Еще около трех недель Айя отлеживалась и приходила в себя. Шрамы на теле потихоньку затягивались уродливыми рубцами, а вот дыра где-то в глубине ее естества зияла и кровоточила — расширялась. Множилась. Затягивала во мрак. Лишала воли. Да просто не давала дышать…
Несколько раз в их маленькую конюшню приходила Тойра. Мерила шагами затхлую коморку и ругала Айю. Кричала, нервно притопывала ногой. Обзывала служанку безмозглой, пустоголовой дурой, не умеющей держать язык за зубами. Грозила рудниками. Лично сама мазала девушке спину едко пахнущей мазью, что приятно холодила. И снова ругала.
Айе даже показалось, что противная управительница о ней беспокоится. Но девушка быстро прогнала эти мысли. Тойра не была тем человеком, который мог проявлять сочувствие.
Но женщина именно его и проявляла…
А еще каждый день, утром и вечером, в конюшню прибегал уже знакомый лакей с верхних ярусов. Обычно просто что-то высматривал и вынюхивал. Пару раз приносил какие-то сладости и фрукты, а однажды заявился с подушкой и огромным, толстым пледом. Затащил это все по шаткой приставной лестнице на чердак Айи и с невозмутимым видом сгрузил на пол под ее ошарашенным взглядом.
— Что это? — спросила, глядя, как парень резво удаляется.
— Мне запрещено с тобой говорить. Бери и радуйся.
И Айя взяла.
Засунув подальше гордость и самоуважение. Стараясь не думать, что это жалкие подачки от ее бездушного мучителя. Что этим он еще больше ее унижает, указывая, как низко она находится в его глазах. Какое место занимает. Как уличный туалет, куда он приходит справить прихватившую его нужду. Нужду постыдную, о которой и знать- то никто не должен.
Обо всем об этом девушка старалась не думать. Ей нужны были силы, нужно было скорее восстановиться…
Майя решилась…
После того, как служанка смогла подниматься и ходить, девушка перебралась на свой чердак. Здесь ей было спокойнее и привычней. Здесь — в дальнем углу, глубоко под копной сена было спрятано самое дорогое и самое ценное, что у нее осталось.
И как только шаги лакея затихли где-то внизу, за дверью, Айя резво закуталась в принесенный, крупной вязи, плед и примостила удобно белоснежную подушку, что смотрелась инородно в убранстве старого чердака, сена и промерзших балок.
Села, глядя на морозный узор маленького круглого окошка.
За стенами завывало и мело. На Север окончательно пришла зима. Засыпала белым серые горные пики и хвойные леса, укрыла искрящимся полотном поля с озимыми и маленькие поселения. Хозяйский двор тоже замело.
Вьюжило уже который день подряд. Шорс каждое утро расчищал оба входа в конюшню. Ругался в пышные усы, возил на старой тачке дрова в свою коморку.
Усиленно топились печи и камины. Господа проводили много времени в больших купальнях с пышущими жаром банями и бурлящими горячими источниками под открытым, морозным небом.
Все зимние праздники веселье шло полным ходом. Закатывались пышные ужины и музыкальные вечера с танцами и играми. Винный погребок стремительно пустел. Слугам было разрешено небольшое застолье ни нижних ярусах. От хозяйских щедрот был выделен бочонок с хмельным напитком и закуски, разрешили заколоть кабана. Господин так же расщедрился на корзинку с цукатами. Шорс передал Айе, что девчонки были в восторге. Старик и для своей подопечной уволок парочку засахаренных лакомств, свиные ребрышки, запеченные в пышном тесте и огроменную кружку крепленого вина.
Не ожидая от себя, Айя с таким волчьим аппетитом набросилась на еду, не обращая внимания на ворчания Шорса, что никто ж не отнимает, и чтобы она ела спокойнее. Девушка только кивала, запихивая в рот очередной кусок и отпивая большой глоток из кружки.
Оставшееся утянула с собой на чердак.
Зарылась в стог сена и выудила из его недр свое сокровище — небольшой красный рюкзак, с брелоком звездочкой на массивной защелке. Прижала его к груди, вдыхая аромат кожзама и давно забытой, кажущейся теперь нереальной прежней жизни.
