Потом встречи вновь прервались, когда Зорге попросил Урсулу спрятать в своем доме китайского коммуниста, которому грозила смертельная опасность. Этого нельзя было сделать без ведома Рольфа, и произошло то, чего она опасалась — он снова ответил: нет. Опасность, угрожающая жене и сыну, слишком велика.
— Ты понимаешь, что твой отказ может стоить ему жизни? — воскликнула Урсула. — Если так случится, я не смогу тебе этого простить.
В конечном счете, Рольф согласился, но с этого момента трещина в их отношениях стала расти. Китайский товарищ жил у них в доме две недели, и после его ухода дом Рольфа и Урсулы был временно закрыт для друзей из-за опасности быть рассекреченным.
Зорге дважды давал Урсуле рукописи для перепечатки. Первый материал был посвящен состоянию внутреннего рынка страны, а второй представлял собой развернутую характеристику экономического положения Китая. Составил ее представитель Коминтерна Лайош Мадьяр, венгр, хорошо знавший немецкий язык. Тогда же Урсула познакомилась с японским писателем и журналистом, ближайшим соратником Рихарда Зорге Ходзуми Одзаки. Совместная нелегальная работа сблизила их. Одзаки часто показывал Урсуле фотографии своей маленькой дочери, он всегда носил их с собой. Через много лет Урсула снова услышала это имя и увидела знакомое лицо на газетной фотографии — в день, когда она узнала о казни Одзаки.
Хотя в Китае и было сложно жить, бытовые условия оставляли желать лучшего, Урсула чувствовала, что ее связи с этой страной крепнут. Она предложила Юргену приехать в Китай навестить ее. Урсула заманивала брата неизученностью страны, доказывала, что знакомство с Азией расширяет кругозор и гораздо полезней, чем исследование Америки.
Кругозор кругозором, а на здоровье китайский климат влиял не лучшим образом. К лету 1931 года вес Урсулы упал до 107 фунтов (около 43 килограммов) — это при росте-то в 170 сантиметров! «Жить в Китае — это не так-то просто, — пишет она брату. — Что бы сказала Маргарита, если бы в ее квартире по стенам ползали рыжие жирные сороконожки 15-сантиметровой величины. Если одна из этих тварей прикоснется к телу, то на много месяцев, иногда целый год на теле остается гнойный ожог. Они неистребимы, эти твари. Рольф убивает их молотком. Миша от них совсем теряет голову. Муравьи здесь также вчетверо крупнее, чем в Германии».
Летом Урсула и Рольф уехали к морю в Пантайхо — чудесный уголок, окаймленный цепью гор и морем. После отдыха они снова вернулись в Шанхай, к своим друзьям. Неутомимый профессор Янг и его жена открыли и зарегистрировали школу изучения иностранных языков, предложив Урсуле работу преподавателя немецкого. Но через три дня школу неожиданно закрыли без всяких объяснений. Оказалось, чиновники магистрата захотели взятку в тысячу долларов. Без взяток в Китае не делалось ничего. Не без юмора Урсула описывала брату местные нравы:
«Партнер Рольфа по договору, занимающийся строительством, как-то рассказал об одном европейском детективе, который должен был «выявить» запрещенные опиумные притоны. В Шанхае их 36, и к своему дню рождения этот детектив получил от каждого притона по 30 тысяч шанхайских долларов в качестве подарка…»
После Рождества 1931 года тема была продолжена: «Гигантский сахарный торт в форме башни, 16 фунтов ветчины, два живых индюка, одиннадцать фунтов сахара, четыре фунта высокосортного чая, великолепно сделанная корзина, набитая бутылками с вином, виски, ликерами. Все это прислал компаньон Рольфа, китайский подрядчик по строительству, в качестве подарков. Другой предприниматель, с которым Рольф почти не имел дела, подарил нам чек на 100 долларов, выписанный на магазин «Винг-Он» — крупнейший в Шанхае. Брать такие подарки в Китае считается само собой разумеющимся».
А в то же время 15-летняя дочь Мишиной няньки теребила шерсть в мастерской за 10 центов в день. Этот «скромный» подарок был равен ее трехлетнему заработку…
Невзирая не строгие правила конспирации, иногда советские разведчики позволяли себе собраться вместе на вечеринку или вылазку за город. Впрочем, особого риска здесь не было — большинство европейцев в Шанхае были знакомы друг с другом. В январе 1932 года в номере одного отеля произошла такая «неконспиративная» встреча. Присутствовали Отто Браун, его подруга, Гриша, Рихард. Хозяином был незнакомый Урсуле человек по имени Фред. Встреча получилась неформальной и веселой, с демонстрацией гимнастических упражнений и пением.
