Действуя мягко, вы можете перевернуть мир.
Солнечный весенний день 2006 года. Майк Веи, семнадцатилетний выпускник средней школы в Линбруке возле Купертино, рассказывает мне о своем опыте студента — выходца из Китая. Майк одет в типично американскую спортивную одежду (брюки цвета хаки, ветровку и бейсболку), однако приятное серьезное лицо и тонкие усы придают ему вид начинающего философа. Он разговаривает так тихо, что мне приходится наклоняться к нему поближе.
«В школе, — говорит Майк, — мне гораздо интереснее слушать, что говорит учитель, и хорошо учиться, чем слушать заводилу класса и общаться с другими учениками. Если общение со сверстниками или шумное поведение в классе мешает учиться, я лучше займусь учебой»{1}.
Майк считает такую позицию само собой разумеющейся, но он, по всей видимости, понимает, насколько она необычна по американским стандартам. По его словам, такое отношение к жизни сформировалось у него под влиянием родителей. «Если мне нужно выбрать: сделать что-то для себя, например, пойти куда-то с друзьями или остаться дома и учиться, я думаю о своих родителях. Это дает мне силы продолжать учебу. Отец говорит мне, что его работа — это компьютерное программирование, а моя работа — это учеба».
Мама Майка учила его тому же на собственном примере. Бывшая учительница математики, она работала прислугой, когда семья иммигрировала в Северную Америку, и учила английские слова во время уборки. По словам Майка, его мама — очень тихая женщина с твердым характером. «Это действительно по-китайски — так настойчиво заниматься собственным образованием. У моей мамы есть сила, но она заметна не всем».
Судя по всему, родители Майка могут им гордиться. Его имя в электронной почте — A-student; совсем недавно он поступил на первый курс Стэнфордского университета. Майк — думающий, целенаправленный студент; любое сообщество посчитало бы честью принять его в свои члены. Тем не менее, согласно статье «The New White Flight» («Новое бегство белых»){2}, опубликованной в Wall Street Journal полгода назад, белые семьи массово уезжают из Купертино, причем именно из-за таких детей, как Майк. Они убегают от очень высоких экзаменационных баллов и впечатляющих способностей к обучению учеников и студентов азиатского происхождения. В статье шла речь о том, будто белые родители опасаются, что их дети не смогут поспевать в учебе за своими сверстниками азиатского происхождения. Приводились слова ученика местной средней школы: «Если вы выходец из Азии, вам нужно только подтвердить, что вы умны. Если же вы белый, нужно доказать это».
Но в статье ни слова не было сказано о том, почему американцы азиатского происхождения добиваются таких выдающихся успехов в учебе. Мне стало интересно, не связан ли интерес обитателей Купертино к учебе с культурой, изолированной от худших проявлений идеала экстраверта, и если это действительно так, в чем это проявляется. Я решила посетить Купертино и все выяснить.
На первый взгляд Купертино кажется воплощением американской мечты. Многие эмигранты из стран Азии в первом и втором поколении живут здесь и работают в местных компаниях из сферы высоких технологий. Главный офис Apple Computer расположен по адресу Инфинит-луп, дом 1. Офис Google в Маунтин-Вью находится чуть дальше по шоссе. Отполированные до блеска автомобили скользят по проспектам; немногочисленные пешеходы одеты в яркую разноцветную и белую одежду. Невзрачные дома типа ранчо очень дороги, но покупатели считают, что стὸ̀ит заплатить такую цену ради того, чтобы их дети учились по знаменитой системе школьного образования города: многие выпускники школ Купертино поступают в университеты Лиги плюща[51]. В 2010 году из 615 учеников выпускного класса средней школы Monta Vista в Купертино (по данным сайта школы, который частично доступен на китайском, поскольку 77 процентов учеников — выходцы из стран Азии) 53 ученика стали полуфиналистами конкурса на получение национальной стипендии за заслуги. В 2009 году средний балл учеников этой школы, сдававших стандартизованный тест для приема в высшие учебные заведения, составил 1916 из 2400, на 27 процентов выше среднего показателя по всей стране{3}.
По словам учеников, с которыми я встретилась в школе Monta Vista, самые популярные ученики этой школы — не всегда атлетически сложенные и жизнерадостные юноши и девушки. Это прилежные и порой очень тихие ученики. «Если ты умен, это действительно вызывает у всех восхищение, даже если ты чудак», — сказал мне ученик старшего класса средней школы, американец корейского происхождения по имени Крис. Он рассказал о своем друге, семья которого уехала на два года в один городок в штате Теннеси, где живет мало американцев — выходцев из стран Азии. Другу Криса там понравилось, хотя он и испытал культурный шок. В Теннеси «есть невероятно умные люди, но они всегда сами по себе. Здесь же у действительно умных людей, как правило, много друзей, потому что они могут помочь другим в их работе».
В Купертино библиотека играет ту же роль, что торговый центр или футбольное поле в других городах: это неофициальный центр общественной жизни городка. Ученики средней школы охотно называют учебу «занятием ботанов». Такие виды деятельности, как футбол и чирлидинг[52], не особенно популярны в Купертино. «Наша футбольная команда никуда не годится», — добродушно признае́т Крис. В последнее время команда показывает более впечатляющие результаты, чем думает Крис, однако тот факт, что у школы плохая футбольная команда, по всей видимости, имеет для него особое значение. «Вообще-то, их даже нельзя назвать футболистами, — говорит он. — Они не носят командные куртки и не ходят большими группами. После окончания школы один из моих друзей посмотрел видеоролик с выпускного и отреагировал так: “Не могу поверить, что на этом видео показывают футболистов и девочек из группы поддержки”. Не это заводит наш город».
Тед Шинта, учитель и куратор кружка робототехники в средней школе Monta Vista, рассказал мне нечто подобное. «Когда я учился в средней школе, — сказал он — тем, кто не носил командных курток, лучше было не участвовать в школьных выборах. В большинстве средних школ есть группа, терроризирующая других учеников. [В школах Купертино] контингент учеников слишком нацелен на учебу, чтобы заниматься этим».
Консультант одного из местных колледжей Пэрви Моуди согласна с этой точкой зрения. «К интровертам не относятся свысока, — сказала она мне. — Их воспринимают как должное. В некоторых случаях к ним относятся даже с большим уважением и восхищением. Это так круто — быть чемпионом по шахматам или играть в оркестре». Как и повсюду, в Купертино тоже есть и интроверты, и экстраверты, но в целом среди жителей города больше интровертов. Одна молодая девушка, американка китайского происхождения, которая поступила на первый курс одного из элитных колледжей Восточного побережья, заметила этот феномен, пообщавшись в Сети с некоторыми из будущих сокурсников. Ее беспокоит то, что образ жизни, к которому она привыкла в Купертино, будет давать о себе знать и в будущем. «Я встретилась с парой человек в Facebook, — сказала она, — и они оказались совершенно не такими, как я. Я живу тихо. Не люблю ходить на вечеринки и общаться с другими, но там, по всей видимости, все люди очень общительные. Я совсем не похожа на них. Даже не уверена, что у меня будут друзья, когда я туда приеду».