Забралась на свой стог, плотнее кутаясь в огромный плед-подачку, сделала большой глоток из ополовининной кружки, чувствуя, что уже давно и хорошо пьяна. А внутри все росло и росло приятное щекочущее тепло, в голове шумело и накрывало забытое, дурманящее ощущение легкости.
Затаив дыхание, Айя расстегнула рюкзак, как-то сдавленно всхлипнула. Первым на глаза попался рабочий пропуск с ее давно выцветшей фотографией и полустертыми данными. Никольская Майя Александровна…
В боковых карманах притаился какой-то хлам: старые чеки, карточки, гелевая ручка без колпачка и блистер с мятной жвачкой. Безнадежно запутанные наушники. Сбоку притулился вишневого цвета кошелек и косметичка, расческа. Упаковка с капроновыми колготками, лифчик, который девушка сняла и спрятала, попав в этот мир. Квитанция со счетами за коммуналку, пакетик с золотым колечком, серьги и цепочка с крестиком, что Майя также сняла и припрятала. Зарядка от телефона и он сам — вот, собственно и все столь дорогое Айиному сердцу богатство. Тоненькая нить, связывающая ее с домом. С верой в то, что она прежняя, это не выдумки ее изможденного сознания. Что есть шанс…
Надежда…
Сделала еще глоток и дрожащими руками вытащила когда-то привычный гаджет. Любовно приласкала тонкими пальцами гладкую, глянцевую поверхность и, затаив дыхание, нажала маленькую кнопочку сбоку. Экран ярко вспыхнул, приветствуя хозяйку. Пару мгновений, и Айя уставилась на свою круглощекую, улыбающуюся фотографию на дисплее. Улыбнулась сама себе, подмигнула, смахивая застилающие глаза слезы. Бросив быстрый взгляд на батарею в углу экрана, что транслировала шестьдесят один процент, зарылась в галерею с немногочисленными фото. Последними из сделанных были новый маникюр и маленький котенок на плюшевом сиреневом пледе. Несколько нелепых селфи после наращивания ресниц. Коктейли в клубе и улыбающиеся, раскрасневшиеся лица девчонок, ее близких подружек. Какой классный тогда был вечер, беззаботный…
Дальше фотки какой-то еды и итогового отчета за квартал с работы, а потом, наконец, и улыбающееся мамино лицо, с мелкими лучиками морщинок у глаз. Ее светлые волосы и такие родные руки.
Не выдержала — разрыдалась.
Заряд упал на пару делений, и Аяй вздрогнув, поспешила выключить телефон. Надо беречь. Прошлое надо беречь. Больше всего девушка боялась забыть. Забыть свою прежнюю жизнь и самые родные и любимые черты. Забыть их… И себя.
Хотя, ее самой уже не осталось совсем. Он все забрал, раздавил и смял, запачкал и выбил своей плетью…
Вздрогнула, поспешила сложить все в рюкзак и шустро спрятала его под подушку. Сделала несколько глотков и уставилась в стену напротив. Думала, собиралась, решалась. Под действием алкоголя, казалось, может горы свернуть, доказать всему миру свою правоту и свернуть шею одному беспощадному ублюдку.
— Чтоб ты провалился, скотина! — выкрикнула в пустоту, погрозив ей пальцем. — Ненавижу ублюдка! Разодрала бы и скормила твое прогнившее сердце уличным псам, мерзкий упырь! Откромсала бы твой поганый член и засунула тебе же в зад, чтобы понял, каково оно, сволочь! Сволочь! Бездушный монстр! Какой ты к хуям господин?! Тварина ты поганая! Ненавижу!
Зло сплюнула на пол и снова отпила из кружики. Тогда Айе казалось, что будь Нирхасс рядом, она бы не побоялась высказать ему это все в бесстыжие, холодные глаза! И будь, что будет!
Вот так служанка провела один из зимних праздников.
А дальше, казалось, сама вселенная встала на сторону Айи.
Девушка медленно, но шла на поправку, а это значило, что скоро придется возвращаться к работе и к нему… Служанке этого более не хотелось. Да одна мысль об этом наполняла ее всю ужасом и отвращением. А от осознания, что этот монстр вновь ее коснется, к горлу подкатывала тошнота. Айя понимала, что больше не выдержит, не сможет…
И как-то, ближе к вечеру, Шорс вернулся в конюшню какой-то встревоженный и немного на взводе. Старик то и дело вздыхал, курил одну за одной свои ядреные самокрутки и по второму разу принялся вычесывать Малинку.