Через два дня Рихард попросил Урсулу отнести Фреду пакет. Она выполнила поручение. Фред долго расспрашивал Урсулу о ее жизни. Сама не зная почему, она вдруг начала рассказывать этому малознакомому человеку о своем конфликте с Рольфом. Не следует ли им разойтись ради интересов дела? Какой совет она получила, Урсула не помнила, зато запомнила самого Фреда. Много лет спустя она узнала его по фотографии как «героя Мадрида» — это был Манфред Стерн, знаменитый генерал Клебер, герой Мадридского фронта, а в то время главный военный советник при ЦК коммунистической партии Китая.
Иногда они выезжали на природу. Одной из самых замечательных поездок былотрехдневное путешествие с Агнес, Артуром Эвертом, его женой Сабо и подругой Отто Брауна. Урсула уже встречалась с Артуром и Сабо, но как следует познакомились они только теперь. Сабо прекрасно готовила еду в маленькой печурке на их лодке. Это была очаровательная пара, как вспоминала она, «неразлучная на всю жизнь».
Экскурсии по стране продолжались. Казалось, ничто уже не могло удивить привыкшую к картинам самой ужасающей нищеты Урсулу. Однако она продолжала поражаться. В одной из таких вылазок, куда ее пригласили друзья — поехали Рихард, Карл, Гриша, Йозеф и Макс — они посетили промышленный квартал Потунг. Урсула пишет: «Мы были в районе глиняных хижин, где живут нищие, кули и безработные. Хижина — это звучит слишком громко для этих нор. Они сколочены из ржавой жести, в них нет ни окон, ни пола. Маленькая печка для приготовления еды находится во дворе. Взрослые ходят почти нагишом, лишь тряпки прикрывают тело. Некоторым семьям повезло — их дети нашли работу на находящейся поблизости фабрике. Заработок детей — 6 долларов в месяц. Эти хижины — собственность обитателей, но они должны платить 2 доллара ежемесячно за землю, на которой стоит их «дом». Самое удивительное, что эти люди еще живы…» А по соседству, как вызов, дом с красивым садом, принадлежащий богачу, бывшему надсмотрщику в артели кули…
Но все ужасы мирной жизни вскоре померкли перед ужасами войны. В сентябре 1931-го Япония напала на Манчжурию. Предлог для нападения был до смешного прост, все обошлось даже без приграничной провокации — просто-напросто перенаселенная Япония нуждалась в жизненном пространстве. Это была самая обычная колонизация. Китайское правительство практически не сопротивлялось, войска были заняты борьбой с коммунистами «красных» провинций. Однако простые китайцы все были настроены против японцев.
Южная Манчжурия была оккупирована. Европейские державы мягко пожурили агрессора, один Советский Союз отреагировал жестко, усилив вооруженное присутствие на Дальнем Востоке. Тогда японцы изменили свои планы и в конце января 1932 года напали на Шанхай. Несколько недель солдаты 19-й китайской армии сражались с захватчиками. Однако Чан Кайши, бросив их на произвол судьбы, подписал перемирие с японцами. Японцы предъявили ультиматум мэру Шанхая и, спустя два часа после того, как он был полностью и безоговорочно принят, открыли огонь по городу…
Европейцы и во время войны жили в безопасности — их поселения не обстреливались, японские солдаты не появлялись на улицах сеттльмента. Жители привилегированных кварталов с крыш в бинокли и подзорные трубы наблюдали за ходом битвы. С крыши дома Урсулы было видно, как горят город, вокзалы, здание газеты… Китайский квартал был объят пламенем, по улицам, спасаясь, шли тысячные потоки людей. Дома переполнены беженцами. Родственники слуг Рольфа и Урсулы, спасаясь, пришли к ним. Хозяева пустили бесприютных людей и… получили упрек от английской компании, которой принадлежал дом: согласно договору, дома не могли сдаваться китайцам. Впрочем, мнение англичан по поводу ее действий Урсулу не интересовало. Более весомым был упрек Зорге, который сказал, что стремление оказать помощь слугам бросается в глаза. Прочие иностранцы вели себя совсем по-другому…
Возможно, именно эти события послужили переломными в жизни Рольфа и способствовали тому, что он стал коммунистом и советским разведчиком. В январе 1922 года он пишет родителям: «Все это заставляет сжиматься сердце. Напасть на слабую страну, отнять у бедных грабежом и разбоем последнее — тревожный и возмутительный факт… отношение иностранцев к происходящему возмутительно. Общество, симпатизирующее тем, от кого оно ожидает наибольшего барыша, и продающее тех, кому оно обязано своим благополучием, заслуживает презрения…»[11]
Рихарда интересовало положение дел в китайском квартале, в японском квартале Хонкен, настроение населения, поведение европейцев, моральное состояние армии. Урсула бесстрашно выполняла его поручения. В поисках арестованного друга-китайца она отправилась в японский квартал, где он жил. Там она застала типичную картину воюющего города — вымершие улицы, трупы, проезжающие время от времени тяжелые машины. Единственный документ, оправдывающий ее присутствие там — визитная карточка Ходзуми Одзаки. Впрочем, все посты пропускали европейскую женщину без лишних вопросов. Затем пропали еще двое знакомых китайцев, которых она тоже разыскивала. На поиски Урсула ходила еще с одной женщиной. Она не упоминает, с кем — скорее всего, это была Агнес или Иза. Даже Зорге признал, что для этой миссии лучше всего подходят европейские женщины.
