В поместье Айю долго осматривал пожилой лекарь, втирал в ее раны какие-то мази. Заставлял пить горькие настои, от которых девушка поначалу наотрез отказывалась.
— Они безопасны в вашем положении, — уверял старик в круглых очках, то и дело почесывая редеющую макушку.
И теперь все без исключения в замке обращались к ней, не иначе как госпожа. Распоряжение хозяина было доведено до слуг щепетильной Тойрой в свойственной ей, жесткой манере.
Айя не противилась. Ей было все равно. Прикрывая двери своих покоев, она словно отрезала от себя весь существующий мир. Забиралась с ногами в кресло и подолгу смотрела в окно, на такую переменчивую погоду Севера.
Короткое, опаляющее лето подходило к концу. Все чаще на землю обрушивались холодные дожди, а небо заволакивало темно-синим или низким серым, грязным. Ветра несли с гор известия о приближающейся осени.
Айе было все равно…
Нирхасс стоял у широкого подоконника, глядя на опускающиеся сумерки. Ширрин совсем недавно покинула его спальню уже который раз не получив желаемого. Прикрывая высокую, обнаженную грудь шелком халата и вызывающе вздергивая подбородок. Блестела гневом в изумрудной глубине глаз. Громко шваркнула дверью напоследок. А ведь он любил ее когда-то…
А может ему это просто казалось?
Они были обещаны друг другу много десятилетий назад и давно смирились с данным фактом, находя в этом свое особенное удовольствие. Ее компания была интересной, занимательной. Нирхассу нравилась ее хищная грация, горделивая и часто неуместная спесь. Красивая внешность, гибкая огненная пантера, что жила внутри. Принцесса была редким цветком среди народа ассурин. И мужчина был тщеславно горд, что такая как Ширрин принадлежала ему.
Сколько раз за эти годы они предавались страсти? Безудержной! Пылкой! Всепоглощающей! Бессчетное множество.
И ни один из них не мог сравниться с тем, что дарила ему Айя…
Айя…
Человек…
Невзрачная девчонка из обслуги, из низших… так одуряюще пахнущая… пахнущая его женщиной. Его! И каждым ничтожеством, хоть раз касавшимся ее как мужчина!
И сколько бы не брал ее, сколько бы ни метил, этот шлейф чужих запахов, словно впитался в нее и тек по венам вместе с кровью, взбудораживая в нем зверя. Что ластился к ней и желал разодрать одновременно…
И стыдясь признаться самому себе, Нирхасс ревновал. О! Как он ее ревновал! Дико и яростно. Поглощенный животной злобой несмотря на то, что ее жалкая жизнь и так всецело принадлежала ему. И при всем при этом оставаясь для него какой-то болезненно недосягаемой. Нераскрытой.
Чужой.
Нирхасс постоянно думал о ней. Каждую секунду, каждое мгновение своей жизни. Чем бы он не был занят, девчонка не покидала его мыслей.
Айя так быстро стала настоящим его наваждением. Одержимостью. С постоянным напоминанием, что он был не единственный…
И только совсем недавно она стала так ярко и необычно пахнуть им. Только им одним! Словно к ее крови, примешалась кровь ассурин. Его кровь! Какой же восторг Нирхасс тогда испытал. Непередаваемый, чистый, всепоглощающий! Ничем неприкрытое счастье!
А как она стала смотреть на него! Как отдавала себя несмотря на то, что он с ней сделал…
Ассур недовольно дернул головой, услышав тихий стук в двери своих покоев, выдернувший его из раздумий.
— Входи, — не поворачивая головы от заката за тонким стеклом, скомандовал он.
В дверном проеме появился совсем еще юный гвардеец. Коротко поклонившись, он остановился у массивного стола.
— Говори.
