Не за горами был и Петербургский комитет! Словно угадывая, что надо поддержать большевиков-авроровцев, в самую нужную минуту появлялся Федор Матвеев, умевший распутать клубок самых запутанных вопросов, подсказать, как быть сегодня и что делать завтра.
Когда не в меру активизировались эсеровские и меньшевистские ораторы, Матвеев пообещал Белышеву:
- Поможем.
На "Аврору" из Петербургского комитета приехал Михаил Иванович Калинин. Он ничем не походил на ораторов, бывавших на корабле: ни предельно скромной одеждой, ни манерой держаться. Он чуть сутулился. Молча выслушал авроровских партийцев, едва заметно кивая и поглядывая улыбчивыми глазами.
На церковной палубе, где собрались сотни матросов, Михаил Иванович не спеша снял пальто, чувствуя себя свободно, по-свойски, будто он в кругу семьи. Косоворотка, облегающая шею, темный пиджак - одежда не оратора, а скорее мастерового - все это было несколько необычно. Но едва гость заговорил, едва произнес слова, которые мог бы произнести любой матрос: "Потолкуем о том, почему продолжается война и кому это выгодно", его сразу признали своим.
По существу, Калинин не выступал, не произносил речь, а беседовал, приводил примеры, факты и, незаметно подводя слушателей к выводу, спрашивал:
- Верно я говорю? Вы согласны со мной? И в ответ слышался гул голосов:
- Согласны!
В сознании Белышева запечатлелось: "Вот как надо говорить с людьми!.."
Когда на "Авроре" начала свою жизнь партийная ячейка, десятки нитей потянулись с корабля на Большую землю. Тимофей Липатов, едва вечерело, отправлялся в особняк Кшесинской - в солдатский клуб Военной организации ЦК большевиков, любовно называемой "военкой". Вслед за ним потянулись в клуб другие авроровцы - Иван Чемерисов, Николай Лукичев, Густав Зимзир, Иван Симбирцев.
В клубе слушали они Подвойского и Володарского, из клуба приносили "Солдатскую правду", вести о положении в Петроградском гарнизоне, на фронте, на флоте.
Тимофею Липатову, корабельному плотнику, однажды кто-то из товарищей сказал:
- Ты свою мастерскую, Тимофей, вовсе забросил?
- Да что ты! - возразил Липатов. - Я сейчас самому Керенскому гроб сколачиваю...
Нити связей от "Авроры" протянулись не только в Смольный, не только во 2-й Городской райком РСДРП (б) - они уходили за пределы Петрограда, в Гельсингфорс, где разместилась главная база Балтийского флота, где находился Центробалт. И хотя крейсер стоял у стенки Франко-русского завода, его экипаж был в курсе всех событий, происходивших на "Республике", на "России", на "Диане"...
Посланцы "Авроры" - Яков Федянин, Андрей Зоткевич, Василий Масловский, Александр Белышев - не раз бывали в Центробалте - на яхте "Полярная звезда". Так уж получилось - "Полярная звезда", бывшая царская яхта, стала боевым штабом балтийских моряков. Здесь гремел бас неуемного, не знавшего усталости Павла Дыбенко, отсюда быстрее ветра летели его приказы на корабли, несшие вахту в пенных бурунах Балтики. А в первой половине октября Павел Дыбенко неожиданно появился на "Авроре". Он приехал на съезд Советов Северной области, но нашел время, чтобы побывать на крейсере, уверенно взбежал по трапу, обнял Петра Куркова, с которым сидел в "Крестах", весело пошутил:
- Времена меняются, Петр Иванович! Теперь, пожалуй, тюрьма пригодится для наших тюремщиков...
Дыбенко был в добром расположении духа, сказал, будто пришел на "Аврору" переночевать, однако настойчиво поторапливал с ремонтом крейсера, предупредил:
- Ваши стволы понадобятся Петрограду. Ясно?
Авроровцам хотелось, чтобы председатель Центробалта рассказал о предстоящем подробнее, но он поднял две большие ладони: мол, от разъяснений увольте, придет время - все узнаете. Лишь прощаясь, сказал:
- Ждите юзограмму...
...Узкие ленты юзограмм из Центробалта лежали перед Белышевым. В последней из них было сказано: всецело подчиняться распоряжениям ВРК. А ВРК приказал: судно привести в боевую готовность.
"Настал час взять государственную власть. Готова ли команда к активным действиям?" - вспомнил Белышев вопрос Якова Михайловича Свердлова. Конечно готовы! После тех летних дней, когда VI съезд партии определил единственно возможный путь - путь вооруженного восстания, большевики "Авроры" не сидели сложа руки. И Белышев подумал о тех, в ком был уверен, как в себе: о бескомпромиссном и волевом Куркове, непреклонном латыше Густаве Зимзире, бесстрашном Александре Неволине, неизбывно энергичном Липатове... Белышев не сразу заметил, что думает о друзьях, которые вместе с ним или вслед за ним пришли в партию. В памяти всплыла знакомая цифра: "Сорок два". Сорок два большевика на "Авроре". Много это или мало?
