"Коршун" трудился день и ночь, но пара не хватало, вода в авроровском паропроводе, схваченная жестоким морозом, образовала ледяные пробки.
Андрей Григорьевич Тихонычев и его помощники работали без передышек. Факелы из пакли, смоченные керосином, яростный огонь паяльных ламп жарко лизали стылые трубы, отогревая их.
Проблема тепла была проблемой номер один. В ту зиму половина команды оказалась без обуви. Выйти на верхнюю палубу означало обморозить ноги.
Быт был трудный, приварок - скудный. В судовой баталерке хранились пшено, селедка и вобла, которую матросы прозвали "карие глазки". Стоило появиться коку, как сыпались колючие реплики:
- Что-то ты взмок, браток! Наверное, опять готовишь "карие глазки"?
И все-таки дело подвигалось. Пустили первый котел. Теперь уже не пар "донора" - свой пар побежал по трубам, свой огонь клокотал в топках.
Пополнилась команда. Лев Андреевич собирал авроровцев: снова пришли на борт своего корабля кочегарный старшина Киров, трюмный машинист Крючков, писарь Некрасов.
Убедившись в жизнеспособности команды, командующий разрешил взять на бывших царских яхтах "Штандарт" и "Полярная звезда" инструменты и оборудование. С яхт перекочевали на "Аврору" электроарматура, манильские тросы, высококачественные лаки и краски.
Торжественно и бережно пронесли в кают-компанию пианино, зеркально сверкающее черным лаком. На его блистающей поверхности отражались лица матросов.
Боцман Клочков на царском инструменте одним пальцем отбил мелодию "Интернационала".
Матросы улыбались: новое время - новые песни!..
23 февраля 1923 года - официальная дата второго рождения "Авроры". Об этом сообщила газета "Красный Балтийский флот":
"Флаг и гюйс поднять!"
Оркестр играет "Интернационал". На кормовом флагштоке "Авроры" развертывается ярко-красный флаг, на гюйс-штоке - пестрый гюйс.
"Аврора" подняла флаг!
"Аврора" снова в рядах пролетарского флота".
Ремонтные работы продолжались. Правда, крейсер покинул "кладбище" в Военной гавани, его перевели в док "трех эсминцев". Здесь предстояло привести в порядок гребные винты, кингстоны, подводную часть корабля.
На помощь команде пришли курсанты-комсомольцы - пополнение, откликнувшееся на призыв V Всероссийского съезда комсомола. В междудонных отсеках и в трюмах корабля стало многолюднее.
Однако каждый новый день рождал новые заботы. Поленов с боцманом Клочковым все чаще ходил на двойке по кронштадтским гаваням, выискивая недостающие для ремонта детали. Требование "все делать своими силами" оставалось назыблемым.
Немало хлопот выпало на долю Льва Андреевича из-за якорей. Надо было достать три становых якоря.
Но где?
Еще в 1916 году, когда "Аврора" шла из Свеаборга в Рижский залив для участия в десантных операциях, все, без чего можно было обойтись, сгрузили с крейсера. Оставили в Свеаборгском порту и запасной становой якорь.
Второй якорь оборвался в Неве и был потерян. Год спустя потеряли и третий якорь, когда крейсер вели на кронштадтское "кладбище".
Проблема казалась неразрешимой. Конечно, якоря могли изготовить на Ижорском заводе, но это потребовало бы длительного времени, а крейсер был близок к тому, чтобы поднять пары и выйти в море. Кроме того, оставался в силе приказ: делать все без участия заводов, без денежных затрат. Этот приказ был продиктован жизнью, общей обстановкой в стране.
Рейсы на двойке по кронштадтским гаваням ничего утешительного не принесли. И Лев Андреевич, как это не раз с ним бывало, когда он искал ответ на неразрешимый вопрос, принялся листать свои альбомы, на страницах которых был представлен весь русский военный флот.
"Вдруг я наткнулся на фотографию крейсера "Богатырь", входящего в ворота Кронштадтской гавани, - вспоминал годы спустя Поленов. - Якорь у него был поднят под клюз и сразу бросился в глаза. Я знал, что крейсеры "Богатырь" и "Олег" одного типа. "Богатыря" в тот момент уже не было, но затопленный у Кронштадтского фарватера "Олег" должен был иметь такие же якоря. Этот крейсер по водоизмещению примерно такой же, как "Аврора". Тогда у меня и возникла мысль: нельзя ли попробовать снять якоря с потопленного "Олега"?"
