Приказ требовал создан, на каждом участке систему жесткой обороны, круглосуточно вести работы по инженерному усилению позиций, используя все средства и материалы, какие имеются поблизости. Помогать комсоставу частей в организации этих работ были посланы наши штабисты и политотдельцы.
Особые опасения вызывало положение в поселке "Красного Октября" и на подступах к самому заводу: все говорило за то, что утром гитлеровцы возобновят там попытки пробиться к Волге.
Мы рассчитывали, однако, еще до рассвета укрепить оборону этого участка полками 193-й стрелковой дивизии, которые должны были переправиться в течение ночи. С каким нетерпением ждали их, нечего и говорить.
* * *
Первым прибыл с левого берега - на бронекатере, вместе с разведротой командир дивизии. Катер приняли у ближайшего к нашему КП причала, и через несколько минут генерал-майор Федор Никандрович Смехотворов появился в блиндаже командующего, где находились и мы с Гуровым.
- А, старый знакомый! - обрадовался ему Чуйков. Оказывается, полгода назад служба уже сводила их в резервной армии, будущей 64-й.
О том, что представляет собой дивизия Смехотворова, мы могли судить по полку Драгайцева, который, действуя вместе с гвардейцами Родимцева в центральной части города (теперь это был левый фланг армии), показал высокие боевые качества. Комдив заверил, что два других стрелковых полка - 883-й и 895-й - подготовлены не хуже. Дивизия, сражавшаяся раньше под Воронежем, сохранила костяк обстрелянных солдат, а при доукомплектовании получила отличное пополнение - до пяти тысяч курсантов, тысячу моряков с Тихоокеанского флота. Полки были полного штатного состава.
"Только бы переправились без серьезных потерь!" - думал я, принимая все это к сведению.
Командарм показал Смехотворову на карте рубеж, который дивизии надлежало занять в поселке "Красного Октября ". Для этого надо было на ряде участков отбросить продвинувшихся здесь сегодня гитлеровцев. Чуйков подчеркнул особую ответственность за прикрытие подступов к заводу, за то, чтобы не пропустить тут врага к Волге, к армейской переправе. Затем, как обычно, я познакомил комдива с деталями обстановки и мы обговорили практические вопросы, связанные с выводом полков на позиции.
До утра предстояло сделать многое, каждая минута была на счету. Но состоялся, хотя и накоротке, также разговор об осваиваемой нашей армией тактике городского боя, об активных действиях мелкими подразделениями, о роли опорных пунктов - это относилось к самому важному, первоочередному.
На то, чтобы познакомиться как следует с командиром нового соединения, времени уже не было. Лишь позже, когда пришло личное дело, я узнал, например, что Н. Ф. Смехотворов в гражданскую войну командовал ротой в известной всей Красной Армии Самарской дивизии, что генеральское звание он получил в числе первых командиров, которым оно присваивалось в сороковом году.
Началась переправа полков. На то, чтобы провести ее скрытно, надеяться не приходилось. Над Волгой то и дело вспыхивали ракеты, стремнина реки просматривалась противником из многих точек. Суда шли под артиллерийским, а ближе к берегу - и под минометным обстрелом. Две баржи были потоплены прямыми попаданиями крупных снарядов. На одной, как вскоре доложили, погибло техническое имущество батальона связи. На другой барже переправлялось подразделение, укомплектованное в основном моряками. Большинство их добралось до берега вплавь.
Из-за усилившегося обстрела пришлось отложить на следующую ночь переправу дивизионной артиллерии. Но ее можно было и вообще оставить на левом берегу, эффективно используя оттуда. А то, что на сталинградскую землю успели высадиться два полнокровных стрелковых полка, позволяло начинать новый боевой день гораздо увереннее.
Эти полки вступали в бой практически с ходу. Командование дивизии занимало свой КП в Доме техники "Красного Октября" под обстрелом немецких автоматчиков, пробравшихся на заводскую шлаковую горку (и вскоре оттуда выбитых).
