— Что с мордой?! — недовольно воскликнула повариха, увидев Айю.
Девушка машинально коснулась лица. Скула была счесана и опухла, покрывшись ссохшейся сукровицей. Болела и ныла. Между ног тоже. Но сильнее всего в груди. Там пекло. Горело. Выжигало внутренности.
Сколько бы Айя не мылась в тот день, запершись в затхлой купальне конюшен, да так и не смогла смыть с себя ни его прикосновений, ни запаха. Воняла сама себе рыбой и кедром. Им. Грязью, унижением и беспомощностью.
— Упала, — выдавила из себя служанка, севшим, охрипшим голосом.
— Дура, колченогая! — выплюнула та, брезгливо сморщив толстое, большеносое лицо.
— Простите, — опустила голову, Айя. Изо всех сил борясь с подступающими слезами и гневом. В душе ее металась боль. Искала выход, грозясь выплеснуться на всех и каждого криком и бранью. Но бедняжка давила в себе эти порывы, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Держала лицо, сходя с ума в безмолвной истерике.
— Прикройся чем-нибудь. Хотя чем такую блямбу спрячешь? — задала скорее самой себе вопрос повариха. — Тойра велела тебе, и бестолочи Лили после полудня явится в господские сады. Хозяин с гостями на охоту отбыл, к обедню надобно накрыть столы в большой беседке. Подготовить жаровни и угли, посудину для требухи. Господин сам любит освежевать добычу, но кто его знает, как будет в этот раз. Надо все подготовить. Поняла, болезная?
— Да, госпожа, — не поднимая глаз от пола, ответила Айя. Смотреть на все в этом помещении было тошно. Сознание как назло выдавало картины позавчерашней ночи. В красках. В мельчайших деталях. Девушку передернуло. К горлу подкатил рвотный спазм, а в глазах защипало. — Я пойду?
— Иди-иди, только прикройся чем-нибудь. Одни проблемы от вас, от шельм! — бурчала себе под нос женщина, возвращая внимание ведру с рыбой. Ей тоже все это давным-давно надоело.
Служанка, стараясь не обращать внимания на боль в промежности, понеслась вверх по лестнице, прочь из душной кухни, где все напоминало о той страшной ночи.
Ворвалась в морозное утро. Жадно вдохнула свежесть приближающейся зимы. Прикрыла глаза и подняла лицо к небу, успокаиваясь. Приводя в норму сбившееся дыхание, и пережидая, когда станет меньше жечь между ног.
Идти никуда не хотелось до одури. Тем более туда, где будет он. Но Айя себе не принадлежала. И это уничтожало ее больше всего. Ей, девушке двадцать семь лет жившей свободой и независимой, больше не было это доступно. Мозг отказывался все это воспринимать. Подобное просто не укладывалось в ее голове. Но реальность заставила и прогнула. От былого взрывного темперамента остался только непокорный блеск в глазах, и тот она была вынуждена прятать. Давить в себе. А после случившегося… Там остались два черных, бездонных провала. Две зияющие дыры, настолько глубокие, что казалось, через них можно было увидеть ее израненное, измученное сердце.
Тряхнув головой, Айя попыталась выкинуть все мысли из головы и поплелась по усыпанной гравием дорожке к саду, там за высоким каменным забором и небольшой витиеватой калиткой был другой мир. Вроде и деревья те же и кустарники, а смотрелось все совершенно иначе, не так как в саду простых смертных. Все выглядело статней и благородней. Множество зеленых туй, слегка припорошенных первыми снегами, смотрелись сказочно и как-то нереально. Небольшие, покрытые тонким слоем льда прудики, украшали изящные статуи. Тут и там виднелись маленькие уединенные беседки. А чуть поодаль, крытая и большая, предназначенная для пышных пиров и застольев, из темного, мощного бруса, с резной крышей, она возвышалась над небольшим озерцом и частично тонула в хвойном лесу, за которым виднелись заснеженные горные пики. Красиво. Сказочно.
Айя тихо прошла по узкой мощенной камнем дорожке мимо крытой оранжереи, вверх по склону, мимо озера и к самой беседке. Вокруг уже суетились слуги. В основном крепкие парни. Резво таскали воду, разводили костры в больших каминных печах и проверяли крюки на мощных, врытых в землю столбах. На них потрошили пойманную дичь. Пахло лесной влагой, и дымом.