Иностранные поселения находились, все-таки, в безопасности, и семье Урсулы пришлось потесниться. Они жили в одной комнате, остальные были заняты беженцами. Стрельба не прекращалась. «К стрельбе так привыкли, что не обращаем на нее внимания», — писала Урсула. Трудней было привыкнуть к бедствиям местного населения. 600 тысяч беженцев из китайских кварталов разбрелись по всему городу. Фабрики остановились, нищета достигла немыслимых размеров. На границах сеттльмента европейских волонтеров заменили регулярные войска — охранять европейское поселение от китайцев.
Через некоторое время представилась возможность установить контакт с 19-й китайской армией, Урсула и Зорге в сопровождении Хана дважды посетили госпиталь, где лежали раненые солдаты. Прикрытием их визитов служила благотворительность. Урсула расспрашивала солдат об их настроениях, о том, что побудило их вступить в армию, попутно выясняя факты, касающиеся японской армии в Шанхае… Все сведения она передавала Зорге. Большую помощь в сборе информации оказал Гельмут Войдт, имевший связи с представителями китайских деловых кругов и нанкинским правительством. Война вызвала в его сознании подлинный переворот.
— Я считаю, Гельмута надо привлекать к работе, — заявила Урсула Зорге.
Рихард согласился с ней, оценив масштаб той пользы, которую он мог принести. И только потом, волнуясь и заранее не зная, каков будет ответ, Урсула переговорила с Гельмутом.
— Речь идет о поддержке китайских коммунистов, — запинаясь, объяснила она. Больше сказать она не имела права. При положительном ответе остальную информацию должен был передать Зорге.
— Я готов сотрудничать, — сказал доктор Войдт.
Рихард и Гельмут, которому присвоили псевдоним «Коммерсант», работали вместе долгое время. Зорге произвел огромное впечатление на Гельмута, возможно, это обстоятельство послужило стимулом для его вступления в ряды партии. Однако в дальнейшем, как вспоминала Урсула, он отошел от их работы, хотя врагом коммунистов не стал. В последний раз Урсула видела его в мае 1936 года.
В апреле 1932 года положение иностранцев в Шанхае более-менее нормализовалось. Однако условия проживания по-прежнему оставались ужасными, повсюду были сожженные дома, руины, количество убитых и количество безработных нищих было одинаковым. От этого кошмара можно было спастись, только уехав. Поэтому в любое свободное время Урсула и ее друзья выбирались во внутренние районы Китая, которые начинались для них сразу за пределами Шанхая. Пасху они отметили в буддийском монастыре. Монахи открыто общались с гостями. Они все время спрашивали Урсулу, откуда она знает китайский язык — для них непостижимо было, как вообще женщина может знать что-то лучше мужчины. Впрочем, Рольф поднял свой авторитет, нарисовав пару портретов, для которых ему позировали монахи, и сделав набросок храма.
Летом 1932 года Урсула и Агнес поехали в Гуйлинь, расположенный в провинции Шанси на высоте тысяча двести метров над уровнем моря. Поначалу с ними должна была поехать Сун Цин-лин, вдова президента Китая Сунь Ят-сена, сторонница сотрудничества с Советским Союзом. Ее сестра были замужем за самим Чан Кай-ши, а брат был министром финансов его правительства. Из-за этого Рихард очень не хотел, чтобы Урсула появлялась в обществе Сун Цин-лин, и последняя не поехала в Гуйлинь, как планировалось. Кстати, поездка совместила приятное с полезным. Местные красоты практичная Урсула примеряла к нуждам Красной Армии.