— Обоз достиг имения позавчера вечером. Все прошло тихо. Тойра выполнила все ваши распоряжения. Девушка вернулась в свои покои и больше не занимается работами. Почти никуда не выходит и ни с кем не говорит. Лекарь осмотрел ее, сказал, что все поправимо. Госпожа получает все необходимое лечение. Ей и ребенку ничего не угрожает, — отрапортовал вошедший, вытянувшись в отточенной солдатской выправке.
— Ребенку? — не понял Нирхасс, поворачиваясь от окна к своему подчиненному, бросая на того вопросительный взгляд. — Какому ребенку?
— Ну как же, Айя она, — гвардеец осекся, тут же себя поправляя, — лекарь доложил, что госпожа в положении…
Но ассур его уже не слышал, пораженный внезапным осознанием. Сердце его забилось непозволительно быстро, а зверь внутри восторженно взвыл, подавая по нервным окончаниям импульсы жадного восторга.
…Она вдруг так умопомрачительно стала пахнуть им…
Той ночью Айя проснулась от жуткого грохота за окном. Двор озарила яркая вспышка и все погасло, зазвучав десятками голосов. Что-то происходило. Что-то плохое. Очень. По спине бывшей служанки прошелся липкий холодок предчувствия.
Накинув на плечи шаль, девушка выглянула в слабо освещенный коридор. Почти бегом спустилась по лестнице, врываясь в жуткую суматоху. Ошарашенные, сонные слуги сновали туда-сюда, с перепуганными выражениями на меловых лицах. Среди них Айя заметила напряженную спину Тойры, и начала проталкиваться в ее направлении.
— Что происходит? — спросила она, поравнявшись с бледной управительницей.
— Нападение. На замок напали, — прошептала Тойра, перебирая в руках связку ключей.
— Напали? Кто? — замерла в оцепенении Айя.
— Амин говорит, что сыновья Сумасшедшего Короля, — женщина помедлила, — и южане… Ближайшие поселения уничтожены, мы принимаем выживших. Их так мало, Айя, — голос строгой управительницы дрогнул, в глазах блеснула несвойственная ей влага.
Девушка только кивнула, направляясь обратно в свою комнату. Нужно было переодеться, собраться с мыслями. Как ни странно, но Айя была почти спокойна. Все эмоции в ней поблекли еще там, на ярко освещенной утренним солнцем поляне, вытекли из разбитой губы вместе с кровью. И были вытравлены вместе с ядом из ее тела недрогнувшей рукой управительницы. Тойра для Айи теперь тоже ассоциировалась с болью, хоть девушка и была ей благодарна, но не могла ничего поделать с появившимся внутренним отторжением.
Айя словно окаменела. Застыла. Все слезы были выплаканы, а робкие остатки чувств запрятаны настолько глубоко, что казалось их и вовсе не существовало. Время слез прошло…
Девушка ловко натянула плотные кожаные штаны и черную рубаху с высоким воротом. Все немного великовато. Все с чужого плеча. Подумав, достала свои удобные кроссовки. Прошла к зеркалу и собрала волосы в высокий хвост.
Чуть помедлила и решительно покинула успокаивающий мрак покоев.
Управительница обнаружилась в дальнем крыле, у горящего камина в библиотеке. С нею были встревоженный Морис и два высоких, мрачных гвардейца. В одном из них Айя уже привычно опознала спутника господина на далекой, заснеженной степи. И он же был первым, кого девушка увидела, вернувшись в этот мир. Амин. Правая рука хозяина дома Шаррихасс.
Под их молчаливо-вопросительными взглядами, Айя уверенной походкой подошла у Тойре. Остановилась чуть поодаль, коротко кивнув.
— Насколько все плохо? — спросила, обращаясь напрямую к гвардейцу. Тот недовольно скривил губы.
— Айя, тебе лучше оставаться в своих покоях, — прошептала тихо женщина, видя недовольство собравшихся.
— Я не спрашивала, что для меня лучше, — переводя на нее взгляд, произнесла девушка, сама поражаясь, насколько холодным и надтреснутым прозвучал ее голос.
Управительница растеряно моргнула, глупо приоткрыв рот.