В отдалении за столом Айя заметила Лили, что шустро мыла в больших ведрах овощи и фрукты. Направилась к ней. Девушка окинула Айю неприязненным взглядом, не скрыв ухмылки при виде ее «разукрашенного» лица. Молча, пододвинула товарке вымытые овощи и кивнула на приготовленную дощечку и огромный тесак.
Служанка приступила к работе, старательно пряча распухшие от заноз пальцы. Как ни старалась отвлечься, а мысли только и делали, что возвращались к тому, что с ней произошло. Даже в них она боялась произнести это слово. Насилие. Изнасилование. Не хотела признавать самой себе, что ее изнасиловали. Надругались. Использовали, растоптали…
Быстро смахнула рукавом выступившие слезы и громко шмыгнула носом.
— Ты чего? — нахмурилась Лили.
— Лук, — отмахнулась Айя, принявшись с удвоенной силой орудовать ножом.
За их спинами послышались шаги и громкий, противный голос Тойры, что раздавала указания направо и налево.
Обернувшись, девушка увидела, как слуги из верхнего яруса несут к беседке скатерти и пледы. Посуду и бочонки с хмельными напитками. Удобные стулья со спинками. Вслед за ними, со стороны замка медленно плыли, затягивая небо тяжелые, свинцовые тучи. Собирался дождь. А может и снег. Холодало.
Айя зябко поежилась, вернувшись к доске с овощами.
Вокруг закипела деятельность под четкими приказами строгой управительницы. Натягивалось что-то вроде тента из прозрачной, не промокающей ткани. Все для комфорта господ. Стало известно, что и дамы спустятся к обедне в сад, а потому, деревянный пол велено было устилать коврами, на стулья принести мягкие подушки, а огонь в каминах поддерживать постоянно.
Лили отправили за соленьями и сладостями из Южных земель. Засахаренные диковинные фрукты ценились на севере на вес золота. Айя помнила, как одну из служанок, которая не удержалась и попробовала несколько штучек, прилюдно выпороли на площади за конюшнями и отправили избитую на рудники.
Ее ошибку повторить никто не решался.
Позволялось только доесть что-то с господских тарелок, но чтобы никто не видел. Перепадало такое счастье слугам с верхних ярусов.
Раньше нечто подобное казалось бы Айе чем-то унизительным и невообразимым. Но несколько месяцев в нужде, голоде и холоде, быстро сбивают спесь и излишнюю брезгливость. В вопросах выживания, гордость неуместна. На первый план выступают инстинкты и желание выжить вопреки всему.
А платили низшим из слуг сущие копейки. Пять медяков за тридцать дней изнурительного труда. Верхний ярус получал три серебряных монеты и кое-что из продуктов, жили в отдельной пристройке и имели возможность по достижении определенного возраста выкупить свою свободу и перебраться жить ближе к южным землям, где был не такой суровый климат и более свободные обычаи и нравы. Низшие, как правило, трудились на господина до самых седин, как тот же Шорс, если конечно доживали.
— Что у тебя с ногами и с лицом? — недовольно морща нос, спросила Тойра, пристально наблюдая, как Айя уносит на скотный двор чан с очистками.
— Упала, госпожа, — не поднимая глаз, ответила девушка.
— Ну-ну, — хмыкнула управительница. — Отдай это Лили, и вытри насухо бокалы и приборы. Чтобы не пылинки!
— Да, госпожа, — все так же, не поднимая лица от земли, кивнула Айя и передала недовольной Лили наполненный доверху чан. На секунду служанке показалось, что злая управительница ее жалеет. Но девушка быстро прогнала эти глупые мысли, понимая, что Тойра и сочувствие вещи не совместимые.
И снова работа закипела.
Айе даже удалось немного отвлечься, выполняя разные поручения управительницы и старших слуг. Тойра велела ей, и Лили остаться до конца обедни, следить за картошкой подходящей в дальней, скрытой от беседки, печи. За тем, чтобы всегда была готова овощная нарезка и если хозяин изволит разделывать дичь — уборка крови и внутренностей тоже на них. Но все, как и в прошлый раз, должно быть тихо и незаметно, будто бы их здесь и нет вовсе.
Айя была бы рада оказать как можно дальше от этого места. Но случай или судьба были иного мнения.
