского населения оценивались в 200000 человек.
3 октября 1944 года верховное главнокомандование вермахта опубликовало следующее сообщение:
«Восстание в Варшаве сломлено. После нескольких недель боев, приведших к почти полному разрушению города, остатки повстанцев, оказавшиеся без всякой поддержки и всеми покинутые, прекратили сопротивление и капитулировали».
Ранним утром 18 декабря 1944 года американская военная полиция остановила в нескольких десятках километрах от линии фронта неподалеку от бельгийского города Динан на дороге, ведущей к мосту через Маас, джип с четырьмя американскими солдатами.
Они не знали пароля, но давали убедительные ответы на все вопросы, предъявив документы о своей принадлежности к 5 американской танковой дивизии. Документы их были в полном порядке.
Патруль уже хотел было дать им разрешение следовать дальше, как вдруг один из военных полицейских обратил внимание на фары джипа, на которые были надеты тряпочные затемнители с узкими прорезями.
— Так вы же немцы?! — произнес он, снимая с предохранителя свой автомат.
Все четверо подняли руки вверх.
В час ночи 26 октября 1944 года из ставки фюрера поступила директива.
Директива эта была направлена во все подразделения вермахта, военно-морского флота, военно-воздушных сил и войск СС, за исключением находящихся в осаде крепостей на Атлантике — Лорьяна, Сен-Назера, ле Рошеля, Рена, островов в проливе и воинских частей, сформированных не из немцев. Она гласила:
«Фюрер приказал сформировать специальное подразделение силою до двух батальонов с задачей ведения разведки и спецмероприятий на Западном фронте.
Трофейная американская военная форма одежды, предметы снаряжения, оружие и автомашины должны быть переданы в это подразделение.
Во всех частях вермахта, военно-морского флота, военно-воздушных сил и войск СС подобрать добровольцев, отвечающих следующим требованиям:
а) сильные личности, физически крепкие, способные участвовать в спецоперациях, духовно устойчивые,
б) прошедшие полную подготовку одиночного бойца,
в) знающие английский язык и американский диалект, в особенности специальную военную терминологию.
Приказ довести немедленно до всех частей и подразделений.
Добровольцам прибыть в распоряжение оберштурмбанфюрера СС Скорцени[45] в Фриденталь под Берлином.
Уже через пять дней содержание этого распоряжения стало известным секретным службам союзников, но что оно означало и какие цели при этом преследовались, было неясно, поэтому его пока отложили в сторону.
В основу распоряжения легла идея Гитлера. 22 октября он обсудил ее в своей ставке с оберштурмбанфюрером СС Отто Скорцени. Венец Отто Скорцени, инженер по профессии, коммерческий директор фирмы по сооружению строительных каркасов, в 1959 году вступил в ряды «Лейбштандарта «Адольф Гитлер», затем прошел техническую подготовку и был назначен в управление внешнеполитической разведки, где возглавил отдел саботажа и диверсий. Он был школьным другом Эрнста Кальтенбруннера,[47] ставшего к тому времени начальником главного управления имперской безопасности. Скорцени получил популярность после освобождения Муссолини[48] из горной гостиницы в Гран Сассо, где тот содержался под арестом по приказу итальянского короля, в сентябре 1943 года. Будучи всего лишь в звании оберштурмбанфюрера СС, что соответствовало званию полковника вермахта,[49] Скорцени обладал полномочиями даже большими, чем у многих генералов вермахта.
Гитлер приказал ему сформировать спецподразделение и наименовать его «150 танковая бригада». С началом наступления, которое Гитлер планировал на декабрь 1944 года в Арденнах, намереваясь устроить союзникам второй Дюнкерк, люди Скорцени в форме американских солдат и на американских автомашинах должны были смешаться с отступавшими американскими войсками и вместе с ними дойти до мостов через Маас. Мосты эти они должны были удерживать до подхода наступающих немецких дивизий, чтобы обеспечить выполнение задачи дня — выход к Антверпену.
Кроме «150 танковой бригады» планировалось сформировать еще одно спецподразделение, солдаты которого в американской форме должны были просочиться с началом немецкого наступления сквозь боевые порядки войск союзников и приступить в их тылах к осуществлению разведывательных и диверсионно-саботажных действий, чтобы вызвать панику и облегчить продвижение немецких частей.
План этот получил наименование «Операции «Грайф».
Предусмотренная численность бригады — 3300 человек и состоять она должна была из двух танковых рот с 10 американскими «Шерманами» каждая и трех разведывательных рот по 10 американских же бронеавтомобилей.