— Деда, ты чего? Случилось что? — не выдержала Айя, видя, как Шорс в очередной раз полез за кисетом с табаком.
— Случилося, — прикурил конюх, втягивая в себя горький дым, — Загорье опять лютует. Поднимается. Сумасшедший король со своими сыновьями снова воду мутят, поднимают людей на смуту. Простить видать никак не могут Правящему Дому назначение нашего хозяина господином Северных земель. Чего доброго, войну поднимут. Оно-то понятно, что воевать- то особо не с кем и делов тамоча на пару дней, а только мирный люд все равно поляжет. Нехорошо все это, Айка, очень нехорошо. Господин наш сегодня, говорят, в Хасарон за отрядом своим отбывает, а оттуда сразу к Загорью, успокоить разбушевавшихся. Кабы они до нас раньше не добралися.
Айя задумалась, притихла и посмотрела на Шорса с надеждой. В ее голове все складывалось как можно лучше. О других девушке в тот момент не думалось. Этот вспыхнувший надеждой взгляд не укрылся и от старика. Он недовольно пыхнул в густые усы и нахмурил брови, глядя на несчастную девчонку.
— Чего с тобой? Чего ты удумала, девка?
Служанка подозрительно оглянулась вокруг, и наклонилась ближе к Шорсу.
— Деда, я решила уйти, — прошептала девушка, сама не веря в свои слова.
Конюх подавился вдохом и закашлялся, стуча себя в грудь кулаком.
— Да ты чего, сдурела что ли? — зашептал он, так же опасливо косясь по сторонам. — Ты знаешь, что с беглыми делают? Да их на месте пришибают и на псарню, кормом свозят. Хочешь собачьим дерьмом стать? Ты это брось, Айка! Не дури.
Девушка знала, что сбежавшим пощады нет, а еще она знала, что долго от такой жизни не протянет. Нирхасс или убьет ее за очередное неудобное слово, или придушит в порыве своей больной страсти. Уж лучше попытать счастья и в случае неудачи покинуть это поганое место борющейся и свободной, а не безмолвной, невольной шлюхой под разошедшимся садистом.
— Деда, а ты знаешь, что он со мной делает? Рассказать? Да он и так меня прибьет, это вопрос времени. Да ты и сам это прекрасно знаешь…
Старый конюх только тяжко выдохнул и потрепал девчонку по всклоченным волосам. Он понимал, что Айя права. Ассуры ранее никогда не обращали своего внимания на женщин из рода людей. Это низко. Это недостойно. Это грязь. Хозяин не оставит в живых девочку. Но, вместе с тем, Шорс помнил, что на его веку еще никому и никогда не удалось сбежать. Таких, пытавшихся, было немного, но ни у кого не вышло. И участь их была незавидной.
Старик не знал, что делать.
— Если он отбывает сегодня, то я уйду в ночь, — прервала размышления конюха Айя, — это мой шанс, деда. Господин теперь будет занят делами куда более важными, чем какая-то беглая чернавка. А мне только бы успеть добраться в торговый порт…
Говорила, и сама себе не верила. Порт был далеко — в нескольких днях пути и это верхом. Лошадь она не возьмет, чтобы не создать проблем Шорсу, а выпавшие снега замедлят ее еще сильнее. Но это ничего! Попытаться все же стоит. Ей бы только дойти до торговой деревушки или городка, а там можно затеряться среди толпы или примкнуть к обозу, идущему в большой город с портом.
Как много «если» и «только бы», но Айя все решила. Решила еще там, в свете кровавой луны, воя от боли под ударами его плети. Ее более ничего не удержит в этом месте, ни страх, ни глупая вера в то, что во всем этом есть какой-то замысел и ей необходимо оставаться в месте, где она явилась в этот мир. Где есть вход, там есть и выход. Нет его здесь, это девушка теперь поняла. Глупо ждать и надеяться. Тем более, когда судьба дает такой шанс.
Следующие пару часов Айя собирала свой нехитрый скарб в красный рюкзак. Мерила шагами свой чердак, тряслась от страха, но решительности не потеряла. Это было ее особенностью. Еще будучи ребенком, Майя отличалась ослиным упрямством — если решение было принято, девушка шла до конца.