Один из тех, с кем эта девушка общается в Facebook, живет в соседнем городке Пало Альто. Я спросила ее, как она отреагирует, если этот человек предложит ей встретиться летом. «Скорее всего, я не стану этого делать, — ответила она. — Было бы интересно познакомиться и все такое, но моя мама не хочет, чтобы я часто выходила куда-то, потому что мне нужно учиться».
Я была поражена чувством дочернего долга этой девушки, а также тем, что это чувство побуждает ее отдать предпочтение учебе, а не общественной жизни. Не такое уж необычное явление в Купертино. Многие здешние дети азиатского происхождения рассказывали мне, что, по требованию своих родителей, они все лето учатся и даже отклоняют приглашения на дни рождения в июле, чтобы в октябре получать хорошие оценки по курсу математического анализа.
«Думаю, причина в нашей культуре, — объяснила мне Тиффани Ляо, весьма уравновешенная выпускница средней школы (ее родители приехали из Тайваня), которая планировала поступать в колледж Swarthmore. — Учиться, поступать хорошо, не поднимать волны. Спокойствие заложено в нас от рождения. В детстве, когда я бывала в домах друзей моих родителей и не хотела там разговаривать, я брала книгу. Я использовала ее как щит, а взрослые говорили что-нибудь в таком роде: “Она такая прилежная!” И это была похвала».
Трудно себе представить, чтобы американские родители за пределами Купертино радовались тому, что ребенок читает, когда все остальные собрались вокруг барбекю. Однако родители, которые одним поколением раньше были воспитаны в азиатских странах, по всей вероятности, с детства прививали своим детям более уравновешенный стиль поведения. Во многих странах Восточной Азии традиционный курс обучения построен так, чтобы ученики больше слушали, писали, читали и запоминали. Обсуждение изучаемого материала не входит в число приоритетов и даже не поощряется{4}.
«У нас дома процесс обучения существенно отличается от здешнего, — говорит Хунг Вей Чиен, мама из Купертино, приехавшая в Соединенные Штаты из Тайваня в 1979 году для учебы в магистратуре Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. — Там вы изучаете предмет и сдаете тест. Во всяком случае, хотя я и повзрослела, там по-прежнему не позволяют ученикам отвлекаться от изучения предмета и много говорить. Если вы подниметесь и начнете говорить чепуху, вам сделают замечание».
Хунг — одна из самых жизнерадостных экстравертов, которых я когда-либо знала. Она часто делает оживленные, экспансивные жесты и хохочет. Одетая в беговые шорты и теннисные туфли, с украшением из янтаря на шее, она приветствует меня крепкими объятиями, и мы едем в булочную завтракать. Там, поедая выпечку, мы ведем дружескую беседу.
Показательно, что даже Хунг вспоминает о культурном шоке, испытанном ею на первом занятии, проводившемся в американском стиле. Она считала, что активное поведение в классе — это признак невоспитанности, так как оно отнимает время у сокурсников. Она со смехом отмечает: «Я выглядела там очень тихой. В Калифорнийском университете профессор начинал занятие словами: “Давайте обсудим!” Я смотрела на своих сверстников, когда они несли какую-то чушь, но профессор очень терпеливо выслушивал каждого». Хунг смешно кивает головой, пародируя в высшей степени уважаемых профессоров.
«Помню, как все это поражало меня. На занятии по лингвистике, например, студенты обсуждают не только лингвистику! Я подумала: «О! В США, если только ты начинаешь говорить, значит, с тобой все в порядке»».
Активная работа студентов на занятиях приводила Хунг в замешательство, а ее преподавателей, вероятно, в равной степени озадачивало нежелание девушки говорить. Через двадцать лет после того, как Хунг приехала в Соединенные Штаты, в газете San Jose Mercury News была опубликована статья под названием East, West Teaching Traditions Collide («Противостояние Западной и Восточной культур в образовании»){5}. В ней шла речь о том, что преподаватели обеспокоены нежеланием студентов азиатского происхождения (таких как Хунг) принимать активное участие в обсуждении изучаемых предметов на занятиях. Один преподаватель сказал о существовании «барьера уважения», который возник из-за почтительного отношения азиатских студентов к своим учителям. Еще один преподаватель призвал сделать активное участие в работе класса одним из показателей успеваемости, чтобы заставить азиатских студентов обсуждать то, что они изучают на занятиях. «Предполагается, что китайская методика обучения ставит вас в невыгодное положение, поскольку другие мыслящие студенты понимают предмет гораздо лучше вас, — сказал третий. — Это вечная проблема в группах с преобладанием студентов-азиатов».
Эта статья вызвала бурную реакцию в сообществе американцев азиатского происхождения. Некоторые считали, что преподаватели университетов правы в том, что азиатским студентам необходимо адаптироваться к западным учебным стандартам. «Из-за своей молчаливости выходцы из стран Азии позволяют людям вытирать о себя ноги», — такой комментарий сделал один из читателей сайта с язвительным названием ModelMinority.com. По мнению других, студентов азиатского происхождения не нужно заставлять высказываться и придерживаться западного стиля поведения. «Может быть, вместо того чтобы пытаться изменить их, колледжам следовало бы прислушаться к звуку их молчания», — написала Хиджунг Ким (психолог по вопросам культуры Стэнфордского университета) в работе, в которой изложила свои аргументы в пользу того, что разговорчивость — не всегда положительное явление{6}.
Как получилось, что представители азиатской и западной культуры по-разному воспринимают активное поведение студентов на занятиях: для одних это означает «обсуждать изучаемый материал», а для других — «нести чушь»? Ответ на этот вопрос был опубликован в журнале The Journal of Research in Personality{7} в виде карты мира, которую составил психолог Роберт Маккрей. Эта карта похожа на все остальные, которые можно найти в учебнике по географии, но она, по словам Маккрея, «показывает не количество осадков или плотность населения, а преобладание тех или иных личностных характеристик». Нанесенные на карту оттенки серого (светло-серый цвет соответствует интроверсии, темно-серый — экстраверсии) показывают «совершенно очевидную картину: Азия — это земля интровертов, Европа — земля экстравертов». Если бы на карте присутствовали Соединенные Штаты, их территория была бы окрашена темно-серым цветом. Американцы — это наиболее ярко выраженные экстраверты на всей планете{8}.
