- Молодец, но не совсем: это я, твой адмирал!
И быстренько поспешил по лестнице, ловко переставляя руки и ноги...
Осмотр повреждений занял немного времени, Макаров все схватывал быстро, решения принимал сразу. Приказал командиру броненосца собрать всех офицеров в кают-компании, а сам несколько задержался в трюме, обсуждая с главмехом подробности ремонтных работ.
Макаров вошел в узкое и низкое помещение кают-компании, офицеры встали, он жестом пригласил их садиться.
- Господа! Ваш адмирал не любит длинных речей, кто служил со мной, это знает. Эскадра у нас сильная, офицеры и низшие чины подготовлены хорошо. Главное теперь - боевой дух, вера в победу.
Макаров продолжал. Он был хороший оратор, говорил свободно и уверенно, одновременно вглядываясь в лица офицеров. Кажется, он никого из них не знал. Молодые люди, хотя все почти при бородах - мода такая, да и бриться каждый день в походе весьма трудно. Важно, чтобы они поверили ему, а еще важнее - в самих себя поверили...
- Господа, мы - русские, мы с детства знаем, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадет. Ну, а ваш адмирал будет глядеть на вас да радоваться. И, само собой, поощрять, - улыбнулся он под конец.
Молодые офицеры любили и ценили шутку, они задвигались, заулыбались, все разом весело загомонили, обстановка сразу стала непринужденной. Вот это Макаров более всего любил и ценил в морском деле.
Жизнь властно диктует свои условия. У Макарова, который получил полуофициальный титул "дедушки русского минного флота", в распоряжении имелось явно недостаточное количество миноносцев. Но еще горшей, пожалуй, бедой было то, что и эти-то наличные корабли страдали большими конструктивными и техническими недостатками. У русских миноносцев оказалась очень незначительная дальность плавания - запаса пресной воды для паровых котлов хватало всего лишь на 12 часов хода. В первом же пробном плавании Макаров смог лично удостовериться в этом. А ведь адмирал еще по пути в Артур предполагал сразу же начать минные атаки японских баз, расположенных на корейском побережье, и транспортов, перевозящих военные грузы. Пришлось ограничиться действиями на сравнительно близких рубежах.
Почти каждую ночь высылал Макаров миноносцы в разведку или на боевое патрулирование. Он знал, как тяжело воевать экипажам с изношенными, вечно неисправными механизмами. И действительно, на русских минных судах то и дело происходили аварии. Не встретившись иной раз с противником, экипажи кораблей все же несли потери. С миноносцев, вернувшихся из похода, нередко спускали на носилках обожженных или обваренных паром кочегаров...
Макаров знал об этом, но снова и снова посылал миноносные отряды в море. Противник не должен иметь покоя.
Всеми силами адмирал пытался укрепить состав своего минного флота. "Без миноносцев мы будем как без рук и без глаз", - внушал он морскому ведомству. Макаров предлагал перевезти минные корабли в разобранном виде по железной дороге. В принципе это было вполне возможно, и реальный пример такого рода уже имелся. В Порт-Артуре судовые мастерские вполне могли справиться со сборкой небольших кораблей. Но в Морском министерстве, как всегда, не спешили, а потом... а потом спешить оказалось уже незачем: японцы перерезали дороги в Артур...
Меж тем "наместник" Алексеев оправился от страха и начал войну. Войну против Макарова...
Началось с мелочи. Донесения о ходе боевых действий Макаров должен был по субординации посылать Алексееву как своему, так сказать, непосредственному начальнику. Зная, какое ничтожество представляет собой этот бастард и то, что он все равно ничего не решает, Макаров одновременно посылал свои донесения также и на "высочайшее имя". Авось хоть там разберутся... Алексеев делает ему замечание: "Считаю, что эти донесения не подходят под приказ для донесений на высочайшее имя. Ввиду такого отступления - напомнить приказ". Такого рода мелочные "выговоры", демонстративно посылаемые адмиралу, напрягавшему все силы в осажденной крепости, естественно, создавали обстановку нервозности и склок вокруг командующего эскадрой.
