Но переправить всю дивизию за одну ночь не успели. К утру на правом берегу находились два стрелковых полка со своей артиллерией, противотанковый артдивизион, саперы. И, конечно, штадив.
Дивизией командовал полковник Василий Акимович Горишный. Он был уже немолод (участвовал в гражданской войне в рядах 1-й Конной), в нем угадывался твердый, волевой характер. Военная косточка сказывалась и в его подчеркнутой подтянутости, в том, как ладно сидели на нем форма и снаряжение. "В бой идет почти торжественно, - подумалось тогда о нем. - Если это не показное, если он и в деле такой - хорошо". Показным это не было.
Вместе с комдивом представлялся командарму военком - старший батальонный комиссар Илья Архипович Власенко. Вряд ли они с командиром могли быть знакомы давно - дивизия совсем молодая, - но по тому, как держались, чувствовалось, что хорошо один другого понимают, может быть, и дружат. Такие наблюдения редко меня обманывали и всегда радовали.
Командарм ввел командование дивизии в обстановку, объяснил ближайшую и последующую задачи. Уточнив затем по карте детали, я не мог не напомнить новым боевым товарищам о славных традициях 95-й стрелковой первого формирования и пожелал, чтобы соединение их продолжало.
Вдаваться в историю было не время, но к этому следовало, когда появится возможность, вернуться: о делах и подвигах своих предшественников в дивизии, по-видимому, знали мало.
Вступать в бой дивизии пришлось, не дожидаясь одного стрелкового полка, а также артиллерийского, оставшихся за Волгой до следующей ночи. Полковник Горишный хорошо использовал имевшиеся в его распоряжении часы. Полки быстро втянулись в глубокий и длинный овраг Банный. Он должен был и скрыть их от вражеской авиации, и вывести к исходным позициям: разветвления тянущегося от самой Волги оврага охватывали Мамаев курган. Тем же путем представители штаба армии провели командный состав дивизии на рекогносцировку.
То, что готовилось как контрудар со стороны Сталинграда, вылилось 19 сентября в тяжелый встречный бой - гитлеровцы начали атаковать нас раньше. Предположение, что действия советских войск севернее города вынудят противника оттягивать какие-то силы из-под Сталинграда (а в штабе фронта одно время были почему-то уверены, что это уже происходит), в тот раз, к сожалению, не оправдалось.
19-го, как и накануне, наша армия получила лишь передышку на несколько часов от бомбежек с воздуха, да и то уже не полную: фашистские самолеты не исчезали совсем, их только поубавилось. А натиск наземных сил противника не ослабевал. Скоро стало окончательно ясно, что он никуда не перебросил ни одной действовавшей перед фронтом 62-й армии пехотной или танковой части.
20 сентября армия возобновила контратаки при все возраставшем сопротивлении противника. Становилось все очевиднее, что, несмотря на сильную поддержку фронтовой артиллерии, многого нам не добиться. Продолжать контрудар на третий день враг не дал нам вовсе. Но об этом дне - 21 сентября - я расскажу немного позже.
К достигнутому за два дня наступательных действий относилось овладение высотой 126,3, что улучшало наши позиции на подступах к заводскому району. Это была заслуга прежде всего мотострелковой бригады полковника Бурмакова.
Дивизия Горишного перевалила через Мамаев курган н несколько продвинулась на юго-запад. В первом бою на сталинградской земле, на самой высоте 102, пал смертью храбрых командир ее 161-го стрелкового полка подполковник И. В. Руднев. Видел его мельком в ночь переправы, а познакомиться так и не привелось... 95-я дивизия действовала уже в полном составе - переправились и третий стрелковый полк, и артиллерия.
Что касается дивизии Родимцева, то, вынужденная отбивать неослабевающие атаки противника, она не могла очистить за эти дни от гитлеровцев центр города, как это планировалось в расчете на более благоприятные обстоятельства.
Обстановка в центре, как и за Царицей, оставалась сложной, не везде ясной. Еще вечером 19-го (а на следующий день - вновь) пришлось для уточнения положения бригады Батракова, остатков дивизии Афанасьева и 35-й гвардейской высылать армейскую разведку: пробраться туда в одиночку офицеры связи не смогли.