Все было почти готово, когда за деревьями послышался гомон, топот копыт и лай собак, которому вторил залихватский свист. Появились первые всадники. Господа прибыли.
У Айи все замерло внутри. Вдруг сковал такой дикий страх, что затряслись колени. Первобытный.
— Ты чего? — это не скрылось от любопытных глаз блондинистой и веснушчатой Лили.
— Холодно, — отбрехалась девушка. Стараясь сосредоточиться на запекающейся под огромным чугуном картошке.
Получалось плохо. Хотелось бежать без оглядки, лишь бы ненароком не увидеть его.
С другой стороны тоже послышался шум. Это выходили прекрасные дамы, облаченные в элегантные платья, в меховых накидках и шубках. С высокими прическами и в сверкающих драгоценностях. Смеясь, легко ступали по дорожкам, навстречу своим мужчинам. Охотникам, добытчикам.
Рыжая красотка бросалась в глаза сильнее других. Было в ней что-то хищное, опасное и в тоже время притягательное. Она походила на сытую кошку — гибкая, плавная, свободная. Живая.
Айя ей завидовала.
Через несколько минут пространство перед беседкой и она сама наполнилась людьми, возбужденными запахом крови лошадьми и довольными, прошмыгивающими у ног псами. Охота удалась. На разделочный стол упало несколько фазанов и крупный, бурый лис. На крюк поодаль мостили огромную тушу оленя, с красивыми ветвистыми рогами.
— А это для тебя Ширрин, — улыбаясь, протянул высокий и худой блондин, в темно-синем, изгвазданном в грязи костюме, — Нир настаивал, что ты сама захочешь порешить эту красавицу.
Огненная красотка благодарно улыбнулась.
— Господин Нирхасс так хорошо знает меня, — прозвучал мягкий, чуть с хрипотцой женский голос.
При упоминании его имени, Айю передернуло. Зажмурилась, борясь с нахлынувшими чувствами.
— Неужели, — прошептала Лили, на автомате дернув Айю за рукав.
Девушка обернулась как раз в тот момент, когда на пасмурную поляну вывели опутанную канатами, дергающуюся лань. Животное безуспешно металось среди окруживших ее людей, выдыхая пар из мокрых ноздрей. Издавало странные звуки и смотрело по сторонам большими, перепуганными черными глазами. Стоявший в воздухе вязкий запах крови пугал не только ее. Айя зябко ежилась, шумно дышала, но оторвать взгляд от разворачивающейся картины не могла.
На поляну легкой походкой выплыла статная красавица, поправила выбившийся из прически рыжий локон и благодарно улыбнувшись, приняла длинный клинок из его рук. Он коротко кивнул, сверкнув ртутными, как здешнее небо глазами, чуть улыбнулся и отошел в сторону.
Мгновение, другое. Изящное запястье взметается вперед, легкое, неуловимое движение и лань падает наземь, издавая страшные глухие хрипы. Что кажутся Айе оглушающими в повисшей тишине. Несколько долгих секунд она не отрываясь смотрит прямо в огромные глаза животного, улавливая момент, когда жизнь покидает его.
А с неба медленно и плавно опускаются белоснежные снежинки, падают прямо в неподвижный, расширенный зрачок, на искусную рукоять, торчащую из длинной шеи, на быстро образовывающуюся лужицу крови под ней. Падают, словно пытаясь скрыть, спрятать этот ужас человеческой жестокости от серого, скорбного неба.
— Жуть, — шепчет Лили, подкидывая дров в печь.
Айя ощутила, как болезненно сжалось в груди, как прочертили теплые, соленые дорожки не прошеные слезы.
А дальше было пышное застолье, на котором подавалась свеженина из лани, чьи внутренности Лили отнесла двором псам.
А красавица больше не выглядела в глазах Айи красивой. Словно что-то темное и мерзкое вылезло ей прямо на лицо и исказило его до неузнаваемости, изуродовав казавшиеся до этого привлекательными черты. Вот так, в глазах простой служанки, бриллиант стал обычным камешком гравия. Непривлекательным. Уродливым. Гнилым.
Девчонки подавальщицы постоянно прибегали к ним с Лили за очередными порциями печеного и нарезками. Айя орудовала ножом на автомате, мечтая по скорее оказаться на своей промерзшей, но ставшей родной крыше. Близость мужчины взявшего ее силой давила, выворачивала наизнанку. Одному Богу известно, чего ей стоило держать себя в руках и выполнять работу, когда от страха хотелось бежать без оглядки. Если бы не стена, разделявшая основное помещение беседки, с хозяйственным, видят небеса, служанка бы сбежала.
