Мой товарищ, ты помнишь откуда
В эти джунгли забросило нас?
Ты помнишь?
Там, Казбек лилово-белый,
Щемящая краса терских стремнин
И песни смерти... Как она нам пела
Мелодии снарядов, пуль и мин.
Ты помнишь?
Боль палаты госпитальной
В окно втекала и в дверную щель.
И взгляд сестры прощальный и печальный,
Когда я влез в помятую шинель.
Январский Каспий. Волны нас швыряли.
Три дня в снегу, в неистовстве ветров.
А мы портвейн ворованый вливали
В голодное промерзшее нутро.
Полз товарняк в песках Туркменистана.
Пустых манерок стука не унять.
А мы с тобой за хлеб и за сметану
Меняли все, что можно обменять.
И вот Чирчик.
Курсантская рутина.
Вожденье танков. Огневой тренаж.
Мы воровать с бахчей неутомимо
Шныряем в Майский через Игрек-Аш.
И день за днем: "Налево!" и "Направо!"
А где-то фронт. Без нас. А жизнь бежит.
И мой портрет чуть-чуть не по уставу
Казненью командиром подлежит.
............................
Рано утром, еще до занятий
Мы уже без приклада винтовка.
Нам и пол послужил бы кроватью,
Но сегодня политподготовка,
И глубокие мягкие кресла
Нашей Ленинской комнаты мебель,
И курсанты вместили в них чресла,
Словно ангелы - в тучки на небе.
Для курсанта и штык - подголовник.
Ну, а здесь так удобно, так славно!
Но втыкает наряды полковник
(Полковой комиссар лишь недавно).
Потому, применив способ старый,
Незаметный, в убогом убранстве,
На полу у сапог комиссара
Я устроился в мертвом пространстве.
Хоть я весь до костей комсомолец,
Прикорнул, недосып досыпая.
И гудит комиссар-богомолец,