Насколько нет норм для обеспечения нормальной жизни заключённого, настолько же безумно велико их количество в регламентации его жизни. Всегда и всюду при ограниченности ресурсов начинается урезание нормы. В тюрьме, известно, жизнь подневольная, то есть ограничен самый главный человеческий ресурс – свобода, а потому здесь каждый шаг и вздох расписан по полочкам. В порядке жизни тюрьмы и колонии нормы установлены на всё. Отработал 8 часов – получи «тариф»; пришёл в столовую – получи пайку; лёг спать – вот тебе одна простыня на два года; встал, пошёл – изнашивай четверть сапога и полрукава от телогрейки в месяц.
Заключённый, огороженный с четырёх сторон проволокой и шагающий в строю под дулом автомата «на объект», конечно, должен чётко знать, что ему положено иметь и делать, а что нет, и так же чётко выполнять. Это дисциплинирует, вносит свой порядок в жизнь зоны, регулирует и облегчает службу персонала: охранников, пожарных, производственников. Когда все знают, что, сколько, кому и зачем нужно делать или не делать, жить легко и думать ни о чём не надо.
Полагаем, современный российский читатель быстро сообразил, к чему это приводит. Тюрьма – это островок «развитого социализма» в кипящем океане дикого капитализма, а все мы помним водку и сахар по талонам, карточки и «визитки» для похода в магазин, выдачу чего-то по паспорту, распределение по организациям ботинок и зонтиков; помним кретинические запреты на подработку в двух местах, помним, наконец, парткомы, точно знавшие, каким дерьмом и когда надо удобрять поля, какие книги разрешено читать, кому и с чьей женой можно спать.
Вот это всё и есть жизнь «по норме», свойственная нашей современной тюрьме. Но тут мы опять должны обратиться к истории – на этот раз к истории сталинского периода, и многое станет понятным!
В предыдущем историческом очерке мы показали, что жизнь зэков в тюрьмах царской России была ничуть не лучше, чем теперь. Но всё же в начале ХХ века хотя бы их численность в расчёте на 100 тысяч жителей была небольшой – 60 человек. Для сравнения, в США тогда сидело 75 человек из каждых ста тысяч, в европейских странах (Австрия, Англия и Уэллс, Бельгия, Германия, Франция и Нидерланды, Швейцария) в среднем 93,6 человека.
Небольшим был и средний (средний!) срок лишения свободы: он у нас при царе Николае II «Кровавом» составлял два месяца, а целью наказания были «острастка и вразумление». Теоретик «тюремных дел» того времени, С.В. Познышев, писал: «Тюрьма должна исправлять; это значит, что подвергшегося её режиму человека она должна выпустить настолько изменившимся, социально годным, чтобы он был способным жить непреступно, честным трудом».[13]
Сегодня, в начале XXI века, срок отсидки в среднем 4-5 лет, а какова цель?.. Мы пытались определиться в этом несколько глав тому назад, но чтобы всерьёз понять, какова цель длительного заключения, надо проследить эволюцию тюремной системы при Советской власти.
В первые её годы в тюрьме продолжали действовать старые, царские порядки. Потом начались перемены, связанные, прежде всего, с общим социально-политическим состоянием страны в её внешнем окружении. Конец НЭПа был обозначен разгромом «правой» оппозиции. С 1929 года началось усиление централизованного планового руководства экономикой, ликвидация элементов хозрасчёта, рост налогового бремени на частные предприятия. Страна срочно, немедленно нуждалась в переходе на индустриальные рельсы; если бы это не было сделано, и НЭП продолжался бы дальше, то Россия встретила бы войну с Германией пусть и в ботинках и красивой одежде, но безоружной.
После НЭПа темпы индустриализации были небывало высокими, а сегодня они кажутся невероятными: с 1928 по 1941 год было построено около 9 тысяч крупных промышленных предприятий. Промышленность по отраслевой структуре, техническому оснащению, возможностям производства важнейших видов продукции вышла в основном на уровень развитых стран. Был осуществлён массовый выпуск самолетов, грузовых и легковых автомобилей, тракторов, синтетического каучука и т. д. Стала быстро развиваться оборонная промышленность с использованием оригинальных отечественных разработок.
Одновременно шли реформы на селе. Процесс принудительного обобществления крестьянских хозяйств был подчинён целям форсированной индустриализации: обеспечить любой ценой снабжение продовольствием городов, обеспечить рост населения городов за счёт высвобождения крестьян, обеспечить экспорт и получение валюты.
За довольно короткий срок страна решила три задачи: индустриализация страны, коллективизация сельского хозяйства, осуществление культурной революции. Стало возможным создание новой армии. Это было достигнуто через трудовое и творческое подвижничество всего народа при общем энтузиазме, по силе сходном с религиозным.
Для такой модернизации надо было быстро превратить человека с крестьянским типом мышления, восприятием времени, стилем труда и поведения – в человека, оперирующего точными отрезками пространства и времени, способного быть включённым в усилия огромных масс людей для работы на современном производстве, службы в современной армии. Запад создавал такого «человека» в течение четырёхсот лет. И частный хозяин, и государство действовали там самыми жестокими методами. Ввели законы о бедных и о бродяжничестве – того, кто не мог доказать, что имеет работу или дом, просто вешали. Там были изобретены такие типы наказания, которых Россия не знала. В начале XIX века в Англии вешали детей за кражу на сумму более 5 фунтов стерлингов, а за бродяжничество клеймили с 14 лет.
В СССР на воспитание «нового человека» ушло менее десяти лет, и эта задача была выполнена, естественно, не одной любовью и лаской. Сегодня многие видят в тогдашней жестокости преступный характер советского государства. Но нет большей ошибки, чем судить о событиях вне времени и пространства, без сравнения с другими аналогичными явлениями. Главное, что было достигнуто почти невозможное: поколение точных и дисциплинированных людей было воспитано без подавления их духовной свободы и творческой способности. А что это было именно так, показал весь ход войны с Германией.
В общем, уже в годы первой пятилетки возникла целостная система перекачки людских, материальных и финансовых ресурсов из аграрного сектора в индустриальный. Но возникла также система принудительного труда, как способа восполнения нехватки капитала и людей для промышленной реконструкции. При ОГПУ СССР в апреле 1930 года было создано Управление лагерей, преобразованное в феврале 1931-го в Главное управление трудовых лагерей и трудовых поселений (ГУЛаг).
Одновременно с увеличением количества зэков – вынужденных строителей, росли сроки «посадки» через ужесточение законодательства. Понятно – если трудоёмкость строительства, например, канала составляет столько-то человеко-лет, то можно добавить человек, а можно добавить и лет. А можно сделать и то, и то.
В постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности» впервые был использован термин «враг народа», к которым могла применяться высшая мера наказания, но чаще им давали срок лишения свободы в 10 лет с конфискацией имущества.
В том же году, 22 августа было принято постановление «О борьбе со спекуляцией», в котором за указанное преступление выносился срок от 5 до 10 лет без права амнистии.
В октябре 1934 года система мест лишения свободы, руководство которой осуществляли наркоматы союзных республик, подчинили НКВД СССР и его местным органам. Этому предшествовала борьба между ОГПУ, НКВД и НКЮ за право распоряжаться судьбами заключённых. «Эти ведомства почувствовали ощутимую прибыль от эксплуатации труда лишённых свободы, и каждое стремилось подчинить тюремную систему только себе»[14]. В итоге некоторая часть органов (связанных с отбыванием небольшого наказания) ок5азалась в Минюсте, но основная часть досталась НКВД.
В 1929 году в бывшей Коми-Зырянской области для освоения недр и природных богатств Севера создалась группа северных лагерей особого назначения, на базе которых в 1931 году возник Ухто-Печёрский исправительно-трудовой лагерь, с задачами разработки и добычи нефти и угля. В течение 1929—1930 годов появился ряд лагерей с чётко определённой отраслевой направленностью: Вишерский в Молотовской (Пермской) области – лесоразработки; Сибирский и Казахстанский – сельскохозяйственного профиля. В 1931 году формируются лагеря: па территории Мордовской области – Темниковский, на территории Ленинградской области – Свирский, на Урале – Кунгурский. В 1932 году созданы Беломоро-Балтийский ИТЛ в Карелии – для строительства Беломоро-Балтийского канала; Северо-Восточный ИТЛ для освоения дальневосточного севера и добычи цветных металлов; Дмитровский ИТЛ для строительства канала Москва-Волга; Байкало-Амурский ИТЛ для строительства железной дороги.
На базе прежней пенитенциарной системы Сталин создал, по сути, то, что Троцкий называл «трудармиями». Но Троцкий полагал, что создать их можно будет из вольных людей, с опорой на энтузиазм.
Сталин был не столь наивен.
Нам надо учитывать, что Россия – самая холодная в мире страна из всех многонаселённых стран. Тёплое жильё, одежда, более калорийное питание работника тут просто необходимы, а это значит, что стоимость рабочей силы у нас значительно выше, чем на Западе, из-за дороговизны её воспроизводства. Иосиф же Виссарионыч махом решил проблему удешевления рабочей силы: вместо высокой зарплаты, которая позволила бы работнику самостоятельно решать проблему жилья, одежды и пищи – надзиратель, барак, телогрейка, пайка. Работу этим людям поначалу давали неквалифицированную; копать канал мог и вчерашний профессор, и вчерашний кулак.
Позже в системе появились и заводы/фабрики, – в лагерях шили одежду для армии, обрабатывали гранит и мрамор, делали комплектующие для гигантов индустрии, – и «шарашки», своеобразные научные институты. Нормы оплаты труда заключённых устанавливались HKЮ РСФСР и ВЦСПС. Интересно, что зэки сталинских времён получали весь заработок без каких-либо отчислений, причём 75% заработка поступало в полное их распоряжение, а остальное выплачивалось при освобождении. Нормы выработки, установленные для них, соответствовали нормам, действующим на предприятиях других государственных органов.
Ну, и заодно создание лагерей позволило Сталину убрать из общества оппозиционный слой. С 1930 по 1933 год состоялись процессы над Промпартией, трудовой крестьянской партией, меньшевиками, специалистами фирмы «Метрополитен-Виккерс», бактериологами, историками, руководящими работниками пищевой промышленности, совхозов, наркомата земледелия и т. д. Много их было. Почти все процессы шли открыто, и почти все осуждённые попали в систему ГУЛага, которая включала в себя тогда спецпоселения (для ссыльных), колонии (для осуждённых на срок менее 3 лет) и лагеря.
В конце 1930-х НКВД СССР достаточно быстро организовал лагеря оборонного, промышленного, железнодорожного и шоссейного строительства, по сооружению аэродромов, предприятий горно-металлургической, топливной, химической и целлюлозно-бумажной промышленности. Развивали производство и в исправительно-трудовых учреждениях, подведомственных НКЮ (в них содержались получившие срока до трёх лет). Здесь за особо высокие показатели производительности труда применялись меры поощрения. Это: публичное одобрение с занесением в личное дело и с доведением до сведения всех заключённых, содержащихся в колонии; предоставление свиданий сверх установленной нормы; улучшение питания; премирование деньгами или вещами. Кроме того, зэки могли за ударную работу и образцовую дисциплину получать ежегодные отпуска на срок до 15 дней с зачётом в срок отбывания наказания.
К.М. Симонов писал о тех давних временах:
«И строительство Беломорканала, и строительство канала Москва-Волга, начавшееся сразу после окончания первого строительства, были тогда в общем, и в моем тоже, восприятии не только строительством, но и гуманною школою перековки людей из плохих в хороших, из уголовников в строителей пятилеток…Старые грехи прощались, за трудовые подвиги сокращали сроки и досрочно освобождали, и даже в иных случаях недавних заключённых награждали орденами. Таков был общий настрой происходящего…»
Другое дело, что и в ГУЛаге не обошлось без перегибов. Но где было взять достойные кадры? Людей-то нету, а неподготовленные кадры всегда начинают решать собственные задачи, – «органы» вырождаются, и сами становятся опасными. А подготовкой кадров никто не озаботился, ведь даже ВЧК большевики-идеалисты создавали как временный орган, в ожидании мировой революции, рассуждая так: когда она грянет, от кого защищаться-то?
И пришлось кадры ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ многократно «чистить, отправляя работничков туда же, куда они отправляли своих подопечных, – но перекосы постоянно возникали вновь.
К 1940 году ГУЛаг состоял из 53 лагерей, 425 исправительно-трудовых колоний, 50 колоний несовершеннолетних, и имел общее число заключённых свыше 1 660 тысяч. Справедливости ради следует сказать, что очень многие попали туда за дело. Кстати, сегодня в России заключённых около миллиона, несмотря на довольно частные амнистии и более щадящий Уголовный кодекс. Есть о чём подумать.
Всего за 1930—1939 годы было осуждено 2,8 млн. человек, из них 1,35 млн. – за 1937 и 1938 годы (другие два страшных года, 1931 и 1932, пришлись на раскулачивание). К высшей мере за десятилетие приговорено 724,4 тыс. человек, в том числе за 1937/38 – 684,2 тыс. Но следует учитывать, что не все смертные приговоры приводились в исполнение. Например, с 15 июля 1939 по 20 апреля 1940 года за дезорганизацию лагерной жизни и производства был приговорён к высшей мере наказания 201 человек, однако потом части из них смертная казнь была заменена заключением на сроки от 10 до 15 лет. И это совсем не единственный случай.
Пребывание в лагере в личном плане было страшным испытанием, но как социальный институт ГУЛаг «лагерем смерти» не был. Смертность на зоне не слишком превышала смертность тех же возрастных категорий на воле – около 3%; лишь в 1937 она подскочила до 5,5% (в 1938 – до 5,7%), когда назначенный наркомом внутренних дел товарищ Ежов не только перестрелял довольно много, но и приказал уменьшить рацион питания зэков. В архивах бывшего Ухтпечлага сохранились секретные «месячные нормы единого котла» от 1937 года, по которым суточный паёк заключённых, занятых тяжёлым физическим трудом, содержал 1292 ккал на человека в сутки, – вот как было при наркоме Ежове.
С этим товарищем пришлось распрощаться: с января 1938 года маховик репрессий начали тормозить; в ноябре был распространён секретный циркуляр о приостановлении дальнейших арестов; в декабре на должность наркома внутренних дел был назначен Л.П. Берия. Прекратили работу «троек» на местах. Нарком юстиции требовал от судов строгого соблюдения процессуальных норм, суды стали возвращать НКВД дела на доследование, и резко увеличилось число оправдательных приговоров, несмотря на протесты Л.П. Берии. В 1939 году была проведена массовая реабилитация (освобождено 837 тыс. человек, в том числе 13 тыс. офицеров, которых восстановили в армии).
К началу войны стало ясно, что для выполнения сложных и крупномасштабных задач в сфере промышленного и хозяйственного строительства нужна организация серьёзной профессиональной подготовки специалистов из числа заключённых. Созданная по приказу НКВД СССР от 17 апреля 1940 года сеть массово-технического обучения включала: краткосрочные курсы подготовки квалифицированной рабочей силы без отрыва от производства; курсы технического минимума без освобождения зэков от выполнения производственных заданий; курсы повышения квалификации и переподготовки без отрыва от производства. Ещё были школы передачи и изучения стахановских методов труда и школы мастеров (десятников).
Эта профессионально-образовательная сеть функционировала и в годы Отечественной войны, в ходе которой было подготовлено 629 777 специалистов.
Понятно, что сохранение зэка в качестве рабочей силы было насущной проблемой, и администрация учреждений принимала меры по поддержанию работоспособности людей. Необходимо было изыскивать возможности для улучшения питания за счёт местных ресурсов, развития собственного животноводческого и рыбного хозяйства, сбора дикорастущих ягод, грибов и трав. Общая площадь пахотной земли сельскохозяйственных предприятий исправительно-трудовых лагерей составляла в годы войны 440 тысяч гектаров. В их системе, в частности, функционировал Астраханский рыболовецкий лагерь, 8 рыболовецких колоний и 45 рыболовецких подсобных хозяйств.
Многие исследователи (Л. Ивашов, А. Емелин, М. Детков) отмечали исключительный трудовой энтузиазм заключённых в период военного времени: в 1944 году производительность труда в лагерях и колониях превысила довоенную в два раза, в пять раз сократилось число отказчиков от работы. И это – при постоянном ухудшении физического состояния здоровья лиц, содержавшихся в лагерях!
Обобщённые данные свидетельствуют: по состоянию на 1 июля 1945 года 95% работающих заключённых были охвачены трудовым соревнованием, 47% сдельщиков выполняли норму выработки от 125 до 200%, около 10% из них выполняли норму выработки выше 200%. Отказы от работы в 1945 году составляли 0,12% к числу трудоспособных заключённых. С 1941 года по 1945 год от заключённых поступило добровольных взносов в фонд обороны страны только в денежном исчислении 40 млн. рублей.
В первые годы войны резко возросла в лагерях и колониях смертность, не в последнюю очередь из-за эвакуации на восток и резкого ухудшения питания. В 1941 году умерло 100 997, в 1942 году уже 248 877, но в 1943 – 166 967 человек. Массовая гибель людей вызывала безвозвратные потери рабочей силы, а это для работников лагерей, колоний и аппаратов НКВД-УНКВД не могло пройти бесследно, ибо от выполнения производственных заданий зависела их собственная судьба. Поэтому они пытались принимать меры по поддержанию здоровья заключённых, чтобы те могли работать производительно.
В приказе НКВД СССР №792/к-1941 года предлагалось принять меры по коренному улучшению жилищно-бытовых условий для заключённых, упорядочению питания за счёт выдачи дополнительных пайков, улучшению работы пищеблоков, доставке горячей пищи заключённым в обеденный перерыв. Приказом №0033-1943 года был установлен трёхдневный отдых в месяц, восьмичасовой ежедневный отдых для сна, ежедневное трёхразовое питание, норма жилой площади на одного заключённого 2 кв. м, индивидуальные спальные места на нарах вагонного типа; обеспечение заключённых своевременной лечебной помощью и полной госпитализации всех заболевших, требующих коечного лечения, и т. д.
Однако сообщим, что по Санитарному кодексу 1940-х годов площадь пола в помещении заключённых должна была быть тогда не менее 2,5 кв. м, а кубатура – не менее 7,5 куб. м на человека! Реально же на этого условного «человека» приходилось в зонах менее 1 кв. м.
Несмотря на обилие приказов, во время войны в силу объективных причин НКВД было вынуждено мириться с недостатками в режиме и быте заключённых; лишь с её окончанием власти действительно озаботились улучшением условий содержания людей. В Директиве МВД СССР №165-1946 министр внутренних дел опять обратился «на места» с требованием довести жилую площадь на одного заключённого до 2 кв. м, с расчётом предоставления каждому заключённому индивидуального спального места.
Но и в 1950-е условия быта оставались в местах лишения свободы по-прежнему неудовлетворительными; обеспечение жилплощадью осуждённых в среднем составляло 1,8 кв. м на человека. Да и труд не стал легче: после войны и быстрого восстановления народного хозяйства правительство СССР продолжило курс, начатый в годы первых пятилеток – на увеличение индустриальной мощи страны, являвшейся основным фактором существования государства в условиях жёсткой конфронтации с ведущими мировыми державами.
В 1947 году были приняты меры по реорганизации режима и дифференциации контингента для исправления явного перекоса: ведь в годы войны на всех заключённых, независимо от характера совершённого ими преступления, числа судимостей, поведения в местах лишения свободы необоснованно распространялся единый правовой статус. Теперь не просто был восстановлен довоенный порядок содержания (общий и усиленный режим), но и введены некоторые элементы прогрессивной системы отбывания наказания, что для того времени имело немаловажное значение.
В июле 1949 года было утверждено новое Положение о Главном управлении лагерей, в котором в качестве основных задач определялось: исполнение приговора, организация охраны, исправление и перевоспитание заключённых на основе приобщения к общественно полезному труду.
В 1953 году произошла массовая амнистия осуждённых за уголовные преступления, объявленная Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта. При подготовке амнистии, затронувшей значительную часть осуждённых, не были предусмотрены меры по нейтрализации отрицательных последствий, которые свойственны каждой амнистии. Часть освобождавшихся не имела места жительства, утратила связи с родственниками; вопросы бытового и трудового устройства людей заранее не решались.
Со смертью Сталина начался выход из мобилизационного режима экономики, с помощью слома сначала его идеологической базы, а затем и организационной. Первым шагом, укрепившим позиции нового руководства, была очень популярная акция: арест, осуждение и расстрел министра внутренних дел Л.П. Берии и его подручных – по сути, на них свалили проведение массовых репрессий.
12 июня 1953 года Совет Министров СССР принял постановление, в соответствии с которым ГУЛаг был выведен из подчинения МВД и вошёл в состав Министерства юстиции. «Вскоре практика показала ошибочность принятого решения, и поэтому постановлением Совета Министров СССР от 21 января 1954 года ИТЛ и колонии были возвращены в систему МВД СССР», пишут В.В. Смирнов и А.В. Хребтов. «Ошибочность» выразилась в том, что за короткое время, когда места лишения свободы находились в составе Минюста СССР, многие десятки тысяч квалифицированных сотрудников ИТУ перешли на работу в другие ведомства; количество и качество кадров системы уголовного наказания сильно пострадало. (Вспоминаем об этом, поскольку осуществлённая в наши годы передача ГУИН в ведение Минюста РФ привела к тем же последствиям.)
Затем произошли серьёзные перемены в работе правоохранительных органов. Их работу регламентировали, указав, что лица, занимающие освобождённые партийные должности (представители партноменклатуры) для них отныне недоступны. Их нельзя вербовать, за ними нельзя следить, а уж тем более арестовывать. Элита отделяла себя от народа, – совершенно ясно, что новая власть не собиралась работать в интересах страны. Эти люди хотели хорошо жить «здесь и сейчас», и не для других, а для себя. (Менее чем через сорок лет молодая поросль этих «неприкасаемых» деятелей развалила СССР.)
В это же время началась большая и кропотливая работа по «пересмотру дел жертв репрессий и реабилитации невиновных». Власть начала сокращать количество, но совершенно не озаботилась снижением сроков отсидки. Да и зачем? «Вожди» прекрасно почувствовали выгоду дармового труда. В постановлениях ЦК КПСС от 12 марта и 10 июля 1954 года отмечалось, что перевоспитание зэков «на основе приобщения их к общественно-полезному труду» остаётся важнейшей государственной задачей. МВД по объёмам производства вошло в шестёрку крупнейших товаропроизводящих отраслей страны!
В 1956 году процесс «десталинизации» повёл к разрыву с прошлым, но только на словах: на закрытом заседании XX съезда КПСС Хрущёв сделал доклад с разоблачением культа личности Сталина. Доклад этот не был направлен на «исправление ошибок и восстановление истины», а просто Хрущёв совершал крупную акцию политической борьбы, – как сказали бы теперь, занимался пиаром, который, как все мы знаем, не чуждается лжи. Так, он заявил: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек». В действительности на 1 января 1953 года, до крупной амнистии, в лагерях содержалось 2 468 543 заключённых, о чём первый секретарь ЦК прекрасно знал!
Самое ужасное, что излишняя жестокость тюремного заключения, ставшая совершенно ненужной в новых условиях, не была устранена ни при Хрущёве, ни позже. Сверхвысокие сроки лишения свободы в условиях, когда не требовалось уже такого количества принудительного труда, как в годы индустриализации, только вредили делу. Не оставалось средств как раз на то, чтобы действительно перевоспитывать тех, кого можно перевоспитать, и обеспечить надёжную изоляцию тех, кого перевоспитать невозможно – «принципиальных воров», в том числе, изолировав их от молодых осуждённых.
Новые вожди, маршируя во главе страны в никуда, вообще не задумывались об этом. В итоге Россия пришла туда, куда пришла: лучше не стало ни при «демократизации», ни при «развитой демократии». Мы приводили уже пример: в начале XXI века юная девушка получила 2,5 года лишения свободы за «хищение» (с голоду, вызванного демократизацией и либеральными реформами) 37 кустов картофеля.
Численность лиц, содержащихся под стражей (то есть подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и отбывающих наказание лишением свободы), в России в 1999 году сравнялась с численностью всех этих категорий лиц всего СССР на конец 1980-х годов, да ещё с учётом тех, кто находился в лечебно-трудовых профилакториях. А ведь Россия – всего лишь часть бывшего СССР!
Лишь в результате летней амнистии 2000 года мы, наконец, уступили США первенство по количеству заключённых на «душу населения»: по данным Минюста, в России на март 2002 года в местах лишения свободы находилось 972 тыс. человек. В 2003-м были внесены некоторые изменения в УК, и численность зэков снизилась ещё ненамного, однако важно, что эти меры принимались из соображений уменьшения расходов госбюджета, не более того. Ни о каком перевоспитании, ни о какой пенитенциарии – покаяния, в строгом значении этого слова по-прежнему нет и речи!
В судебно-следственную орбиту в качестве подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, осуждённого, за последние сорок лет – после ужасного Сталина! – было вовлечено до 35—40% всего ныне живущего взрослого населения страны, и без видимой для страны и народа пользы. «В России… каждый третий взрослый мужчина поражён клеймом судимости сам, либо через своих близких родственников», – это пишет проф. А. Зубков, один из авторов нового УИК, идеолог современной российской уголовно-исполнительной системы.
Связь народа с тюрьмой стала для России нормой. Тем более занормирована сама жизнь в зоне.
Павел Константинович И. (Ивановская обл., Южский р-он, п. Талица, учр. ОК 3/8):
«Как и раньше, так и теперь, мне не к кому обратиться не только за материальной помощью, но даже с письмом – в надежде получить на него ответ. Не к кому, так как у меня не только нет родных братьев и сестер, но даже отца с матерью. А может, они были? Не знаю, так как помнить о своём существовании я начал в казённом приюте детей-сирот. В возрасте подростка я завидовал щенкам собак, которых заботливо оберегала и ласкала мать. Думаю, что будет излишним описывать даже самые значительные эпизоды раннего детства, юности и сознательной зрелости, тем более сейчас, когда отовсюду слышатся только стоны и рыдания обездоленных. Излишним, ибо в прожитой полосе ничего примечательного нет. Кроме как один казённый дом менял на другой и в возрасте Иисуса Христа я отбывал наказание на особом режиме, где и заболел туберкулёзом.
Раньше, то есть в коммунистическом прошлом, нам, отверженным сиротам, не помнящим своих родителей, жилось немного легче в этой долине слез и горя человеческого, так как была возможность зарабатывать значительно больше на необходимые продукты питания и одежонку на освобождение. Как бы там ни было, но так остро, как на сей день, не ощущали нищету и голод. С приходом к беспредельной власти вам и присниться не могут те ужасы нашего существования. Не могут, ибо холод, голод, унижения и данный беспредел – ежедневные спутники нашего существования. Помогите, чем можете, на освобождение одеждой…»
Вернёмся же, читатель, из сурового прошлого в суровое настоящее.
Разумеется, нормы в зоне нужны; они существуют в тюрьмах всех государств мира. И тут мы натыкаемся на такой парадокс, что всем парадоксам парадокс. Дело в том, что нигде в мире нет такого противоречия между нормой и практикой её выполнения, как в российской зоне. Здесь норма – будто такая специально придуманная вещь, которую следует обойти, не выполнить именно тем людям, для которых она разработана. Ушлый прапорщик или ещё более ушлый зэк так и считают: норма существует для того, чтобы её нарушать.
Там, где много народа, это очень легко: недодать мяса в котёл или заменить его костями; умыкнуть десяток-другой наволочек или табуреток (а потом под видом экономного использования имущества изготавливать новые из отходов или из списанного барахла); спихнуть налево или захапать на дачу фондовый материал; записать выполненную кем-то работу на того, кто не работал; изменить техпроцесс в угоду, мать его, объёму; подчистить наряд… Всё это считается нормальным и чуть ли не поощряется.
Воровство на зоне стало нормой, хотя само по себе воровство есть нарушение закона, нормы. При недостатке материальных благ нарушение нормы становится нормальным мировоззрением простого человека, тем более в российской зоне. Впрочем, в стране, где всё разворовывается на уровне недр, госзаказов, федерального бюджета и прочего народного достояния, это можно счесть за мелочь.
Итак, норма в зоне. Начинается она с Уголовно-исполнительного кодекса (УИК), где в общей форме оговорены основные нормы и правила содержания в исправительных учреждениях. Проф. А. Зубков, руководитель авторского коллектива по разработке нового (1997 года) Кодекса и автор комментария к нему, признаёт, что старый, действовавший с 1970 года Исправительно-трудовой кодекс безнадёжно устарел, ибо не отражал он принципов законности, гуманизма, демократизма и равенства осуждённых перед законом.
В новую редакцию кодекса эти принципы, спасибо проф. Зубкову, вошли; в нём принцип гуманизма, сообщает нам проф., воплощён «много полнее». То есть он и раньше был, но такой, знаете, неполный; то ли был неполный принцип, то ли неполный гуманизм. А теперь стал «полнее». Нормативная база в сфере исполнения уголовных наказаний «приведена к мировым стандартам», – пишет проф., – а из норм, регулирующих исполнение наказаний, «изъята излишняя тюремная атрибутика» – чего бы, казалось, ещё пожелать? – а, вот: «закреплено требование соблюдения гарантий защиты заключённых от пыток, насилия и унижающего достоинство обращения».
Что ж, нормативная база действительно постепенно приближается к мировым стандартам[15], от этого просто никуда не денешься. Но вот практика! Практика наказаний, в том числе и в первую очередь в виде лишения свободы, вряд ли приблизится к мировым стандартам даже в ближайшие сто – сто пятьдесят лет.
И об «изъятии тюремной атрибутики» тоже можно поспорить. Всё совсем наоборот: решётки укрепляются, карцеры строятся ударными темпами, как будто их мало было; в каждом региональном управлении созданы отряды специального назначения; нары надстраиваются до трёх-четырёх этажей; мыло выдают только хозяйственное (по 200 граммов в месяц, если вообще выдают); одежда и обувка – только единого образца; усовершенствован нагрудный и нарукавный знак осуждённого, типизирован распорядок дня (даже установлен Законом «непрерывный сон» в течение 8 часов) и прочая, и прочая, и прочая.
Хитры же эти законодатели!
Вот ещё пример: предложили ввести новый изощрённый вид наказания, арест (ст. 54 УК и ст. 68—72 УИК), означающий кратковременное, до шести месяцев, лишение личной свободы и содержание в условиях строгой изоляции.
Соблюсти на практике арест оказалось совершенно невозможно.
Этот вид наказания в отдельных странах применялся достаточно эффективно, – особенно в бывшей ГДР. Он весьма понравился некоторым нашим учёным-теоретикам, предложившим его в качестве «альтернативы» реальному лишению свободы ещё во второй половине 1980-х годов. В таком варианте борьбы с преступностью понятие «преступление» разделялось на два подвида: «собственно преступление» и «уголовный проступок»; за совершение последнего и должна была наступать ответственность в виде ареста.
Идея возродилась вновь при разработке проектов нового УК РФ. Многие учёные и практические работники достаточно аргументировано высказывались против идеи ввести наказание в виде ареста, используемого в качестве шоковой терапии для лиц, совершивших преступление впервые и небольшой тяжести; в их числе был и проф. Зубков, надо отдать ему должное. Но единственное, чего им удалось добиться – это ввести отсрочку на пять лет. Статья 5 Закона «О введении в действие Уголовно-исполнительного кодекса РФ» поясняла, что арест применяется «по мере создания необходимых условий», но не позднее 2001 года.
Но и пяти лет оказалось мало; и вообще идея оказалась дохлой. Создать условия – значит, за два-три ближайших года построить во всех субъектах Российской Федерации суммарно 140 арестных домов, и выделить почти 14 тыс. персонала. Для этого в бюджете необходимо было предусмотреть до 10 млрд. рублей (а смета на всю систему УИС в 2000 году составила 14 млрд.). Ведь арестный дом – тот же изолятор, но гораздо более изолированный: условия содержания приравнены к тюремным, ни свиданий, ни посылок, ни работы, ни учёбы, ни ларька не предусмотрено; чокнуться можно.
Никакой профессор-теоретик не мог рассчитывать, что Минфин утроит смету или каждый год будет увеличивать её на 1,5-2 миллиарда на постройку арестных домов. Куда там «увеличивать»! Отдали бы задолженность. Год за годом наша тюремная система финансировалась лишь на 70% от минимальной потребности.
Самое удивительное, что понятие ареста в УК и УИК РФ ввели, но при этом из них почему-то выпал уголовный проступок, а именно – за что арест должен назначаться в качестве наказания.
В общем, предпосылок для введения ареста не было никаких. Даже начальник юридического отдела Штаба ГУИН признавал:
«…В настоящее время отсутствуют какие-либо предпосылки к введению наказания в виде ареста с 2001 года. Кроме того… ни у кого нет уверенности в эффективности этого наказания. Никто не может гарантировать, что, потратив колоссальные деньги, мы не придём к выводу о том, что с новым видом наказания мы поторопились».
Вот вам и «норма», и Закон.
Получается, не только прапорщик и ушлый зэк смотрят на норму, как на некую хитрость, которую нужно и можно обойти, нарушить. Законодатели, а до них – профессора, готовившие новый УИК по поручению МВД, поступают точно так же.
Содержание осуждённых в арестных домах должно было стать достаточно дорогим, так как их не предполагалось привлекать к общественно полезному труду и, естественно, никаких доходов они бы не дали. Все расходы по содержанию арестных домов, осуждённых и персонала, должны были лечь на бюджет. Понятно, что правительство РФ вошло в Государственную Думу с законодательной инициативой о снятии срока введения ареста в практику. Теперь живём под дамокловым мечом: понадобится государству для чего-нибудь изъять из общества «лишних» людей, введут арест, как меру, законодательно предусмотренную. Не понадобится – так обойдётся.
Есть преступники и заключённые. Есть международные нормы содержания заключённых и общения с ними. Есть пожелания милицейского начальства. Есть возможности бюджета. Нет лишь никакой корреляции между ними: начальство и нормы, зэки и деньги на их содержание существуют отдельно друг от друга.
И так – по всей цепочке отношений внутри системы!
В производстве УИС существуют свои нормы: расхода материалов, энергоресурсов, нормы выработки, численности работников и другие. В основе оплаты труда зэка лежит норма выработки.
Но рынок есть рынок, и сейчас, говорят, каждый зарабатывает столько, сколько сумеет. Сориентировавшись на эту капиталистическую установку, Министерство труда с позволения Правительства объявило все нормы труда, ранее бывшие обязательными для применения в производстве, рекомендуемыми, хотя в зоне, где заработать можно лишь столько, сколько позволят, или на сколько есть работы, старых норм пока ещё придерживаются.
Но скажем прямо: с тех пор, как в исправительно-трудовых заведениях труд стал обязательным, а само производство, игнорируя свою воспитательную функцию, превратилось в основную цель, возник непримиримый конфликт между объектом и субъектом труда. Как бы зэк НИ НЕ хотел работать, его все равно будут заставлять. Как бы он ни хотел этого, всегда будут возникать ситуации, когда он хотел бы делать не то, что ему предлагают. Предложение никогда не удовлетворяет здесь спроса ни по количеству, ни по качеству. И то сказать, с какой стати начальник колонии, специализирующейся на производстве металлоконструкций или пошиву шинелей, должен искать работу по профилю, скажем, лётчику, балерине, или зоотехнику.
В этом зона похожа на нынешнюю волю: бери, что есть, а не то, что хочется. Нет у нас на колониях условий для трудоустройства зэков по желанию, да и закон не обязывает. Это вам не Германия, где ради интересов севшего за аферу садовника специально завели в тюрьме цветничок, чтобы он выращивал тюльпаны (в самом деле, был такой конфуз).
А у нас ещё подожди, когда тебе дадут работу! Юрий К. (Кировская обл., пос. Сорда, учр. К-231/7-28) пишет:
«Сроку у меня 17 лет… я уже отсидел до суда два года. Первые пять лет дали крытой тюрьмы, крытую сидел во Владимире, а сейчас отсиживать оставшиеся 10 лет привезли на Ветлаг.
Зона ходит на работу на биржу пилить лес, на биржу выводят только со сроком до 5 лет, и мне сказали, что на работу не выпустят года три. Без работы сидеть в это время очень тяжело. Хочется и чаю попить, и покушать, а взять мне негде, а мне еще только 36 лет, и я рад бы поработать, но пока такой возможности нет.
Вот и приходится обращаться за помощью. Если, конечно есть у вас такая возможность, помочь мне продуктами, медикаментами, одеждой. Или дали бы адрес, куда бы я мог обратиться за помощью. В общем, я буду ждать ответа».
Хотя в ИУ существуют комиссии по трудоустройству, которые должны как-то учитывать навыки зэков, приобретённые в прежней жизни, на деле прибывший этап обычно распределяют по цехам и участкам, наплевав на эти самые «умения», а просто «затыкая дыры»: трое в 1-й цех, двое во 2-й, один – в санчасть, один – в клуб. У этого последнего в личном деле записано, что он играет на трубе. И судьба с ним сыграла соответственно. Но это крайняя редкость.
Начальник колонии не может не исполнять закон: каждый зэк должен трудиться. И он не может исполнять закон; работы нет. Начальник, он тоже несчастный, его пожалеть надо. Он эту клятую зону давно бы уже с четырёх углов подпалил, распустивши кодлу по домам, но нельзя: у него жена, дети, внуки, тёща.
Вообще, хотя, по большому счёту, зэку работать на хозяина западло, основная масса новеньких всё равно вынуждена идти на производство, где лязг металла, стрекот швейной машинки, и есть ещё место трудовому подвигу. Тот, кого не прельщает тяжёлая доля отрицаловки, в конце концов, как-то адаптируется к новым условиям, но известно, что зона быстро отбивает охоту к любой работе. И тут начинаются всякие ухищрения.
Наиболее распространённым способом увильнуть от ненавистной нормы выработки является «передача объёмов». В самом общем виде это приписывание работы, выполненной одним, другому.
Механизм процесса отработан годами и даже поощряется администрацией, которая таким способом держит в узде непокорных и подкармливает «актив», – хотя официально начальство «борется» с этим злом, выявляет виновных. Время от времени проносились по колониям ураганы проверок с оргвыводами. Например, при министре Федорчуке было так: пришел он «на хозяйство» в МВД в 1984 году, и первым делом подписал обращение Коллегии министерства ко всему личному составу с призывом решительно активизировать, взять под личный контроль и т. д. Был там и такой пассаж:
«Допускаются факты обезлички в начислении зарплаты, позволяющие злостным нарушителям режима, главарям группировок присваивать результаты труда других осуждённых. В результате у многих честно работающих теряется вера в справедливость и в возможность встать на общественно полезные жизненные позиции».
Если отбросить демагогию, то всё верно. Только не «допускаются», а были, есть и неистребимы вовек такие факты. Новый министр в причинах явления разобраться не сумел, и чтобы в дальнейшем такие факты более не допускались, попросту велел в течение трёх месяцев «пересмотреть состав всех самодеятельных организаций, а также бригадиров и мастеров из числа осуждённых с целью исключения из них нарушителей режима и приспособленцев».
Если бы его приказ выполнили, пришлось бы исключить всех мастеров и бригадиров. Но как?! И что делать, если вольных мастеров просто не хватает? А куда девать бригадира? Ведь он тот же рабочий, только бугор. Зэк на такой должности вроде ефрейтора, он маленький начальник, выполняющий свой узкий круг функций по руководству группой таких же, как и он, работяг. У него сосредоточивается вся информация о деятельности этой «преступной группы», то есть бригады: штуки, метры, рубли. И этот «главарь группировки» по распоряжению представителя администрации в лице опера или начальника цеха (смены) в интересах, ведомых только им, манипулирует учётом выработки, перебрасывая туда-сюда эти злосчастные объёмы.
Массовые проверки правильности первичного учёта сразу выявили передачи объёмов повсеместно и в астрономических размерах. Несчастных бригадиров повыгоняли с их сладких «синекур», начальники производств поимели выговора и прочие нахлобучки, начальникам побольше было указано, и т. д. Потом кампания заглохла. Федорчука, разгромившего старую гвардию и покусившегося на святая святых – СИСТЕМУ, тихо куда-то «ушли», и всё вернулось на круги своя. (Говорили одно время, что он потом в дурдоме боролся с нарушителями режима и приспособленцами. Сплетни, небось.)
Потом такое было, кажется при Дунаеве и Трушине. Потом еще…
Есть зэк. И есть зэк. С одной стороны, он существует как «спецконтингент» в приказах, указаниях, разговорах и т. д. А с другой стороны он – зэк. Такой, каким он знает себя только сам. Есть закон, который существует только для него. Он его исполняет, ему служит и поклоняется. И всякая туфта вроде «обращения к личному составу» и прочих призывов для него остаётся тем, что она и есть, туфтой. И остается бугор бугром, закон – законом, а начальник при своём интересе: руками пригретых блатных наводить порядок и сохранять спокойствие в зоне.
Бывает, что вынуждают бригадиров заниматься передачей объёмов просто условия работы. Вывели на работу лишних людей, а куда их девать? В наряде нуль не поставишь, вот и снимаешь там червонец, здесь четвертную, чтобы закрыть кому-то хоть 3-5%. Или другое, сговор двоих: в январе работаем на тебя, тебе закрывают 105%; премия; ларёк делим пополам. В феврале – работаем на меня, и т. д. Причины те же: отсутствие объёмов работы на нужную численность.
Напомним, что, не имея заработка, зэки теряют возможность приобретать в ларьке дополнительные продукты питания и предметы первой необходимости. А ведь родное государство им таких предметов не выделяет: не работаешь не по своей вине – сиди с нечищеными зубами! Сам того не желая, заместитель министра юстиции Ю.И. Калинин в своей лондонской лекции осенью 2002 года выразил означенную государственную заботу так: «… для многих осуждённых, не получающих материальной помощи от родственников, средства, заработанные во время отбывания наказания, являются единственным источником существования». Не бюджетные деньги, а заработанные в зоне, накапливаемые на лицевом счёте зэка, которые изредка, в малой доле, при хорошем поведении можно тратить на дополнительный бутерброд с маслом – это, оказывается, и есть единственный «источник существования». Красноречивее не скажешь.
Так почему же нет работы?
Как замечает заместитель министра юстиции, основной причиной является неопределённость правового статуса производственных предприятий, входящих в состав учреждений, исполняющих наказания. Причину эту генерал расшифровывает так: предприятия УИС ограничены в свободе выбора предпринимательской деятельности, так как функционируют в составе конкретного исправительного учреждения и поэтому вынуждены приспосабливаться к территориальным и иным хозяйственным условиям.
Здесь руководитель УИС, видимо, имеет в виду, что содержание и объём заказа на производство чего-либо конкретного диктуются местными условиями. Например, в Самаре это запчасти и комплектующие для ВАЗа, в Туле – самовары и матрёшки, в Красноярске – рудные стойки, а на Дальнем Востоке рыболовецкие тралы. И этого «конкретного» много не наберёшь: заказчик мелковат. За пределами же региона свои подрядчики, в том числе и колонии, в очереди стоят – чего бы для малой родины попроизводить?
И доля правды в этом есть, но не следует искать здесь причину безработицы в зоне. Даже в советские времена доля так называемой кооперации в производстве УИС составляла около 50% всех производимых объёмов, каждая колония кооперировалась чуть ли не с половиной страны, а всё равно 40—50 тысяч трудоспособных зэков каждый год сидело без работы. Сажаем много, вот и вся причина, и работы не хватает так же, как и всего остального – еды, одежды, культуры, терпимости, справедливости…
Другая причина низкого уровня трудового использования осуждённых, по мнению руководителя УИС, в том, что предприятия эти не являются коммерческими, так как закон запрещает использовать труд осуждённых в целях извлечения прибыли. На деле же всё наоборот: закон предписывает труд, а труд без прибыли – это перекидывание земли по кругу. Прибыль есть гарантия окупаемости затрат и развития производства, это возможность не только заработать и пойти в ларёк, или выписать себе газетёнку, но также способ хотя бы частично окупить затраты государства на возню с зэками. Так что прибыль – не цель, прибыль – средство жить по-человечески, и это понимают не только «за забором», на воле. Спросите любого производственника в ГУИНе, – он об этом отлично знает. Производственник другими категориями и не должен мыслить.
Другое дело, что производственников-то почти не осталось, и спрашивать не у кого. Но от этого прибыль не меняет и не уменьшает своей роли в производстве, каким бы и чьим бы оно ни было.
Но уж если в зоне действительно есть работа, так тут другой перекос. Не будем объяснять подробнее, увидите сами из коллективного письма за восемью подписями, пришедшего из колонии-поселения в Свердловской обл., Ивдельский р-н, пос. Лозьва:
«Мы, осуждённые-поселенцы УЩ-349/56, хотим вам написать о том беспределе, который творится в нашей колонии-поселении. Факты нарушения КЗоТ, а также моральные унижения нас, осуждённых.
Поясняем конкретно:
Рабочий день у нас ненормированный, т. е. работать приходится не только в выходной «единственный» день, воскресенье, но и в остальные рабочие дни, только уже после 17—18 часов, а до скольки это уже по обстоятельствам. Хотя, если посчитать нормированное рабочее время, то даже в субботу мы должны работать до 15 часов. Но в нашей колонии-поселении мы, осуждённые поселенцы, такого и не помним. Благо, если раз в месяц получается один выходной день в прямом смысле. А в остальные работай, работай и еще раз работай.
Попытки урегулировать этот вопрос с начальником отряда было безуспешно. По его мнению, если мы задержались на рабочих объектах после 1700, или работали в выходной день, то это в счёт не идёт. Всё равно приходится отрабатывать «ст. 106», но что удивительно, ставшую почти ежедневным занятием, т. е. наше рабочее время никто не хочет признавать. А когда начинаешь что-то доказывать, нач. отряда затыкает нам рот и ведёт в ШИЗО.
Во внимание также не принимается ремонт жилых секций общежития, который выполняется за наши личные средства! Просьбы к администрации помочь чем-либо вообще во внимание не берутся».
А уж заработки… чудо. Чудо, что это называют заработками. Михаил Л. (Калининград, учр. ОМ-216/9-63) сообщил нам в 2000 году:
«…Работать я умею и очень хочу. Скажу проще: для меня работа – не только средство к существованию, но и огромная радость от сознания того, что я своей работой кому-то могу принести пользу. Работу я здесь имею, но того, что мне переводят на лицевой счет, катастрофически мало и хватает на приобретение двадцати пачек сигарет, а о том, чтобы позволить себе купить носки, трусы или мыло, приходится только мечтать. Даже за медикаменты, когда они необходимы, надо платить.
В свои 45 лет я имел неосторожность остаться без единого зуба. Это сказалось на болезни желудка, поэтому в санчасть приходится обращаться часто. Хотел бы поставить себе какие-нибудь протезы, но для этого необходимо достать 600 рублей. Почему достать? Потому что, чтобы их скопить с заработка, мне понадобится как минимум десять лет.