Ну, а дальше - больше. Как известно, начальственный состав на Тихом океане подбирал не Макаров. Естественно, что, прибыв в Порт-Артур, он нашел некоторых офицеров слабыми или, во всяком случае, не подходящими для совместной работы с ним.
Вскоре у него нашлись безусловные основания для таких перемен. При адмирале Старке корабли эскадры слишком редко совершали совместные плавания и поэтому неважно умели ходить в общем строю. Макарову пришлось заниматься этой, в сущности говоря, учебной работой уже во время войны. Он неоднократно выводил эскадру в море для маневрирования в строю. И вот в один из таких выходов тринадцатого марта произошло столкновение броненосцев "Пересвет" и "Севастополь". К счастью, серьезных повреждений не произошло, но возмутительный случай требовал немедленного и строгого разбора - в назидание всем.
Макаров назначил следствие. Комиссия из опытных офицеров установила, что ответственность за аварию несет главным образом командир "Севастополя" Чернышев. Адмирал утвердил заключение следственной комиссии. Командиру "Пересвета" был объявлен выговор, а Чернышева, командира "Севастополя", отстранили от должности, ибо он, как говорилось в приказе, "не может в настоящих условиях командовать броненосцем". Все свидетельствуют, что в Порт-Артуре Макаров проявлял необычайную сдержанность в отношениях с людьми. На этот раз он возмутился необычайно.
- С такими командирами мне приходится вступать в сражение! - сказал он своим офицерам, собравшимся у него на совещание.
Макаров назначил командиром "Севастополя" капитана второго ранга Эссена, который до этого командовал легким крейсером "Новик", а на его место - капитана второго ранга Шульца.
Алексеев назначений Макарова не утвердил (он имел на это право). Вместо Эссена наместник предлагал другую кандидатуру. Подобные действия мукденского вельможи являлись не только оскорблением, это был подрыв авторитета адмирала как командующего флотом, это была прямая попытка создать ему дополнительные трудности в работе.
Никаких серьезных оснований отводить предлагаемые перемещения на флоте у Алексеева, разумеется, не имелось. Николай Оттович Эссен был талантливейшим русским моряком. Он блестяще проявил себя в дальнейшем при обороне Артура. Накануне падения крепости он вывел "Севастополь" на внешний рейд и отбивал там яростные атаки японских миноносцев. А потом, в момент предательской капитуляции, затопил броненосец с не спущенным андреевским флагом. Эссен стал позднее адмиралом, и, по общему мнению, он был самым одаренным флотоводцем в русском дореволюционном флоте после Макарова.
Любимец офицеров и матросов, Эссен, к сожалению, скончался сравнительно молодым в 1915 году (совпадение: ему тогда исполнилось столько же лет, сколько Макарову в день гибели). Способным моряком показал себя и Михаил Федорович Шульц (он тоже окончил службу в адмиральском звании). И, напротив, Чернышев был откровенно слаб, и вскоре после описываемых событий его уволили в отставку. Да, Макаров умел разбираться в людях.
На войне особый спрос с каждого человека, а с командира - вдвойне. И вот ему снова палки в колеса?! Но тут уж Макаров дал отпор со всей силой своего характера. Ах, вы опять собираетесь мне мешать, вам снова плевать на существо дела?! Ладно, командуйте сами...
Он шлет телеграмму Алексееву (и аналогичную Авелану), где заявляет, что после отмены его приказа "мое дальнейшее пребывание в настоящей должности сделается невозможным" и поэтому "прошу о моем отчислении, ибо в такой обстановке я не в силах исполнить возложенное на меня его величеством поручение". Разумеется, его величество был тут ни при чем, но Макаров был очень хорошо искушен в правилах бюрократической "борьбы".
Алексеев понял, что сейчас сила не на его стороне, и поспешно отступил - не стал настаивать на исполнении своего приказа. Ведь он по-прежнему оставался "начальником" Макарова... Ладно, мы еще прижмем этого строптивого мужлана!
Флот адмирала Того продолжал ближнюю блокаду Артура. Японский командующий делал это методично и целеустремленно. Ему хотелось запереть русский флот в гавани, чтобы безраздельно господствовать в море: армия микадо, начавшая вторжение в Маньчжурию, целиком зависела от надежности морских перевозок.