— Тойра права… — начал было Морис, но Айя коротки вскинула перетянутую бинтами ладонь, призывая того замолчать.
— Давайте сразу все проясним, — бывшая служанка окинула равнодушным взглядом каждого и снова повернула застывшее, словно восковое лицо к ошарашенной Тойре, — напомни, на каких правах Нирхасс вернул меня сюда?
Его имя горчило на языке необъяснимой болезненной тоской.
— На правах хозяйки дома, — протянула женщина и слегка помедлив добавила, — госпожа…
Айя кивнула.
— Так вот, как хозяйка, я хочу знать все, что происходит на этих землях. И вы будете мне докладывать! — девушка устремила взгляд на пышущего гневом гвардейца. — С должным почтением, солдат. Или Вы сомневаетесь в решениях своего господина?
Мужчина от подобного вопроса опешил, отшатнулся от тонкой, бледной фигурки, посмевшей усомниться в его верности повелителю.
Отрицательно мотнул головой, внимательнее рассматривая девушку.
— Вот и замечательно, — протянула та, снова пристально глядя ему в темные глаза, — Амин, я не претендую на власть и не прошу Вашего уважения. Не собираюсь отдавать приказы или оспаривать Ваши решения. Я далека от этого всего. Но требую лишь держать меня в курсе всего, что происходит.
Воин, ненадолго задумавшись, согласно кивнул, смиряясь и с ее положением, и с ее присутствием. Отгоняя от себя не касающиеся его вопросы относительно личных предпочтений господина. Уважение к Нирхассу было абсолютное и непоколебимое, несмотря ни на что.
Светловолосый солдат за спиной Амина вдруг одобрительно улыбнулся, глядя на невозмутимую девчонку.
За стенами снова громыхнуло, да так, что задребезжали стекла и нервно дернулся огонь в камине. Айя вздрогнула.
— Долго нам не продержаться, — произнес Амин, — нас едва наберется сотня, а их не меньше двух тысяч. Все псы Южной Империи и горстка падали Сумасшедшего Короля во главе с его младшим ублюдком. Они совершенно точно знали, что основные наши силы отозваны в Хасарон. А это два дня пути туда и столько же обратно. Всадники во дворец и гарнизоны были отправлены, как только разведка доложила о приближающихся легионах. Нам надо выстоять не меньше четырех суток, до прихода господина и нашей армии…
Но держаться пришлось гораздо, гораздо дольше.
Вернувшийся посыльный сообщил жуткую для обитателей имения весть, что все силы Севера были брошены на южные границы, где велось полномасштабное наступление, стремительно приближающиеся к дворцу Правящего Дома. Нирхасс, как верховный командующий войсками страны, был отправлен туда — защищать главный ее оплот. Все происходящее означало одно — старые договоры рухнули в небытие, мир менялся под гнетом меча и топора. Кровью и огнем писался новый виток истории чуждого Айе мира.
А еще это значило, что подмоги ждать было теперь не откуда.
Помощь не придет.
А силы были очень не равны.
Меньше чем за неделю замок был осажден без особых усилий со стороны противника.
И уже чуть больше месяца отрезан от тракта и внешнего мира. Окрестные поселения, принадлежащие имению Шаррихас были выжжены дотла. А перед самим высоким каменным забором вольготно и скучающе расположились вражеские силы, расставив у леса походные шатры и водрузив яркие желтые флаги с искусной белой лилией в центре. Больше не атаковали и не наступали, с большой охотой пропускали к замку выживших мирян, что искали спасения и пристанища. Понимая, что чем больше за его застенками будет голодных и обездоленных ртов, тем быстрее закончатся припасы и упрямые северяне либо передохнут от голода, либо сами приветственно отворят ворота, впуская гордых завоевателей.
По всему выходило, что именно этого они ждали — позорного, добровольного подчинения.
Айя стояла на высокой смотровой башне, кутаясь в шаль. Плотная ткань платья облепила ее ноги и гулко шуршала на ветру.