Что было у меня из личных вещей – всё уже поизносилось и теперь приходится ходить чуть ли не оборванцем. А ведь на дворе уже зима. Я нахожусь в отчаянии и взываю к вам, уважаемые господа, о помощи. Прошу вас, помогите, чем можете. Будь то одежда, обувь, сигареты, продовольствие или даже деньги.
И прошу выслать хоть пару конвертов, ручку и тетрадь».
В 1980-х в тюрьмах стали развивать вязку сеток. Всяких, от авосек до рыболовецких тралов. Работа не пыльная, навыков не требует, вяжи себе узелки, да вяжи, лишь бы были нитки. Площадей и всего остального не надо. Занятость резко увеличилась. Платят, правда, не очень, но зато здесь неограниченные возможности для передач объёмов и других манипуляций. Уследить, кто сколько связал, невозможно, хотя и пытались организовать выдачу ниток на вес и под роспись.
Однажды вдруг наступили новые веяния: все наряды стали закрывать на бригаду, «оптом». В те времена шли поиски способа «улучшить социализм» и повысить производительность труда, и все управленцы заболели охватом пролетариев бригадной формой организации этого самого труда. Уж тут внутри бригады вертели объёмы выработки, как хотели.
При Горбачёве начальство забросило бригадную идею, загрустило насчет «человеческого фактора». Повели очередную «борьбу», на этот раз с обезличкой, и вернулись к индивидуальному учёту. Однако его как ни назови, учёт-то, а на зоне он остаётся зэковским, таким, каким ему положено быть. И отстёгивают объёмы выполнения кто надо, кому надо и сколько надо. Община!
Перед освобождением зэк не работает: отращивает волосы, ходит гоголем и поплёвывает на кума. В это время он продолжает числиться в бригаде, и она за него отрабатывает. С этим ничего не сделаешь, так положено. Точно так же «отрабатывает» бригада сверхштатных дневальных, бригадиров и другую шерсть.
Любая норма, в том числе трудовая, понятие не статическое. И дело не в том, что она изменяется с изменением технологии, условий труда и его организации. Норма давно перестала быть инструментом снижения затрат, стимулирования прибыльности производства и базой для справедливой оплаты труда, к сожалению. Напоминать новоявленным «рыночникам» ГУИНа об этих прописных истинах бесполезно. Теперь она (норма) преподносится ими только как атрибут командно-бюрократической системы, а само нормирование обзывается «мелкотемьем» или ещё каким-нибудь ругательным словом. Это, конечно, модно – борьба со старорежимными методами управления. Особенно, когда нету новых.
Но оставим это. Не будем говорить и том, что начальственные глупости идут от непонимания роли нормы в процессе производства. Скажем, как есть: снижение трудозатрат всегда шло вразрез с интересами трудового использования, и нормировщики никогда не были в зоне (да и на воле) особенно популярны. Снизив трудоёмкость, начальник был вынужден высвобождать рабочих. А куда их высвобождать? Их занять чем-нибудь надо, вывод обеспечить!
Так что же это такое – чёртов вывод, и что с ним делать?
В настоящее время вывод на оплачиваемые работы, как основной показатель трудового использования осуждённых, доводится до территориальных органов УИС в виде заданий в процентах к среднесписочной численности, с учётом сложившегося уровня вывода и неких перспектив развития производства. На обоснованность этих заданий частенько косится какой-нибудь Минфин или Счётная палата (дескать, сидит миллион, а работает меньше половины, что за дела!), потому что ГУИН его «планирует» с потолка, а показатель всё-таки важный, и факты таковы, что за 1997—2000 годы процент вывода постоянно снижался, что и видно из таблицы.
В таблицу мы свели официальные данные статотчётности ГУИНа. Закроем глаза на то, что сумма по столбцам 4 и 6 никак не даёт ста процентов. Для нас тут важно, что количество не работающих по разным причинам остаётся примерно одинаковым при росте списочной численности, а вывод на оплачиваемые работы падает, от 43,5% в 1996 году, до 34,7% в 2002 году. Одновременно с этим, если судить по столбцам 7 и 9, снижается безработица. Но этого же просто не может быть! А этого и нет, а есть хитрая статистика: снижается процент не работающих из-за «непредоставления работы». Это значит, что растёт процент неработающих по другим причинам – например, из-за болезни, ухода на этап, карантина после этапа, наказаний (ШИЗО без работы, без вывода), отрицаловка (отказники от работы).
Тех, кому должны были дать работу, но не дали, было в 1996 году без малого 60%, а в 2002 году – 29,4% среднесписочной численности. То есть сегодня безработных – около трети зэков.
В абсолютном выражении вывод на оплачиваемые работы с 1996 по 2002 год уменьшился с 318 161 до 261 714 человек, почти на 56,5 тыс. человек, а численность неработающих по разным причинам увеличилась на 13,9 тыс. человек.
«Вывод» – это работающие зэки, но и у них труд, как говорится, «недостаточно эффективен». За 2001 год количество только зарегистрированных и оплаченных простоев составило 598 702 человеко-дня, а неоплаченных, то есть внутрисменных потерь, хотя и регистрируемых, но как рабочее время, – 8 156 178 человеко-дней, то есть 13%, – страшно много. Впрочем, в течение многих лет эта величина в целом по ГУИН составляет 12—14%, и в абсолютном выражении представляется как бы постоянно имеющимся значительным резервом увеличения занятости, точнее, улучшения занятости работающих осуждённых. Но резерв этот никак не становится востребованным.
Больное место здесь – потери, возникающие от неорганизованности вывода и съёма с работы, а также связанные с низкой дисциплиной на производстве, то есть потери, устранимые без проведения каких-либо организационно-технических мероприятий. Эти потери по ГУИН в целом составляют одну треть от всех потерь рабочего времени, и, ежели бы начальники, ничего не делая, просто навели элементарный порядок, численность на выводе увеличилась бы до 39%, а число лиц, не работающих из-за не предоставления работы, уменьшилось бы тысяч на десять-пятнадцать человек. Для 2000 года расчёты показывают резерв в 11 272 человека. Мелочь, а приятно.
Подросла бы и полезная часть сменного фонда времени у работающих, выработка и объём производства, да не на мало, а, как показывают расчёты, на 323 млн. рублей по данным на 2000 год!
Так что – работайте, ребята в погонах, стукните кулаком по столу, как вы это умеете, и никакая прокуратура или Счётная палата никогда не задаст вам вопроса типа «а насколько, де, оптимален уровень доводимых вами до регионов заданий по выводу на оплачиваемые работы?». А если задаст, то вы смело сможете ответить, что вывод оптимален настолько, насколько ретиво выполняют наши команды на местах, так сказать, трудового подвига.
А что имеем? Например, на предприятиях некоего гипотетического УИН (скажем, Пермского) вывод на оплачиваемые работы составляет 10 942 человек (47,1%). Их фонд рабочего времени – 21 304 603,6 часа. Потери рабочего времени 13,22%, в том числе 2,43% или 517 026,7 часов по организационным причинам (1,04% – поздний вывод, ранний съем; 1,39% – нарушение трудовой дисциплины).
Резерв увеличения занятости, который можно установить пермякам на следующий год – не более 266 человек[16]. Если его задействовать, то процент вывода возрастёт с 47,1% до 48,2%, – красота! А возможное увеличение объёмов производства на эту численность (при наличии заказов и при уровне выработки предыдущего года в 16,19 тыс. руб. на одного работающего), составит 4 306,5 тыс. рублей (16,19 умножить на 266). При этом потери у работающих должны быть устранены, а у выводимых дополнительно – не допускаться.
Понятно, что по производственным причинам потери времени совсем уж до нуля никогда не могут быть снижены. Так что ж? При любой проверке можно, ткнув проверяющих в уже достигнутое, сказать, что мы, мол, в этом направлении работаем. А уж как «работаем», – отбрешетесь. Главное, чтобы среди проверяющих было побольше мужиков, а дальше – дело житейское.
Ещё одна идейка на ту же тему, подбрасываем бесплатно.
Известно, что начисление на себестоимость продукции амортизационных отчислений от износа зданий и сооружений не приостанавливается в течение всего срока их эксплуатации, кроме случаев нахождения на реконструкции или в консервации (свыше трех месяцев). По этой причине вывод из оборота свободных производственных площадей и соответствующих им основных фондов через их консервацию позволил бы увеличить уровень использования производственных мощностей (тоже довольно внимательно контролируемый разными контролёрами показатель), так как при расчёте мощностей выведенные из оборота площади не учитываются. С другой стороны, удалось бы уменьшить затраты по комплексной статье калькуляции себестоимости продукции «цеховые расходы», в которую включается износ зданий и сооружений, и в пределах сложившейся цены увеличить на соответствующую сумму прибыль, либо увеличить объём производства, то есть обеспечить дополнительную трудовую занятость осуждённых. (Каково изложено, а?)
Пока что в этом деле полный беспорядок: производственные мощности ГУИН использовались в 2000 году на 56,4% (в 1999 на 50,0%), однако имеющиеся свободные площади (простаивающие цеха и участки) законсервированы лишь на 19,6%.
Остальные расчеты, парни, делайте сами. Это, в конце концов, ваша, а не наша работа. Наша работа – показать читателю, что любая норма или общеизвестное правило применяются или игнорируются в наших ИУ не в зависимости от того, выгодно это производству или нет. И даже вне зависимости от здравого смысла, а только и исключительно от никому неведомых резонов, бродящих в головах больших, средних и маленьких начальников. Любое постановление, нормативный, правовой, другой документ любого уровня, касающийся УИС, можно так перевернуть и измочалить каким-нибудь приказом по ГУИН, что родная мама не узнает, и при этом сделать строгие глаза: а что же вы хотели, это ведь тюрьма!
Вспомним хотя бы так называемые «семь восьмых»: норму, существовавшую до 1992 года, которая предусматривала пересчёт тарифных ставок зэков-повременщиков (то есть ставок, принятых в народном хозяйстве), на 7/8. Раньше зэки работали, согласно исправительно-трудовому кодексу, 48 часов, то есть шесть дней в неделю по 8 часов, а вольные повременщики – 41 час в неделю. Работая больше, повременщики в зоне, конечно, и зарабатывали больше вольных повременщиков. Умники из ГУИНа додумались, что это «политически неправильно», и срезали осуждённым все ставки на восьмушку. Эта незаконная глупость действовала более двадцати лет, и никто в стране не знал об этом, кроме тех, кто её придумал, согласовал с Минтрудом (!) и утвердил.
В любом случае на норме или её отсутствии стыкуются интересы аппаратчины всех уровней, и интерес этот – сладко жрать, ничего не делать и кем-то руководить.
Про пытки, избиения и прочие тюремные аттракционы писали в советское, но совсем уже не сталинское время, многие. Теперь время не только не сталинское, но и не советское, а ничего не изменилось. Несмотря на гуманные нормы и правила, людей продолжают бить.
Да и вряд ли можно заставить прапорщика с образованием в семь классов, или начальника отряда максимум с десятью, одуревших от своей сволочной работы и постоянной нищеты, говорить зэку «Вы» и не смотреть на него, как на кусок грязи. Отсюда и соответствующее обращение с контингентом.
Вот выдержки из хроники только одного, 1992 года и только тех событий, информация о которых просочилась в СМИ в виде писем зэков и их родственников. Напомним, репрессии 1992 года стали следствием августа 1991-го, когда зэки, надеясь на лучшее, приняли сторону Ельцина, а администрация учреждений поддержала ГКЧП.
В это время Россия взяла на себя обязательства соблюдать принятые ООН «Минимальные стандартные правила обращения с заключёнными» и другие подобные международные придумки. Она вроде бы согласилась с остальным миром, что права человека всё же лучше соблюдать (или хотя бы принять их к сведению), что вызвало бурный всплеск обращений зэков в правоохранительные, правозащитные и прочие, в том числе международные органы и организации.
Сыктывкар, СИЗО-1. Октябрь 1991 года – семидневная голодовка заключённых. Январь 1992 – пятидневная голодовка против произвола администрации и условий содержания в СИЗО (надзиратели используют дубинки, плохое питание). Обращения заключённых к прокурору по надзору не дают результатов.
Приморье, ИТК-20. С декабря 1991 года идёт забастовка осуждённых. Администрация колонии заявила, что им пришла телеграмма за подписью председателя Комитета по правам человека С.А. Ковалёва с просьбой прервать забастовку. Известно, что такой телеграммы Ковалёв не посылал, это была очередная ложь работников МВД.
Кировская область, ИТК-1. В феврале 1992 – общая голодовка заключённых, находящихся в штрафном изоляторе и в камерах ПКТ в связи с избиением работниками администрации заключённых Шахова и Храпова. Избитых обвинили в сопротивлении администрации и отправили в другие колонии.
С февраля 1992 года возобновились массовые выступления в центральных СИЗО: в питерских «Крестах», в московских «Бутырке», Краснопресненской пересылке, в «Матросской тишине» и в Волоколамском СИЗО. Во время столкновений и эксцессов администрация применила силу, есть пострадавшие и жертвы.
Приморье, ИТК-47, тубзона. В апреле 1992 начальник колонии подполковник Солянник ввёл карантин: запрещены письма, свидания с родственниками, посылки, передачи, отоваривание в ларьке. Заключённые отправили жалобы Генпрокурору, в Комитет по правам человека, в общественные организации и СМИ с просьбой защитить гражданские и человеческие права больных заключённых. По их словам, вся эта акция (карантин) была затеяна с целью спровоцировать видимость массовых беспорядков и ввести в зону ОМОН. Массовых беспорядков не получилось, но ОМОН ввели и заключённых избили.
Свердловская область, г. Невьянск, ИТК-46. 23 апреля 1992 – массовое избиение заключённых солдатами спецназа.
Свердловская область, Тавдинский район, поселок Азанка, ИТК И-299-2/1. Избиение 7 мая 1992 года заключённых в ШИЗО и ПКТ солдатами спецназа в присутствии работников администрации лагеря, включая заместителя начальника лагеря по оперативно-режимной работе подполковника Пряхина. В избиениях участвовал инспектор режимной части капитан Калашников. Заключённый Сидоренко (65 лет, инвалид второй группы) после ударов пистолетом по голове доставлен в больничную зону колонии в тяжёлом состоянии.
Самарская область, ИТК-13. 18 мая 1992 года вся зона не вышла на работу в знак протеста против условий содержания. Администрация ввела в зону солдат спецназа, заключённые подвергнуты избиениям. 23 мая посадили в изолятор, а затем увезли из лагеря 22 человека из числа заключённых.
Брянск, ИТК-1. В мае 1992 работниками администрации беспричинно зверски избиты заключённые, находящиеся в медчасти.
Приморье, ИТК-22. 28—30 мая 1992 года – массовое избиение заключённых, находящихся в ШИЗО и ПКТ.
Оренбургская область, г. Орск, учреждение СТ-2. Перед 1 мая 1992 администрация провела массовые избиения заключённых. С 29 июня вся СТ-2 находилась на голодовке, требуя улучшения условий содержания.
Приморье. С 18 по 25 июня 1992 ежедневные массовые избиения заключённых в ИТК-47. 18 июня солдаты спецназа забили до смерти заключённого Сергея Куликова. Заявлений и жалоб из Приморья, рассказывающих об апрельских и июньских избиениях, получено более трехсот. Там же, в ИТК-27, работники администрации 9 июня 1992 избивали заключённых.
Иркутская область, г. Братск. С 3 по 19 июня 1992 – массовые избиения заключённых в СИЗО-5. Из письма подследственных: «16 июня после зверских избиений у сокамерников на глазах был убит молодой парень, находящийся под следствием, Леонидов Юрий Михайлович, 1965 года рождения. В избиении принимали участие оперуполномоченный СИЗО-5 Шитюк и оперуполномоченный Братскогоо РОВД Дубинин, которые и по сей день работают на прежних местах. В данное время с 19 июня тюрьма вынуждена объявить массовую голодовку, чтобы предотвратить этот разгулявшийся со стороны администрации СИЗО и ОМОНа безнаказанный беспредел по отношению к заключённым (132 подписи). Очевидцы убийства 16.06.92 (16 подписей)». Аналогичные события происходят по всей Иркутской области, что отражено в пришедших письмах.
Оренбург, СИЗО-1. В июле 1992 от избиения скончались Попов В. и Кривошеев С. В результате – длительная голодовка всех заключённых и опять избиения.
В общем, массовые избиения заключённых проходили в большинстве регионов Российской Федерации до конца 1992 года. После этого (возможно, для поощрения столь отличившихся отрядов) был издан приказ МВД РФ от 14 декабря 1992 г. № 454 «О мерах по совершенствованию деятельности отрядов специального назначения системы исполнения наказаний МВД России»:
«Деятельность отрядов специального назначения системы исполнения наказаний МВД России во многом способствует обеспечению установленного режима отбывания наказания, задержанию и обезвреживанию вооружённых преступников, освобождению лиц, захваченных в качестве заложников.
Вместе с тем в условиях осложнения обстановки в местах лишения свободы некоторые руководители МВД, ГУВД, УВД, УЛИТУ недоооценивают роль и значение отрядов специального назначения, не принимают необходимых мер по совершенствованию их деятельности и повышению боеготовности.
В большинстве Служб по исправительным делам и социальной реабилитации МВД, ГУВД, УВД, УЛИТУ не решены вопросы размещения и бытового устройства личного состава отрядов. Обеспеченность вооружением, специальными средствами, автотранспортом, вещевым имуществом остается на низком уровне.
Серьёзные недостатки отмечаются в подборе и обучении личного состава. Из-за отсутствия учебной и материально-технической базы не в полном объеме осваивается программа служебной и боевой подготовки. В целях дальнейшего совершенствования повышения эффективности оперативно-служебной деятельности отрядов специального назначения…» – и далее предлагалось вооружить, разместить, финансировать.
Нам важен следующий пассаж:
«Осуществить необходимые мероприятия, направленные на улучшение работы по подбору кадров отрядов специального назначения, обеспечить своевременное направление принятых на службу сотрудников на сборы первоначальной подготовки, закрепить за ними опытных наставников.
В целях выполнения программы по служебной и боевой подготовке использовать по согласованию с соответствующими начальниками (командирами) спортивные базы и возможности учебных заведений, воинских частей и подразделений внутренних войск МВД России.
…Внести предложения в органы исполнительной власти республик, краёв, областей, автономных образований, городов Российской Федерации о выделении для отрядов специального назначения служебных помещений, земельных участков и ассигнований для строительства городков постоянной дислокации, создания учебной базы.
…НИИ… Академии… ГУИН… ГУЛИТУ[17]… МВД России… направить по заявкам МВД, ГУВД, УВД, УЛИТУ и Дубравного УИД учебно-методическое пособие, видеофильм по тематике пресечения в ИТУ и СИЗО групповых неповиновений, хулиганских действий, массовых беспорядков, а также обезвреживания вооружённых лиц, совершивших преступлений».
О «подборе кадров» позже скажем особо, а что касается тренировок на спортивных базах, то такими «базами» стали для бойцов-удальцов российские колонии, а куклами для тренировок – заключённые. «Новая газета» процитировала как-то письмо одного начальника: «Ну, а где же им ещё тренироваться?» – наивно вопрошал начальник.
Чтобы не повторять многих и многих авторов, исследовавших этот вопрос, приведём названия статей в газетах:
«Зоны смертельного ужаса…»; «Сегодняшний ГУЛАГ – грядущая катастрофа России»; «Мы не груши для битья спецназа» – Новая газета. «Обреченные на бунт» – Московский комсомолец. «Кровавая баня в «придворной» зоне» – Комсомольская правда.
Михаил Ш. (Пермская обл., Чердынский р-н, пос. Ныроб, учр. Ш-320, ЕПКТ), пишет нам:
«Так уж сложилось, что полтора года назад я попал в молох ментовского произвола и до сих пор эта война не утихает. В данное время мне опять сварганили, внаглую сфабриковали постановление на 12 месяцев ЕПКТ. Но перед этим дважды подвергнули избиению. Причина простая, не могу превратиться в бессловесную скотину и требую соблюдения законов и прав человека.
Многие мне говорят, что я самоубийца, связавшись с ними. Но я так не считаю! Кто-то должен бороться за свои, пусть и ограниченные права. Одно плохо, что не нахожу понимания в местной прокуратуре. Увы, создаётся впечатление, что местные прокуроры связаны и морально, и материально с администрацией лагеря. Когда я подал им жалобу по поводу моего избиения, при их обходе – меня попросту упрятали в ПКТ. Ход делу не дали, хотя я требую возбуждения уголовного дела и судебного разбирательства. Пусть это прецедент, но он должен произойти в этом печально известном Ныробском управлении.
Вы себе представить не можете, как мне трудно; если уж сам прокурор рассуждает, что в каждом лагере и каждой камере «свои законы», то чего же ждать от полуграмотных пинкертонов и опричников? А где же главный Закон, который писан и обязателен для всех?
Я обращаюсь за поддержкой ко всем банкирам, предпринимателям, журналистам, потому что ВСЕМ стоит задуматься, как живут в российских тюрьмах, как соблюдаются права заключённых. Ведь в нашей непредсказуемой стране любое политическое колебание, любой крен может повлечь какую угодно кампанию по борьбе с чем-либо, и многие даже честные граждане могут оказаться в застенках, не все же успеют уехать за границу! И тогда уже поздно будет думать: А почему такой произвол? Потому что промолчали СЕЙЧАС».
До 1992 года ввод войск в зону был событием чрезвычайным. Для такой акции необходимо было не меньше, как разрешение Москвы. Но когда местные власти унесли «столько суверенитета, сколько смогли» (Б.Н. Ельцин), то прежде всего утащили они из Центра право на насилие. Теперь каждый губернатор – сам себе бог, царь и воинский начальник. Разумеется, ему надо где-нибудь тренировать свои «войска». Заключённые колоний – не его люди, они в подвластьи Федерального центра, отчего же их не побить?
С 1992 года расползание права на насилие в органах внутренних дел приобрело катастрофические размеры. Как никого уже не удивляет, что имеющие хоть минимальную власть воруют, так же не удивляет, что – бьют.
И сегодня, через десять лет после событий 1992 года, положение не улучшилось. Может, меньше стало убийств, а бьют еще интенсивнее.
Бьют при задержании, бьют на допросах, бьют в колониях. Бьёт спецназ, бьют милиционеры, следователи, охранники. Бьют и рядовые необученные, и младший начальствующий состав, и офицеры.
Вячеслав Геннадьевич И., 1971 года рождения (Московская обл., г. Серпухов, ул. Калужская, СИЗО-49/3):
«За что я нахожусь в данное время в СИЗО-49/3, я и сам понять не могу. Мне приписывают такой бред и маразм, только из-за того, что я ранее судимый. Я вам моё дело напишу очень сокращённо.
На свободе я пробыл всего пять месяцев, когда освободился жил дома. Встретила меня мать, я сделал в квартире ремонт, и временно подрабатывал, начал встречаться с хорошей девчонкой. О своих криминальных делишках и друзьях – я с этим порвал окончательно. И как я ни старался обойти тюремные стены, всё равно я тут, но я надеюсь на справедливость, может, она есть на свете.
А приключилась со мной вот какая история. В один из январских дней (20.01.97) я встретил своего старого знакомого, за встречу мы с ним немного выпили, и по его инициативе решили взять еще самогону в одной из квартир г. Серпухова. Раньше я уже покупал там самогон и даже распивал с хозяином в квартире.
В этот раз нам открыл незнакомый мужчина, он находился в состоянии алкогольного опьянения. Когда я ступил на порог, мужчина резким движением вытащил из кармана пистолет и выстрелил мне в ногу. Я и приятель упали на пол, но мужчина ещё произвёл несколько выстрелов в потолок, стены и пол квартиры. После этого он размахивал пистолетом около головы, и, ругаясь нецензурной бранью и сильно крича на нас, представился нам, что он сотрудник милиции. А когда мужчина пришел в себя и немного протрезвел, то вызвал машину скорой помощи и милицию.
Моего приятеля забрали сотрудники милиции и увезли в отделение, через некоторое время его отпустили. А меня в городскую больницу, где удалили пулю из ноги. Когда меня доставили в операционную, несмотря на такое серьезное ранение, где кость была перебита в нескольких местах и раздроблена, мне вырезали пулю из ноги без наркоза, да ещё вдобавок пристегнули наручниками к операционному столу. После всей операции я потерял сознание, и меня сотрудники милиции в голом виде волоком тащили по всей больнице, отчего у меня все тело было в ссадинах. Сразу же меня доставили в отделение милиции, где меня били руками, ногами и резиновыми дубинками, то есть приводили меня в чувство.
После всей профилактики меня, окровавленного, и не оказав медицинской помощи, водворили в камеру предварительного заключения, КПЗ. Через некоторое время меня вызвал следователь и сказал мне, что я обвиняюсь по статье 145 ч. 2 в грабеже. Но я к этому преступлению не имел ни малейшего отношения и не представлял, о чём идёт речь. После этого прокурор г. Серпухова подписал санкцию на мой арест, и меня перевели в следственный изолятор. Просидел в СИЗО-49/3 почти два месяца, и мне закрыли дело. Но закрыли уже не по статье 145-2, а по 146-3, да ещё вдобавок возбудили мне уголовное дело по ст. 17 ч. 2, аж в трёх эпизодах, и по ст. 119 УК РФ.
А в подельниках мне шили по делу так следствием и не установленное лицо…»
Рамиль Альбертович ГАЛИМОВ[18] (Республика Татария, Пестреченский р-н, с. Поповка, учр. УЭ-148/3):
«Если Вы заинтересуетесь моим делом, то хочу Вас предупредить, что на Вас окажут давление как со стороны УВД и министерства МВД Татарии, т. к. преступление, совершённое в отношении меня опер. работниками УВД, пытаются любыми путями утаить и не дать огласки, т. к. это пятно на УВД и др. силовых структур. УВД РТ пользуются методами НКВД 37-го года.
19 мая 1995 года я был доставлен в УВД и был допрошен путём применения пыток. Одна из многочисленных травм, травма головы (после удара молотком опер. Горшковым), после чего они были вынуждены отвезти меня в травмопункт, т. к. сотрудники УВД, дежурившие у камер задержанных, не приняли меня в таком критическом состоянии. Адвоката ко мне не допускали, он пробился ко мне лишь через неделю после моего задержания.
23 мая 1995 года был ещё один допрос с применением побоев и пыток, на этот раз мне сломали нос и сместили позвоночник, я был также доставлен в мед. пункт и там мне зафиксировали травмы. С появлением моего адвоката я написал заявление в Прокуратуру города о пытках, применяемых ко мне.
Уголовное дело не возбудили, т. к. прокуратура не нашла веских оснований, но после моего заявления в Московскую всё-таки возбудили, была проведена судмедэкспертиза, где зафиксировали все причинённые мне травмы, и я был признан потерпевшим в деле на опер. работника УВД. И как я теперь понимаю, у руководства УВД было два выхода, отпустить меня и осудить оперативников, фактически покалечивших меня во время допросов, или же сделать из меня преступника и осудить. Путём фабрикации дела меня «вставили» в преступную группу по угону автомобилей вместо неустановленного лица. И я был осуждён на 8 лет лишения свободы без доказательств, без вины, как говорят, «по беспределу».
По делу о фактах пыток и побоев во время предварительного следствия, пострадавший не я один, к задержанному Ш-ву были также применены пытки, ему вывернули ногу и нанесли многочисленные побои, которые зафиксировали врачи СИ-1. С его стороны было также написано заявление, и наши дела объединили. На его мать неоднократно пытались оказать псих. давление, подожгли дверь дома, угрожали физической расправой, если её сын не откажется от возбуждения уголовного дела.
В этом деле есть также заявление молодой девушки, которую избил опер Горшков во время попытки без санкции прокурора произвести обыск в её квартире, она также заявляла в Прокуратуру города и зафиксировала травму головы в мед. учреждении.
Теперь я пишу и пишу в инстанции, и всё безрезультатно. Совсем недавно мне пришло уведомление, что уголовное дело на опер. Горшкова опять закрыто (в пятый раз!) за отсутствием состава преступления, от нового прокурора Лазарева. И я решил написать Вам в надежде, что хоть кто-то не побоится дать огласку этому делу и остановит этих садистов в форме, на чьих руках, скорее всего, немало таких преступлений.
Напишу немного фактов.
1. № уголовного дела 198549 ст. 171 ч. 2 на опер. раб. Горшков Р.Р., след. Гор. Прокур-ры Шимурадов И.Р.
2. № уголовного дела, по которому я был задержан и осужден 1-231/96, следователь УВД Гарифулин».
Ещё оно письмо. В 1998 году Олег А. (Мордовия, Зубово-Полянский р-н, пос. Леплей, учр. ЖХ-385/5) сообщил нам:
«Администрация учреждения нарушает УК РФ по ст. 7 ч. 1. 2. При причинении физического насилия, медперсонал отказывается регистрировать побои, а также оказывать медицинскую помощь. Нарушается также ст. 140 УК РФ.
Несмотря на вступивший с 1 июня 1997 года новый УИК РФ администрация игнорирует данный закон. Примеры нарушений я приведу. Стали экспериментировать в ШИЗО прием пищи через день, не предоставляется положенная прогулка, не выдаются постельные принадлежности на время сна, не установлены радиоточки.
Лица не трудоустроенные на производстве, инвалиды, пенсионеры не могут находиться в жилых помещениях с подъема до отбоя, независимо от погодных условий и состояния здоровья. За вход в жилое помещение в течение дня наказывают водворением в ШИЗО на 15 суток, формулируя это грубым нарушением режима. Бытовых условий в общежитиях нету. Нарушается существующая норма довольствия. Используются осуждённые на работах, которые должны выполнять только работники МВД, а именно вывод осуждённых на КСП (контрольно-следовая полоса, запретная зона). Нарушается законодательство о труде.
Просим Вас помочь нам привлечь администрацию учреждения к уголовной ответственности. Осуждённые, находящиеся в ШИЗО, будут продолжать акт голодовки, как единственно возможное средство для привлечения инстанций, осуществляющих надзор за соблюдением законодательства РФ и Конституции. Данную жалобу вынужден отправить нелегальным путём, т. к. администрация подобных документов не отправляет, а уничтожает».
Интересно, что любой хулиган, севший в тюрьму за то, что побил соседа, встретившись с фактами избиения в «органах», вправе спросить: если бить МОЖНО, за что же меня здесь держат?.. Впрочем, и любой вор, обнаружив дикое воровство в зоне, может спросить о том же. Как только спросит, значит, перевоспитался.
Султан Б. (Новгород):
«Таких, как я, очень много. Пытки и издевательства применялись ко мне, не побоюсь слова, с фашистской жестокостью, о чём свидетельствуют медицинские заключения.
Хочу сразу отметить бесстрашие и честность врачей учреждения СИЗО-51/1 г. Новгорода, которые не пытались скрыть беспредельного отношения ко мне со стороны сотрудников Мошенского РОВД, во главе со следователем.
Меня специально содержали одного, травили газом, избивали с применением холодного оружия, с открытыми ранами, на лице остались шрамы на всю оставшуюся жизнь. Жалобы мои не принимали.
Всему этому послужило незаконное обвинение меня в убийстве по ст. 103 УК РФ. С первых дней следствие выдвинуло свою версию и отстаивало её до конца. Взяв за отправную точку мою принадлежность к чеченской национальности.
Следователь Аширов Э.Н. с первых минут моего допроса стал угрожать, что виновен я или нет, моё место в лагерях, где я должен сгнить. Этот кошмар продолжался на всём протяжении следствия.
Показания были взяты всего один раз, и то для протокола. Не было проведено никаких очных ставок, никаких мероприятий, подтверждающих мои показания. Следствие велось односторонне, с явными нарушениями законодательства.