Карта Роберта Маккрея может показаться серьезной попыткой определения культурных стереотипов. Однако группирование целых континентов по типу личности — это не более чем приближенное обобщение: шумных людей можно найти как в материковом Китае, так и в Атланте. Кроме того, при составлении этой карты не были учтены тонкие культурные различия, существующие в рамках одной страны или региона. Жители Пекина ведут себя не так, как жители Шанхая, а обитатели обоих городов отличаются от жителей Сеула и Токио. То же самое можно сказать и по поводу обозначения выходцев из стран Азии как «образцового меньшинства»; даже если считать это комплиментом, данное описание все равно в такой же степени ограниченное и снисходительное, как и любое другое, которое загоняет личность в рамки совокупности воспринимаемых групповых характеристик. Возможно, не совсем верно изображать Купертино как «инкубатор» эрудитов, как бы лестно это ни звучало.
Хотя я и не приветствую строгого разделения людей по этническому признаку, было бы неправильно полностью избегать такой темы, как культурные различия и интроверсия. Выходцам из стран Азии свойственно много культурных и личностных особенностей, и остальная часть мира может и должна взять их на вооружение. На протяжении десятилетий ученые изучали культурные различия разных типов личности, особенно между представителями восточной и западной культуры. В частности, объектом изучения стал такой аспект, как интроверсия и экстраверсия — эти личностные характеристики психологи считают явно выраженными и поддающимися измерению во всем мире. И это говорят психологи, не способные прийти к единому мнению практически ни по одному вопросу, касающемуся систематизации параметров человеческой личности!
Результаты этих исследований во многом подтверждают выводы, сделанные на основании анализа карты Маккрея. В частности, в ходе сравнительного исследования поведения детей из Шанхая и Онтарио в возрасте от 8 до 10 лет было установлено, что в Канаде застенчивых и чувствительных детей избегают, а в Китае они пользуются популярностью у сверстников{9}. Кроме того, в Китае такие дети чаще становятся лидерами. Чувствительных и немногословных китайских детей называют «dongshi» («понимающий») — и это слово считается похвалой.
Китайские ученики средних школ рассказывают исследователям о том, что предпочитают иметь друзей скромных и бескорыстных, честных и трудолюбивых{10}. Американские же школьники предпочитают веселых, полных энтузиазма, общительных друзей. «Какой поразительный контраст! — пишет Майкл Харрис Бонд, кросс-культурный психолог, специалист по Китаю. — Американцы придают особое значение общительности и похвально отзываются о тех качествах, которые способствуют легкому, радостному общению. Китайцы подчеркивают значение более глубоких личностных качеств, обращая особое внимание на добродетели и достижения».
В ходе еще одного исследования американцев азиатского и европейского происхождения попросили вслух размышлять над решением логических задач{11}. По результатам исследования было установлено, что выходцы из Азии гораздо лучше справляются с заданиями, когда им разрешают делать это молча. Напротив, представители белой расы показывают более высокие результаты, озвучивая процесс решения.
Результаты этого исследования не показались неожиданными тем, кто знаком с отношением жителей Азии к произнесенному слову: речь предназначена для того, чтобы передавать информацию тому, кому ее нужно знать{12}. Спокойствие и самонаблюдение — это символы глубокомыслия и высшей истины. Слова — потенциально опасное оружие, поскольку они раскрывают то, что лучше было бы оставить невысказанным. Они ранят других людей, могут создать проблемы и тому, кто их произносит. Рассмотрим в качестве примера следующие восточные пословицы:
Ветер дует, а горы стоят (японская пословица).
Тот, кто знает, не говорит, а кто говорит — не знает (Лао Цзы, «Путь Лао-Цзы»).
Хотя я и не делаю особых попыток строго соблюдать молчание, жизнь в одиночестве сама по себе заставляет меня воздерживаться от речи (Камо-но Тёмей, японский отшельник XII столетия){13}.
Сравните эти пословицы с западными изречениями:
Овладей мастерством речи, чтобы быть сильным, поскольку сила человека — в его языке, а речь — могущественнее битвы (максимы Птаххотепа, 2400 до н. э.).
Речь — воплощение культуры… Слово, если даже оно противоречиво, связывает… А бессловесность обрекает на одиночество (Томас Манн)[53].
Скрипучее колесо получает больше смазки.
Что стоит за столь существенными различиями этих позиций? Во-первых, уважение к образованию, широко распространенное среди выходцев из Азии, особенно из стран «конфуцианского пояса»: Китай, Япония, Корея и Вьетнам. В некоторых китайских деревнях по сей день стоят статуи учеников, которые сотни лет назад успешно сдали экзамены на высшее ученое звание — «цзинши» — во времена династии Мин{14}. Получить такое признание намного легче, если вы (как некоторые дети из Купертино) посвятите все свое свободное время учебе.
Во-вторых, групповая идентичность. Многие азиатские культуры имеют коллективную ориентацию, но не в том смысле, в каком это понимают жители Запада. В странах Азии каждый индивид считает себя частью большого целого — семьи, корпорации, сообщества — и придает очень большое значение гармонии внутри своей группы. Они часто подчиняют собственные стремления интересам группы, принимая как должное свое место в иерархии.
Напротив, в центре западной культуры находится индивид. Мы воспринимаем себя как самодостаточных субъектов; наша судьба — выразить себя, следовать за своим счастьем, быть свободными от ненужных ограничений и добиться той цели, ради которой мы и пришли в этот мир. Мы можем жить в социуме, не подчиняясь воле группы, и, как минимум, нам не нравится думать о том, что мы это делаем. Мы любим и уважаем своих родителей, но у нас порой вызывают негодование такие понятия, как почитание родителей, и вытекающие из него последствия, такие как повиновение и сдержанность. Общаясь с другими людьми, мы делаем это как самодостаточные индивиды, которые весело проводят время, соперничают, добиваются успехов, борются за должность и — ах, да! — еще и любят других таких же самодостаточных индивидов. Даже западный Бог ведет себя уверенно, говорит красноречиво и стремится к доминированию; его сын Иисус — мягкий и добрый, но харизматичный человек, который нравится людям (как в рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда»).
Таким образом, жители запада ценят смелость и навыки устного общения, потому что эти качества помогают им выражать свою индивидуальность. А выходцы из Азии ценят спокойствие, смирение и чувствительность, способствующие сплочению группы. Для жизни в коллективе гораздо удобнее и легче вести себя сдержанно, даже покорно.
Эти предпочтения проявились очень ярко во время проведенного недавно исследования с применением fMRI. В его ходе ученые показали семнадцати американцам и семнадцати японцам фотографии мужчин в доминантной позе{15} (скрещенные руки, напряженные мышцы, ноги уверенно стоят на земле) и в подчиненной позе (плечи опущены, скрещенные руки защищают пах, ноги плотно прижаты друг к другу). В результате исследователи пришли к выводу, что фотографии мужчин в доминантной позе активизировали центр удовольствия в головном мозге американцев, тогда как фотографии мужчин в подчиненной позе имели такое же воздействие на мозг японцев.
