А из тех случаев, когда штабы гибли от прямых попаданий бомб, сделали вывод, что блиндажи котлованного типа (в которых долго работал и штаб армии) в сталинградских условиях малоприемлемы.
Гораздо надежнее были блиндажи, врезанные "минным способом" в склоны пересекающих город оврагов и балок или в откосы волжского берега: их защищали несколько метров плотной, иногда даже скальной, породы. Ни один такой блиндаж не был пробит бомбой или засыпан. Наши инженерные подразделения сооружали их добротно - с запасными выходами, с вентиляцией. Но, конечно, не сразу командные пункты и штабы всех соединений и частей могли быть обеспечены такими убежищами.
* * *
Как бывало и в Севастополе, мне подчас очень недоставало личных впечатлений о том или ином участке фронта, живого общения с комдивами и комбригами.
На армейском КП они появлялись только в исключительных случаях, и то лишь из ближайших соединений. А выбираться к ним мне удавалось куда реже, чем командарму или Гурову, - такова уж доля начальника штаба. Подолгу не видя многих командиров и дивизионных штабистов, я помнил и различал их по голосам в телефонной трубке.
Вот и сейчас, столько лет спустя, подумав о 308-й дивизии, словно опять слышу молодой, бодрый голос начальника ее штаба подполковника Михаила Ивановича Тарасова. Он был, наверное, только немногим старше Бельского из 13-й гвардейской, самого молодого среди начальников штабов дивизий, и обладал неистощимой работоспособностью. Казалось, просто невозможно не застать его бодрствующим в какое бы то ни было время суток. Мне нравились в Тарасове активность мысли и прямота суждений, беспощадная честность в анализе собственных промахов.
Вообще, если 308-й стрелковой, как мы считали, повезло на комдива, то самому Леонтию Николаевичу Гуртьеву посчастливилось на ближайших помощников.
Спокойного, уравновешенного комдива хорошо дополнял горячий, темпераментный и такой же близкий к людям военком Афанасий Матвеевич Свирин (вскоре, в соответствий с Указом об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров, он перешел на положение заместителя командира по политической части). Дивизия имела опытнейшего, хваткого в своем деле начальника разведки - Владимира Евгеньевича Ленчевского, чьи данные о конкретных намерениях противника не раз сослужили службу всей армии. Уже потом я узнал, что в гражданскую войну Ленчевский состоял в разведчиках у Чапаева.
Дивизия Гуртьева, прибывшая в Сталинград со значительным некомплектом личного состава, после недели кровопролитных боев находилась в тяжелом положении. Стрелковых полков в ней было уже только два. Остатки третьего, понесшего наибольшие потери, поделили между ними еще 4 октября, когда был тяжело ранен его командир майор Маркелов. А теперь требовалось переформировать ряд батальонов, пополнить их хотя бы за счет дивизионных тылов.
Серьезные потери понесла и 37-я гвардейская дивизия Жолудева, прибывшая из-за Волги последней. А все имевшиеся у нас сведения подтверждали, что противник накапливает силы именно перед правым крылом армии, особенно - на подступах к Тракторному. Для уплотнения боевых порядков на наиболее угрожаемых участках стало необходимым передвинуть ряд частей слева направо по фронту обороны.
Перегруппировка, уже спланированная штабом армии, представлялась, однако, почти неосуществимой при такой напряженности на переднем крае (и учитывая слишком малую глубину нашей обороны). Позарез нужны были хоть два-три относительно спокойных дня. И мы их все-таки получили, вырвали у врага!
Как уже говорилось, еще 6 октября противник оказался вынужденным приостановить наступление на Тракторный. Удары с воздуха, особенно по боевым порядкам дивизии Жолудева, которая перекрыла участок назревавшего прорыва, не ослабевали, но наземные атаки здесь прекратились. Однако тогда - лишь на один этот день.
7 октября противник предпринял попытку врезаться танками и пехотой в поселок СТЗ с юга - со стороны поселка, "Баррикады". Этот натиск пришлось принять на себя опять-таки дивизии Жолудева, и немцам удалось на 300-400 метров вклиниться в ее позиции. Вражеские атаки на других участках были безуспешными. За день защитники Сталинграда уничтожили 16 фашистских танков и, по примерным подсчетам, до четырех батальонов пехоты.
Запись, сделанная вечером в армейском журнале боевых действий, констатирует: "Несмотря на безраздельное господство в воздухе, превосходство в танках и живой силе, противник песет исключительно большие потери и не может развить наступление".
Очевидно, и в штабе Паулюса поняли, что продвинуться дальше не удастся, не перегруппировав атакующие нас силы и не подтянув свежие. Так или иначе, новых атак, к отражению которых наши войска, как обычно, приготовились за ночь, утром 8 октября в заводском районе не последовало.