Закат был алым.
Глаза ее слезились, от хлестких и едких ветров, что несли к замку дым от горящих полей. Урожай, что вот-вот готовился к сбору был уничтожен. Они выжгли все. Обрекли тысячи людей на голод и нужду.
Зябко поежившись, девушка перевела взгляд на бесконечный лагерь внизу, почти у ее ног. Приглушенные порывами ветра слышались мужские голоса и смех, ржание лошадей и лязг металла.
Айя вздрогнула и отпрянула, когда ее плеча осторожно коснулась рука Румира.
— Как ты? — спросил парень, понимающе пряча руки за спину и с ненавистью глядя перед собой.
— Нормально, — соврала девушка, переведя на него взгляд, — а ты?
Гвардеец неопределенно пожал плечами.
— Кажется сейчас взорвусь от злости и беспомощности, — чуть подумав ответил он.
Служанка его понимала.
— Там на кухнях опять какой-то скандал, — вдруг вспомнив зачем пришел, оповестил солдат.
Девушка только вздохнула, направляясь к лестнице. Это начинало раздражать.
Все чаще начали случаться потасовки между слугами и пришлыми. Всем казалось, что они друг друга объедают, недоговаривают, подворовывают. Айя понимала, что это был простой страх и отчаяние, выпавшие на их долю. Но позволить таким распрям поселиться в стенах замка не могла. И без этого было несладко. Она на корню пресекала все склоки, теперь еще больше понимая строгую Тойру. И все чаще замечая за собой некую, несвойственную ей ранее жесткость.
Многим из обитателей замка не нравилось, что бежавших от бойни женщин, детей и стариков Айя велела разместить в дорогих покоях. Им претило подчиняться приказам бывшей чернавки, низшей, не принятой даже ею подобными. Но заручившаяся поддержкой управительницы, Амина и вечно пребывающего в себе Мориса, она с непрошибаемым спокойствием делала то, что считала нужным.
Четко разделяла обязанности между вновь прибывшими, вместе с Тойрой вела подсчет припасов и боролась за каждого раненого солдата, как за самую большую драгоценность. Не позволяя проливаться слезам по погибшим, которых сжигали за дальним амбаром. Изводила скупых лекарей своим надзором. Несмотря на новое свое, все еще казавшееся ей сомнительным, положение госпожи, Айя не чуралась прежней работы. Не морщась, выносила горшки и простыни под ранеными, мыла, перевязывала. Готовила еду, драила залитый кровью и грязью пол и орудовала метлой, помогая разгребать завалы от рухнувших у стены башен и восточной части дома.
Сама того не ожидая, Айя заслужила уважение Амина, а значит и оставшихся в живых гвардейцев. Он больше не смотрел на нее волком и не кривил недовольно губы при ее приближении. Теперь почтительно кивал, предлагал помощь и в редких случаях даже спрашивал ее совета. А еще совершенно случайно, мужчина заметил ее положение. Долго смотрел на маленькую девчонку у высокого окна, погруженную в свои мысли и по инерции поглаживающую заметно округлившийся живот, который она обычно прятала под несуразными, явно ей большими платьями. Пораженный мыслью, что в ней растет дитя ассура — первое, более чем за шесть веков, замер, ощутив какой-то странный трепет.
Надежда.
Надежда для таких, как он. Для существ с кровью ассурин.
И сейчас она была заперта в покореженных стенах замка и окружена врагами, что уготовили всем им незавидный финал.
А еще через неделю, в тихое предрассветное время, войско южан устало ждать. Раздался тихий хлопок, а затем страшный грохот разрушаемой стены сотряс темные покои Айи. Вцепившись холодными пальцами в широкий подоконник и прикусив губу, девушка наблюдала, как оседает поднятая, кажется, до небес пыль, как устилает широкую подъездную дорогу пепел и тлеющие огоньки. Как в разодранном, поруганном вековом камне зияет страшная брешь, через которую к их дому гордо ступает нога вражеского завоевателя.