Своими действиями следственные органы поставили в заблуждение суд, в результате чего я был незаконно осуждён к 9 годам лишения свободы.
Я невиновен, я честный гражданин, проживающий в России больше половины своей жизни, из них 17 лет в Новгородской области. Мне 42 года, два высших образования, четверо несовершеннолетних детей, лейтенант запаса, инвалид второй группы, удалена левая почка, хронический полинефрит.
Я никогда не привлекался к уголовной ответственности и никогда не смог бы совершить такого тяжкого преступления. Прошу вас оказать содействие в восстановлении справедливости в отношении меня и привлечения к ответственности настоящего преступника».
Коллективное (г. Н. Новгород, ул. Планетная, дом 37):
«Мы хотели бы поднять вопрос о жестоком обращении в отделах милиции и следственных изоляторах с людьми, находящимися под следствием. Ребят, задержанных за какой-то проступок, в отделе милиции просто-напросто избивают, калечат, а признания «выколачивают» дубинками и сапогами.
Такой дикий случай произошёл в нашем доме, с нашим соседом, который вырос у всех на глазах, и знаем мы его только с хорошей стороны. Ващунин Сергей Вячеславович, 1973 года рождения, был привлечён к уголовной ответственности по подозрению в совершении преступления по ст. 206 ч. 2 УК РФ, Сормовским РУВД г. Н. Новгорода. 23 января 1996 года он был арестован и помещён в камеру предварительного заключения в районный отдел милиции, где был жестоко избит четырьмя оперативниками. Фамилии троих известны: Косторский, Хиль, Новиков. Они избивали Сергея самыми изощрёнными методами: били его дубинками, душили, тушили горящие сигареты о лицо. Отбили дубинками почки, лёгкие, после приводили в сознание ледяной водой. В результате Сергей тяжело заболел.
Из районного отдела его освободили, но 08 февраля 1996 года следователь Ершова, ведущая дело, сочла нужным снова арестовать Сергея и поместить его в СИЗО № 1. Там Сергею «добавили» наши бдительные ОМОНовцы, да так хорошо, что Серёжу в бессознательном состоянии отправили в тюремную больницу, а 17 апреля 1996 года его освободили и перевели в городскую больницу.
Не будем описывать, сколько сил, средств и нервов пришлось затратить матери пострадавшего. Все это происходило у нас на глазах, и мы переживали вместе с ней всем домом.
Сергей находился в больнице с 17 апреля по 31 октября, перенёс операцию, но спасти его так и не удалось. 31 октября 1996 года Серёжа умер на больничной койке на руках у матери.
Так где же та милиция, что меня «бережёт»? Кто ответит за смерть единственного сына? До каких пор наших мальчишек будут калечить и убивать в тюрьмах?
Если человек совершил преступление, надо доказать его вину и судить по закону, но убивать-то зачем?
Будет ли когда-нибудь в нашей стране беспределу предел!
Жильцы дома № 37 (18 подписей)».
Остановимся на этом, – а то можно продолжать до бесконечности.
Принцип демократизма трактуется авторами нового УИК как предоставление широких полномочий субъектам Российской Федерации в отношении расположенных на их территориях учреждений и органов, исполняющих наказания, в частности по оказанию «большой финансовой помощи» в приобретении продовольствия, строительстве различных объектов и т. д.
Большая финансовая помощь местных администраций довела исправительные учреждения до того, что зэков годами кормят в долг, что предприятия-поставщики еды отказываются иметь с ними какие бы то ни было дела, а случайно схваченный вагон картошки начальник колонии вынужден загонять в зону ночью, в самый дальний тупик, чтобы его на ходу не растащили голодные зэки, как это случилось в ИТК-5 С. – Петербурга.
Да мы сами имеем опыт: переданный нами в одну из московских тюрем гуманитарный груз был той же ночью украден и съеден зэками.
С помощью в строительстве такая же картина: до 50% следственных изоляторов построены в XVIII—XIX веках и пришли в абсолютную негодность, в зонах не хватает общежитий, бань, прачечных, комнат свиданий и других объектов. Там, где скученность особенно вредна – в противотуберкулёзных учреждениях, норма обеспеченности жилыми помещениями выполняется на 60%.
Но писали уже об этом, а потому здесь поговорим о «демократизме» с иных позиций.
Профессора-юристы, создатели Кодекса, считают, что демократизация тюремной системы налицо, что видно хотя бы в предоставлении осуждённым права на беспрепятственную подачу жалоб и заявлений. Очень демократично, что и говорить! Однако статья 91 УИК тут же объясняет, что вся корреспонденция, отправляемая и получаемая, подвергается цензуре.
Бедный зэк, не желая, чтобы одемокраченные Кодексом начальники лезли в его душу, во избежание цензуры отправляет письма нелегально, подкупая сотрудников зон. По данным оперативных служб ИУ, доля такой переписки составляет около 80%, хотя точно это установить никто не может.
Из Нижегородской области сообщают:
«15 мая 1997 меня посадили в ШИЗО на 7 суток только за то, что, уходя этапом на больницу, я взял с собой жалобу в запечатанном конверте с адресом Нижегородской обл. прокуратуры. Хотел опустить её в почтовый ящик, но у меня её изъяли и по приезду водворили в ШИЗО за то, что якобы пытался незаконно отправить жалобу, а пустой конверт прикрепили к постановлению. Нач. спецчасти жалобы наши не отправляет, ссылаясь на то, что они должны идти через комиссии по рассмотрению жалоб (насчёт их обоснованности). С введением этой комиссии администрация смеётся нам в глаза, говоря, что ваши писульки никуда не уходят, а если уходят, то не далее как в Сухобезводненкую прокуратуру, которая курирует нашу колонию и смотрит на действия администрации сквозь пальцы».
Частную корреспонденцию перлюстрируют в целях «перевоспитания» плохого гражданина в хорошего, а на деле учат гражданина обходить закон, испытывать к закону ненависть. Александр П. (Читинская обл., Карымский р-н, п/о Тыргетуй, учр. ЯГ-14/2) пишет нам:
«По получении Вашего письма я через цензуру отправил ответ, но по истечении двух суток был вызван для профилактической беседы бригадой оперативников, у которых на руках было моё письмо к Вам. Оказывается, замполит (как они теперь называются, я не знаю), задержал моё письмо.
Состоялась нелицеприятная беседа с угрозами, во время которой меня пытались убедить в том, что администрация в зоне настолько хороша, а я занимаюсь клеветой. Я писал, что содержимся по 8 человек, чему не соответствуют размеры камер и, следовательно, нам не хватает воздуха. Реакция оперативников, скажу я вам, была отменная. Сейчас, говорят, пойдём по камерам и выкинем аквариумы с рыбками и цветы, и при этом всем объясним, что тебе воздуха не хватает.
Чем руководствуется замполит, запрещая мне переписку с общественными организациями, и по какому такому закону оказывает давление на меня? В своём письме я ничего секретного не разглашал, просто в конце письма изложил трудности нашего здесь существования».
Что же до принципов «равенства осуждённых перед законом», «дифференциации» и «индивидуализации» исполнения наказаний, введению которых так радуются составители нового УИК, то это – общие места из учебников для юридических вузов. Исправительно-трудовое законодательство России декларирует их на протяжении 80 последних лет, но декларации эти никак не совмещаются с тюремной практикой.
Есть и другие нормативно-правовые акты законодательного уровня, такие, например, как Закон об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы, или Закон о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений. Но давайте перейдём к гораздо более весомым и важным нормам, внутриведомственным. Это приказы, указания, распоряжения руководства МВД, а затем и Минюста, расшифровывающие основополагающие документы по уголовно-исполнительной системе, – так называемые подзаконные акты.
В этих актах инстанции, отнюдь не являющиеся законодательными, руководствуясь принципом «не разрешено – значит, запрещено», трактуют в виде запретов и ограничений различные положения закона. Подзаконных актов издается жуткое количество! Активность аппаратчиков объясняется просто: здесь они могут разрешить или запретить всё, что угодно, сюда не допускаются чужаки; эти самодеятельные нормы можно потом проверять на предмет выполнения, создавая видимость активной деятельности, что помогает иногда усидеть на мягком стуле.
Ну, а как менты[19] и прокуроры проверяют сами себя – дело известное. Из письма:
«Например, объявляют по громкоговорителю о том, что в помещении школы принимает прокурор по надзору. Школа находится на территории административной зоны. Зэки же находятся на жилой зоне. Разделяет зоны «локалка». В дверях локалки стоит повязочник и прапорщик со списком лиц, которых к прокурору пускать не велено. Предположим немыслимое, что кому-то всё-таки удалось за взятку пройти через локалку. В кабинете сидят двое, прокурор и помощник начальника колонии по оперативной части (глав-Кум). Да ни один нормальный зэк не станет жаловаться на Кума при нем же! Если, конечно, он не самоубийца. Да и что толку? После приёма жалобщиков прокурор с теми же кумовьями отправляется бухать в сауну при зоне. Я, например, написал даже явку с повинной по ст. 144 ч. II, только чтобы уехать из ЯЦ-34/1, но прокурор и на это не отреагировал. Ну да Бог ему судья».
Прежде, чем перейти к разбору одного из подзаконных актов, а именно «Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений», отметим, что как в этих Правилах, так и в Уголовно-исполнительном кодексе совершен лингвистический кульбит: исправительно-трудовые учреждения, – так наши тюрьмы и колонии назывались при Советской власти, – превратились вдруг в учреждения просто «исправительные». В стране началась безработица, для зэка работы тоже не найти, так что название изменено вроде правильно, однако и здесь товарищи начальники схитрили: название – названием, а в законе запись об обязательном труде осталась (ст. 103 УИК).
Давайте почитаем небольшую «повесть». Осуждённый Сергей С. (Красноярский край, Уярский р-н, ст. Громадское, учр. УП-288/16) очень красочно описал, какова она, реальная жизнь в колонии, как там работается, каковы нравы и отношения между людьми. Мы приводим его письмо в первозданном виде, почти без всякой редактуры:
«Мне было предъявлено обвинение, что я завладел автомобилем в сговоре с Зуевым в личных целях. Но даже в зале суда это не было доказано. В колонии-поселении я исполнял обязанности механика гаражей ИТК-3 и ИТК-1. По просьбе механика КМЗ я помог Зуеву Э.В. доставить запчасти из гаража ИТК-3 в гараж ИТК-1, для вышедшего из строя трактора. Моя помощь была в том, что я завёл автомашину ЗИЛ-131 «техничку» и перевёз запчасти и Зуева из гаража в гараж. Я принял такое решение как механик гаража по производственной необходимости, я поверил Зуеву и потому не отказал в помощи и доставил запчасти и Зуева, так как водитель отказался поехать, он был в этот вечер нетрезв, потому что в этот вечер водитель Янгулов употреблял спиртное с водителем-вольнонаемным, хоз. номер которого № 5, сварщиком осуждённым Пахомовым Сергеем и другими лицами в гараже ИТК-3.
Меня обвиняют в том, что я с осужд. Зуевым заезжал на этом автомобиле к осуждённому Михайлову, но ведь это абсурд, я никак не мог заезжать к Михайлову, ведь из показаний самого Михайлова и его жены и показаний Зуева следует, что Зуев заезжал к Михайлову около 24 часов ночи, а машину Зуев угнал у меня в 22 часа, и с 22-х часов я разыскивал Зуева с вольным водителем лесовоза хоз. номер 28, фамилию которого не помню, и который подтвердил бы, что я находился вместе с этим водителем с 22 часов до 05 часов утра и что мы с этим водителем «Урала» разыскивали Зуева и угнанную им машину.
На следствии я требовал, чтобы мне была предоставлена очная ставка с этим водителем лесовоза, но этого не было сделано, мало того, этого водителя вообще не допросили, а допросили только тех людей, которые были осуждённые, а ведь осуждённый скажет так, как надо следствию, а вольный водитель и диспетчер тоже вольная не были допрошены. Ведь как только я узнал, что Зуев угнал у меня машину, я сразу же сообщил об этом диспетчеру и ответственному по вывозке леса в гараже ИТК-1.
Хочу добавить, что автомашина ЗИЛ-131 гос. номер 44—28 не имеет документов и переоборудована без соответствующего разрешения ГАИ. Ранее я неоднократно в этой же колонии водил автомобили по приказанию зав. гаражом, администрации, и один раз даже был избит контролёром Леоновым за отказ управлять автомашиной. Поэтому тот факт, что я сел за руль автомобиля, был для меня, как в порядке производственной необходимости.
Ни с какими инструкциями и обязанностями механика гаража никто не ознакамливал меня, хоть и доказывает обратное зав. гаража, их и не существовало в гараже ИТК-3.
Угон автомобиля Зуевым Э.В. был для личных целей, в результате которого был совершён побег осуждённого бесконвойного передвижения ИТК-1 Морозова. И как выяснилось, Зуев распивал с осуждённым Морозовым спиртное.
Об угоне автомобиля Зуевым немедленно было мною доложено руководству. И я сам лично начал поиски автомобиля.
За этот проступок, а именно, что у меня была угнана автомашина, я был посажен в штрафной изолятор за нарушение режима содержания, в дальнейшем за этот же проступок был осуждён этим же Енисейским райсудом на прежний вид режима, хотя опять же формально был осуждён якобы за нарушение режима одно-единственное, хотя есть осуждённые, у которых наберётся и до 30 и более пьянок, но которые были выпущены из изолятора перед судом, а меня и Зуева осудили за одно это нарушение.
Приезд прокурора по надзору за ИТУ Назарова В.С. перевернул это мое наказание, т. е. 15 суток изолятора на очередную отчётность о совершённом преступлении. В итоге я был трижды наказан за этот проступок. Ведь уже через месяц следователь Снопиков из УП-288/2 из Енисейска, допросив повторно свидетелей ос. Михайлова и его жену, сторожа Гареева и других лиц, повернул следствие уже так, как нужно было прокурору Назарову.
Следователь Снопиков требовал от меня признания вины в течение трёх часов, чтобы я признал, что я заезжал к ос. Михайлову с Зуевым и что я распивал тоже спиртное с Зуевым, иначе он, следователь Снопиков, устроит мне «Архипелаг гулаг», он даже вынудил меня угрозами подписать протокол, что я всё-таки заезжал к ос. Михайлову, он также мне обещал, что если я признаю вину, то он обещает мне, что мне добавят всего несколько месяцев. Но на суде я отказался от тех показаний, потому что я дал их под угрозой следователя Снопикова, а он мне сказал, что следствие у них своё, прокурор свой и суд тоже свой, что как он скажет, так и будет.
Прошу об отмене приговора. Возможно, мои действия и попадают под административную ответственность, но за действия Зуева Э.В. я не несу никакой ответственности, я не мог предугадать и предотвратить его действия, хотя и пытался это сделать, разыскивая Зуева, и уж никак не являюсь соучастником».
«Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений»[20] министр внутренних дел России, генерал армии А. Куликов утвердил приказом № 330 от 30 мая 1997 года, по согласованию с Генеральной прокуратурой РФ.
Новации новых Правил, в сравнении с предыдущими (1992 года) заключаются, конечно же, в расширении перечня ограничений для обитателей исправительных учреждений. Если раньше осуждённому было просто запрещено «приобретать, изготавливать и хранить алкогольные напитки, другие предметы, изделия и вещества», не предусмотренные перечнем разрешённых предметов и изделий, то теперь к списку разрешённых вещей объявлен и целый «Перечень вещей, изделий, веществ, документов и продуктов питания, запрещённых к продаже и использованию осуждёнными к лишению свободы».
В список попало 20 групп этих вещей и веществ, в частности и такие интересные, как транспортные средства, ценные бумаги, оптические средства и оружие, «топоры, молотки и другой инструмент» (будто бы мало его валяется в промзоне), духи, одеколон и наркотики, топографические карты и даже военная форма и цветные карандаши.