Не возобновлялись они тут и еще в течение пяти дней. Перед Тракторным заводом, в поселках "Баррикады" и "Красный Октябрь" гитлеровцы были остановлены героическими дивизиями Жолудева, Гуртьева, Горишного, Смехотворова, Гурьева, оперативными группами Андрюсенко и Горохова.
Пехоте помогла выстоять артиллерия. Ее у нас все прибавлялось, увеличивались и возможности массировать огонь.
Когда были получены достоверные сведения о том, что на окраине поселка СТЗ и в районе завода "Силикат" противник сосредоточил и готовится двинуть в наступление до двух дивизий с танками, удалось - с помощью штаба фронта, который ввел в действие свои артгруппы, - организовать артиллерийскую контрподготовку небывалой еще в полосе нашей армии силы: в ней участвовало более 300 стволов и - сверх того - пять полков "катюш".
40-минутная артиллерийская контрподготовка сделала свое дело сосредоточенные на этом участке неприятельские части в наступление не двинулись. Пожарский ходил именинником.
О том, как воспринималась эта боевая работа артиллеристов у нас на переднем крае, рассказывает в своих неопубликованных воспоминаниях В. Г. Белугин - тогда политработник, а затем командир 347-го стрелкового полка:
"И вот началось, раздались первые залпы. Даже как-то не верилось, что они - с левого берега, из-за Волги. Артиллерийского огня такой силы я еще никогда не видел. Все впереди заполыхало, вместе с клубами дыма в воздух взметнулись пыль и щебень. Наши бойцы поднялись из своих щелей, широко и радостно улыбались. Мы торжествовали победу сегодняшнего дня - боевые порядки врага были разбиты..."
Конечно, значение урона, нанесенного противнику на том или ином участке, нельзя было переоценивать. "Несмотря на большие потери, способен вести активные наступательные действия" - так оценивалось его состояние в выводах декадной разведсводки для штаба фронта, которую мы с полковником Германом подписали 10 октября.
По нашим данным, непосредственно перед фронтом армии находились пять немецких пехотных дивизий (71, 94, 100, 295 и 389-я) и две танковые (16-я и 24-я) плюс еще не менее ста танков неустановленного подчинения. Все это только в первом эшелоне. Имелось много свидетельств того, что дивизии противника интенсивно пополняются, что усиливается поддерживающая их артиллерия. Из Германии перебрасывались по воздуху саперные батальоны (номера нескольких из них наш разведотдел успел установить), специально обученные действиям в условиях города.
Так что не приходилось сомневаться: надо ждать нового натиска, еще одного штурма, который гитлеровское командование наверняка будет рассматривать как последнее усилие, необходимое для овладения всем городом.
Затишье было весьма относительным. Над нашими позициями то и дело появлялись фашистские бомбардировщики - правда, сейчас небольшими группами. Разрывы бомб и снарядов не смолкали. Продолжалась борьба за здания, участки улиц. На левом фланге дивизии Родимцева пришлось отбивать еще одну попытку гитлеровцев прорваться к Волге.
И все же армия смогла, как говорится, перевести дух, подготовиться к новым тяжелым боям. Были ускорены работы по инженерному оборудованию позиций. Сделать требовалось еще много, особенно на участках, где изменялась линия фронта. Но, обсудив вечером 8 октября ход работ, Военный совет назначил жесткий срок завершения всего намеченного - к утру 10-го.
Немалую сложность представляло создание противотанковых и противопехотных минных заграждений в ничейной полосе, ширина которой часто не превышала нескольких десятков метров. Тут не могло быть и речи, например, о том, чтобы пробивать для мин ямки в уличном асфальте. Саперы приспособились ставить мины "по-городскому". Где можно - зарывали в щебень, подсовывали под камни или клали прямо на асфальт, маскируя тем же щебнем, разными обломками. И все это саперы делали в темноте, лежа, передвигаясь только ползком... Саперы-охотники - так мы их называли - из армейского батальона инженерных заграждений пробирались с противотанковыми минами и в кварталы заводских поселков, занятые противником.
Одновременно осуществлялось решение командующего о перегруппировке войск на правом фланге и в центре армейской полосы. В ночь на 9 октября вся 95-я дивизия полковника Горишного была снята со своих позиций между заводом "Красный Октябрь" и Мамаевым курганом (оборона склонов высоты полностью передавалась Батюку) и выведена берегом на участок между Тракторным и "Баррикадами" - в стык дивизий Жолудева и Гуртьева.