С приездом Макарова активность русского флота возрастала с каждым днем - Того это видел, пожалуй, лучше всех. Но закупорить внутреннюю гавань Порт-Артура можно было и без сражения главных сил борющихся сторон.
Для тяжелых броненосцев выход из гавани на внешний рейд имелся один-единственный, причем довольно узкий, а главное - неглубокий. Тяжелые броненосцы и крейсера могли выходить в море лишь в так называемую "высокую воду", то есть во время прилива. Стало быть, во время отлива основные силы русского флота не имели возможности покинуть внутреннюю гавань.
Разумеется, японцам это было тоже хорошо известно. Макаров не пожелал мириться с этим жестким природным ограничителем. Увы, углублять проход дело долгое, да и трудноосуществимое во время войны (раньше сделать это, конечно, не догадались!). Адмирал приказал произвести тщательные промеры. Сделали. И оказалось, что при точном и осторожном движении даже в самую низкую воду выход из гавани возможен!
Первый такой выход Макаров осуществил девятого марта. В тот день прилив должен был начаться в 13 часов 30 минут. Но уже с утра корабли русской эскадры стали выходить на внешний рейд. Впоследствии специальная историческая комиссия установила (на основании японских источников), что этот первый выход эскадры в "неположенное" время произвел "ошеломляющее впечатление на неприятеля". Эпитет "ошеломляющий" - это весьма сильное выражение для сдержанных японцев.
Одновременно адмирал Того предпринял попытку закрыть выход из порт-артурской гавани способом, давно уже бытовавшим в военно-морском деле. В узком проходе намеренно затопляется корабль - вот и все. Разумеется, это легко сказать и очень трудно сделать, ибо противник всегда бдительно охраняет подобные стратегически важные узости своей акватории.
Для выполнения "закупорочных" операций требуются отважные и самоотверженные моряки: шансов вернуться немного. В японском флоте смелых добровольцев нашлось достаточно. Первая попытка закрыть рейд таким способом была предпринята одиннадцатого февраля, еще до приказа Макарова. Она окончилась неудачей: все пять японских пароходов, пытавшихся прорваться к выходу из порт-артурской бухты, погибли под огнем нашей артиллерии. Их экипажи, как принято говорить в подобных случаях, "на базу не вернулись"...
Месяц спустя Того приказал повторить операцию. Ночь на четырнадцатое марта выдалась поначалу ясная, лунная, однако русские миноносцы заняли позиции на ближних подступах к Порт-Артуру - все может случиться.
Около двух часов ночи луна зашла. Японцы предвидели это. Под покровом темноты к гавани скрытно, без огней и без сигналов, приближался диверсионный отряд: четыре больших грузовых парохода, вооруженных артиллерией, и шесть миноносцев. Пароходы должны были, невзирая на огонь и любые потери, пробиться к единственному выходу из гавани и затонуть на фарватере. Для быстрого затопления обреченных кораблей в их трюмы закладывались мощные заряды, снабженные взрывателями замедленного действия ("адскими машинами", как называли их тогда). Достаточно было затопить один такой пароход на фарватере - и все: русский флот надолго оказался бы запертым в гавани, как в бутылке.
Первым столкнулся с диверсионным отрядом русский миноносец "Сильный". Им командовал отважный лейтенант Криницкий. Удачной торпедной атакой был подорван японский заградитель, шедший головным. Тонущий корабль круто взял вправо, чтобы успеть выбраться на мелководье. И здесь произошел трагикомичный случай - из тех, которые порой играют на войне немаловажную роль.
После атаки кто-то из матросов "Сильного" случайно ухватился за рычаг парового свистка. Над морем, заглушая даже звуки пальбы, раздался мощный протяжный гудок. Три других японских заградителя (как выяснилось потом) приняли этот гудок за сигнал своего головного "уклониться вправо" и повернули за ним. Через несколько минут два из них в темноте наткнулись на камни. Четвертый, правда, успел отвернуть, но, освещенный прожекторами, был расстрелян огнем русских береговых батарей и кораблей и затонул.