С западной точки зрения трудно понять, что хорошего может быть в том, чтобы покорно подчиняться воле других. Но то, что западный человек воспринимает как подчинение, многие выходцы из стран Азии считают элементарной вежливостью.
Американец китайского происхождения Дон Чен (студент Гарвардской школы бизнеса, с которым вы уже встречались в главе 2) рассказал мне о том, как однажды делил квартиру с группой азиатских друзей и своим близким другом из белых — мягким, добродушным парнем, который, как считал Дон, не мог не вписаться в их компанию. Конфликты стали возникать, когда белый друг Дона заметил, что в раковине накапливается гора немытой посуды, и попросил своих азиатских соседей по комнате мыть за собой посуду. По словам Дона, эта претензия не была необоснованной, и его друг сформулировал свою просьбу очень вежливо и уважительно. Но азиатские соседи по комнате восприняли его поведение совсем по-другому. По их мнению, он вел себя грубо и раздраженно. Дон сказал, что выходец из Азии в такой ситуации тщательнее выбирал бы тон и сформулировал свою просьбу в виде вопроса, а не требования или команды. Или мог бы вообще не поднимать эту тему. Зачем расстраивать людей из-за нескольких грязных тарелок?!
Другими словами, то, что западный человек понимает как азиатское почтение, на самом деле представляет собой искреннее внимание к чувствам других людей. Психолог Харрис Бонд говорит по этому поводу следующее: «Только приверженцы открытой традиции могут назвать [азиатскую] модель речевого общения самоуничижением. В этой уклончивой традиции ее назвали бы скорее уважением к отношениям»{16}. А уважение к отношениям приводит к такой социальной динамике, которая может показаться поразительной с западной точки зрения.
В частности, именно из-за уважения к отношениям социальная фобия, именуемая в Японии «taijin kyofusho»[54]{17}, выражается у японцев не в виде страха оказаться в неловком положении (как происходит в Соединенных Штатах), а в виде опасения поставить в затруднительное положение других людей. Благодаря уважению к другим людям, буддистские монахи обретают внутренний покой (и испытывают высшее счастье, судя по показаниям томографов), тихо медитируя о сострадании{18}. И именно из уважения к отношениям жертвы взрыва ядерной бомбы в Хиросиме просили прощения друг у друга за то, что выжили. «Существует множество свидетельств их вежливого отношения друг другу, и все это до сих пор трогает душу, — пишет эссеист Лидия Миллет. — “Прости меня”, — сказал один из них с поклоном, а у самого в тот момент кожа слезала с рук клочьями. “Мне жаль, что я все еще жив, а твой ребенок умер”. “Прости меня, — сказал другой человек, у которого губы распухли до размера апельсина, обращаясь к ребенку, плакавшему рядом с мертвой матерью. — Мне так жаль, что я не оказался на ее месте”»{19}.
Уважение к отношениям с другими людьми, свойственное восточной культуре, вызывает восхищение. Однако то же самое можно сказать и об уважении к индивидуальной свободе, самовыражению и личной судьбе. Дело не в том, что одна позиция превосходит другую, а в том, что глубокие различия между культурными ценностями оказывают большое влияние на стиль поведения, которому отдается предпочтение в каждой культуре. На Западе существует идеал экстраверта, а в большей части стран Азии (по крайней мере, так было до вестернизации, происходящей на протяжении последних нескольких десятилетий) считается, что молчание — золото{20}. От этих различий зависит, что именно мы говорим, когда наши соседи по комнате собирают гору посуды в раковине, и то, о чем мы не говорим в университетских аудиториях.
Более того, все эти различия говорят нам о том, что идеал экстраверта не так священен, как мы, возможно, полагали. Следовательно, если в глубине души вы считали вполне естественным, что смелые и общительные люди превосходят сдержанных и чувствительных, если вы думали, что идеалу экстраверта поклоняется все человечество, значит, вы ошибались. Карта типов личности Роберта Маккрея открывает совсем другую истину: каждый способ бытия — молчаливый и разговорчивый, осмотрительный и бесстрашный, закнутый и непринужденный — не что иное, как проявление сильной культуры.
Как ни парадоксально, к числу тех, кому труднее всего понять и принять эту истину, относятся американские дети азиатского происхождения из Купертино. Взрослея и уезжая из родного города, они оказываются в мире, где умение высказывать свое мнение и создавать вокруг себя много шума — это путь к популярности и финансовому успеху. У таких выходцев из Купертино формируется раздвоенное сознание (отчасти азиатское, отчасти американское), каждая сторона которого ставит под сомнение другую. Майк Веи, выпускник средней школы, который сказал мне, что предпочитает учебу общению с друзьями, — прекрасный пример такой двойственности. Когда мы впервые встретились, он был учеником выпускного класса и все еще обитал в коконе Купертино. «Поскольку мы придаем такое большое значение образованию, — сказал мне тогда Майк, имея в виду выходцев из Азии в целом, — общение с окружающими не является существенной частью нашего я».
Осенью следующего года я снова встретилась с Майком, тогда он уже учился на первом курсе Стэнфордского университета — всего в двадцати минутах езды от Купертино, — но был на целую вселенную дальше от него в демографическом плане. Майк показался мне расстроенным. Мы встретились в уличном кафе и сели рядом с группой атлетически сложенных молодых людей, которые постоянно смеялись. Майк кивнул на этих юношей и девушек — они все без исключения были белыми. Создается впечатление, сказал он, что представители белой расы «меньше боятся того, что окружающие могут посчитать их слишком шумными или слишком глупыми». Майка расстраивала поверхностность бесед, которые можно было услышать в университетской столовой, а также то, что «всякая чушь» часто замещает на семинарах активное обсуждение изучаемой темы. Он проводил бὸ̀льшую часть свободного времени с другими выходцами из стран Азии, отчасти потому, что у них «такой же уровень общительности», как и у него. В присутствии сверстников неазиатского происхождения у него возникало чувство, будто ему нужно быть более жизнерадостным или взволнованным, чем есть в действительности.
«В моем общежитии из пятидесяти человек всего четыре выходца из стран Азии, — рассказывал он мне. — И я чувствую себя комфортнее в их обществе. Есть, правда, один парень по имени Брайан, его можно назвать достаточно тихим. Я сказал бы, что ему свойственно такое азиатское качество, как застенчивость. Мне кажется, рядом с ним я могу быть самим собой. Мне не нужно делать что-то только для того, чтобы выглядеть крутым, тогда как в окружении людей, не принадлежащих к числу азиатов, которые ведут себя слишком шумно, у меня возникает чувство, будто я должен играть какую-то роль».
Казалось, Майк довольно пренебрежительно отзывается о западном стиле общения, но он признал, что иногда у него появляется желание быть немного более активным и раскованным. «Они более комфортно чувствуют себя со своим характером», — сказал он о своих белых одногруппниках. Выходцы из Азии «испытывают дискомфорт не от того, какие они, а от того, как они себя выражают. В группе всегда ощущается прессинг в плане общения. И когда они не вписываются в общепринятый стандарт, это всегда можно увидеть по их лицам».
Майк рассказал мне об одном мероприятии, посвященном знакомству с первокурсниками, в котором он принимал участие. Это была игра «охота за мусором», проводившаяся в Сан-Франциско. Предполагалось, что во время игры студенты должны выйти за рамки своей зоны комфорта. Майк был единственным американцем азиатского происхождения в составе весьма шумной группы студентов. Некоторые ее участники пробежались нагишом по одной из улиц Сан-Франциско; некоторые обменялись одеждой в местном универмаге. Одна девушка пошла в магазин Victoria’s Secret и разделась там до нижнего белья. Когда Майк описывал все эти детали, мне казалось, он скажет, что поведение членов его группы выходило за рамки приличия. Но он не стал критиковать других студентов, а отнесся критично к самому себе.
«Когда люди вытворяют нечто подобное, в какой-то момент я испытываю дискомфорт. Это говорит о моей ограниченности. Иногда у меня возникает такое чувство, будто они лучше меня».
Преподаватели Майка тоже говорили ему нечто подобное. Через несколько недель после того мероприятия для первокурсников наставник Майка (профессор медицинской школы Стэнфордского университета) пригласила группу студентов к себе домой. Майк хотел произвести хорошее впечатление, но не мог придумать, что бы ему сказать. Другие студенты, казалось, совершенно свободно шутили и задавали умные вопросы. «Майк, ты был таким разговорчивым сегодня, — поддразнила его профессор, когда он наконец стал прощаться. — Ты меня просто сразил». Майк покинул дом в ужасном настроении. «Неразговорчивых людей считают слабаками или недалекими», — с сожалением сказал он.
Разумеется, эти чувства не совсем незнакомы Майку. Проблески их были у него еще во время учебы в средней школе. Возможно, в Купертино и царила едва не конфуцианская этика покоя, обучения и уважения к отношениям, тем не менее идеал экстраверта давал о себе знать и там. В местном торговом центре в будний день дерзкие подростки азиатского происхождения с остроконечными прическами подзывают к себе девушек в легких топиках, которые стреляют глазами и отпускают шутки. Субботним утром в библиотеке некоторые подростки сидят в уголках и упорно учат что-то, а некоторые собираются вокруг столов и ведут себя довольно шумно. Мало кто из детей азиатского происхождения, с которыми я общалась в Купертино, был готов отождествить себя со словом «интроверт», даже если описывал себя именно так. Будучи глубоко приверженными ценностям своих родителей, они, кажется, все равно делят мир на традиционных азиатов и азиатских суперзвезд. Традиционные азиаты не привлекают к себе внимания и выполняют домашнюю работу. Суперзвезды тоже хорошо учатся, но еще и шутят в классе, выводят учителей из себя и делают все, чтобы их заметили.
По словам Майка, многие ученики сознательно стараются быть более общительными, чем их родители. «Они считают своих родителей слишком уравновешенными и пытаются компенсировать это вызывающим поведением». Старшее поколение тоже меняет свои ценности. «Азиатские родители начинают понимать, что быть тихим и скромным невыгодно, поэтому заставляют своих детей выступать с докладами и принимать участие в дискуссиях, — говорит Майк. — Наша программа выступлений и дискуссий была в Калифорнии второй самой крупной программой, целью которой было научить детей говорить громко и убедительно».
Тем не менее, когда я впервые встретилась с Майком в Купертино, его самоощущение и ценности оставались теми же, что и прежде. Парень знал, что не принадлежит к числу азиатских суперзвезд (он поставил себе оценку 4 по шкале популярности от 1 до 10), но чувствовал себя комфортно таким, какой есть. «Я предпочел бы общаться с неподдельными людьми, — сказал он мне тогда, — а это неизбежно тянет меня к более тихим людям. Трудно быть веселым и разумным одновременно».
В действительности Майку повезло: у него была возможность жить и наслаждаться коконом Купертино довольно долго. Американские дети азиатского происхождения, которые растут в типичных американских городках, намного раньше сталкиваются с проблемами, возникшими у Майка только на первом курсе Стэнфорда. Во время одного из исследований на протяжении пяти лет проводилось сравнение американцев европейского и китайского происхождения{21}. Результаты показали, что в юношеские годы интроверсия свойственна выходцам из Китая в гораздо большей степени, чем их американским ровесникам — что сказывается на их самооценке. Двенадцатилетние американцы китайского происхождения чувствовали себя прекрасно такими, какие они есть, — возможно, потому, что они все еще оценивали себя в соответствии с традиционной системой ценностей своих родителей. Однако, когда им исполнилось семнадцать и они больше узнали об идеале экстраверта, распространенном в Америке, их самоуважение резко снизилось.
Подростки — выходцы из Китая — платят за свою неспособность быть как все социальной тревогой. Во взрослом возрасте это может сказаться на сумме в их зарплатных чеках. В рамках работы над книгой The Big Test («Главная проверка») журналист Николас Леманн провел с группой американцев азиатского происхождения интервью, темой которого была меритократия. «У них неизменно возникает мнение, — пишет он, — что меритократия заканчивается в день окончания учебного заведения; после этого выходцы из Азии начинают отставать, поскольку их культура не способствует продвижению вперед — они слишком пассивны и не умеют поддерживать со всеми приятельские отношения»{22}.
В Купертино я встретила много профессионалов, боровшихся с этой проблемой. Одна состоятельная домохозяйка рассказала мне, что мужья почти всех женщин ее социального круга не так давно приняли предложения о работе в Китае. Теперь им приходится ездить из Купертино в Шанхай и обратно — отчасти потому, что сдержанность поведения помешала им сделать карьеру здесь. По словам этой женщины, в американских компаниях считают, что «они не могут заниматься бизнесом — из-за презентаций. В бизнесе необходимо уметь собрать кучу всякой ерунды и должным образом подать то, что получилось. Изучив штат крупных компаний, вы обнаружите, что среди топ-менеджеров практически нет выходцев из Азии. Они нанимают людей, которые ничего не понимают в бизнесе, но умеют делать хорошие презентации».
Один программист рассказал мне, каким недооцененным чувствует себя на работе по сравнению с другими сотрудниками, «особенно с людьми европейского происхождения, которые говорят не задумываясь». По его словам, в Китае «тихого человека считают мудрым. Здесь же все обстоит совершенно иначе. Здесь люди любят высказываться по любому поводу. Когда у них появляется какая-то идея, даже если она еще не созрела, они все равно оглашают ее. Умей я лучше общаться с людьми, мою работу признавали бы больше. Мой руководитель ценит меня, но все равно не знает, что я выполнил работу на очень высоком уровне».
Затем этот программист признался мне, что записался на семинар по американской экстраверсии, который вел выходец из Тайваня, профессор коммуникации Престон Ни. В колледже Foothill, расположенном недалеко от Купертино, профессор Ни проводит рассчитанные на целый день семинары под названием «Communication Success for Foreign-Born Professionals» («Успешная коммуникация для специалистов иностранного происхождения»). Этот курс рекламируется в сети Интернет местной организацией под названием Silicon Valley SpeakUp, миссия которой звучит так: «Помочь специалистам иностранного происхождения преуспеть в жизни посредством развития навыков межличностного общения». («Разговорите свой разум! — такой призыв можно найти на главной странице сайта организации. — Все вместе мы достигнем большего в SVSpeakup».)
Мне стало любопытно, что фраза «разговорить свой разум» означает с азиатской точки зрения, поэтому я записалась на семинар. Через какое-то время я оказалась за партой в современной аудитории, куда через зеркальные стекла окон лился солнечный свет Северной Калифорнии. Там было всего пятнадцать учеников, многие из них — выходцы из стран Азии, но были и выходцы из Восточной Европы и Южной Африки.
Профессор Ни, дружелюбный человек с застенчивой улыбкой, был одет в западного стиля костюм и золотистый галстук с китайским рисунком в виде водопада. Он начал занятие с обзора американской бизнес-культуры. В Соединенных Штатах Америки, предупредил он, желающим преуспеть стиль необходим не меньше, чем истинная суть. Может быть, это несправедливо и, возможно, не лучший способ судить о вкладе человека в работу компании, «но, если у вас нет харизмы, будь вы даже самым замечательным человеком в мире, все равно к вам будут относиться с пренебрежением».
Такой подход отличается от многих других культур, по мнению Престона Ни. Когда коммунистический лидер Китая делает доклад, он читает его, и даже не по телесуфлеру, а по бумажке. «Лидера должны слушать все».
Профессор Ни спросил, есть ли среди присутствующих желающие выйти вперед и сделать то, что он предложит. Добровольцем оказался Радж, индийский программист немногим старше двадцати, который работал в компании, входившей в список Fortune 500. Радж был одет в традиционную для Кремниевой долины одежду — повседневную рубашку, застегнутую на все пуговицы, и брюки чино, однако стоял в защитной позе, скрестив руки на груди и шаркая туристическими ботинками по полу. Немного раньше, тем же утром, во время знакомства друг с другом, он сказал нам дрожащим голосом, сидя на своем месте в заднем ряду, что хочет научиться «поддерживать беседу и быть более открытым».
Профессор Ни попросил Раджа рассказать присутствующим о своих планах на оставшуюся часть выходных.
— Я иду на ужин с другом, — ответил Радж, в упор глядя на профессора, — а завтра, возможно, пойду в поход.
Профессор Ни попросил его сделать еще одну попытку.
— Я иду на ужин с другом, — сказал Радж, — а завтра [что-то бормочет], возможно, пойду в поход.
— У меня сложилось о вас такое впечатление, — мягко сказал профессор Ни Раджу, — что я могу поручить вам много работы, но не должен обращать на вас слишком пристального внимания. Запомните: в Кремниевой долине вы можете быть самым умным, самым талантливым человеком, но если не можете выразить себя в чем-то помимо работы, вас будут недооценивать. Многие специалисты, приехавшие из других стран, проходят через это. Вы отличный работник, но не лидер.
Присутствующие согласно кивают головами.
— Однако существует способ оставаться собой, — продолжил Ни, — и одновременно больше выразить себя своим голосом. Многие выходцы из Азии, разговаривая, используют только небольшую часть мышц.
После этих слов он приказал Раджу лечь спиной на пол и произнести пять гласных английского алфавита.
— A… E… U… O… I…, — произнес нараспев Радж; его голос разносился с пола по аудитории. — A… E… U… O… I… A… E… U… O… I…{23}
В конце концов профессор Ни посчитал, что Раджу уже можно подняться с пола.
— А теперь скажите, что интересное вы запланировали сделать после занятий? — спросил он, ободряюще хлопая в ладоши.
— Сегодня вечером я иду на ужин в дом своего друга, а завтра собираюсь пойти в поход еще с одним другом.
Голос Раджа звучал громче, чем раньше, и класс горячо зааплодировал ему.
Сам профессор Ни — яркий пример того, что может произойти, если поработать над освоением необходимых навыков. После семинара я пришла к нему в кабинет, и он рассказал мне, каким застенчивым был по приезду в Соединенные Штаты и как он сознательно старался попадать в среду (например, в летний лагерь или бизнес-школу), в которой мог бы учиться вести себя как экстраверт, до тех пор, пока это не будет получаться у него более естественно. Сегодня у него успешный консалтинговый бизнес, а среди его клиентов есть специалисты из Yahoo! Chevron и Microsoft; он обучает их тем навыкам, над приобретением которых он сам в свое время так тяжело трудился.
Однако, когда профессор Ни начал говорить об азиатской концепции «мягкой силы» (которую он называет лидерством «посредством воды, а не огня»), я увидела в нем ту его сторону, которая не в восторге от западного стиля общения. «В азиатских культурах, — сказал Ни, — есть более утонченный способ получить желаемое. Этот способ требует не агрессивности, а непреклонности и умения. В конечном счете благодаря этому можно достичь многого. Агрессивная сила побеждает вас; мягкая сила располагает к себе».
Я попросила профессора привести реальные примеры проявления мягкой силы. Его глаза сияли, когда он рассказывал мне о клиентах, сила которых была в их идеях и в сердце. Многие из этих людей были организаторами различных групп наемных служащих (женских групп, групп по интересам) — им удалось сплотить людей вокруг своей идеи с помощью убеждения, а не активных действий. Профессор Ни рассказал также о таких группах, как «Матери против пьянства за рулем» — другими словами, о людях, меняющих жизнь не силой своей харизмы, а силой заботы. Эти люди владеют навыками коммуникации достаточно хорошо, чтобы донести до людей свое послание, но их настоящая сила определяется их природой.
«В долгосрочной перспективе, — сказал Ни, — если идея хороша, люди меняют свое отношение. Если дело праведное и вы вкладываете в него свою душу, то неизменно притянете к себе тех, кто захочет разделить с вами путь. Мягкая сила — это спокойное упорство. Люди, о которых я говорю, проявляют упорство в повседневных контактах с другими людьми. В итоге они создают команду». Мягкой силой, по словам Престона Ни, обладали люди, которыми мы восхищались на протяжении всей истории: мать Тереза, Будда и Ганди.