Вот перечень разрешённых предметов. Курсивом выделены слова, которых не было в старой редакции Правил.
ПЕРЕЧЕНЬ
вещей и предметов, которые осуждённым разрешается иметь при себе, получать в посылках, передачах, бандеролях и приобретать в магазинах ИУ (исправительных учреждений)
Табачные изделия, спички.
Одежда, головные уборы, обувь и постельные принадлежности установленного для осуждённых образца.
Нательное белье (теплое и простое).
Платки носовые, поясные ремни, чулочно-носочные изделия, колготки, перчатки, варежки, тапочки комнатные, обувь спортивная, нитки, шарфы, полотенца.
Туалетные принадлежности (туалетное, хозяйственное мыло, зубная щётка, зубной порошок, зубная паста, кремы, гребень, расческа).
Косынки, рейтузы, пояса, бюстгальтеры, марля, гигиенические пакеты, заколки, вазелин, вата, шампунь, косметические принадлежности (для лиц женского пола).
Зеркало, бритва электрическая либо механическая бритвы безопасные разового пользования.
Сапожные щетки и щетки для одежды, крем для обуви.
Посуда, футляры для очков, мыла и зубных щеток, изготовленные из пластмассы, кружка, ложка.
Настольные игры, кроме карт.
Учебники, ученические тетради, почтовые конверты, открытки, марки, простые карандаши, авторучки, чернила и стержни черного, синего и фиолетового цвета.
Литература.
Фотокарточки, фотоальбомы.
Спортивные костюмы.
Электрокипятильники бытовые заводского исполнения.
Нательные крестики и предметы культа, изготовленные из недрагоценных металлов.
Костыли, деревянные трости, протезы, инвалидные коляски (по разрешению врачей).
Часы наручные или карманные из недрагоценных металлов (кроме ВК и тюрем).
Телевизионные приёмники и радиоприёмники.
Примечания:
1. Указанный перечень товаров обеспечивается в магазинах ИУ.
2. При переводе в другое учреждение осуждённым разрешается брать с собой только личные вещи, продукты питания и предметы первой необходимости, приобретённые ими в установленном порядке.
3. Количество продуктов питания, предметов первой необходимости, обуви, одежды и других промышленных товаров, которые осуждённые могут иметь при себе, определяется начальником учреждения исходя из местных условий и возможностей. Общий вес принадлежащих осуждённому продуктов питания, предметов первой необходимости, обуви, одежды и других промышленных товаров, включая находящиеся на складе, не может превышать 50 кг.
4. Телевизионные приёмники и радиоприёмники могут приобретаться только для коллективного пользования и устанавливаться в местах, опредёленных администрацией.
5. Хранение осуждёнными предметов первой необходимости, промышленных товаров и иных предметов и веществ, не указанных в настоящем перечне, не допускается.
Возникают вопросы. Например, довольно странными кажутся изменения, касающиеся разрешённых к использованию карандашей и цвета чернил. Раньше – любые карандаши и любые чернила. Теперь только простые карандаши (чёрные) и три цвета чернил. Зачем это сделано? Ответ находим в Приложении 1, содержащем запреты. В самом конце перечня запрещённых предметов (оружие, взрывчатые вещества, наркотики, топоры и прочее) упомянуты цветные карандаши, краски, копировальная бумага. Осуждённому отныне прямо ЗАПРЕЩЕНО иметь и использовать краски и цветные карандаши!
Можно предположить, в какой-то колонии один или два жулика производили фальшивые деньги. По этой причине ВСЕМ осуждённым (угонщикам, хулиганам, взяточникам и прочим расхитителям капиталистической собственности, всего миллион человек) запретили иметь цветные карандаши и краски, а заодно и металлические мыльницы и очёшники, чтобы они не делали из них матрицы для изготовления долларов.
Подобное уже было. Много лет назад в одной московской тюрьме зэк тыкнул в глаз надзирателю ложкой. Тогда у всех ложек этой тюрьмы по указанию начальства отпилили черенки; возможно, и до сих пор заключённые едят получившимися огрызками черпачков, засовывая пальцы в баланду. И всё же это издевательство было мелким локальным самодурством, а тут министр (министр!) по согласованию с генеральным прокурором (!!!) вводит в действие документ, по сути отменяющий презумпцию невиновности. Теперь все зэки подозреваются в немедленной готовности к фальшивомонетничеству.
С другой стороны, не секрет, что многие узники за время своего пребывания вне свободы осваивают какие-либо художественные промыслы. Во-первых, от безделья – безработица в зонах жуткая, и пойти некуда, и библиотека никакая, во-вторых… да просто душа требует. Картины, резные и наборные доски, лепнина – всё могут сделать умелые руки заключённого, – и ничего из своих произведений зэк не имеет права хранить, поскольку должен приобретать имущество «в установленном порядке» в магазине зоны, а не изготовлять его сам. Раньше можно было сослаться на то обстоятельство, что хотя картина и самодельная, но краски приобретены законно, из дому, например, прислали. Даже при таких условиях отрядные и прочие начальнички отнимали у художников их работы (и продавали их на рынках), что же будет, когда краски и карандаши запретили?
А теперь ещё надо следить, чтобы общий вес не превысить.
Ладно, если бы этот список составляли для людей, подвергающихся каре! – кабы так, связать их всех одной верёвкой и рты заклеить; но нет, при помощи таких вот ограничений русские так называемые правоохранники, вроде министра и самого главного прокурора, надеются перевоспитать людей, совершивших преступление. Походит, дескать, строем карманник (грабитель, угонщик, шофёр с наездом, убийца по пьяному делу, хулиган, насильник), помается бездельем, поголодает, поживёт зимой без одежды и отопления, наработает себе туберкулёз и язву, посмотрит на вольную жизнь по коллективному хрипящему «ящику» – и, глядь, превратится в хорошего человека, научившегося нормальной жизни в нормальном обществе.
Однако в списке запрещённых вещей ничего не сказано о порнухе, подводных лодках и ракетах «земля-воздух», а поскольку эти вещи сегодня тоже продают и используют почём зря, в будущей редакции будущих правил их, видимо, надо будет предусмотреть.
Многолетний опыт подсказал оперативникам, какие вещи и вещества чаще всего используются в зоне в преступных целях, вот их-то и включили в перечень. Ясно, зэкам надо запретить ездить по зоне на транспортных средствах, да ещё в пьяном виде, в военной форме, обкуренными и вооружёнными до зубов, швыряя на ходу топоры и цветные карандаши в топографические карты.
Предусмотренное новыми правилами запрещение, скорее всего, ничего не даст, а дальнейшая практика изъятия запрещённого будет опираться не на норму, а на опыт предотвращения новых противоправных действий в зоне с использованием таких предметов, что расширение запретительного перечня может пойти в совершенно непредсказуемом направлении.
Сами же эти предметы изымаются в зонах постоянно декалитрами водки, сотнями стволов и тысячами баксов. Только в 1997 году изъято 1174 млн. рублей «старыми», 12234 литра спиртных напитков, 39 кг наркоты, выявлено 29 тысяч случаев употребления наркотиков и суррогатов.
Но, однако, у БОЛЬШИНСТВА осуждённых невозможно изъять вообще ничего. Большинство – в полной нищете. Исхудавшие, обносившиеся, больные.
Геннадий П. (Свердловская обл. Серовский р-он, п. Сосьва, учр. АБ – 239/23):
«…Мне 23 года, нахожусь в местах лишения свободы. До освобождения осталось 5 месяцев. Я детдомовский и ехать мне некуда и освобождаться не в чем, вообще нет никаких вещей. Если есть такая возможность, помогите мне, пожалуйста. Денег я не смог заработать, т. к. весь срок пролежал в больнице для туберкулёзно-больных. Сейчас вроде бы излечился, но еще нужно пробыть в диспансере на наблюдении».
Евгения К. (Ивановская обл., г. Кинешма, учр. ОК-3/3):
«Нахожусь в заключении почти шесть лет. А вот пишу впервые. Стыдно, неудобно. Но Бог видит, что не от сладкой жизни решила написать, просить о помощи. Больше обратиться не к кому, за всё время не видела помощи ниоткуда. Нет у меня ни моральной, ни материальной поддержки. Работаю я здесь инструктором, обучаю женщин правильно шить, работаю рядом с вольными. И ходить в рванье просто неуважение к ним. Раньше как-то было легче. Помогали свои же осуждённые, но настало время, когда просить что-то уже невозможно. Нет ничего, начиная с нижнего белья и до тёплых вещей, конечно, нет и обуви.
Всем тяжело, а нам тяжело вдвойне. Забыла, что такое овощи и фрукты, нет витаминов, зубы все стали шататься, сильно понизился гемоглобин в крови. Организм полностью истощён за 6 лет, а ведь мне ещё быть здесь 4 года. Написала на помилование, но с первого раза обычно приходит отказ.
Прошу только Бога, чтобы дал терпения и здоровья. Это у меня в жизни первая и последняя ошибка. Хочется верить, что люди откликнутся на мою просьбу. Ведь я совсем одна, никому не нужна. А так хочется с кем-то переписываться, с кем-то поделиться своими радостями и горем, ведь здесь доверять никому нельзя. Все ждут писем, ждут каждый день, ведь этими весточками здесь живут и так горько смотрят, когда другим приходят письма, посылки, а у меня одни лишь слёзы.
Прошу вас ради Бога, помогите мне».
Из этого письма понятно, что любому заключённому милы и приятны встречи с родственниками и друзьями (и подругами). Международные правовые нормы эти встречи считает необходимой частью перевоспитания, и наш закон тоже их разрешает. Вот как трактуют необходимость таких встреч Европейские тюремные правила:
«43.1. Заключённым должно быть позволено поддерживать связь со своими семьями, а при условии соблюдения требований исправления, охраны и хорошего порядка и с лицами или представителями внешних организаций, а также по возможности чаще получать разрешение на визиты других лиц.
43.2. Для поощрения контактов с внешним миром должна быть введена система тюремных отпусков, совместимая с целями исправления, изложенными в части IV этих правил.
65. в. …поддерживать и укреплять те связи с родственниками и внешней общиной, которые способствуют интересам заключённых и их семей.
67.3. Должны быть приняты все усилия к тому, чтобы размещать заключённых в заведениях, которые по характеру являются открытыми или создают достаточные возможности для контакта с общиной за пределами данного заведения…
70. В программе исправления заключённых следует подчёркивать не их исключение из общины, а продолжение их участия в этой общине. Общинные органы и работники социальных органов должны, всякий раз, когда это возможно, привлекаться к оказанию помощи персоналу заведений в поддержании и улучшении взаимосвязей с семьями заключённых, с другими лицами и социальными органами».
В России, как всегда, попроще. Никаких «по возможности чаще», но всё же встречи с пока ещё не посаженым населением разрешены. Так, согласно части 2 статьи 89 УИК РФ длительные свидания предоставляются осуждённым с родственниками, а в исключительных случаях, с разрешения начальника ИУ, с иными лицами. Это – закон.
А вот разъяснение подзаконного акта, Правил внутреннего распорядка:
«Длительные свидания с иными лицами предоставляются лишь в тех случаях, когда, по мнению администрации, такие свидания не будут отрицательно влиять на осуждённого» (§ 14).
Кто и, главное, как определит, положительно или нет повлияет свидание на осуждённого, неизвестно, но что эта формулировка опошляет закон и предоставляет широкий простор для «творчества» отдельных чиновников – несомненно. Приезжает, представьте, к заключённому «иное лицо», например, невеста, хотят они провести вместе ночку-другую. Выходит начальник, сурово на девицу смотрит и выносит вердикт: нет, такая на тебя отрицательно повлияет. Другую заведи, положительную.
В том же параграфе Правил сказано, что во время проведения краткосрочных свиданий пронос каких-либо продуктов или вещей не разрешается, кроме как в воспитательных колониях для несовершеннолетних. Запрет совершенно необъясним с точки зрения здравого смысла и целей воспитания, но и он имеет ту же оговорку: «по усмотрению администрации». Тебе вот можно, а тебе нельзя!
Таких необъяснимых записей в Правилах предостаточно.
Можно ли осуждённым играть в карты? Согласно части 3 § 3, запрещается «играть в карты, в другие игры с целью извлечения материальной или иной выгоды». То есть, по смыслу, играть в карты на деньги нельзя, а просто так, чтобы убить время, можно. Ан нет! Хоть и можно, но нельзя, так как Приложение 1 гласит: осуждённый не имеет права их иметь.
А как вам нравится такой фокус? Осуждённым запрещается «давать и присваивать клички». Каким же образом практически данный запрет может быть воплощён в жизнь?
В Правилах немыслимо большое количество мелких пакостных нелепостей и запретов. Так, если УИК оговаривает порядок передвижения зэков без конвоя, то Правила внутреннего распорядка тут же вводят запреты осуждённым на выход из жилой зоны, на приём поручений от других осуждённых и т. д.
Питаться нужно, оказывается, в столовых. Очень хорошо. Это правильно. Сразу вспоминается профессор Преображенский из романа Булгакова «Собачье сердце», который не хотел обедать в кабинете, а в ванной держать кроликов. Но в российской колонии такое требование позволяет как угодно наказывать осуждённого, которого застукали с горбушкой в зубах вне столовой.
Александр К. (Тюмень, учр. ЯЦ-34/1) сообщает:
«В жилзоне остаётся основная часть осуждённых, так как из 1100 человек на работу выводят 100—120 человек. И горе тому, у кого нет ни родных, ни близких, то есть тем, кому не помогают с воли. Со столовой выносить продукты запрещено. К примеру, заболел человек, а его пайку хлеба ему принести нельзя. Поймают с пайкой – бьют у всех на виду. Чтобы другим неповадно было».
Осуждённые, обслуживающие бани, прачечные, столовые, склады, территорию и работающие посменно по своим графикам, тоже кушать хотят. Сделать это на своём рабочем месте им нельзя, только в столовой, но беда не в этом. Эти работяги, в соответствии с Правилами, должны принимать пищу в составе своих отрядов. Характер работы лишает их такой возможности. Что ж, Правила демократичны: такие осуждённые могут отобедать и «не в составе отрядов», для этого всего-то и надо получить разрешение начальника колонии.
Это значит, что каждый электрик, банщик или истопник, не попадающий вовремя на обед по причине исполнения основных обязанностей, должен всё бросить и идти на прием к начальнику колонии (!) проситься отобедать не в составе своего отряда. Не захотел тебя принимать начальник? Ходи голодный.
Разумеется, на большинство этих чепуховых благоглупостей никто в тюрьме или колонии внимания не обращает. Но мы ведь о том и пишем: нормы зэковской жизни сами по себе, а жизнь – сама по себе. Мухи, так сказать, отдельно, а котлеты из мух отдельно. Но зачем, почему придумываются такие нормы?
Новыми правилами запрещено вывешивать фотографии и картины на стенах бараков. Почему? Пусть хоть картинки оживят зэковскую общагу.
А почему радиоприёмники разрешено приобретать только для коллективного пользования? Даже в законе (ст. 94 УИК), каким бы убогим он ни был, об этом говорится отнюдь не в запретительной форме: осуждённым разрешается индивидуально или группами приобретать (получать от родственников) теле– радиоприемники.
Почему сон должен быть обязательно непрерывным? Что это вообще такое, нормативный непрерывный сон? Значит, если ночью брюхо схватило, и в сортир побежал, то нарушил Правила, и правоохранители тебя накажут. А если, не прерывая сна, нагадил на месте, то не только эти накажут, но и свои побьют. Выбирай, болезный.
А почему в помещениях камерного типа и на строгом режиме запрещён чай? Кто и зачем хочет экономить на зэке, и так не видящем белого света и вечно голодном?..
Отгадки на все эти «почему» и «зачем» оставляем тебе, читатель. Если ты весёлый выдумщик, то отгадаешь с одного раза, хотя всё это слишком уж печально, чтобы быть смешным.