Бой легких сил у подступов к Артуру продолжался. "Сильный" оказался под жестоким обстрелом. Криницкий и двенадцать матросов были ранены, один офицер и шесть матросов убиты - половина экипажа вышла из строя. Миноносец получил серьезные повреждения и сел на мель. Другие корабли охранения удержали японцев на дальней дистанции, спасая товарищей от расстрела.
...И вот, в разгар ночного сражения среди вспышек выстрелов и нервного, бегающего света прожекторов на внешний рейд подошло первое подкрепление - канонерская лодка "Бобр". И лишь когда стало светать, все увидели, что на ней поднят флаг командующего флотом. При первых же звуках выстрелов Макаров поднялся (он спал все это время не раздеваясь) и вышел на рейд на том корабле, который первым смог поднять пары. Адмирал твердо придерживался того принципа, что военачальник должен лично руководить сражением. И он показал пример.
Стрельба стихла: японские миноносцы отошли под прикрытие своих главных сил, русские корабли их не преследовали. Теперь требовалось срочно осмотреть севшие на мель вражеские заградители. Дело опасное, все понимали, что они, скорее всего, "с начинкой". Макаров вызвал добровольцев ("охотников" - говорили тогда). Несколько групп смельчаков во главе с офицерами поднялись на борт японских пароходов и успели перерезать провода "адских машин". Макаров распорядился снять орудия с захваченных судов и передать их для усиления береговых батарей. Он был доволен: хоть и малые, но все-таки трофеи... "Сильный" удалось еще до восхода солнца снять с камней и отвести в порт. Вскоре он вновь вошел в строй.
При первых же лучах рассвета Макаров вновь вывел все свои исправные броненосцы и крейсера в море. Эскадра адмирала Того кружила невдалеке, однако не подходила, как тогда выражались, на "дистанцию действенного огня".
"Закупорить" вход в бухту не удалось. Удача в войне медленно, но неуклонно начала переходить на сторону русского флота!
Разумеется, Макаров понимал, что японцы могут еще раз попытаться закупорить порт-артурскую гавань тем же способом. Следовало во что бы то ни стало предотвратить подобную возможность. На совещании командиров, которое он собрал, решено было вдоль прохода затопить несколько старых пароходов они создали бы искусственный и совершенно непреодолимый барьер для новых вражеских заградителей, буде они появятся снова. Отобрали четыре судна, тщательно выбрали места их затопления.
Накануне в Артур приехал знаменитый художник Верещагин. Пожилой уже человек, он по-прежнему оставался неутомимо деятельным и подвижным. Горячий патриот, друг Скобелева и георгиевский кавалер, он не раз делил походные тяготы с русскими солдатами, был участником и очевидцем многих кровопролитных сражений. Верещагин отличался характером лихим и неукротимым, в натуре у него имелось что-то общее с Макаровым. Недаром, видимо, они издавна испытывали друг к другу самые дружеские чувства.
Адмирал встретил художника прямо на улице Артура. Но пригласил он его не на обед и не на чашку чаю.
- Приходите сегодня ко мне, - сказал Макаров, - потом поедем топить судно на рейде - загораживать японцам ход.
Несколько дней спустя в одном из своих писем - последних писем в его долгой жизни - Верещагин рассказывал:
"Гигант-пароход, смотревший пятиэтажным домом, только что купленный для затопления, стоял, уже накренившись на тот бок, на который он должен был лечь. Было жалко смотреть на молодца, обреченного на смерть, еще не знающего своей участи...
- Скорей, скорей!! Все долой! - кричал, горячась, Макаров. - Сейчас переменится ветер и судно поставит прямо (а прямо судно было бы ниже, чем боком, потому что оно очень широко). Можно взрывать!
Одна за другой две мины в носу и в корме взвили громадные столбы воды и грязи - и судно, вздрогнувши, сначала действительно выпрямилось, а потом стало валиться. Корма скоро заполнилась и села на дно, но нос сильно поднялся кверху, показывая страшную язву, нанесенную ему миной. Адмирал очень горячился: