Хаген, тан Хединсея; Райна Разбивающая Щиты; Сигрлинн; Хедин-из-Бездны
Мертвец на могильном камне шевельнулся, конвульсивно дёрнулся, потянулся, рывком сбросил ноги с камня. Хаген одним движением выдернул меч из пронзённого горла Брана, отпрыгнул, вскидывая клинок в защитную позицию.
– Не пытайся меня обмануть, Сухая Рука, я знаю, насколько хорошо ты умеешь притворяться трупом, – процедил он сквозь зубы.
Спрыгнувший с камня мертвец довольно-таки бодро повёл плечами, встряхнулся, по-медвежьи надвинулся на Хагена.
– Вы любите играть в загадки, – проговорил хединсейкий тан, осторожно отступая и не сводя глаз со своего двойника. – Думаете, что это поможет сохранить Закон Равновесия. Но мне-то и так понятно, Сухая Рука, – только одна сила могла вернуть тебя из-за смертной грани, и эта сила – Демогоргон. Как ты там прозвал меня с Учителем? «Чёрный мор сущего»? «Бичи нашей вселенной»? Право же, ты нам льстишь.
Бран Сухая Рука, застывший в луже крови, не пошевелился и ничего не ответил. Воин с лицом молодого Хагена, в простой кольчужной броне, островерхом шлеме, с длинным полутораручным мечом неспешно приближался к ученику Хедина.
– Мы никогда не враждовали с Соборным Духом, – продолжал Хаген. – С чего бы ему именовать нас всякими поносными словами? Это не в его характере. Но зачем он тогда освободил тебя?
Мертвец прыгнул, извернулся, ударил; удар был хорош, стремителен, хитёр: начавшись финтом, резко поменял направление. Хаген отступил на шаг, его собственная сталь поднялась для защиты, заскрежетала по чужому клинку.
Бран дёрнулся, руки его заскребли землю.
– Я же говорил, что не поверю, – бросил ему Хедин.
После этого ему стало уже не до разговоров, потому что противник атаковал умело, быстро, расчётливо; да, так мог драться он, молодой тан Хединсея, когда всё в мире казалось таким понятным и простым.
Жеребец Хагена зло заржал, встал на дыбы, копыта мелькнули возле самой головы ожившего мертвеца, и тому пришлось отступить. Тан ударил раз, и другой, и третий, перехватывая первенство. Теперь уже отступала его молодая копия; отступала, умело закрываясь, угрожая в любой миг контратакой.
Однако с каждым мигом длящейся схватки мертвец менялся всё сильнее и сильнее; лицо его стремительно покрывалось морщинами и шрамами, делаясь неотличимым от облика истинного Хагена. Неизменным оставался лишь простой кольчатый доспех.
Бран Сухая Рука меж тем поднимался тоже; из-под прижатой к рассечённому горлу ладони вырывались струйки сероватого пара.
– Кадавры, – яростно бросил Хаген. – Гомункулусы. Куклы!..
– Главное – что у этой куклы в голове, – хрипло проговорил Бран. Он убрал ладонь – на шее остался лишь широкий багровый шрам.
Хагену вновь стало не до разговоров; его двойник упёрся, отражая каждую атаку, каждый выпад.
Криво усмехаясь, ученик Хедина добавил к размаху стали магию. Лезвие меча полыхнуло, призрачные двойники клинка срывались с его оружия, и гасли, ударяя в грудь сражавшегося с ним мертвяка. Тот пошатнулся, согнулся, пальцы его разжались, выпуская эфес.
– Готово, – просипел Бран. Сухая Рука оставался в стороне, не пытаясь вмешаться в поединок. – Готово, Хаген! Так и знал, что ты на это попадёшься!..
– На что?
Двойник хединсейского тана опустился на одно колено, голова его поникла, руки прижаты к груди.
– Ты зажился на этом свете, ученик Хедина. Но мы не могли тебя добыть – слишком уж хитёр и изворотлив твой учитель. Но теперь ты отправишься туда, куда и должен – в домен Соборного Духа!..
«Это с чего ради?» – хотел было ухмыльнуться Хаген, но мир его внезапно заполнила одна лишь боль. Это он теперь оказался рухнувшим на колено, едва не теряющим сознания от режущей грудь му́ки.
Бран Сухая Рука возник рядом, низко склонился, обнимая за плечи, словно брата.
– Нас обоих там заждались, – прохрипел он. – Дело сделано. До встречи, тан Хединсея!.. Нелегко будет нам оправдаться перед Великим Духом!
…Туман, холодный и мокрый.
Волны его катились со всех сторон, подобно прибою. Над серым морем нависали вечерние сумерки, холодный пронзающий ветер дул, казалось, со всех сторон сразу, и лишь впереди смутно виднелся какой-то холм, а на нём – неяркие огоньки, как будто окна жилища.
Ученик Хедина с трудом выпрямился – в себя он пришёл, лёжа ничком на влажной траве, но не на живой, смоченной утренней росой, – нет, на сухой и колкой, словно давно скошенное сено, облитое водой из ведра.
Он взглянул на себя.
Не его руки, не его меч, не его доспехи – того, мёртвого, с могильного камня.
Хаген пошатнулся. Он слишком поздно понял, какую ловушку ему подстроили.
Ему казалось – он дышит, чувства его остались прежними, ощущается земная тяга; но на самом деле путь у него уже только один.
Тан тяжело упал на одно колено, вонзая чужой клинок в землю и утыкаясь в него лбом. Глаза его сочились не слезами, но ненавистью, яростной и горячей, однако же – бессильной.
Он понимал, что мёртв. Чары, наложенные Учителем, разбиты, серые пределы, домен Соборного Духа, поглотили его, Хагена, душу.
…Туман, холодный и мокрый.
Раздвигая его руками, словно болотную тину, Хаген угрюмо двинулся в единственном направлении, где новая действительность хоть как-то отличалась от бесконечных пространств унылой бесцветной мглы.
Сумерки, которым никак не смениться ночью. Тучи, готовые разразиться бурей, которая никогда не настанет. Ветер, дующий со всех сторон, который ничего не движет и гонит. Посмертие, сухая и старая картинка, нарисованная выцветшей тушью с настоящей жизни.
Хаген шёл упорно и упрямо, не давая чёрным мыслям взять верх. Себе самому он казался вполне живым, телесным, воплощённым. Тяжесть доспехов и оружия, скрип кожаных ремней, даже запах собственного пота – чем не жизнь?
Дом на холме освещал ему дорогу огнями окон, но казались они не радостными и приветливыми, а, напротив, мрачными и предостерегающими – словно алые фонари, подвешиваемые порой в горах Восточного Хьёрварда возле крутых обрывов и пропастей.
Хаген поднимался. Смерти нет, твердил он себе, сжимая зубы. Я помню, кто я, помню, что должен сделать, значит, всё, что вокруг, – это посмертие или иная иллюзия, называй как хочешь, из которой надлежит вырваться.
Дом встретил его поваленным плетнём, странно покосившимся крыльцом; дверь сорвана с петель и просто прислонена обратно. Из окон пробивался мрачный алый отсвет.
Хединсейский тан поднатужился, отодвигая в сторону тяжёлую створку из каменного дуба. Открылись просторные сени, и в тот же миг отворилась дверь и в горницу; в проёме возникала массивная человеческая фигура.
– Привет тебе, Хаген.
Голос был низок, рокочущ, почти рычащ. Хозяин выпрямился, отступил в сторону, скрещивая руки на широкой груди. Язык, на котором он заговорил, был древним наречием Восточного Хьёрварда, наречием его матери, Свавы, на котором она, когда хмель не брал над ней верха, пела маленькому Хагену протяжные разбойничьи песни.
– Привет тебе, хозяин, прости, не ведаю твоего имени, – на том же языке ответил ученик Хедина.
– Зови Трактирщиком, – последовал ответ. – И входи, садись. Времена сейчас недобрые, но кой-какое угощение соображу.
Хаген повиновался.
Просторная горница, убранная, словно в богатом трактире где-нибудь в Бирке или Хедебю, с длинным деревянным столом и лавками, с медвежьими и волчьими шкурами на стенах и воронёными доспехами на особых расчалках.
Угощение оказалось под стать. Форель из северных рек, ягоды – брусника, морошка, клюква, немудрёные соленья, простой ржаной хлеб.
Трактирщик со стуком поставил перед Хагеном высокую пенящуюся кружку.
– Выпьем, тан. Это добрый эль.
– Другого здесь, наверное, и не бывает, великий дух, – как мог спокойно сказал Хаген, поднимая кружку.
– Я – не он, – отрезал Трактирщик, в свою очередь поднимая эль.
– Ты – часть его. – Хаген отставил пиво, лишь сделав вид, что пьёт.
– Часть, но особая. – Хозяин вгляделся в глаза тану. – Не пригубил даже моего эля. Почему?
