Перед ним стоял гардемарин. Вытянувшись по-уставному и поднеся руку к бескозырке, он почтительно произнес:
- Имею честь спросить, господин капитан второго ранга, здесь ли находится редакция журнала "Морской сборник"?
Капитан уже четвертый десяток лет служит на флоте, глаз у него опытный. Достаточно только взглянуть на этого юношу, и знающему человеку понятно - моряк ладный. Тело еще легкое, сухое (ничего, возмужает), но весь он подтянут, крепок, хорошо скроен. Из-под бескозырки вылезает аккуратно приглаженная русая прядь. Глубоко посаженные глаза смотрят внимательно, спокойно, хоть и видно, что волнуется: ишь, пятна на лице...
- Что же вам угодно? - ободряюще улыбнулся капитан.
- Мною написана небольшая статья, которую я дерзнул бы предложить в журнал.
Капитан с симпатией смотрит на гардемарина. Волнуется вот, а держится спокойно. А каков бас-то у него, прямо протодьякону под стать!
- Так, так. Ну что ж, давайте сюда вашу статью. Да вы садитесь, садитесь!
Гардемарин кладет на стол тоненькую рукопись и садится в кресло у столба. Садится не на краешек, но и не развалясь, а именно так, как надлежит сидеть младшему перед старшим.
- Давно ли изволите обучаться в Морском корпусе?
- Никак нет, господин капитан. Набор нынешнего года.
- На флоте служили?
- Так точно, два года на эскадре Тихого океана.
- Два года... Так, так. А сколько вам, простите, лет будет?
- Восемнадцать, господин капитан.
Боже мой, только восемнадцать! Еще все впереди. Капитан про себя вздыхает. Да, быстро идет жизнь... А юноша симпатичный, серьезный, это хорошо.
- Ну что ж, господин гардемарин... - Капитан тяжело приподнимается в кресле; молодой человек, опережая его, стремительно вскакивает и застывает по стойке "смирно". - Статью вашу я прочту тотчас, с ответом не задержим.
- Благодарю вас, господин капитан, честь имею кланяться.
И вот юноша опять стоит перед столом, приложив руку к бескозырке, подтянутый, стройный, с живым, умным взглядом. Приятно смотреть! Да, приятно смотреть на хороших молодых людей! Капитан благожелательно кивает:
- Имею честь.
Дверь захлопнулась. Капитан берет оставленную рукопись, смотрит заголовок: "Инструмент Адкинса для определения девиации в море". Текст на четырех страницах, крупно написанных от руки. Внизу стоит подпись: С. М. и чуть ниже: "Гардемарин Степан Макаров". Что ж, переворота в науке эта статья не сделает, но написано толково, грамотно. А ведь автору-то всего восемнадцать лет!..
И вот настал день, о котором мечтает каждый питомец военного училища: 24 мая 1869 года Макарову было присвоено звание мичмана - первое офицерское звание в русском военно-морском флоте. Двадцатилетний мичман являлся уже опытным, бывалым моряком.
Он начал свою службу в переходное время: паровые суда, недавно пришедшие на смену парусным, переживали еще детский возраст. Навыки, привычки, традиции парусного флота механически переносились в новые условия. Отсюда огромное количество аварий, катастроф и несчастных случаев, которые происходили в ту пору с военными кораблями.
Макаров был назначен на броненосную лодку "Русалка" - новый и для той поры вполне современный корабль, хотя и небольшой. Первое же плавание "Русалки" едва не кончилось гибелью. Однажды, двигаясь вдоль берега на малом ходу, судно задело днищем подводный камень. Толчок был слабый, однако поврежденный корпус дал течь. Тогда-то и выяснилось, что конструкция этого нового корабля настолько неудачна, а средства для ликвидации аварии столь несовершенны, что "Русалка" при такой погоде и ничтожной пробоине неминуемо должна была бы затонуть. К счастью, берег был близко, и корабль удалось спасти.
Несчастный случай с "Русалкой" вроде бы окончился сравнительно благополучно и вскоре был всеми забыт. Всеми, но не Макаровым. Ему приходилось уже наблюдать аварии такого рода как с русскими, так и иностранными судами. Теперь он с особой ясностью понял, что, заботясь о скорости хода, вооружении и многом другом, моряки и судостроители мало занимались непотопляемостью.
Гул врывающейся в трюм воды - самый, пожалуй, страшный звук в открытом море. Что делать? Как наложить хотя бы временную заплату на поврежденное днище? Помнится, знаменитый Мюнхгаузен остановил течь на корабле весьма легким способом - он просто-напросто сел на пробоину, использовав некоторую часть своего тела в качестве естественной пробки. Патент на это изобретение, однако, не возьмешь: барон Мюнхгаузен один, а кораблей много... Но Макаров был не бароном-фантазером, а сугубым практиком.