Периодически к ним заглядывала Тойра, косила строгим взглядом. Проверяла. Поправляла овощи и фрукты в нарезке. Ругала тихим шепотом и уходила, чтобы через некоторое время вернуться вновь.
— Соберись! — тихо прикрикивала на Айю, — молодец, паршивка! Хорошо!
И так до самого вечера, пока дорогие господа не наевшись до сыта и не утолив свои аппетиты в искрометных беседах, не удалились в недра теплого, гостеприимного дома, где Тойра загодя распорядилась приготовить купальни, для продрогших гостей и хозяина.
За весь день Айя столкнулась с ним лишь раз. Взглядом.
Он и еще пара статных мужчин вышли из-под навеса, под раскидистое хвойное дерево.
Прикурили.
А служанка как раз возвращалась из подпола с корзиной, полной ягод. Старалась быть незаметной. Вжимала голову в плечи, таилась…
Его взгляд был коротким, цепким, пренебрежительным. Как смотрит в быту обыватель на залетевшее в дом насекомое. Шумно втянул носом воздух, и выпустил сквозь сцепленные зубы струйку белесого дыма. У Айи все внутри сжалось узлом. Неприятно затрепетало. Пронзило первобытным ужасом. Он пугал ее одним своим видом. Выделялся среди всех статью, манерами, повадками.
Зачем ему понадобилась служанка из низших? Когда любая из присутствующих роскошных женщин, была бы его, только помани. Это какое-то развлечение? Странная прихоть? Дурман? Спор? Решил проверить, чем золото отличается от дешевки? Тогда почему именно она? Да любая бы была согласна за пару серебрушек оказаться в койке повелителя. Но ведь ассуры не опускаются до соития с людьми, и уж тем более с низшими из низших. Что это было? Хмель? Блажь? Эксперимент?
Чем бы это ни было, легче от этого Айе не становилось. Девушка только убедилась, что боится этого мужчины как огня. Каждое его движение заставляет ее замирать от ужаса. Каких бы благородных кровей он ни был — он насильник! Жестокий! Беспощадный! И он ее хозяин…
Когда господин и его гости удалились в замок, прихватив с собой вина и подносы с фруктами, слуги выдохнули с облегчением. Приступили к уборке. Тойра похвалив и поругав одновременно всех и сразу, удалилась вслед за хозяином в замок, не забыв при этом раздать указания на последок. Айе было велено отнести скатерть, пледы и салфетки в помещения прачек, чтобы те с утра приступили к работе.
Уставшая девушка, сгрузила все тряпки и завязала узлом в скатерти, потащила к дальней пристройке, что скрывалась у реки, за раскидистыми ивами. Снег к этому времени начал падать частыми, крупными хлопьями, завихряясь в редких, холодных порывах ветра.
В прачечной было темно, пусто и тихо. Пахло сыростью и березовым мылом. Большие корыта и тазы сушились на гвоздях у стен. Большая корзина для грязного тряпья была на половину заполнена. Айя не без труда сгрузила в нее свою ношу, отряхивая и поправляя смятые юбки. Тяжело вздохнула, привалившись лбом к брусчатой стене. Устала. Вымоталась трудом и бурей внутри. Есть, как ни странно не хотелось. Пить тоже. Хотелось забиться в самый дальний угол и скулить. Хотелось к маме. Чтобы тепло и безопасно. Чтобы родное рядом. Чтобы обняла и защитила. Излечила кровоточащие, зияющие раны…
Сколько бы ни было человеку лет, а самое родное и безопасное место всегда будет в объятиях мамы.
Снова тяжело вдохнула и замерла напряженной струной.
Хвоя. Кедр.
Вздрогнула.
Опять не услышала, не почувствовала, не поняла. Не ожидала.
Только и смогла, что ойкнуть, впечатанная во влажную, пропитанную запахами чистящих и моющих сборов стену.
И снова руки в кожаных перчатках по телу, сминают кожу сквозь грязное, пропитанное дымом платье.