Я была поражена тем, что профессор Ни назвал имя Ганди. Почти всех учеников средних школ, с которыми я встречалась в Купертино, я просила назвать имя лидера, которым они восхищаются, и многие из них назвали именно Ганди. Что в нем внушало им такие чувства?
Махатма Ганди, как сказано в его автобиографии, с рождения был застенчивым и тихим{24}. В детстве он боялся всего на свете: воров, привидений, змей, темноты и больше всего — других людей. Он с головой погрузился в книги и как можно быстрее бежал после школы домой, чтобы ни с кем не разговаривать. Даже когда он стал молодым человеком и его как члена исполнительного комитета Общества вегетарианцев выбрали на первую руководящую должность, он посещал все собрания, но был слишком робок, чтобы выступать на них.
«Ты прекрасно разговариваешь со мной, — озадаченно спросил его один из членов комитета. — Почему же ты никогда не раскрываешь рта на собраниях комитета? Ты просто бездельник». Когда в комитете началась политическая борьба, у Ганди было свое твердое мнение по всем возникающим вопросам, но он слишком боялся высказать его. Он записывал свои мысли на бумагу, намереваясь прочитать их вслух на собрании. Но в конечном счете не мог сделать даже этого.
Со временем Ганди научился управлять своей робостью, но так и не преодолел ее. Он не мог выступать экспромтом и при любой возможности пытался избегать произнесения речей. В своей биографии он писал: «Не думаю, что у меня могло бы появиться хоть малейшее желание принять участие во встрече друзей, занятых беседой».
Однако именно застенчивость стала основой уникальной силы Ганди — той формы сдержанности, понять которую можно, проанализировав некоторые малоизвестные факты его биографии. Будучи молодым человеком, Ганди решил поехать в Англию, чтобы изучать там право — он принял это решение против воли лидеров подкасты Modhi Bania. Членам касты было запрещено есть мясо, а лидеры подкасты были убеждены в том, что вегетарианство в Англии невозможно. Но Ганди уже поклялся своей любимой матери воздерживаться от мяса, поэтому не видел никакой опасности в этом путешествии. Так он и сказал главе общины Шетху.
— Неужели ты проигнорируешь приказ касты? — спросил Шетх.
— Я ничего не могу с этим поделать, — ответил Ганди. — Мне кажется, касте не следует вмешиваться.
В результате Ганди изгнали из касты, и этот приговор оставался в силе даже тогда, когда несколько лет спустя он вернулся из Англии, превратившись в молодого, многообещающего юриста, владеющего английским языком. Община разделилась на два лагеря, обсуждая вопрос о том, что с ним делать. Один лагерь принял его, другой изгнал. Это означало, что Ганди не разрешается даже есть или пить в домах членов касты, в том числе в доме его сестры и в доме тещи и тестя.
Ганди знал, что любой другой человек потребовал бы восстановления в касте. Однако Махатма не видел в этом смысла. Он знал, что борьба только повлечет за собой противодействие. Ганди подчинился воле Шетха и держался на расстоянии, даже от собственной семьи. Его сестры и родители жены были готовы втайне принимать его в своих домах, но он отказался и от этого.
К чему привела уступчивость Ганди? Члены подкасты (даже отвергшие его) не только прекратили докучать ему, но и помогали впоследствии в политической работе, не требуя ничего взамен. Они относились к нему с любовью и великодушием. «Я твердо убежден, — писал Ганди, — что все эти хорошие моменты были результатом моего непротивления. Если бы я боролся за восстановление в касте, если бы попытался разделить ее на лагеря, если бы провоцировал членов касты, они, разумеется, отплатили мне тем же, и, вместо того чтобы избежать бури по возвращении из Англии, я оказался бы в водовороте потрясений».
Подобная ситуация — решение принять то, против чего другой человек возражал бы, — еще неоднократно повторялась в жизни Ганди. Будучи молодым юристом в Южной Африке, он подал заявление о приеме в местную коллегию адвокатов. Общество юристов не принимало в свои ряды выходцев из Индии и попыталось воспрепятствовать этому, потребовав предоставить оригинал сертификата, который хранился в Высшем суде Бомбея и потому был недоступен. Ганди был в ярости: ему было хорошо известно, что истинная причина всех этих препятствий кроется в расовой дискриминации. Однако он не позволил своим чувствам проявиться. Он терпеливо добивался своего до тех пор, пока коллегия адвокатов не согласилась принять официальный документ, заверенный местным сановником.
Наконец наступил день, когда Ганди поднялся, чтобы произнести клятву — и в этот момент главный судья попросил его снять тюрбан. В то время Ганди уже осознавал, в чем его истинные ограничения. Он знал, что в данном случае сопротивление было бы оправданным, но был убежден, что только от него зависит решение, — и снял головной убор. Его друзья были разочарованы. Они сказали, что он поступил как слабый человек и что ему следовало отстоять свои убеждения. Но Ганди чувствовал, что уже научился «ценить красоту компромисса».
Если бы я рассказала вам все это, не упомянув имени Ганди и его достижений, вы могли бы посчитать его крайне пассивным человеком. А на Западе пассивность — это прегрешение. Согласно словарю Мерриама — Вебстера, быть пассивным — значит действовать под влиянием внешних факторов. Кроме того, это означает быть покорным. Сам Ганди отверг обозначение «пассивное сопротивление», ассоциируя его со слабостью, и отдал предпочтение сатьяграха — этот термин изобрел он сам для описания «твердости в поисках истины».
Как и подразумевает слово «сатьяграха», пассивность Ганди была вовсе не слабостью, а сосредоточенностью на конечной цели и нежеланием расходовать энергию на ненужные столкновения. По глубокому убеждению Ганди, сдержанность была его самым ценным активом, а также следствием его застенчивости.
У меня с детства сформировалась привычка сдерживать свои мысли. Необдуманное слово вряд ли могло когда-либо сорваться с моего языка. Опыт научил меня тому, что молчание — это часть духовной дисциплины поборника истины. Многим людям просто не терпится высказаться. Но вряд ли все эти разговоры приносят миру пользу. Во многом это не более чем пустая трата времени. В действительности моя застенчивость служила мне щитом, позволяла мне развиваться. Она помогала мне постичь истину.
Мягкая сила свойственна не только таким высоконравственным людям, как Махатма Ганди. Возьмем, к примеру, превосходство азиатов в таких сферах, как математика и естественные науки, — вокруг этой темы сейчас создается большая шумиха. Профессор Ни определяет мягкую силу как «спокойное упорство», и это качество лежит в основе успехов в учебе в той же степени, как и в основе политических побед Ганди. Спокойное упорство требует длительной концентрации внимания, сдерживающей реакцию на внешние раздражители.
