А в те октябрьские дни, когда в сводках отмечалось: "Армия занимает прежние позиции, атак пехотой и танками противник не предпринимает", на заводы, особенно на Тракторный, не переставали падать бомбы, сокрушая стены и перекрытия. Вести там фортификационные работы можно было только ночью.
11 октября у нас имелись основания считать, что перегруппировка сил для нового штурма у Паулюса скоро закончится. Настало время сделать последнее, чем мы могли в какой-то мере ослабить надвигавшийся натиск врага, - самим прервать грозную паузу, заставив гитлеровцев возобновить бои раньше, чем предусматривалось их планами.
Контрудара требовало от армии и командование фронта. Но принять конкретное решение командарму было нелегко: имея дело с превосходящими, вновь пополненными за эти дни силами противника и предпринимая активные действия там, где ожидались главные атаки с его стороны, мы, понятно, шли на риск.
В контрударе, начатом утром 12 октября в районе поселка СТЗ (если говорить точнее, это была просто относительно крупная контратака), участвовали весьма ослабленная 37-я гвардейская дивизия Жолудева и частично (ставшая теперь ее соседом) 95-я дивизия Горишного, а также один полк 39-й гвардейской, переброшенный сюда с временным подчинением Жолудеву.
Силы были не такие, чтобы ждать от контрудара слишком многого. И все же мы надеялись отбить кварталы, которыми враг завладел несколько дней назад, когда потеснил 37-ю дивизию, а это означало бы реальное улучшение наших позиций.
Гитлеровцы сопротивлялись ожесточенно, введя в бой свежие части, в том числе и прибывшие из Германии специальные саперные батальоны. "90-й стрелковый полк продвинулся на 50 метров", - донес на исходе дня Горишный. Только немногим больше было продвижение у Жолудева.
Ночью, в результате новых усилий, гвардейцы 37-й стрелковой заняли группу выгодно расположенных зданий, именовавшихся в сводках шестиугольным кварталом. Жолудеву было приказано закрепиться там поосновательнее, превратив квартал в опорный пункт с гарнизоном не меньше батальона и артиллерией.
В конечном счете наши контратаки, многократно возобновлявшиеся в течение суток с лишним, отодвинули в этом районе линию фронта и, следовательно, исходные рубежи ближайших наступательных действий противника на 200-300 метров. Добиться большего было нельзя.
Тем временем командный пункт армии перешел в штольню за заводом "Баррикады", служившую раньше бомбоубежищем дирекции. Затем там помещался штаб 10-й дивизии НКВД. От пяти ее полков к октябрю остались лишь небольшие отряды, и полковник Сараев получил приказ отбыть со своим штабом на переформирование.
Штольня была невелика - восемь тесных отсеков. В них могли разместиться Военный совет, основная группа оперативных работников, узел связи. Для тех, кому места не хватало, по соседству оборудовались блиндажи.
Перенести КП именно сюда побудило то, что это был самый центр заводского района. Управление армией еще более приближалось к решающим участкам обороны, к соединениям, от которых сейчас больше всего зависела судьба Сталинграда. Командные пункты ряда дивизий находились в радиусе одного километра.
Так как вспомогательного пункта управления, на который можно было бы временно переключить связь, мы на правом берегу теперь не имели, перебирались на новый КП постепенно, в течение почти всей ночи. С первыми группами штабистов отправились туда (пешком по изрытому воронками берегу других путей и способов передвижения не было) командующий и член Военного совета. Незадолго до рассвета, когда подтвердилось, что они благополучно прибыли и командный пункт действует, со старого места ушел и я с остальными товарищами.
В штольне, врезанной в откос волжского берега за разбитыми корпусами завода "Баррикады", нас встретил Василий Иванович Чуйков.
- Ну вот и все в сборе, - сказал он. - Я уже малость передохнул. Теперь твоя очередь, Николай Иванович!
Последние ночи были такими напряженными, столько надо было успеть сделать, что все мы забывали о сне. А тут остаток сил иссяк у меня как-то разом. Их едва хватило на то, чтобы сделать еще несколько шагов в глубину штольни.
Если выстоим теперь...
Ныне, когда пишутся эти строки, мне известно об общем ходе минувшей войны многое такое, чего я не мог знать во время описываемых событий. И, собираясь рассказать о четырнадцатом октября - самом грозном дне Сталинграда, я вспоминаю, что именно в тот день Гитлер вынужден был отдать приказ о переходе на восточном фронте к обороне.
Узнай мы об этом сразу, было бы, наверное, все-таки легче. Как-никак, высшее командование противника расписывалось в том, что его планы на летнюю кампанию сорвались...
Впрочем, на Сталинград переход немецко-фашистских войск к обороне не распространялся. Гитлер еще раз объявил и берлинское радио раструбило на весь мир, что вот-вот эта "большевистская крепость" будет полностью в его руках.
Территория, обороняемая нашей армией, представляла к тому времени узкую полосу, протянувшуюся вдоль Волги на двадцать с небольшим километров. От передовых окопов до берега только в отдельных местах было два - два с половиной километра, а во многих других - лишь сотни метров. Эта полоска не имела ни фортов, ни крепостей, ни чего-либо на них похожего. Передний край проходил большей частью просто по городским улицам. Враг простреливал и все расположение армии, и все водное пространство, связывавшее ее с тылом. Примеров того, чтобы столь невыгодные для обороны позиции были удержаны, когда на них наваливались превосходящие силы противника, в военной истории, пожалуй, не найдешь.
Ну а Паулюс, готовясь к "генеральному штурму", сделал все, что мог, чтобы увеличить и без того значительный численный перевес своей ударной группировки. Как установил разведотдел, к Сталинграду выдвигалась еще одна немецкая пехотная дивизия. Вернулась в первый эшелон отводившаяся в резерв 14-я танковая. У противника заметно прибавилось артиллерии. Его наземные войска по-прежнему поддерживала воздушная армада Рихтгофена - до тысячи "юнкерсов", "хейнкелей", "мессершмиттов".
Были основания считать, что враг, не достигнув решающего успеха атаками на относительно широком фронте, постарается теперь сосредоточить максимум сил на более узком участке. Наши контратаки 12-13 октября, которые в известной мере сыграли роль разведки боем, подтверждали: противник нацеливает свой удар на Тракторный и "Баррикады".
Точными данными о дне и часе нового наступления гитлеровцев мы не располагали. Но вполне отдавали себе отчет, что готовится натиск, какого еще не бывало.
13 октября, когда выяснилось, что с плавсредствами на переправе опять трудно, командующий распорядился:
- Перевозить только боеприпасы. Хлеба не хватит - бойцы нам простят, а если завтра не хватит патронов и гранат, некого будет ни прощать, ни обвинять.
Сталинградцев ждало тягчайшее испытание. Однако где-то в глубине сознания зрела уверенность: если выстоим теперь, то врагу нас уже не одолеть.
Незадолго перед тем под Сталинградом побывал Дмитрий Захарович Мануильский, видный деятель нашей партии, член ЦК, секретарь Исполкома Коминтерна. Послушать, что скажет такой человек о положении на фронтах, в стране, в мире хотелось, конечно, всем. Но посещению Д. З. Мануильским частей 62-й армии на правом берегу наш командарм решительно воспротивился: здесь никому нельзя было обеспечить безопасность. Да и не могли мы в тех условиях собрать мало-мальски значительную аудиторию, особенно командирскую. Зато Военный совет позаботился, чтобы за Волгой Мануильского послушали представители всех соединений.
Отправился туда и начальник политотдела армии И. В. Васильев. Вернулся Иван Васильевич воодушевленный и поделился услышанным прежде всего с теми, кто находился в штабе. Мануильский говорил о значении событий на южном крыле советско-германского фронта для общего хода войны, о том, насколько возросли бы трудности борьбы с врагом, если бы гитлеровцам удалось, как они рассчитывали, в июле - августе захватить Сталинград и кавказскую нефть. Он подчеркнул, что упорное сопротивление, оказанное фашистам под Сталинградом, где они топчутся уже три месяца, неся огромные потери, сорвало вражеские планы и позволило нашим армиям на других фронтах лучше укрепиться, подготовиться к решительным схваткам. Запомнились мне слова Мануильского о том, что сталинградцам сейчас тяжелее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу, что ЦК партии и Советское правительство знают об этом, что партия и весь народ гордятся защитниками Сталинграда. "Могу вас заверить, - сказал Д. З. Мануильский, - что скоро вы получите ощутимую поддержку..."
За этим "могу заверить" чувствовалось что-то очень значительное.
* * *
В ночь на 14 октября на всем фронте армии противник вел себя необычно тихо. Почти прекратился привычный методический обстрел нашего плацдарма, с переднего края редко доносились пулеметные и автоматные очереди. Даже осветительных ракет немцы пускали мало. Такой тихой и темной ночи не было в Сталинграде давно.
Необычная тишина не сулила ничего доброго. Ранним утром, в 5.30, ее оборвал рев моторов и грохот разрывов: немцы начали авиационную и артиллерийскую подготовку.
Неглубокую штольню, где размещался наш КП, зашатало словно от землетрясения. У выхода сплошной гул разрывавшихся бомб и снарядов уже не давал расслышать человеческий голос. Снаружи врывались гарь и смрад, от которых скоро стало трудно дышать.
Командарма, вышедшего осмотреться, прямо втолкнуло обратно взрывной волной. Когда чуть позже за дверь высунулся я, то разглядеть что-либо смог не сразу. Дымная мгла гасила разгоравшуюся на востоке зарю, закрывала клубившийся над волжской ширью молочный туман. А едва появился просвет в небе, там сразу же показались, заходящие на бомбежку самолеты. Неистовый вой бомб и грохот разрывов совершенно оглушали. Где-то в стороне Тракторного рушились стены...