Влившаяся в армию свежая боевая сила оправдала возлагавшиеся на нее надежды. Отражая возобновившиеся с утра атаки врага и контратакуя его, ведя в ряде случаев встречный бой, 193-я дивизия закрепилась во второй половине дня на западной окраине поселка "Красного Октября".
Попытка противника прорваться к самому заводу, а тем более выйти на этом направлении к Волге была вновь сорвана. Но, конечно, - не только полками генерала Смехотворова, хотя без них нам и пришлось бы туго. За то, чтобы переправлявшиеся подкрепления смогли выйти на более выгодные позиции, всю ночь вела активные боевые действия донельзя измотанная дивизия полковника Ермолкина. Одну из ночных контратак возглавил и пал в ней смертью храбрых молодой командир полка капитан Василий Андреевич Асеев. Всю ночь держала под огнем районы сосредоточения войск противника, пути подхода его резервов наша артиллерия.
А днем, когда в разгоревшемся в заводских поселках бою, казалось, вот-вот возьмет верх враг, Горишный при поддержке двух батальонов дивизии Батюка начал подготовленную, как мы условились накануне, контратаку на Мамаевом кургане. В это время нам очень помогла авиация - генерал Хрюкин прислал все истребители и штурмовики, какие имел.
Успех контратаки на кургане был, правда, частичным: на склонах немцев потеснили, поднялись выше, но утвердиться на вершине не смогли. Однако и противник ею не владел: горбы кургана оказались в ничейной полосе, под заградительным огнем с обеих сторон. В упорных боях 28 сентября гитлеровцы потеряли еще двадцать девять танков и изрядное количество живой силы. Только на отбитых участках Мамаева кургана осталось около семисот трупов немецких солдат.
Основным же итогом дня следовало считать то, что мы не дали врагу развить наступление на заводы. Правильнее, впрочем, сказать: пока не дали.
Вечером обрадовал хорошими новостями штаб фронта: на подходе были еще две дивизии, предназначавшиеся в Сталинград. Одну обещали подготовить к переправе уже через сутки.
Такие новости прибавляли уверенности, что армия выстоит. Укрепляли веру в это и самоотверженность наших людей, их новые героические дела.
О выдающемся подвиге бойца, только что ступившего на сталинградскую землю, говорилось в политдонесении из дивизии Смехотворова, которое подписал вместе с начальником политотдела сам комдив.
Совершил этот подвиг бронебойщик 883-го стрелкового полка Михаил Паникаха, моряк из того пополнения, которое дивизия получила с Тихоокеанского флота, а до войны - колхозник с Днепропетровщины.
Дело происходило на правом фланге дивизии, перед зданием школы близ перекрестка Демократической улицы и Центральной (теперь - проспект Металлургов). У бронебойщиков, преградивших путь группе фашистских танков, кончились патроны, и в ход пошли гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Комсомолец Паникаха, готовясь метнуть бутылку, высунулся из окопа (или, может быть, пополз навстречу приближавшемуся танку), и зажатую в руке бутылку пробило пулей. Воспламенившаяся жидкость мгновенно превратила человека в живой факел.
Наверное, он мог еще попытаться спасти свою жизнь. Товарищи, находившиеся в нескольких шагах, помогли бы сорвать горящее обмундирование. Но Паникаха, поднявшись во весь рост, побежал к вражескому танку, и пулемет не смог, не успел его сразить. Донеся вторую бутылку до цели, боец ударил ею, должно быть, прямо по сетке моторного люка, потому что танк тут же остановился, объятый огнем и дымом. Выскочившие из машины танкисты попали под пули наших солдат.
Остановлен был не только этот танк. Несколько других, следовавших за ним, повернули назад.