Но если командование армии подчас и не знало, в чьих руках такой-то квартал или дом, мы не сомневались, что всюду, где остались люди, способные держать в руках оружие, они продолжают сражаться. После первых дней боев на сталинградских улицах основная масса бойцов уже осознала: ворвавшись в город, гитлеровцы отнюдь не обеспечили себе победу.
- Наши инструктора весь день провели в войсках, да и сам я кое-где побывал, - рассказывал, заглянув ко мне вечером, начальник политотдела Васильев. - Если подытожить общие впечатления, то самое главное вот что: люди все крепче верят, что выстоять можно. Ни хрена, говорят, у фрицев не получится, близок локоть, да не укусишь!
В те сентябрьские дни защитники Сталинграда получили письмо, подписанное многими участниками Царицынской обороны 1918 года. "Не сдавайте врагу наш любимый город, - призывали они. - Весь советский народ беззаветно верит, что вы отстоите Сталинград".
Редко где была возможность собрать по этому случаю даже небольшой митинг или делегатское собрание. Письмо ветеранов гражданской войны читали в окопах, в развалинах домов, подвалы и уцелевшие этажи которых превратились в опорные пункты обороны. К обращению присоединяли живое слово старые царицынцы из влившихся в армию ополченцев. Там же, на переднем крае, бойцы и командиры подписывали свой ответ ветеранам.
Ответных писем было не одно. В отдаленных частях, не дожидаясь, пока до них дойдет текст общего письма, составляли свои. Письмо с тремя тысячами подписей поступило из нашей Северной группы. Ее бойцы заверяли: "В ответ на ваше обращение, товарищи, будем еще крепче драться с врагом. Вы отстояли Царицын - мы отстоим Сталинград".
* * *
Что и говорить - мы очень надеялись на соединение с войсками Сталинградского фронта. Была ночь, когда ждали этого буквально с часу на час: из штаба фронта сообщили, что одна танковая бригада прорвала оборону противника на северной стороне коридора, врезалась в него и вот-вот должна выйти к нашему орловскому выступу.
Встречи, однако, не произошло ни в ту, ни в последующие ночи и дни. Войска левого крыла Сталинградского фронта продолжали атаки до 30 сентября, но их наступление так и не достигло цели.
Судить о причинах этого, находясь по другую сторону неприятельского коридора, естественно, было трудно. Вдаваться же в их разбор на основе того, что я мог узнать в дальнейшем, вряд ли здесь уместно. Скажу лишь, что причин, видимо, было немало: и общая неблагоприятная обстановка, и вынужденно поспешная подготовка, и просто недостаток сил. И что греха таить - в сорок втором мы еще не умели воевать и управлять войсками так, как научились потом. Сомкнуть фронт с северными соседями 62-й армии довелось не скоро.
А новую попытку овладеть Сталинградом Паулюс, которого, должно быть, торопила гитлеровская ставка, вновь предпринял уже 21 сентября.
В ночь на это число к нам переправился 1045-й стрелковый полк под командованием подполковника Тимошкина - первый из еще одной свежей дивизии 284-й стрелковой, переданной Верховным Главнокомандованием Юго-Восточному фронту для усиления нашей армии.
До переправы полка, еще засветло, прибыл представиться и на личную рекогносцировку командир дивизии Николай Филиппович Батюк. Он был в небольшом для своей должности звании - всего подполковник, невысок ростом и вообще как-то неприметен фигурой. Однако перед начальством отнюдь не тушевался, держался естественно и нескованно, хотя и чувствовалось - по натуре не из спокойных. (Только потом мы узнали, что у Батюка неважно со здоровьем - это он умел скрывать.) Из краткого знакомства выяснилось: в Красной Армии он с тех пор, как был призван на срочную, за пятнадцать лет дошел от красноармейца до комдива, причем даже без академии. Это кое о чем говорило.
О своей дивизии Батюк доложил: укомплектована и вооружена хорошо, численный состав - десять тысяч, в том числе три тысячи матросов с Тихого океана, Балтики и Черного моря (среди черноморцев были и участники обороны Одессы). Перед последним переформированием дивизия отличилась под Касторной. На вопрос Гурова, как настроены люди сейчас, Батюк ответил:
- Настроение - отстоять Сталинград!