Что греха таить, в те минуты думалось: "Уцелеет ли в этом кромешном аду хоть что-нибудь живое?"
Какое-то время частично действовала телефонная связь. Затем с дивизиями и полками соединялись только по. радио: с одними - напрямую, с другими через заволжский запасной узел, где стояли более мощные передатчики. Кодировать было некогда, и переговоры шли открытым текстом с вставлением кое-каких условных обозначений - как по полевому телефону.
Везде были потери (были они уже и в расположении армейского КП - в двух разбитых прямыми попаданиями блиндажах близ основной штольни), о размерах которых пока никто не мог доложить точно. Однако за первые несколько десятков минут вражеский огневой шквал не вывел из строя ни одного командного пункта от полкового и выше. Все командиры подтверждали: войска готовы отражать штурм.
Но где штурм начнется? Там ли, где мы ожидали, или, может быть, на других участках? Знать это еще до того, как фашистские танки и пехота двинутся в атаку, но спутать отвлекающий или вспомогательный удар с главным было важнее всего.
Чуйков накоротке обсудил с Гуровым и со мною те данные об обстановке, которые успели поступить. Ничто не указывало на то, что главный удар может последовать где-то в неожиданном для нас месте. Поэтому командующий приказал Пожарскому накрыть залпами гвардейских минометов район стадиона и завода "Силикат": там, вероятнее всего, должны были накапливаться сейчас неприятельские войска. Тем временем наша дальнобойная артиллерия пыталась хотя бы частично подавить вражескую.
Но наибольший урон наносила нашим частям и укреплениям авиация противника. Чуйков связался с командующим 8-й воздушной Хрюкиным, попросил поскорее помочь "ястребками". Хрюкин и сам видел, что у нас творится. Он сказал, что помог бы и без просьбы, однако истребители подняться пока не могут: аэродромы заблокированы сильными группами "мессеров"... А одними зенитками отразить такие массированные налеты было невозможно.
Авиационная и артиллерийская подготовка длилась два с половиной часа. В каком напряжении прошло это время, рассказывать не берусь - этого не передашь. На командном пункте каждый внешне спокойно делал свое дело, и каждый сознавал: в Сталинграде настал день решающий из решающих.
Помню, как Кузьма Акимович Гуров, взглянув в который уж раз на часы (наверное, все мы смотрели на них непомерно часто) и шевельнув в волнении бровями, сказал:
- В Москве уже знают...
Он не думал, конечно, ни о какой особой, экстренной помощи: прийти немедленно она не могла. "В Москве знают" означало, что в Ставке Верховного Главнокомандования сейчас следят за происходящим тут, у Волги, еще пристальнее, чем обычно, и, тревожась за нас, надеются и верят, что сталинградцы выдержат новые испытания. А через полсуток, когда выйдет в эфир вечернее сообщение Советского информбюро, эту тревогу, надежду и веру разделят миллионы и миллионы людей во всей нашей стране, да и не только в нашей.
Враг перешел в наступление в восемь утра. Как и ожидалось - прежде всего с небольшого выступа, образовавшегося к северо-востоку от завода "Силикат" (срезать этот выступ контратаками двух последних дней не удалось), а также на соседних участках - севернее и южнее. Общая ширина фронта атак достигала пяти километров. Удар наносился по той части заводского района, где находились Тракторный и "Баррикады", а между ними - наш КП. Где-то здесь гитлеровцы рассчитывали прорваться к Волге.
Натиск врага приняли на себя 37-я гвардейская дивизия В. Г. Жолудева, 95-я В. А. Горишного, 308-я Л. Н. Гуртьева, 112-я И. Е. Ермолкина, танковая бригада Д. Н. Белого. Все дивизии понесли большие потери в прошлых боях, и к утру 14 октября ни в одной из них не насчитывалось даже трех тысяч штыков. У Ермолкина было всего около тысячи, у Жолудева некоторые батальоны имели меньше ста бойцов. Совсем малочисленные формирования представляли собой находившиеся здесь же остатки 42-й и 92-й стрелковых бригад, подчиненные командирам соседних дивизий.
Противник вряд ли переоценивал численность наших войск, стоявших на пути его ударной группировки. И конечно, имел основания считать, что сегодня они уже понесли значительный урон от его артиллерии и авиации. Каков этот урон, еще не знали мы сами. На запросы из штаба фронта приходилось пока отвечать стереотипной фразой: "Потери армии не установлены..."
Но если Паулюс надеялся, что уж на сей-то раз его танки и пехота смогут врубиться в нашу оборону с ходу, то он обманулся снова.
Первая атака, первая волна "генерального штурма", была отбита на всем фронте наступления. Ценою усилий поистине неимоверных, но - отбита! При этом гитлеровцы потеряли не меньше двадцати танков.