Не знаю, слышал ли тихоокеанец Паникаха, ставший защитником Сталинграда (в городе есть теперь улица, названная его именем), о том, как почти год назад, в ноябре сорок первого, пять черноморских моряков бросились с гранатами под фашистские танки, прорывавшиеся к Севастополю. Но сделал он то же самое, и эти два подвига вспоминаются мне всегда вместе. Их роднит не только схожесть внешних обстоятельств. Они олицетворяют ту наивысшую самоотверженность, на какую способны советские воины, беззаветно преданные своему долгу.
Восемь месяцев обороны Севастополя доказали, что его защищают бойцы, которых, разумеется, можно убить, но победить, пока они живы, невозможно. Они и умирали так, что их смерть разила врага. Такие же бойцы стояли на рубежах Сталинграда. Только тут, в глубине России, ими еще сильнее владело сознание, что пустить врага дальше уже никак нельзя.
- Чтобы фашисты смогли взять Сталинград, им надо перебить нас всех до единого! - сказал однажды Василий Иванович Чуйков.
Может быть, это было сказано именно в тот вечер, когда мы прочли донесение о подвиге Михаила Паникахи.
Незадолго до полуночи 29 сентября начальник штаба фронта подтвердил, что через два часа начнет переправляться новая дивизия - 39-я гвардейская. "Использовать для укрепления обороны в районе заводов", - подчеркнул он.
Иначе и не мыслилось. За это время окончательно подтвердилось, что противник, стремящийся рассекать нашу армию на части, задался целью осуществить очередной прорыв к Волге через индустриальное ядро города.
Готовясь поставить на это направление ожидаемые дивизии, мы пока уплотняли здесь боевые порядки за счет перегруппировки наличных сил. Рядом со 193-й стрелковой уже сражалась дивизия Горишного, передавшая свой участок на Мамаевом кургане частям Батюка. А в 193-ю дивизию в ту ночь, о которой идет речь, возвращался полк Драгайцева - тот самый, что был переправлен раньше в качестве подкрепления генералу Родимцеву. Правда, один из трех стрелковых батальонов полка, закрепившийся на важной позиции в центре города, решили временно там оставить.
Сейчас вспоминалось, как я, торопясь обрадовать генерала Смехотворова, очень ждавшего этот свой полк, вызвал его по рации и сказал: "Встречайте вашего сына с двумя пальцами..." Сказал и сразу почувствовал - перемудрил. Федор Никандрович, кажется, сперва понял, что командир полка ранен в кисть руки. Бывшее тогда в ходу примитивное кодирование такого рода мало что давало в смысле засекречивания переговоров, а к недоразумениям иногда приводило. Потом мы все чаще пренебрегали им, особенно если разговор был такой, когда важнее всего, чтобы тебя точно поняли без переспросов.
Той же ночью к поселку "Красного Октября" перебрасывались сводные батальоны 42-й и 92-й стрелковых бригад. Это был наш небольшой резерв для прикрытия стыка между дивизиями Горишного и Батюка и других уязвимых мест.
Наш танковый корпус, части которого все время выдвигались на горячие участки, теперь - Военному совету пришлось это констатировать - фактически утратил боеспособность, и его надо было отводить с передовой. Отводились, конечно, не танки (семнадцать машин, находившихся к вечеру 29 сентября на ходу, свели в одну бригаду), а остатки частей и подразделений, действовавших в пешем строю - общим числом около ста пятидесяти человек.
* * *
Расширяя фронт наступления, противник развернул активные действия и на нашем орловском выступе.
Я давно не касался положения на этом участке, как и вообще на правом фланге армии, потому что оно было там довольно стабильным. Напомню: орловский выступ, где наши передовые окопы еще находились в 12-14 километрах от Волги, был территорией, на которой, как мы долго надеялись, должна произойти встреча с войсками, пробивавшимися к Сталинграду с севера. Но тот же выступ, удерживаемый группой полковника Андрюсенко, нависал над флангом главной группировки Паулюса, сосредоточенной в районе Городище, Александровка, и, значит, мог послужить выгодной исходной позицией для контрударов в южном направлении - по тылам этой группировки, втянувшейся теперь в бои за заводские поселки. Грех было бы упустить такую возможность, появись у нас хоть одна резервная дивизия!