И добавил, что бывалым солдатам, которых в полках немало, известно, что не так уж страшны фашистские танки: под Касторной уничтожили их не меньше полусотни и неплохо закалили на этом нервы.
Чуйков слегка нахмурился: он не терпел чего-либо похожего на хвастовство. Но что Батюк не хвастун, что на его слово можно положиться, мы убедились очень скоро. Армия получила превосходную, выдающуюся по стойкости и боевому упорству дивизию, которая в битве за Сталинград заслужила гвардейское Знамя. А подполковник Батюк месяца четыре спустя был уже генерал-майором.
Переправа первого полка 284-й дивизии прошла гладко, без потерь. Батюк, уже познакомившийся с обстановкой и с местностью (успел и походить и поползать вдоль будущих своих позиций), сам вывел его в район сосредоточения восточнее Мамаева кургана. Полк зачислили сперва в армейский резерв, как требовал штаб фронта, но в таком состоянии он не пробыл и суток - не позволила обстановка.
Двадцать первое сентября началось в грохоте бомбежки и огневых налетов по всему центру и левому крылу армейской полосы. Масштабы авиационной и артиллерийской подготовки не оставляли сомнений в том, что противник затеял нечто более серьезное, чем атаки последних пяти-шести дней.
Состав атакующих неприятельских сил удалось точно установить несколько позже: на фронте от Мамаева кургана до зацарицынской части города было брошено в наступление пять немецких дивизий, в том числе две танковые. Но что цель этого натиска - не просто где-то еще нас потеснить, а сегодня же раздробить армию и сокрушить нашу оборону, стало ясно уже в первые утренние часы.
Атаки фашистской пехоты и танков отбивали дивизии Горишного и Родимцева, 92-я стрелковая бригада, остатки 35-й гвардейской дивизии и приданных ей частей. Вместе с армейской артиллерией их поддерживала с заволжских огневых позиций дальнобойная фронтовая. Поддерживала в авиация фронта всеми самолетами, кроме тех, что были необходимы для прикрытия войск, продолжавших контратаки за коридором. В то утро младший лейтенант А. А. Рогальский повторил в Сталинграде подвиг Николая Гастелло: направил свой подбитый, охваченный пламенем штурмовик на фашистские танки...
Но противник накопил мощную ударную силу, и остановить его наши части могли не везде. А затем из-за обрыва линий связи нарушилось управление всем левым флангом. "Связь с 42-й и 92-й стрелковыми бригадами и 35-й гвардейской дивизией с 12.30 отсутствует", - зафиксировано в журнале боевых действий. Посланные в эти части офицеры связи не возвращались. Некоторое время мы получали кое-какие сведения о положении за Царицей только из-за Волги: о том, что происходит на нашем берегу, там могли судить, в частности, по тому, на каких участках сосредоточиваются бомбовые удары и артогонь врага.
Во второй половине дня Родимцеву пришлось развернуть левый фланг своей дивизии фронтом на юг, бросив туда и все свои резервы. Как выразился Александр Ильич при одном из телефонных докладов, у него "левым соседом у Волги оказались немцы". Прорвавшись по Московской, Тамбовской и другим улицам, противник вклинился между 13-й гвардейской дивизией и 92-й бригадой и вышел к волжскому берегу недалеко от причалов центральной переправы.
Для того чтобы оттеснить немцев от Волги, восстановить локтевой контакт с соседями-моряками, у Родимцева было недостаточно сил. Гвардейцы вели бой с фашистской пехотой и танками по всему фронту своей полосы, атакуемые в то же время и с воздуха. А на следующий день 13-й гвардейской дивизии пришлось драться за то, чтобы самой не оказаться отрезанной от остальной армии.
Хорошо еще, что прибытие последних подкреплений позволило вернуть в центр города тот полк Родимцева, который мы вынуждены были держать у Мамаева кургана. Грозное для нее, да и для всей армии 22 сентября дивизия встретила собранная воедино.
Расстояние между ее передним краем и Волгой нигде не превышало 700-800 метров, а на ряде участков было значительно меньше. Возобновив с утра атаки и придав наступавшей здесь 76-й пехотной дивизии до ста танков, гитлеровское командование имело основания рассчитывать, что танки, разделенные на несколько групп, протаранят столь неглубокую оборону не в одном, так в другом месте. Тем более что часть этих танков одновременно пыталась ворваться в тылы нашей дивизии со стороны Царицы, где немцы достигли Волги накануне.