И Айя шла. Натянула на себя самое теплое, из того, что было. Замоталась в шаль и, накинув рюкзак на плечи, спустилась вниз. За окнами уже царил поздний вечер, Шорс стоял в дверях своей каморки, переминался с ноги на ногу, недовольно бурчал что-то в свои усы.
— Ты точно все решила, дочка? — как-то робко спросил конюх.
Айя только кивнула, поправляя ботиночки и шерстяные носки.
— Отговаривать не буду, — снова протянул старик, — просто, хочу, чтобы ты знала, что мне очень жаль, Майя, что все сложилось, как сложилось. Я хочу тебе помогти, девочка, но это не по силам такому, как я. Поэтому, вот, на, это тебе. Бери, не ершись. Бери-бери.
— Спасибо, — прошептала Айя, принимая из рук Шорса увесистый узелок.
Не выдержала, порывисто обняла старика, уткнувшись носом в пушистую, пропахшую потом и табаком бороду.
— Спасибо, деда. Береги себя…
И выскользнув из его рук, практически вылетела за тяжелую дверь, прямиком в морозную ночь. Скривилась от боли в потревоженных ранах и от пронизывающих порывов переменчивого, северного ветра.
Оно и к лучшему.
Он заметет и скроет следы маленькой, строптивой служанки, что отважилась ослушаться своего господина.
Айя шла всю ночь, не обращая внимания ни на боль, ни на холод, ни на страх. Желание выжить и быть свободной было в разы сильнее. Поэтому, незамеченной выбравшись за территорию имения, девушка ринулась в сторону рощи, что сопровождала главный тракт по всей его протяженности. По дороге идти не рискнула, а вот среди деревьев и кустарников, укутанных в покрывала снегов, служанка чувствовала себя уверенней. Периодически в разрывах снежных туч появлялся здоровенный полумесяц, серебря землю и освещая беглянке путь средь лесных сугробов. А Айя шла, шла не чувствуя усталости и забив на боль и дискомфорт. Холода и вовсе не ощущала, разгоряченная преодолением снежных заносов и бурлящим в крови адреналином.
По сторонам и вовсе старалась не смотреть, опасаясь увидеть в глубине рощи силуэты какой-нибудь живности и людей. Как ни странно, а в голову вдруг начинали лезть услышанные в детстве от бабушки страшилки о всякой нечисти, что насмехаясь, пугала возгордившихся людишек. О бесах и ведьмах, что обращались в домашний скот и стращали мирный люд. От этих мыслей делалось не по себе и то и дело хотелось озираться по сторонам. Айя боролась с собой.
Ближе к утру тракт сворачивал с прибрежной линии и уходил вглубь смешанных лесов. А горные вершины оставались далеко позади, как и опостылевший двор господина. Чем дальше Айя уходила от него, тем легче девушке дышалось.
Когда день окончательно сменил собой утренние сумерки, служанка позволила себе присесть на поваленное дерево и отдохнуть. Залезла в узелок, что дал ей Шорс, и не сдержала благодарной улыбки. Старик, видимо, отдал ей все свои ценные запасы. И завернутый в плотную бумагу кусок сала, и краюху свежего хлеба, головку чеснока, пару яблок и небольшую бутыль красного вина. На самом дне Айя нашла небольшой мешочек с горстью монет и самодельный, аккуратный нож. Смахнула непрошенную слезу благодарности, отрезая себе небольшой кусочек сала и запихивая его в рот.
Жуя, подняла лицо к небу. К обеду, наконец, распогодилось, и низкие, серые тучи уплыли дальше на север. Высоко и ярко блестел диск солнца, приятно касаясь робкими лучами обветренного девичьего лица. Вокруг все искрило и блестело, а смешные краснопузые птички звонко пели, перелетая с одной ветви на другую. Вокруг было тихо и спокойно. Айя жевала, блаженно жмурясь и прислушиваясь к звукам леса вокруг.
Утолив голод и передохнув, двинулась дальше.