Добровольцев однако оказалось всего 600 человек, из которых только 10 владели безукоризненно английским языком, 40 знали его в разрезе школьной программы, остальные же по-английски понимали плохо и изъясниться бы не смогли.
Что же касалось техники, то удалось найти 2 танка «Шерман» и несколько бронемашин.
Говорившие на английском языке добровольцы были переданы в команду спецназначения, которая подразделялась на 3 группы:
— диверсионно-саботажная группа с подгруппами по 5–6 человек, которые должны были осуществлять нападения на мосты, склады боеприпасов и горючего,
— передовая группа с подгруппами по 5–4 человека, в задачу которых входило нарушение связи в войсках союзников, перерезание телефонных проводов, нападение на радиостанции и узлы связи и передача дезинформации,
— разведывательная группа с подгруппами по 3–4 человека, которые должны были вклиниться в расположение противнике на возможно большую глубину и передавать командованию по радио сведения о вооружении частей союзников, позициях артиллерии и передвижениях войск.
При этом все они должны были переставлять дорожные указатели, переносить в другие места маркировку минных полей, устраивать дорожные пробки и сеять панику.
В состав разведывательной группы входил фельдфебель Хайнц Роде. Приводим его воспоминания о событиях того времени:
«Что-нибудь в середине октября 1944 года я после ранения был направлен в одно из гамбургских подразделений связи в качестве инструктора. И тут до нашего сведения было доведено распоряжение не совсем обычного порядка о наборе военнослужащих со знанием английского языка для выполнения спецзаданий. Я подумал, что речь, вероятно, идет о пеленгации и прослушивании сетей радиосвязи частей союзников. Такую работу считал вполне безобидной. Через несколько недель мнение мое, однако, резко изменилось.
После непродолжительных тестов по языку нас осталось два человека. И вот с соответствующими документами и продовольственным аттестатом мы вышли из дверей здания с гордо поднятыми головами. Местом нашего предназначения была небольшая железнодорожная станция Раппенберг рядом с баварским войсковым полигоном Графенвёр.
Ехать нам пришлось долго через всю территорию страны. Поезд был переполнен военнослужащими всех родов войск и званий. Постоянная проверка документов патрулями и короткие остановки на различных станциях. На вокзале южнее Байройта — наступила уже очередная ночь — через динамики было неоднократно передано сообщение, что лица, следующие в Раппенберг, должны сойти с поезда и обратиться в железнодорожную комендатуру. На вокзале нас собралось человек тридцать. Присмотревшись, увидел довольно странную картину — самую разнообразную форму одежды и воинские звания: от капитан-лейтенанта морского флота до обер-ефрейтора военно-воздушных сил и от лейтенанта пехоты вермахта до солдата войск СС.
Когда мы по привычке выстроились в колонну, к коменданту побежал капитан-лейтенант фон Беер, с которым я позднее близко познакомился. Через несколько минут он появился в сопровождении двух офицеров СС, которые ввели нас кратко в курс дела. Они приветствовали нас как представителей 150 танковой бригады, нумерация которой должна была держаться в секрете. Предписания и удостоверения личности следовало сдать фон Бееру. После этого мы должны были усесться в две грузовые автомашины, предназначенные для перевозки личного состава, и двинуться к месту назначения. Пришлось поторопиться, чтобы занять место получше. Примерно часа через два езды, свернув с нормальных дорог, мы подъехали к слабо освещенному казарменному зданию, у ворот которого мы, сойдя с автомашин, выстроились. Когда же попытались завязать разговор с постовыми, оказалось, что это — украинские добровольцы, не понимавшие немецкого языка. В казарме была проведена еще одна, но более интенсивная языковая проверка, после которой я расстался со своим гамбургским товарищем, которого более, к сожалению, не видел. Я попал в роту спецназначения капитана Штилау. Для нас была отведена отдельная часть казарменного здания. С самого начала мне бросился в глаза необычный, я бы даже сказал несолдатский характер взаимоотношений между военнослужащими различных званий. Подчеркнуто непринужденный и товарищеский тон этого необычного подразделения оказывал благотворное влияние на наше настроение. За удивительно короткий срок между нами установился дух единения и сопричастности, который возникает обычно между фронтовиками, прошедшими вместе тяжелые испытания. Первое время было уделено занятиям по языку с обращением особого внимания американским идиомам. Просмотр американских кинофильмов, в особенности военных лент, и командирование по нескольку дней в лагерь для американских военнопленных создавало у нас впечатление, что командование решило сделать из нас самых настоящих янки.