У комиссара были веские основания, чтобы считать: немало. Немало потому, что за ними, за сорока двумя, идет вся команда; немало потому, что сами они пришли в партию в дни борьбы и для борьбы и готовы победить или умереть!
Вечер 24 октября 1917 года в кормовом салоне мало чем отличался от других вечеров. Инженер-механик Буянов просматривал свежие газеты, тихо переговаривался с мичманом Красильниковым. Соколов музицировал на рояле. Борис Францевич Винтер играл с судовым врачом Масловым в шахматы.
Винтер был шахматист незаурядный, знал теорию шахмат, решал задачи, держал в голове множество хитроумных комбинаций, которые легко разыгрывал на доске, ошеломляя противников.
Доктор, вкусивший сладкий яд винтеровских комплиментов, уверовал в свою звезду и упорно стремился хоть раз одолеть соперника. Вытянув из фуражки белую пешку, он пошел первым и повел в наступление обоих коней, не открывая короля и королевы.
Борис Францевич притворно завздыхал, мотая головой:
- Вы не доктор, а погубитель!
- Вас погубишь! - буркнул доктор, втайне вынашивая честолюбивые замыслы.
Винтер уже вывел для атаки офицера и ферзя, и судьба соперника, можно сказать, была предрешена.
Демин деликатно отсел от сражающихся на диван. Дальнейшие события угадывались: сейчас доктор начнет ахать и охать, как, мол, он проглядел, увлекся комбинацией. Винтер будет его утешать: "И на старуху бывает проруха", и опять они расставят на доске фигуры, и все начнется сначала,
Раскрыв книгу, Демин не сразу погрузился в чтение. Последнее время он увлекался Горьким, но сегодня хотелось не читать, а потолковать с кем-нибудь о положении в Петрограде.
За короткий срок молодой мичман вполне акклиматизировался на "Авроре". Он, конечно, и в малой степени не представлял масштаба надвигающихся перемен, однако острая интуиция и жадная наблюдательность помогали впитывать происходящее.
Сегодня подошел к нему унтер-офицер Курков и, сославшись на решение судового комитета, сказал:
- Мы передаем для рабочих ящики с патронами. Прошу распорядиться!
У борта крейсера остановился грузовик, матросы грузили ящики. На верхней палубе показался Эриксон, хмуро поглядел и, ничего не сказав, удалился.
Сгустился мрак, когда Демина вызвал к трапу часовой. Без вахтенного начальника ничего не обходится! Оказывается, прибыл член Военно-революционного комитета Антонов-Овсеенко.
Проверив документы, Демин проводил его в судовой комитет. Общение их было мимолетным, но обостренная восприимчивость редко обманывала мичмана: этот Антонов был из породы одержимых. Одержимость жила во взгляде прищуренных властных глаз. В порывистых движениях, в привычке энергично встряхивать длинными рыжими волосами, падавшими на глаза, угадывалась активная, деятельная натура.
После появления Антонова-Овсеенко заметались рассыльные, собирая комитетчиков. Заседали сравнительно долго. Потом поднялись на ходовой мостик, что-то рассматривали в бинокли...
Конечно, если бы завязать разговор с Соколовым, можно было бы кое-что узнать. Демин еще в тот первый свой вечер на "Авроре" проникся симпатией к Павлу Павловичу. Суждения его отличались убежденностью и самостоятельностью. На флот он попал из университета. Отсюда, наверное, и шла вольность его суждений.
За участие в июльской демонстрации Соколова без конца таскали в следственную комиссию. Приходил он оттуда злой, раздраженный и на все расспросы отвечал, махнув рукой:
- Развели крыс с юридическими петличками. Вот они и копошатся...
Когда приехал Антонов-Овсеенко, Павел Павлович, как член судового комитета, участвовал в заседании, что-то страстно доказывал на ходовом мостике. Теперь он уселся за рояль. Играл он неведомую Демину вещь, играл мечтательно-тихо, медленно перебирая пальцами, чуть заметно покачиваясь в такт музыке.
С Соколовым по осведомленности соперничал мичман Поленов, часто ездивший в город и привозивший оттуда полный короб новостей. Увы, Поленов уволился на берег. Собирались в Петроград еще несколько офицеров, но Эриксон неожиданно предупредил:
- Обстановка усложнилась. Прошу всех ночевать на корабле.
Что "усложнилось" - Эриксон не объяснил. Внешне все оставалось, как было. Время текло медленно. Каждый коротал его по-своему, и Демин, отрешившись от мирской суеты, углубился в книгу.
Дважды или трижды били склянки, он слышал их, как сквозь сон. Шуршали страницы, жандармы рылись в комнате Павла Власова, Ниловна понуро следила за желтолицым офицером.
Внезапно смолк рояль. Демин поднял глаза: перед Соколовым стоял запыхавшийся посыльный. Долетел обрывок фразы: "...срочно в судовой комитет!"