Шла до самого вечера, что наступил быстро. Зимние ранние сумерки, дышали ей в спину, снова погружая лес в пугающий мрак. К этому времени Айя знатно вымоталась и хотела спать. Встретив на пути широкий ствол, какого-то непонятного в сумерках дерева присела отдохнуть. Плотнее укуталась в шаль и на секундочку прикрыла глаза…
А когда открыла вновь, месяц был высоко над головой, освещал все вокруг, отбрасывая причудливые тени. Где-то сбоку оглушающее громко треснула ветка, и Айя истошно взвизгнула, испугавшись до трясучки. Подскочила с места, озираясь по сторонам и совершенно не обращая внимания на боль в затекших от неудобной позы конечностях. Какая-то птица неподалеку недовольно ухнула, и перелетела подальше, на другое дерево. А служанка еще несколько долгих минут переводила дыхание. Так перепугалась.
Решила, что с отдыхом хватит, и, выудив из узелка яблоко, двинулась дальше. Пока шла, напевала себе под нос какую-то попсовую песенку, так было спокойнее. В который раз за время пути вспомнила добрым словом маленькую Рин, что убедила ее купить плотные штаны и тунику, а шаль была неимоверно теплой. Все время своего пути Айя не выпускала из вида тракт. Шла параллельно, скрытая тенью леса. Пару раз ей встречались одинокие всадники, и семья в крытой повозке. Девушка, их заприметив, уходила глубже в лес и продолжала свой путь как можно бесшумнее. Обгоняли они ее быстро.
Вторая ночь в пути далась сложнее. К утру Айя с трудом волочила ноги, но останавливаться себе запрещала. Слишком много стояло на кону, чтобы поддаваться усталости. Перекусывала тоже на ходу, запивая терпким, горячительным напитком. Лишь пару раз останавливалась, справить нужду, и дальше в путь. К шансу на вольную жизнь. Шла, шла и шла, пока бледное солнце не перевалило за горизонт. А тем временем, лес по ту сторону тракта заканчивался, и начинались широкие поля, утопающие в балках и снова поднимающиеся и уходящие вдаль.
Перейдя заснеженную, широкую дорогу с виднеющимися вдали указателями, Айя двинулась по полю, проваливаясь чуть ли не по колено в сугробы. На открытой местности чувствовала себя неуверенно и откровенно трусила, то и дело опасливо оглядывалась по сторонам.
И не зря трусила. Опасность, скорее, даже не услышала, а почувствовала всем своим существом. Просто в один миг несчастная замерла, вздрогнув всем телом, а сердце, казалось, пропустило удар. А потом Айю кинуло в жар, а сердце бросилось вскачь, пробивая грудную клетку. Девушка озиралась по сторонам, но ничего не видела. А ужас тем временем сковывал все сильней и сильней, накрывал беднягу с головой. Сделалось трудно дышать, в ушах шумело и стучало, к лицу хлынула кровь. Айя замерла, как вкопанная, среди обдуваемого ветрами поля, обернулась, глядя на виднеющийся вдали лес. Принялась лихорадочно шарить по нему глазами, не помня себя от дикого страха. На мгновение показалось, что в нос буквально ворвался запах кедра.
— Нет, — прошептала Айя в пустоту проносящемуся мимо ветру.
А глаза выцепили среди деревьев что-то огромное, мощное, движущееся прямо на нее. Девушка испуганно вскрикнула прижимая руки ко рту…
На освещенное зимним солнцем поле из темной рощи выскочило нечто. Большое, встрепанное, злое. Существо и действительно оказалось огромным, больше двух метров в холке. Белое, словно только что выпавший снег, с серыми подпалинами на спине и мощных лапах. Больше всего оно напоминало помесь снежного барса и полярного волка. Только на спине, вдоль позвоночника виднелись длинные, словно шипы, кожистые наросты, а хвост длинный, с короткой шерстью и в таких же наростах. На морде, между серых глаз, что-то вроде панциря. Начинался он от пышущих горячим паром ноздрей и тянулся вверх, между длинных ушей с кисточками и уходил прямо к наростам на спине. Несмотря на шерсть, Айя видела, как перекатываются мышцы существа при каждом его движении. Как мягко и плавно, пружинят мощные лапы с длинными черными когтями, как скалится пасть, демонстрируя острые, длинные клыки. А глаза… Несмотря на расширившийся вертикальный зрачок, эти глаза Айя узнала бы из миллиона других глаз.
Ассур был сейчас в одной из своих ипостасей.