Внезапно и без видимых причин прервалась дружба с Агнес. Поводом послужило всего лишь резкое — впрочем, совершенно справедливое — замечание Урсулы за обеденным столом. Два их товарища, супруги Ноленс-Руг (представители отдела международных связей Коминтерна Яков Рудник и его жена) были арестованы, им грозила смертная казнь. У них остался пятилетний сын, которого Агнес очень любила и засыпала подарками. Урсуле это не нравилось, она считала, что ребенка нельзя воспитывать как изнеженного принца, особенно мальчика. Она предложила взять ребенка к себе. Но Зорге был против — это могло помешать нелегальной работе, и от затеи пришлось отказаться.
Когда они были в Гуйлине, им стало известно, что Ноленс-Руг объявили голодовку. За обедом Агнес заявила, что тоже не притронется к еде.
— Этим ты им не поможешь, — заметила Урсула.
Может быть, это прозвучало слишком резко, потому что, вернувшись с прогулки, она не нашла Агнес, зато обнаружила ее прощальное письмо. Подруга вернулась в Шанхай, на прощание обвинив Урсулу в излишнем эгоизме — она-де слишком заботится о своем личном счастье, о своей семье, и вообще она не тот человек, каким должен быть революционер.
Прощальное письмо жестоко обидело Урсулу, а внезапный разрыв столь тесной дружбы стал для нее тяжелым ударом. Она не могла понять, отчего все произошло, почему у подруги сложилось такое мнение о ней? Потому что она любила жизнь, любила своего ребенка? Она не скрывала от Агнес, что хочет иметь еще детей, и как-то та со вздохом заметила: «Я принесла моих детей в жертву борьбе».
Через полтора месяца Урсула тоже вернулась в Шанхай. Зорге, узнав о разногласиях между ней и Агнес, отреагировал на просьбу Урсулы помирить их однозначно и по-мужски:
— Все это женские размолвки и меня не касается. Миритесь сами.
Пожалуй, он был прав. Урсула еще встречалась с Агнес в Шанхае, не встречаться было невозможно, американка даже приходила к ним в гости, но прежние отношения не возобновлялись. Она чувствовала, что мнение Агнес о ней остается прежним. Но больше всего ее беспокоило не это. А вдруг так же думает и Рихард? «Если и он утратит доверие ко мне, я не знаю, что со мной станет,» — думала она. Она с еще большим нетерпением ожидала каждой встречи, не зная, что приближается разлука — навсегда.
В середине декабря 1932 года Урсулу ожидал новый удар. Как-то раз ей позвонил Гриша и сказал, что во второй половине дня она должна прийти к нему домой. Зорге хочет поговорить с ней. Урсула знала — должен быть второй звонок, уточняющий. Но Гриша не позвонил, и молодая женщина решила, что все сорвалось. Жалко, но что ж поделаешь…
В этот вечер у них с Рольфом были гости, пришло много народу, но вечер не удался: все были скучны и неразговорчивы. В разгар этого грустного празднества, когда хозяева пытались расшевелить гостей, неожиданно зазвонил телефон. Урсула извинилась, встала из-за стола и вышла в узкую прихожую, отделенную от жилой комнаты расписной бамбуковой занавеской. Телефон стоял на столе в нише. За спиной Урсулы гудели голоса, позвякивала посуда.
Она сняла трубку.
— Алло?
— Я ждал тебя два часа, — раздался голос Рихарда. — Потом я звонил, но никого не было. Ты выходила?
— Да.
— Хорошо. Я хочу попрощаться с тобой.
Урсула без сил опустилась на стул, дыхание перехватило, на мгновение она потеряла дар речи. Что это может значить?
— Ты слушаешь?
— Да… Да, — выдавила она.
— Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для нас сделала, — его голос потеплел. — Тебе еще многое предстоит сделать, Урсула. Обещай мне, что будешь всегда аккуратной и внимательной, держи ушки на макушке и не грусти. Всего хорошего тебе. Прощай.
Урсула услышала короткие гудки в трубке. Все? Больше он не придет? Не будет разговоров, шуток, она больше не услышит его смех? Рядом с ней как будто бы образовалась пустота, и только теперь Урсула поняла, как же был дорог ей этот человек. Он всегда был рядом, и вдруг…
Позднее ее тоже записали в «амурный список» легендарного разведчика. Но это не соответствует действительности, хотя сама Урсула впоследствии признавалась в том, что она очень любила Зорге. «Меня потом много раз спрашивали, не спала ли я с ним. Я даже ни разу его не поцеловала! Да и быть того просто не могло — я только что вышла замуж, родила ребенка».[12] Но никогда, за всю ее жизнь, не было на стене ее дома другой мужской фотографии, кроме фото Рихарда Зорге.