И снова дикий страх. Ужас, до парализованных конечностей. В груди у Айи все сперло, сдавило — не вдохнуть, не выдохнуть. В то, что это происходило вновь, не верилось. Вырваться больше не пыталась. Он был много выше, много сильнее и ловчее чем она.
Обреченность, дикий страх и безысходность, все что чувствовала девушка.
Мозг отказывался верить в происходящее, что все случается вновь, что все повторяется. Что снова будет эта ужасная боль. А там еще даже не начало заживать. Значит, будет еще хуже, еще больнее.
— Пожалуйста, господин… — взмолилась служанка, сама не веря в то, что он внемлет ее словам.
— Молчи, не хочу тебя слышать! — скомандовал мужчина, по-хозяйски шарясь ладонями по ее телу.
— Пожалуйста…
— Тихо!
Она ощущала его подбородок над своим затылком. Слышала громкие, шумные вдохи и чувствовала, как большие руки, в холодной коже перчаток задирают ее юбку. Прогибают в спине, заставляя оттопырить зад. Стягивают теплые колготы вместе с панталонами, щиплют за окаменевшие ягодицы. Слышала, как замирает собственное сердце и через мгновение переходит в галоп. Слышала его тяжелое дыхание и жадные вдохи, и какое-то злое раздражение следовавшее за ними, так как он начал резче и болезненнее вихлять ее телом, щипаться. Рычать.
О голый зад потерлось твердо и горячее, выпирающее через жесткую ткань его штанов.
— Пожалуйста, — жалобно пискнула Айя, чувствуя, как он освобождает свое естество из оков одежды, — почему я?
— Молчи! — снова отрезал он, больно впечатав ее лбом в стену.
Происходящее казалось девушке нереальным. Такого просто не бывает! Не может быть! Только не снова.
Она чувствовала, как большая, твердая и пульсирующая головка трется между ее ягодиц, оставляя влажные и липкие следы смазки, на покрытой мурашками коже. И не верила, что это происходит опять.
А он не пытался быть нежным или аккуратным. Он пришел получить свое. То, что хотел, желал и не видел тому препятствий. Чувства какой-то чернавки его не интересовали.
Жгучая боль появилась резко, вслед за его первым толчком. Начавшая заживать кожа треснула, заставив девушку взвизгнуть и протяжно застонать. Заскрести ногтями по стене, закусив до крови и без того истерзанные губы.
Последующие толчки огромного члена в себе Айя чувствовала, словно через красную пелену. Что произрастала из ее промежности волнами боли и сотрясала все тело, застилая сознание и заставляя биться в какой-то сумасшедшей агонии.
А он все входил и входил, таранил то, что не подходило по размеру, прижавшись лбом к ее затылку, до синяков сжимая бока. Дышал тяжело и часто.
Айя терпела. Молчала, как и было приказано. Злить его боялась. Просто терпела и ждала. Ждала, когда эта ужасна пытка закончится. Молча, глотала градом льющиеся слезы, рвано тянула в себя воздух. Не сдержалась и слабо ойкнула, когда при очередном толчке он болезненно сжал ее грудь. Смял в своей огромной ладони. Заурчал куда-то ей в шею. Завибрировал. Ускорился, вдалблбливая покорную служанку в стену, втянул в себя запах ее волос, пота и дыма, коим она пропиталась за день, и кончил, сотрясаясь все телом, насаживая девичье тело на себя до предела, наслаждаясь ее тихими всхлипами.
По ногам снова текло. Липкое и горячее. Внутри пульсировало и простреливало. Даже вдох давался с трудом. Перед глазами плыло. Айя мечтала отключиться. Мозг отказывался воспринимать происходящее, а тело просто болело. Казалось, она сама стала болью.
Мужчина медленно вышел из девичьего тела, опираясь руками о стену по обе стороны от ее головы. Приводил свое дыхание в норму, расслабился. Служанка под ним тихо сползла по стене, оседая на холодный каменный пола. Задрожала. Обхватила себя холодными руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Беззвучно рыдая, жалея себя, свое поруганное тело.
Слышала, как он заправляется, одергивает камзол и щелкает запонками.
На какое-то время в помещении повисла гнетущая тишина.
— Завтра, после ужина придешь в мою купальню.
И так же бесшумно, как и вошел, ассур растворился в покосившемся дверном проеме. Оставив после себя лишь боль, горечь и чувство обреченности, под уже ставшим ненавистным, едва уловимым ароматом кедра.