В предыдущей главе мы показали, что Европейские тюремные правила многократно возвращаются к теме «Контакты с внешней общиной», считая такие контакты крайне важными в деле исправления и воспитания людей. Но что интересно, эти Правила ни разу не затрагивают такую важную для России тему, как посылки и передачи. Объяснить это можно только так: для Европы такой проблемы нет. В любой цивилизованной стране ограничений на посылки не существует, и как элемент наказания они не рассматриваются.
Не так в России. На наших родных просторах, если государство желает изъять человека из обращения, оно делает это всерьёз. Достаточно вспомнить знаменитую формулировку «Без права переписки». Заключённый не может встречаться ни с кем, получать и отправлять письма, посылки, бандероли. Его вырывают из общества, встраивают в военизированную систему и перевоспитывают, обучая ходить строем. В новогоднюю ночь как-то показали нам по ТВ праздник «Королева красоты» в девчачьей воспитательной колонии. На этот праздник девы шли строем, ать-два, отмахивая рукой и гаркая песню по команде «Запевай!».
Какое лицемерие: заявлять с трибун, что в наших «исправительных» заведениях людей готовят к нормальной жизни в гражданском обществе, и – лишать их информации об этом обществе, контактов с волей, учить воинской дисциплине, ограничивать количество личных вещей! Так можно воспитать только боевика для хорошо организованной банды или мафии, но не нормального человека.
Итак, посылки. Возможности их получения в зонах всегда были ограничены, ибо «положенность» посылок и бандеролей – важный элемент формирования режимных условий. Для зэка разница между режимами в этом и заключается: чем строже режим, тем меньше посылок, свиданий, денег на ларёк можно получить.
Раньше, пока безработица не превратилась в тотальный кошмар колоний, была ещё разница в видах труда. Общий режим швейничал, усиленный строгал мебель, особый лил чугун в опоки. Впрочем, в конце застоя из-за нехватки объёмов появились и колонии особого режима, занятые швейкой. (Был такой конфуз в Архангельской области: особо опасным преступникам выдали в банный день трусы «в цветочек» их собственного производства, – из-за нехватки стандартных. Воры, конечно, взбунтовались, вышибли администрацию из зоны и заперли ворота. Пришлось с вертолёта сбрасывать им «нормальные» трусы.)
Исправительно-трудовой кодекс 1992 года, избавляясь от некоторых реалий сталинских времен вроде того самого «без права переписки», установил нормы положенности посылок, передач и бандеролей. Обычным заключённым разрешалось получать их от двух до восьми в год, в зависимости от режима; хорошо себя ведущие зэки, выполняющие к тому же нормы выработки на производстве, получали по двенадцать посылок или передач в год на всех режимах.
Через пять лет, в 1997 году вступил в силу новый кодекс, Уголовно-исполнительный. Он был принят Думой под радостные заявления составителей и комментаторов о том, что, дескать, в этом документе сильно возрос демократизм, пополнел гуманизм и вообще расцвет человеколюбия, именины сердца. Но если подробно рассмотреть статьи 121, 123 и 125 нового УИК РФ, обнаруживаешь вдруг, что сталинские гайки приворачивают на место!
Если для воспитанников подростковых колоний и общего режима положение хотя бы не ухудшилось, а по некоторым позициям действительно стало легче, то для других режимов и для тюрем получение посылок вновь ограничилось.
Ввели строгие условия на всех режимах, попав на которые, зэк теперь имеет право получить 1-3 посылки «и бандероли» в год (в год!), чего раньше не было. Облегчённые условия по новому УИК, на которые, казалось бы, должны помещаться те, кто не нарушает режим, тоже оказались не совсем «облегчёнными»: 12 посылок, положенных по старому ИТК для строгого и особого режимов, превратились в 6 посылок плюс 6 бандеролей для строгого и в 4 посылки плюс 4 бандероли для особого. А посылка и бандероль, как знает каждый, две очень большие разницы.
То же самое произошло и с нормами посылок для обитателей тюрем; к тому же в тюрьме исчезла льготная норма для зэков с «хорошим поведением». Хорошо себя ведущий заключённый тюрьмы не может больше рассчитывать на одну посылку в месяц (12 в год); добрые законодатели разрешили ему получать в год 2 посылки и еще 2 бандероли; итого по одному почтовому отправлению в квартал.
Но посылка – вещь не такая простая, как это может показаться на первый взгляд. Чтобы ограничить её получение заключённым на одном конце цепочки, надо ограничить её отправление с другого конца, то есть от родственников и друзей. Но эти родственники, к большому сожалению тюремных начальников, не подчиняются тюремным правилам. Их не остановишь, когда они тащат свои посылки на почту.
Что же делать? Решение элементарное: посылки возвращают родственникам, а чтобы неповадно было нарушать правила, заставляют за возврат ПЛАТИТЬ. Воспитывают законопослушных граждан в тюремном духе, ударяя их рублём.
Можно констатировать: принимая в 1997 году новый УИК РФ, депутаты Государственной Думы проголосовали за воспитание людей в духе «человек человеку волк».
Что обычно кладут в посылки? «Разрешённую» еду, обувь и одежду по размеру дорогого узника, сигареты и чай, лекарства. Некоторые (лекарства) могут быть нужны крайне срочно; некоторые из изделий имеют срок годности. Зная или не зная об ограничениях в количестве посылок, друзья и родственники осуждённого могут сговариваться, кто их посылает, но могут и не сговариваться и, не зная о том, отправлять свои посылки одновременно, например, ко дню рождения или на Новый год. Заключённый получит первую; остальные отправят обратно наложенным платежом.
Таким образом, нарушаются и права вольных людей, например, статья 35 Конституции РФ, согласно которой собственник владеет, пользуется и распоряжается своим имуществом. Гражданин свободно отправляет своё имущество заключённому, и заключённый становится его собственником. А пункт 3 той же статьи 35 гласит: «Никто не может быть лишён своего имущества иначе как по решению суда».
Не позволяют гражданину свободно распоряжаться имуществом, лишают зэка права им владеть, без всякого суда отправляя посылку обратно, да ещё заставляют отправителя платить за это безобразие. А страна у нас большая; если посылка, совершившая вояж из Москвы в Ярославль и обратно, обойдётся гражданину в 50—70 рублей, то за посылку, вернувшуюся из Красноярска, придется платить раза в четыре больше. Для нищего населения это невыносимо; люди перестают посылать посылки вообще, а заключённый окончательно теряет связь с «внешней общиной».
А.В. Н-н (456658, Челябинская обл., г. Копейск, пос. Октябрьский, учр. ЯВ-48/1) пишет нам:
«Я осуждён за мелкое правонарушение, хотя можно было бы и штрафом наказать. К сожалению, таких, как я, много здесь. Раз в месяц нас на зоне отоваривают на 10—15 рублей, это капля в море. На месяц дают полпачки сигарет «Прима», и если остаются деньги, то дают чай. Очень тяжело прожить с тремя пачками сигарет целый месяц. Не могли бы вы оказать помощь в сигаретах и чае».
Так голодный зэк лишается продуктовой поддержки с воли. Если он работает, то мог бы подкормиться, покупая еду в ларьке за свои заработанные деньги или тратя суммы, присланные с воли. Наличных денег зэк не имеет; он покупает по «заборному листу» на те средства, что числятся на его лицевом счете. Много ли он сможет купить?
Новый УИК начал действовать с 1997 года. Может быть, законодатели не знали, что делают? Даже через год минимальный размер оплаты труда (МРОТ) был равен 84 рублям. Таким образом, сколько бы заключённый ни зарабатывал, сколько бы ни прислали ему из дома на прокорм, он, по воле законодателей, мог тратить в ларьке только долю от 84 рублей. Конкретнее, 30% (25 руб. 20 коп.), 40% (33 руб. 60 коп.), 60% (50 руб. 40 коп.), 80% (67 руб. 20 коп.) и, наконец, целые 84 рубля на облегчённых условиях общего режима. Напомним, что сигареты в то время стоили 3 рубля пачка, носки – 5 рублей пара, тюбик зубной пасты 10, а банка тушёнки 20 рублей.
А на строгих условиях любого режима и тогда, и теперь зэк вправе тратить только заработанное, так что если работы нет – прощай, ларёк. Прощай, сигареты, еда, носки и зубная паста.
Теперь МРОТ повыше, но ведь и цены не стоят на месте!
Голодный человек, оставаясь к тому же без необходимых повседневных вещей, смириться с этим не может. Он желает выжить любыми способами. Те, кто имеет родственников, но не имеет права получить посылку, обращаются к другим заключённым, у которых родственников нет, а потому и «право» на посылку не реализовано. За небольшую мзду одинокие зэки разрешают использовать своё имя, чтобы можно было обойти закон.
Родственники вынуждены изучать приёмы конспирации и, пользуясь шпионскими методами, запрятывают в сигареты, подмётки и прочие укромные места посылаемых вещей денежные купюры. Эти наличные, за небольшую, опять-таки, мзду, отоваривают на воле работники колоний. То есть глупость ограничений очевидна всем: заключённым, родственникам, персоналу. Люди «тренируются» в выживании вопреки Закону, подтверждая ещё раз, что наши «исправительные» учреждения созданы не для исправления, а для подавления.
Наказания физическим страданием никогда не приносят пользы, они действуют наоборот, вызывая инстинктивный протест против наказывающего. Человек отвечает на подавление борьбой против его источника. Если он перестал бороться, значит, он сломлен и как человеческая единица не интересен более никому, даже самому себе.
Таким образом, не воспитание «хорошего» человека из «плохого», а превращение любого человека в дисциплинированную скотину, вот что делают тюремные запреты и ограничения, подавляя личность.
Олег О. (Кировская обл., г. Кирово-Чепецк, учр. ОР-216/12):
«Наша зона считается больницей, хотя до сих пор статус её неясен. Содержатся здесь больные туберкулёзом. Помогите, чем можете, я всему буду рад: чай, табачок, мыло, зуб. паста, консервы, тетради. Сидеть ещё год, хочется как-то выжить, а там я как-нибудь уже сам. Трудно весной туберкулёзникам, сказывается плохое питание, отсутствие витаминов и действие сильных лекарств. Работы нет, в зоновский ларёк ходят только пенсионеры, но и там ограничения на закупку продуктов. Как больные, мы имеем право получать 16 посылок в год, но кто их пошлёт? В большинстве здесь люди с поломанной судьбой, без семьи и родных. Помогите, пожалуйста, люди добрые! Уверен, что своим милосердием вы сделаете больше, чем делает для нашего исправления вся система».
О количестве разрешённых свиданий (третья колонка нашей таблицы) даже говорить не хочется. Перечитайте рекомендации Европейских тюремных правил, приведённые десятью страницами раньше.
Несколько слов о прогулках. Прямое ограничение, содержащееся в УИК, касается только осуждённых, находящихся на строгих условиях любого режима: они имеют право «пользоваться ежедневной прогулкой продолжительностью полтора часа». Это, казалось бы, правильно. Европа предлагает предоставлять в хорошую погоду, или в защищённом от непогоды месте прогулку продолжительностью не менее часа тем заключённым, которые не работают на свежем воздухе и постоянно находятся в закрытом помещении.
Но беда в том, что, судя по письмам, в России это правило о прогулках выполняют во многих колониях буквально. Погода, непогода, больной ты или здоровый – выходи строиться, гулять, я сказал!
О том, как должны проводиться ежедневные прогулки подозреваемых и обвиняемых, нам сообщают Правила внутреннего распорядка следственных изоляторов. Приведём § 15 этих Правил, напомнив, что подозреваемые и обвиняемые – это люди, ещё не признанные судом виновными. Люди, не несущие никакого наказания. Они даже могут участвовать в выборах Президента страны и депутатов Государственной Думы и местных органов власти:
«15.1. Подозреваемые и обвиняемые пользуются ежедневной прогулкой продолжительностью не менее одного часа, а несовершеннолетние не менее двух часов. Продолжительность прогулки устанавливается администрацией следственного изолятора с учётом распорядка дня, погоды, наполнения учреждения и других обстоятельств. Продолжительность прогулок беременных женщин и женщин, имеющих при себе детей в возрасте до трех лет, не ограничивается.
15.2. Прогулка предоставляется подозреваемым и обвиняемым преимущественно в светлое время суток. Время вывода на прогулку лиц, содержащихся в разных камерах, устанавливается по скользящему графику.
15.3. Прогулка проводится на территории прогулочных дворов. Прогулочные дворы оборудуются скамейками для сидения и навесами от дождя. Во время прогулки несовершеннолетним предоставляется возможность для физических упражнений и спортивных игр. Прогулочные дворы для женщин с детьми засаживаются зеленью и оборудуются песочницами.
15.4. Для досрочного прекращения прогулки подозреваемые или обвиняемые могут обратиться с соответствующей просьбой к лицу, ответственному за прогулку, который доводит её до сведения начальника следственного изолятора или его заместителя. Указанное должностное лицо принимает решение по существу просьбы».
Эти «правила» лишний раз показывают, что тюремная жизнь зарегламентирована до крайности. Слава Богу, разрешили хотя бы для прогулок невинных детишек посадить кустики во дворе. В нашей лесистой стране, славящейся разнотравьем, это, наверное, нужно рассматривать как факт проявления широты натуры тюремных правоведов. Но ведь в следственных изоляторах не только дети подследственных, но и все остальные, пока суд не признал иного, невиновные. По какой же такой причине они должны месяцы и годы проводить, не видя зелёного листика?
А что это за чепуха о «физических упражнениях» для несовершеннолетних? Получается, если тебе, например, 17 лет и десять месяцев от роду, ты можешь на прогулке поприседать на одной ноге или попинать мячик. А если тебе 18 лет и один месяц, то тебе уже этого не надо. Ничем не оправданное, глупое, жестокое ограничение.
Картина эта ещё печальнее, если учесть, что человек, «взятый» летом в домашних тапочках, и нашу русскую зиму встретит в тех же тапочках, и не видать ему вообще никаких прогулок.
Федор Л. (Новгородская обл., г. Боровичи, учр. ОЯ-22/3):
«В тюрьме нахожусь с 18 лет, здесь заболел туберкулёзом, сейчас мне 24 года и уже в туб. зоне нахожусь 4 года. Через 4 месяца я освобождаюсь и не знаю, что мне делать, ведь у меня кроме носков с рубашкой ничего нет. Даже ботинок нет, хожу в тапочках. Я уж очень прошу, помогите мне, пожалуйста, вышлите мне ботинки 42 размер с половиной, брюки – 52 размер 2 рост, ну и какую-нибудь курточку…»
Цит. по Детков М.Г. Научное и организационно-правовое обеспечение исполнения уголовных наказаний в виде лишения свободы в Российском государстве: исторический аспект и современность. М.: ВНИИ МВД РФ, 1998.
См. Смирнов В.В., Хребтов А.В. Методы реализации воспитательной работы с лицами, лишенными свободы. М.: ВНИИ МВД России, 1999.
Впрочем, никаких «мировых стандартов» в этой сфере вообще не существует; есть тюрьмы Англии, Китая, США, Сирии, где действуют свои порядки. Можно говорить лишь о «рекомендуемых стандартах».
Получается так: 517 026,7 разделить на годовой фонд времени одного работника, равный 1947 часам.
Главное управление лесных исправительно-трудовых учреждений.
В отличие от других случаев, здесь мы раскрываем фамилию потерпевшего от произвола «правоохранки», поскольку он сам просил об этом.
Милиционеры придумали для людей, лишенных свободы, кличку зэк, а для бездомных людей – аббревиатуру бомж. И то, и другое вошло в ономастику русского языка (как «племенное» название); слова эти стали привычными и обиходными. С другой стороны, зэки и бомжи придумали для гражданина милиционера неологизм мент. В главе о тюремных нормах мы вводим его в нормативную лексику.
См. Приложение 3.