Перед "Красным Октябрем" 193-я дивизия Смехотворова, имевшая большие потери, передавала часть своих рубежей гвардейцам Гурьева. А 112-я дивизия Ермолкина, старейшая в списках 62-й армии и давно уже единственная из тех, что входили в ее состав на Дону (она оборонялась теперь на небольшом участке фронта у Мокрой Мечетки, между 37-й гвардейской Жолудева и группой Горохова), пополнилась своим же 524-м стрелковым полком. От него после сентябрьских боев остался фактически один штаб, который был отправлен за Волгу, где и укомплектовал полк заново в дивизионных тылах. Правда, по числу штыков он соответствовал не более чем батальону. Но для Ивана Ефимовича Ермолкина и такое подкрепление было существенно. Полк этот выдвигался на подступы к Тракторному.
Из своих тылов - и дивизионных и армейских - мы взяли в те дни, кажется, всех, без кого там могли как-то обойтись. Между тем тыловые службы работали очень напряженно. Наши склады были разбросаны по разным селениям на том берегу. К пунктам погрузки на суда все доставлялось исключительно ночью. Сама переправа производилась почти всегда под вражеским огнем, теперь уже не только артиллерийским, но и минометным. А то, что благополучно выгружалось на правый берег, все реже можно было доставить в войска каким-либо транспортом и все чаще приходилось переносить (даже в далекие от пристаней части) на руках - и продовольствие, и ящики с патронами, гранатами, снарядами.
Недалеко от причалов "переправы-62", в подвале бывшего детского тубдиспансера и его саду, действовала армейская артлетучка - главный "перевалочный пункт" боепитания на правом берегу. Место это было выбрано как будто удачно, и, судя по всему, гитлеровцы пока не знали, что небольшой приволжский сад изрыт котлованами - расположенными в шахматном порядке и хорошо замаскированными, - где складываются боеприпасы, не отправленные в войска прямо с причала.
Летучку возглавлял заместитель начальника артснабжения армии военный инженер Проталион Николаевич Соколов, человек уже в летах, старый коммунист. Подчиненные ему команды часто работали прямо-таки в бешеном темпе, особенно если груз запаздывал и близился рассвет. Как-то фашистская авиация потопила только что разгруженную и еще стоявшую у причала самоходную баржу. Баржи было жалко: их становилось все меньше. Но боеприпасы уже успели убрать и укрыть.
На правый фланг, в группу Горохова, снабжение по-прежнему шло через отдельную, хорошо налаженную переправу, и это было большим облегчением для армейской летучки. Оборонявшаяся на левом фланге дивизия Родимцева использовала для сообщения с левым берегом рыбацкие лодки и могла частично обеспечить подвоз для себя самого необходимого, эвакуацию раненых.
Нужно было и на центральном участке иметь вспомогательные линии снабжения - хотя бы на случай возможных перебоев в работе армейской переправы. За это дело энергично взялись - стоило только подсказать - в дивизии Гуртьева. Сформированная из бойцов саперного батальона команда разыскала и отремонтировала лодки, и 7 октября вступила в действие дивизионная переправа. Так как огибать большой остров Зайцевский гребным ладьям было слишком долго, грузы транспортировались с двумя перевалками: через остров их переносили на руках. Место подхода к сталинградскому берегу - под откосом перед заводом "Баррикады" - обозначалось световыми сигналами из блиндажа. На день лодки прятали и маскировали в щелях.
Волжские рыбачьи челны были достаточно прочными, а для большей устойчивости к ним привязывали по паре бревен. На таких лодках перевозили даже легкие орудия, а также и лошадей. Животные отчаянно сопротивлялись, когда их пытались уложить в лодку связанными, но спокойно вели себя, стоя рядом с людьми на положенных для ровности досках. Потом освоили буксировку теми же лодками небольших плотов, на которых перевозили и людей и грузы.
В наступившие скоро самые трудные дни Сталинградской обороны гребная переправа 308-й стрелковой выручала и свою дивизию, и соседей. Другие соединения также стали обзаводиться собственными лодочными командами нельзя было пренебрегать никакими средствами и способами сообщения с тылами.
При всех осложнениях обстановки на переправах в армии никогда не иссякали боеприпасы, включая артиллерийские снаряды необходимых калибров. Однако хочу напомнить, что на правом берегу находилась лишь батальонная, полковая и противотанковая артиллерия, а дивизионная, потреблявшая самую большую долю боеприпасов, - за Волгой.