Неудивительно, что гитлеровское командование спешило разделаться с орловским выступом, пока мы еще не могли предпринять с него наступательных действий, не имели для этого сил. Выступ мешал врагу и тем, что прикрывал с запада поселок Тракторного завода и сам СТЗ.
Вечером 28-го Андрюсенко донес по радио: авиация противника интенсивно бомбит боевые порядки по всему обводу выступа. Бомбежка продолжалась и ночью, а с рассветом особенно усилилась. Как 'и следовало ожидать, это явилось подготовкой к наземным атакам. Вокруг орловского выступа располагались части двух немецких пехотных дивизий, одной моторизованной, одной танковой, и все они были введены в действие.
Батальоны 115-й отдельной стрелковой бригады Андрюсенко, составлявшей ядро его группы, оборонялись, развернутые фронтом и на юг, и на запад, и на север. Бригада насчитывала до пяти тысяч бойцов. Другие части, находившиеся в выступе, - сводный полк 196-й дивизии, остатки 2-й мотострелковой бригады - были малочисленны. Концентрическими ударами танков и пехоты, двинутых на Орловку с нескольких направлений, противник стремился расчленить наши войска. Одновременно он пытался отрезать всю орловскую группу от главных сил армии.
Части группы держались стойко и на ряде участков сумели остановить врага. Однако его численный перевес был слишком велик. Общее положение в орловском выступе за одни сутки резко ухудшилось. В 115-й бригаде выбыло из строя до трети личного состава и много техники, во 2-й мотострелковой к вечеру оставалось всего 57 бойцов.
Чем было помочь группе Андрюсенко? Командарм, член Военного совета и я долго ломали над этим голову, не находя радикального решения. Артиллерией? Само собой разумеется, но этого было недостаточно. Несколькими ротами из Северной группы Горохова? Такое приказание было уже отдано, однако обеспечить сохранение орловского выступа тоже не могло.
В другом месте, при других обстоятельствах Военный совет армии, очевидно, пришел бы к выводу, что удерживать дальше этот вытянутый кусочек всхолмленной степи с пересохшей речкой и небольшим селением стало невозможно и следует отвести находящиеся там части к окраине города. Но в Сталинграде понятия "отвод", "отход" были изъяты из употребления. Если мы теряли какой-то рубеж, то лишь после того, как защищать его становилось некому. Какие-либо основания, чтобы самим оставить хотя бы клочок земли, не признавались, не существовали. Да иначе наша прижатая к Волге армия и не могла бы держаться.
Поэтому вопрос об отводе войск из орловского выступа просто не возникал. Не подвергалось никакому сомнению, что группа полковника Андрюсенко должна оборонять Орловку до последней возможности, сковывая и изматывая атакующие ее неприятельские силы. А чтобы помешать гитлеровцам окружить группу, решили подготовить короткий контрудар со стороны поселка "Баррикады".
В районе "Красного Октября" обострялась угроза прорыва немцев к Волге. Здесь был насущно необходим крепкий второй эшелон с запасными опорными пунктами на заводской территории. Сюда и решено было поставить прибывавшую 39-ю гвардейскую стрелковую дивизию.
В ту ночь, когда началась переброска ее в Сталинград, смог переправиться только один полк - 112-й гвардейский. Переправа обошлась без потерь, что было уже редкой удачей. До прибытия на правый берег комдива полк оставался в непосредственном подчинении командования армии.
С командиром 112-го гвардейского подполковником В. А. Лещининым у меня была возможность - такой выдался час - поговорить без особой спешки. Из этого разговора я составил и первоначальное представление о всей дивизии.