В Кронштадтском порту Лев Андреевич разыскал чертежи и схемы "Олега". Вес якоря - 275 пудов, вес якоря на "Авроре" - 276 пудов. Выход был найден!
Водолазы в тяжелых скафандрах опустились на дно. Заскрипели лебедки, нагнули свои стальные шеи краны. Зеленый от водорослей, в чешуе налипших ракушек, из воды показался якорь...
8 июня 1923 года выдалось солнечное утро. Розовые полосы восхода легли на море. Под легкими порывами ветра по водной глади пробегала рябь.
На мостик "Авроры" поднялся командир крейсера. Возрожденный корабль уходил в плаванье...
Эту страницу из жизни "Авроры" воскресила небольшая фотография из семейного альбома Льва Андреевича Поленова.
Мой рассказ о первом в советские годы командире прославленного корабля мог бы быть продолжен, но я не пишу биографию Поленова. Я взял лишь несколько эпизодов из большой жизни Льва Андреевича, подсказанных фотографиями. Эти эпизоды - частица истории "Авроры". И личное от всенародного отделить тут невозможно.
Вот и теперь смотрю я на цветные эскизы, слушаю комментарии Льва Львовича:
- К десятой годовщине Октября "Аврору" наградили орденом Красного Знамени. Это был первый из кораблей Военно-Морского Флота, удостоенный такой награды.
В то время краснознаменного флага не существовало, и каким он должен быть, никто не знал.
Отец решился разработать эскиз флага и предложил свой эскиз командованию. Командование эскиз одобрило. Ждать, пока изготовят флаг в мастерских, не было возможности. Пришлось рисовать ордена масляными красками на белых кусках флагдухов, а потом вшивать их в полотнище кормового и гафельного флагов.
К торжественной церемонии все было готово!
Покидая квартиру на Васильевском острове, я вспомнил, что отсюда, от заводской стенки Васильевского острова, в ноябре 1948 года "Аврора" ушла в свое последнее плавание - к месту вечной стоянки. В этом плавании участвовал и Лев Андреевич Поленов. Два тяжелых инфаркта, перенесенных им, не смогли помешать ему взойти на борт корабля.
"Аврора" стала его судьбой, его жизнью. И вопреки уговорам врачей, вопреки недугам, жестоко терзавшим его, он всегда находил в себе силы, чтобы рассказать об "Авроре" в рабочей, в молодежной или в военной аудитории. Так было и в тот, последний раз.
В ноябрьские дни Льва Андреевича пригласили к себе пионеры. Долгими рукоплесканиями приветствовали они известного авроровца. Рядом с боевыми орденами заалел галстук почетного пионера.
Лев Андреевич был взволнован. Он рассказывал, и вся жизнь проходила перед ним: и выход "Авроры" к Зимнему, и второе ее рождение, и первые заграничные походы, и... Внезапно рассказ его оборвался. Он прижал обе руки к груди, словно хотел зажать комочек сердца своими ладонями, но опоздал. Он упал, будто настигли его осколки и пули трех отгремевших войн, в которых он участвовал.
Гроб с телом Льва Андреевича, сопровождаемый многотысячным кортежем, установили на Петроградской набережной. На борту "Авроры" замерла в траурном безмолвии команда крейсера. Дрогнули трубы оркестра. Дрогнул приспущенный флаг.
Жизнь военного моряка Лев Андреевич начал на "Авроре". Без малого полвека спустя "Аврора" проводила его в последний путь.
Окно в Европу
Рассказывает контр-адмирал А. И. Дианов.
Нас провожали очень торжественно. В Лужской губе "Аврора" и "Комсомолец" медленно прошли вдоль линии кораблей Балтфлота. От корабля к кораблю, то угасая, то нарастая, перекатывалось "ура". Команды, выстроенные на верхних палубах, приветствовали и напутствовали нас.
На флагмане "Марате" взметнулся сигнал: "Желаем счастливого плавания и благополучного возвращения".
Все мы ждали этого дня, готовились к нему, а когда настал момент расставания, что-то кольнуло в груди. Позади остались дымки эскадры, а впереди была морская даль.
Конечно, моряк на то и моряк, чтобы плавать, а все-таки не оставляла мысль: с начала первой мировой войны русские военные корабли не выходили за пределы Финского залива и Балтийского моря. В иностранных портах ни разу не видели советских военморов. Нам предстояло быть первыми.