Практичный и сметливый мичман недоумевал: а разве нельзя заранее снабдить суда пластырями? Ныне подобные соображения кажутся простейшими, но ведь многие изобретения, когда они осуществлены, вызывают недоуменный вопрос: почему же раньше-то до этого не додумались?.. Одаренные люди тем и отличаются от всех прочих, что обращают внимание на то, чего не замечают, множество раз проходя мимо, другие.
...Двадцатилетний мичман спокойно, но строго отчитывает пожилого боцмана:
- Почему нет пластыря на корабле? Это твое хозяйство, ты должен был его изготовить и держать в трюме в самой близи от люка. Ты разве не понимаешь, что третьего дня из-за пустяковой пробоины мы все могли бы потонуть?
Боцман смущенно переминается, кашляет, поднося кулак к прокуренным усам.
- Ваше благородие, в наставлении по пароходству не значится подобной утвари, мы завсегда...
- Но тонуть-то нам с тобой пришлось бы, а не инструкции, понимаешь ты это?
- Так точно, ежели приказываете, я тотчас велю матросам изготовить.
- Приказываю. И делай тотчас.
Вскоре несколько дюжих матросов растянули по палубе треугольник плотной сероватой парусины. Ко всем четырем концам намертво прикрепили длинные канаты. Унтер-офицер водил по парусине толстой шваброй, макая ее в ведро с горячей водой. Боцман четко и уверенно командовал. Одному зазевавшемуся матросу, из новобранцев, не задумываясь, дал крепкого тычка в бок (чтобы служба медом не казалась!).
Вскоре все было готово.
- Подсушить парусину, свернуть в рулон и отнести в трюм, - скомандовал мичман.
- Есть, ваше благородие! - ответил боцман.
В Петербурге Макаров тут же поспешил в Публичную библиотеку. В красивом читальном зале с высоченным потолком было торжественно и тихо истинный храм науки. Мичман погрузился в чтение морских изданий, малочисленных наших, многих английских. Вскоре он написал довольно объемистый трактат о пластырях.
Рукопись мичман Макаров отнес адмиралу Попову, своему бывшему начальнику на Тихом океане. Оценка знаменитого флотоводца значила очень много для молодого изобретателя. К тому же адмирал имел в ту пору необычайно большое влияние на флоте: фактически все технические нововведения решались им.
Попов был человек, бесспорно, одаренный, он любил смелые идеи, охотно поддерживал новые начинания. Увы, ему слишком часто мешала собственная неуравновешенность. Вспыльчивость его порой превращалась в каприз или, хуже того, в самодурство. Так случилось и на этот раз: адмирал, бегло ознакомившись с макаровским проектом, назвал его "незрелым".
Слов нет, всякий отрицательный отзыв о своем деле неприятен. Но получить его от человека авторитетного, который относится к тебе доброжелательно, - это особенно тяжело. После подобного афронта у иных, видимо, появилось бы желание забросить свой неудачный труд подальше. Макаров писал в те дни: "Пришел домой совершенно расстроенный. Думал, думал и думал - стал ходить из угла в угол, стал перебирать разные обстоятельства и остался в полном недоумении".
Всем известна фигура неудачливого изобретателя, этакого "непризнанного гения", человека нервного и обозленного на весь мир. Разумеется, случаи неприятия новых идей происходили везде и всегда, человеческое мышление порой консервативно. Не лучше ли, однако, даже в самом неблагоприятном случае вернуться к своему детищу и еще раз попробовать усовершенствовать его? Улучшить? Макаров пишет: "Часто, знаете ли, приходится слышать от кого-нибудь:
- Я, - говорит, - предлагал то и то, да не приняли.
- А отчего не приняли? Потому что проект не был разработан.
- Изобретатели думают, что достаточно заявить, что "вот, мол, идея, пользуйтесь ею и развивайте". Ничуть не бывало: прежде свою идею развей, а потом претендуй, что не приняли вещи полезной".
Тем не менее Макаров добился опубликования своей рукописи в солиднейшем "Морском сборнике". Эта работа вызвала всеобщее внимание, и вскоре появился одобрительный отзыв о ней в газете "Кронштадтский вестник".
Молодым автором заинтересовался адмирал Григорий Иванович Бутаков командующий броненосной эскадрой Балтийского моря, талантливый и высокообразованный флотоводец, герой Севастопольской обороны. Он командовал отрядом из нескольких паровых судов - очень мало было их тогда в русском флоте! - и смело нападал на превосходящие силы соединенных эскадр Англии, Франции и Турции.
Во время осады Севастополя Бутаков, считая, что решающие бои предстоят на суше, попросил Нахимова назначить его на наиболее опасные батареи. Знаменитый адмирал ответил:
- Нельзя-с, вас нужно сохранить для будущего флота!