Но двенадцать танковых атак, предпринятых за первую половину дня, причем каждая предварялась новыми налетами авиации и поддерживалась сильным артогнем - не принесли фашистам ничего, кроме потерь. Неимоверным напряжением сил полки Родимцева удержали свои рубежи. Отлично показали себя истребительно-противотанковый дивизион старшего лейтенанта Ивана Розанова и бронебойщики. А общий расход боеприпасов был такой, что в подразделениях подходили к концу и мины, и патроны к противотанковым ружьям, и гранаты. Многократно пускались в ход штыки.
Естественно, и наши потери были немалыми. В 34-м гвардейском полку Панихина выбыло из строя до четырехсот человек. И в конце концов, на двух участках, где практически не оставалось бойцов, способных держать в руках оружие, враг вклинился в оборону 13-й дивизии.
Около двухсот немецких автоматчиков с пятнадцатью танками обошли со стороны оврага Долгий правый фланг полка Панихина. Другая группа, прорвавшись на площадь 9 Января (в послевоенном Волгограде - площадь Ленина) и Артиллерийскую улицу, стала охватывать его левый фланг. Полковой КП был окружен.
Окружение грозило и всему 34-му полку. А так как он оборонялся на правом фланге дивизии, это означало, что два других полка могут оказаться на изолированном с суши "пятачке".
Однако генерал Родимцев справился с положением. На помощь Панихину были брошены батальон из полка Долгова и последние дивизионные резервы разведчики, комендантский взвод. Контратаки на обоих угрожаемых, точнее, прорывных участках были проведены весьма ограниченными силами, но подготовлены чрезвычайно быстро, что и обеспечило их успех: немцы нигде не успели закрепиться, хотя отдельные их танки дошли до самой Волги (где некоторые из них и остались подбитыми и сожженными).
Враг был отброшен и из района оврага Долгий, и с площади 9 Января. На этих участках насчитали потом до двухсот трупов гитлеровских солдат. Командный пункт Панихина вызволили из двухчасовой осады.
Хочется подчеркнуть: ликвидировать опаснейший прорыв на своем правом фланге и восстановить там в основном прежние позиции командир 13-й гвардейской дивизии сумел в условиях, когда продолжался тяжелый бой на других участках и надо было предупреждать возможные новые вклинения. И все это - в узкой полосе приволжских городских кварталов, где крайне осложнен любой маневр. Александр Ильич Родимцев, немало испытавший за войну, говорил потом, что бой 22 сентября 1942 года остался для него самым напряженным.
За этот день бойцы 13-й гвардейской дивизии уничтожили больше трех десятков фашистских танков. Потери противника в живой силе (подсчитать их точно, разумеется, никто не мог) мы оценивали тогда в тысячу человек. Но важнее всего было, конечно, отстоять свои позиции.
Одного не смог сделать Родимцев, и это, я знаю, долго его мучило, выручить батальон, окруженный еще раньше в районе центрального вокзала. Тот самый 1-й батальон 42-го гвардейского стрелкового полка, который столько дней вел упорные бои за вокзал Сталинград-I.
После вокзала его бойцам служили опорными пунктами гвоздильный завод; универмаг, другие здания за линией фронта. Два-три раза комбат Федосеев присылал донесения, звучавшие как клятвы, - в них подтверждалась решимость держаться до последнего человека. Донесения доставляли способные передвигаться раненые, которые ночью проползали по развалинам через расположение противника. А пробраться к окруженному батальону с нашей стороны, чтобы передать приказ - выходить к своим, не удавалось. Посылали дивизионных разведчиков - они не вернулись. Не пробился и тяжелый танк с десантом. Не удалась также попытка пройти кружным путем, через долину Царицы...
Вплоть до 21 сентября сохранялась надежда, что одна из удачных контратак позволит 42-му полку соединиться со своим 1-м батальоном. Но обстановка, сложившаяся 22-го, исключила такую возможность. Во всяком случае на ближайшие дни. И донесений от Федосеева больше не поступало. Беспощадная логика фактов приводила к выводу: окруженные гвардейцы, выполнив до конца воинский долг, пали в неравном бою.