Размещение нас по комнатам почему-то постоянно менялось не только частично, но и полностью. Естественно, каждый из нас старался держать, как говорится, нос по ветру, чтобы хоть как-то разобраться в происходившем и в том, что нас ожидает. Выход из казармы, переписка с родными и близкими и даже вступление в контакт с военнослужащими других подразделений нашей так называемой 150 танковой бригады были невозможны и в определенной степени запрещались. Большое оживление вызвал день, когда нам был представлен Отто Скорцени, судя по знакам отличия, оберштурмбанфюрер СС с Рыцарским крестом, руководитель спецподразделений.
В тот же день мы были разделены на две группы. В первую группу, названную диверсионно-саботажной, были переданы с десяток армейских американских автомашин, по которым люди были затем распределены. Другая группа, в которую попал и я, получила наименование агентурной. Нам были переданы 6 джипов с радиостанциями немецкого производства — так называемого канистрового типа, то есть с отдельными приемными и передающими устройствами. В следующие дни и мы были распределены по этим джипам. Четыре подгруппы (отделения) получили обозначение «постоянно меняющих свое место пребывания», а две — «действующих на большую глубину».
С этого времени встречи наших групп рассматривались как нежелательные — впоследствии эта мера получила подтверждение своей правильности. Командирам отделений был разъяснен характер их будущих заданий, но пока без конкретизации тактических действий.
В целом предусматривалось подключение наших отделений к передовым танковым частям, а после преодоления переднего края противника отход в стороны и просачивание вглубь боевых порядков американских войск. По достижении намеченных целей мы должны были приступать к выполнению своих задач. Все, о чем я думал в свое время в Гамбурге, осталось в далеком прошлом. Следовательно, в ближайшее время намечались крупные наступательные действия. Моя задача заключалась в работе на рации. А чтобы нам не помешали преждевременно, мы воспользуемся американскими автомашиной и военной формой.
Следующие недели были посвящены учебе и тренировкам. Такую насыщенность и многосторонность занятий ранее никому из нас встречать не приходилось.
Кроме многочасовой отработки приемов ближнего боя, в наши занятия входили спортивная подготовка, саперный инструктаж и обучение обращению с пластидом — неизвестным нам до того пластиковым взрывчатым веществом, строевая подготовка по американскому образцу с соответствующими командами и построениями, радиодело с отработкой приема и передач голосом и по азбуке Морзе, стрелковая подготовка с применением автоматов с глушителями. По учебному плану были предусмотрены только утренние побудки и ничего другого. Немногие инструктора обычно торопливо переходили из группы в группу, дабы не терять драгоценное время, что, естественно оказывалось на качестве подготовки. Ежедневный пролет американских бомбардировщиков вглубь страны и нерадостные известия с фронтов явно говорили о том, что наше время вот-вот наступит.
Отправившись в один из следующих дней к каптенармусу, обнаружили у него целые кипы американского обмундирования. Так что мы без труда подбирали по себе все необходимое — от нижнего белья до полного комплекта форменной одежды. Одновременно получили и удостоверения личности, в общем-то соответствующие каждому. Я, например, стал сержантом Морисом Вудалем.
Перед взором каждого предстала невероятная картина — сборище американских вояк. Это было так непривычно и вызывало неприятное ощущение, что нам разрешили накинуть сверху куртки немецких десантников, а на голову одеть пилотки. Вместо привычных сапог на ногах у нас были гамаши. И в таком виде мы направились к автомашинам, чтобы уложить в них свое имущество, оружие и каски.
Уже на следующий день мы покинули казарму и погрузились на стоявший неподалеку смешанный железнодорожный состав из пассажирских и товарных вагонов. Вот когда 150 танковая бригада предстала перед нами в своей полной «красе». Это был самый настоящий муравейник из людей и машин. Повсюду виделись джипы, танки «Шерман», санитарные автомашины, немецкие танки М-IV с замаскированными под американские башнями и орудиями, американские грузовые автомашины и тому подобное. Ни одна машина не была без белой американской звезды, большая часть которых была только что намалевана.
За небольшой промежуток времени все это, однако, исчезло в пассажирских вагонах и на платформах, будучи прикрыто брезентом. И снова в путь. Нашей целью был войсковой полигон Кёльн-Ван. Состав шел необычно быстро, так что с наступлением темноты следующим вечером мы уже разгрузились. Привыкать к новой обстановке времени, однако, не было. Да и картина была нерадостной: руины домов, покрытые грязью, разбитые дороги, полная безнадежность».
Под угрозой смертной казни Гитлер запретил даже немногим, бывшим в курсе дела генералам и штабным офицерам, говорить о наступательной операции в Арденнах.