Конечно, поддерживать через Волгу проводную связь с артполками наиболее удобную для управления огнем - стоило немалых усилий. Тем более что наши связисты сперва не имели специального речного кабеля (потом его доставили из Москвы на самолетах), а обычный полевой, которым приходилось пользоваться, служил в воде недолго - уже через несколько дней требовалось заменять его новым. Часто вызывали обрывы на линиях падавшие в Волгу бомбы и снаряды, да и движение судов. Но связь восстанавливалась, как правило, быстро.
Перед глазами встает такая картина. На стремнину освещенной солнцем Волги - днем обычно пустынной - из-за берегового выступа выходит небольшая лодка. За нею тянется разматывающийся провод, гребец изо всех сил наваливается на весла. Вот лодка уже там, где она видна наблюдателям противника, и вокруг нее начинают плюхаться в воду мины. Еще минута - и гребец бросает весла, падает на дно лодки. Убит? Ранен?.. Выпустив еще сколько-то мин, немцы прекращают обстрел. Неуправляемую лодку подхватывает течением...
У берега уже готовят другую с новой катушкой. А ту лодку поднесло между тем близко к острову. И вдруг скрывшаяся было из поля зрения фигурка гребца вновь поднимается над бортом. Несколько сильных взмахов веслами - и он выскакивает с катушкой на островную отмель. Боец-связист, успевший изучить особенности течения, верно рассчитал, где можно, притворившись убитым, бросить весла и довериться огибающей остров стремнине.
Разумеется, мы полагались не только на такую вот находчивость бывалых бойцов. Связь с левым берегом дублировалась запасными каналами, и общее число пересекающих Волгу линий было доведено в октябре до семи. Наконец, на том берегу существовал вспомогательный пункт управления артиллерией, с которым имелась устойчивая радиосвязь.
Немало было сделано к этому времени также для повышения надежности боевого управления в самом Сталинграде. Основу связи нашего КП с войсками составляли две параллельные кабельные линии, протянутые вдоль всей армейской полосы: одна - по самой круче волжского берега, другая - по кромке воды (на ряде участков она потом проходила под водой, по дну). Ответвления от этих линий, ведущие в дивизии и бригады, проложили, где можно, по канализационным трубам, по подвалам. Для быстроты устранения повреждений устроили множество (через каждые 200-400 метров) контрольных постов.
Связью приходилось заниматься много. Не раз мы с начальником связи армии полковником Иваном Алексеевичем Юриным просиживали ночи, отыскивая самые подходящие варианты использования наличных технических средств, разрабатывая более надежные схемы, обсуждая, как лучше расставить самых опытных специалистов.
Готовясь к новым боям, мы спешили переправить за Волгу остававшихся на правом берегу раненых. В журнале боевых действий фиксировалось: 7 октября эвакуировано 773 человека, 8-го - 630...
В отличие от Одессы и Севастополя, где долгое время могла работать широкая сеть госпиталей, в Сталинграде подлежали эвакуации в тыл в принципе все раненые, кроме совершенно нетранспортабельных и тех, кто был ранен совсем легко. Обстановка заставила перевести на левый берег даже вторые эшелоны дивизионных медсанбатов. А оставленный в городе полевой госпиталь № 689 - его возглавлял майор медицинской службы Н. И. Черных - разместили по соседству с "переправой -62", и он рассматривался как нечто неотделимое от нее. Здесь производились неотложные хирургические операции. Для раненых оборудовалось все больше блиндажей, однако принимались все меры, чтобы никто из них не задерживался на этой стороне сверх абсолютно необходимого срока.
Как правило, каждое судно, пересекшее Волгу, будь то бронекатер или баржа, обратным рейсом забирало раненых. Перевозили их и на гребных лодках. Пока существовали пешеходные мостики до острова Зайцевский, переправляли кого можно и по этим мостикам. Но иногда неэвакуированные раненые все-таки задерживались на нашем берегу. Так получилось и в начале октября, после первых жестоких боев за заводские поселки.
Разгрузить госпиталь у переправы требовалось даже по причинам практического порядка: ему предстояло принимать других раненых. Да и нельзя было допустить, чтобы бойцы и командиры, пролившие свою кровь на сталинградской земле и не способные сейчас сражаться, оставались тут, когда вот-вот должен был начаться новый штурм.
Отправить их в тыл мы успели.
За несколько отвоеванных у врага относительно спокойных дней вообще было сделано многое. Наши инженерные и саперные батальоны и сама пехота подготовили к обороне, приспособили под опорные пункты (конечно, не только за эти дни) многие десятки зданий, в том числе и на территориях трех главных сталинградских заводов. Однако на то, чтобы превратить каждый завод в узел сопротивления особой прочности, в своего рода крепость - комплексы заводских сооружений позволяли сделать это, - нам недоставало и сил, и инженерных средств, и главное - времени.