И эта махина неслась прямо на нее.
Выдохнув и выронив из рук узелок, девушка рванула прочь, безуспешно стараясь убежать от неизбежного. Ноги вязли в сугробах, служанка падала, проваливаясь глубже, но упорно неслась вперед. Слезы застилали глаза, в голове не было ни одной мысли, лишь одни голые инстинкты, что толкали ее к мнимому спасению.
Айя даже не успела понять, что произошло… Мгновение, болезненный пинок в спину и бедолага упала лицом в колючий снег. Что-то с легкостью рвануло ее вверх, заставляя громко взвизгнуть и нелепо засучить конечностями, кувыркнуло через себя и уложило в сугроб, но только уже на спину, припорошив лицо холодными хлопьями. А на грудь словно бетонная плита рухнула, придавив несчастную девчонку к земле, топя в стылом океане. Сквозь слезы и снег, Айя видела огромную, мохнатую лапу, что продолжала вдавливать ее все глубже и глубже. Девушка, как выброшенная наземь рыба, жадно глотала открытым ртом воздух, давясь ледяными хлопьями. Хваталась тонкими ручонками за скользкую, мягкую шерсть, визжала.
— Господин! Господин! Пожалуйста…
А зверь над ее головой рычал и дышал горячим прямо ей в лицо. Клацнул страшными зубами перед красным девичьим носом. А Айе казалось, что еще чуть-чуть и он проломит ей ребра, раздавит грудную клетку, как яичную скорлупу. В панике засучила ногами, сильнее хватаясь за убивающую ее лапу.
— Нир…
Закашлялась, завизжала, понимая, что темнеет перед глазами.
— Нирхасс, прошу! Господин! Мой господин, прошу…
Жадно вдохнула, чувствуя, как печет в груди и расплывается мир перед глазами.
Мгновение и служанка смогла вдохнуть полной грудью. Закашлялась, часто-часто моргая, обхватывая голову непослушными руками. Вперила сумасшедший взгляд вверх.
Он стоял прямо над ней, высокий и нагой в лучах зимнего, заходящего солнца. Тяжело дышал, по вздымающейся груди стекали блестящие бисеринки пота. Волосы были растрепанными и влажными, рваными прядями обрамляли злое лицо. Рот мужчины был приоткрыт, являя свету длинные, острые резцы. Волосы на груди и в паху быстро меняли цвет из пепельных в привычные темные завитки. А черные толстые когти медленно втягивались, словно бы под кожу, становясь обычными, аккуратными ногтями. Нирхасс смотрел прямо на Айю, и зрачки в глубине его серых глаз все еще оставались вертикальными.
— Я убью тебя, женщина, — произнес он шепотом, пытаясь отдышаться.
Майя моргнула, сжимая в кулаки трясущиеся руки.
— Простите, — только и смогла выдавить из себя, не зная чего ожидать дальше.
— Я запретил…
Только сейчас Айя заметила за его спиной приближающегося всадника, ведущего следом лошадь господина. Он, молча, протянул неподвижному хозяину сверток, и прошло несколько долгих минут, прежде чем тот его принял. Бросив на Айю убийственный взгляд и отвернувшись, Нирхасс принялся натягивать на себя одежду.
— Вставай, — не оборачиваясь, рыкнул, затягивая руки в черную кожу перчаток.
Не переставая трястись, Айя поднялась, смахивая с растрепавшихся волос снег. Шок от увиденного и пережитого будоражил кровь, заставляя девушку дрожать, как осиновый лист на ветру.
Накинув на плечи отороченный мехом плащ, и опустив на голову капюшон, господин вскочил в седло.
— Иди сюда, — приказал он Айе, и стоило девушке подойти, как Нирхасс лихо вздернул ее вверх, закидывая несопротивляющееся тело перед собой, и умащивая поперек коня, как мешок с картошкой.
Жеребец недовольно заржал.
— Ты пожалеешь о том, что сделала, — тихо произнес господин и дернул поводья, направляя коня в сторону далеких гор.
Увозя несчастную пленницу от такой желанной мечты о свободе.
Айя тихо всхлипывала, болтаясь вниз головой. О том, что ее ждет «дома», бедняжке оставалось только догадываться.
— Не скули, — раздраженно рыкнул хозяин.
А воля была так близка…