Международное исследование по оценке качества математического и естественнонаучного образования (The International Mathematics and Science Study, TIMSS){25} — это стандартизованный тест, который проводится для учеников средних школ во всем мире один раз в четыре года. После каждого теста исследователи проводят многосторонний анализ полученных результатов, сопоставляя эффективность обучения учеников из разных стран. Азиатские страны, такие как Корея, Сингапур, Япония и Тайвань, неизменно занимают первые места в списке. Например, в 1995 году, когда впервые проводилось это исследование, такие страны как Корея, Сингапур и Тайвань, показали самые высокие результаты теста по математике и вошли в четверку лучших в мире по естественным наукам{26}. В 2007 году исследователи подсчитали, сколько учеников в каждой конкретной стране обладают знаниями продвинутого уровня, соответствующими повышенному международному стандарту (для учеников, изучающих математику, это означает обрести статус, равный статусу суперзвезды){27}. В результате ученые установили, что самые лучшие знания показали ученики из нескольких азиатских стран. Около 40 процентов учеников четвертых классов из Сингапура и Гонконга получили количество баллов, соответствовавшее или превзошедшее повышенный стандарт, а от 40 до 45 процентов восьмиклассников из Тайваня, Кореи и Сингапура приблизились к нему. Во всем мире доля учащихся, получивших количество баллов, соответствовавшее повышенному стандарту, составляла 5 процентов учеников четвертых классов и 2 процента учеников восьмых классов.
Чем можно объяснить такой поразительный разрыв между показателями, полученными в Азии и в других странах мира? Давайте проанализируем один интересный момент, касающийся TIMSS. В ходе тестирования учеников просят также ответить на ряд докучливо подробных вопросов о них самих. Эти вопросы касаются самых разных аспектов жизни, начиная с того, почему они увлекаются естественными науками, и заканчивая тем, есть ли у них дома столько книг, чтобы заполнить ими еще три-четыре книжные полки. Для заполнения анкеты требуется много времени, и, поскольку это никак не влияет на результаты тестирования, многие ученики оставляют ряд вопросов без ответа. Однако исследование профессора Эрлинга Боу показало, что в странах, где учащиеся заполнили больше строк в анкете, больше учеников хорошо справились и с самим тестом TIMSS. Другими словами, самые лучшие ученики обладают не только когнитивной способностью решать задачи по математике и естественным наукам, но и еще одним полезным качеством — спокойным упорством.
В результате других исследований было установлено также, что даже у совсем маленьких азиатских детей наблюдается поразительно высокий уровень упорства. Например, кросс-культурный психолог Присцилла Блинко предлагала японским и американским детям пазл, устроенный таким образом, чтобы его невозможно было собрать; задание они должны были выполнить в одиночку, без помощи других детей или учителя{28}. Затем она сравнила, сколько времени эти дети потратили на сборку пазла, прежде чем прекратили попытки. Японские дети потратили в среднем 13,93 минуты, тогда как американские — только 9,47 минуты. Менее 27 процентов американских учеников упорно продолжали собирать пазл столько же времени, сколько и японские дети, и только 10 процентов японских детей отказались от дальнейших попыток так же быстро, как и американские дети. Присцилла Блинко относит этот факт на счет такого качества, как упорство, свойственное японским детям.
Спокойное упорство, демонстрируемое многими азиатами и американцами азиатского происхождения, не ограничивается только математикой и естественными науками. Несколько лет назад, после моей первой поездки в Купертино, я встретилась с Тиффани Ляо — ученицей средней школы, которая собиралась поступать в колледж Swarthmore. Родители хвалили дочь за то, что в детстве она любила читать даже в окружении других людей. Когда мы впервые встретились, семнадцатилетняя Тиффани, девушка с детским лицом, планировала поступать в колледж. Она рассказала мне о том, что перспектива переезда на Восточное побережье и встречи с новыми людьми вызывает у нее приятное волнение, но она боится жить там, где никто не пьет чай с пузырьками — популярный тайваньский напиток.
Теперь Тиффани стала практичной и опытной студенткой последнего курса колледжа. Она училась за границей, в Испании, и подписывала свои письма в континентальном стиле: «Обнимаю, Тиффани». На фотографии, выложенной в Facebook, детское выражение лица уступило место улыбке, по-прежнему мягкой и дружелюбной, но еще и проницательной.
Тиффани вот-вот должна была осуществить свою мечту стать журналистом. Совсем недавно ее избрали главным редактором газеты колледжа. Она по-прежнему застенчива: когда девушка выступала на публике или поднимала трубку, чтобы позвонить незнакомому человеку, кровь бросалась ей в лицо, но со временем она начала себя чувствовать более комфортно в таких ситуациях. Тиффани убеждена, что именно эти «спокойные черты характера», как она сама их называет, помогли ей стать главным редактором. Для нее мягкая сила означает способность внимательно слушать, делать подробные записи и глубоко изучать тему интервью, перед тем как встретиться с людьми. «Все это помогло мне добиться успеха в журналистике», — написала мне Тиффани. Она научилась использовать силу спокойствия.
При первой встрече с Майком Веи (студентом Стэнфода, который хотел бы быть таким же раскованным, как и его сокурсники) он сказал, что такого понятия, как спокойный лидер, не существует. «Как вы можете донести до людей свою убежденность, если так спокойно воспринимаете ее?» — спросил он. Я заверила его в том, что это совсем не так, но он с такой спокойной убежденностью говорил о неспособности тихих людей внушить другим свою убежденность, что в глубине души я засомневалась. Может, он и прав.
Все это происходило еще до того, как я услышала слова профессора Ни об азиатской концепции мягкой силы; до того, как прочитала труды Ганди; до того, как поняла, что Тиффани ждет блестящее будущее в качестве журналиста. Подростки из Купертино показали мне, что убежденность остается убежденностью, какого бы уровня громкости голос ее ни выражал.
Лига плюща — ассоциация восьми элитарных американских университетов. В ее состав входят Гарвардский, Принстонский, Йельский, Пенсильванский, Брауновский, Колумбийский и Корнелльский университеты и Дартмутский колледж. Своим названием это неформальное объединение обязано побегам плюща, который обвивает старые корпуса зданий этих университетов. Прим. ред.
Вид спорта, сочетающий акробатические и танцевальные элементы, в котором участвуют, как правило, команды девушек, выступающие на бейсбольных матчах с танцевальными программами, чтобы поддержать свою команду и раззадорить болельщиков. Прим. ред.
Манн Т. Волшебная гора. — М.: Аст, Астрель, 2010.
Культурно-специфический синдром, наблюдаемый в Японии. Он напоминает социальную фобию и характеризуется четким ощущением человека, что его тело, или его части, или его функции оскорбляют других или неприятны другим. Прим. ред.