– Не по мне эта честь, великий. Да и сказки сказывают – кто чего отведает в посмертии, тот жизнь земную уже навсегда забудет. А я забывать ничего не хочу.
– Не все забывают, – буркнул Трактирщик. – Кто хочет забыть – тот забудет. А кто не хочет – тот нет. Иные и рады были бы, да не могут. Кто по жене иль по мужу убивается, кто по детям. Кто родной город вспоминает, перед врагами павший. Кто злато зарытое, о коем семье не сказал… Ты вот – ничего не хочешь забыть, Хаген из Йоля?
– Ничего, – сухо ответил тан. – Всё помнить должен, обо всём Учителю рассказать.
– Может, и расскажешь, когда сам Учитель твой к нам соберётся, – сообщил хозяин.
– Уж кого-кого, а великого бога Хедина вам никогда не заполучить, – усмехнулся Хаген. – Но довольно этих речей, хозяин. Мне ведь дальше двигаться надо, как я понимаю?
– Можешь двигаться, а можешь и тут чуток задержаться. Торопиться не обязательно, можем с тобой посидеть славно, эля выпить – это ведь последний твой эль, не забывай, тан.
– Когда-нибудь всем нам предстоит испить свой последний эль. Нет смысла искать в нём что-то особое.
– Но ты ведь не собирался, так? Хотел жить и дальше, милостями своего учителя Хедина?
– Это, великий дух, наше с ним дело. Если ты – привратник, то пропусти меня дальше.
– А если я найду тебя недостойным?
– Тогда я буду биться с тобой, насколько хватит сил.
– А когда они иссякнут? – Казалось, Трактирщик откровенно забавляется.
– Как могут они иссякнуть у мёртвого? – пожал плечами Хаген. – Довольно пустых слов, великий. Только если ты сможешь объяснить мне, почему вам было так важно меня заполучить, что пришлось прибегнуть к столь сложному способу.
– Упорядоченное сотрясли великие бедствия, тан Хединсея. У нас, у Третьей Силы, есть только один шанс исправить случившееся. И для этого всё должно быть… как можно ближе к равновесию. Ученик Истинного Мага, продолжающий жить, хотя Время не утратило над ним власти – один из нарушителей оного.
– То есть я просто должен быть мёртвым? Я, один? И это сдвигает баланс? Ты всерьёз предлагаешь мне в это поверить, великий?
– Не преуменьшай своё значение, тан Хединсея. Третьей Силе ты нужен мёртвым, а не живым.
– Отрадно, что столь великие сущности, как Орлангур и Демогоргон, так высоко меня ценят. Но, хозяин, если тебе ведомы мои мечты и помыслы, ты должен знать – я не сдамся.
Трактирщик покачал головой.
– Ешь и пей, тан Хаген. Не в моей воле ни дать тебе свободу, ни пресечь и это твоё посмертие. Ешь и пей, а потом ступай туда, куда ветры сего места укажут тебе путь.
– Что я должна сделать? – повторила валькирия Райна.
«Помочь нам восстановить баланс, хотя бы в незначительной части. Великая работа требует завершения. Чем ближе она к Идеалу, тем лучше, пусть даже мы его и не достигли на этот раз. Но важно продвинуться к нему, сделав следующую Монаду более совершенной, чем предыдущая».
– Хорошо. – Райна села, прижимая пальцы к вискам. – Что в точности вы от меня хотите?
«В рядах тех, кто нам служил, произошло… нестроение. Тебе надлежит исправить его в меру твоих сил».
– А вы сами?
«У нас есть иные заботы. Монада должна быть рождена. Наше предназначение – чтобы она приблизилась насколько возможно к Идеалу. Твоё дело – помочь нам в этом».
– А госпожа Сигрлинн? Куда она всё-таки исчезла?
Бестелесный голос молчал какое-то время, и наконец сообщил, сухо и неохотно:
«Та, кого ты именуешь Сигрлинн, осталась в пределах Хаоса».
– Как «в пределах»?!
«Сигрлинн сумела… отделиться от того кокона, что защищал вас обеих. После этого мы уже не можем видеть или ощущать её. Что с ней – мы не ведаем. И мы не можем разыскивать её в этой бездне. Тебе, Разбивающая Щиты, придётся обойтись без неё».
– Что в точности вы от меня хотите?
«Устранения тех, что мешают Монаде и отдаляют её от Идеала».
– Кого же?! – Райна потеряла терпение.
«Мы надеемся, что ты правильно поняла наши великие намерения. Мы надеемся, что ты осознаёшь – в этом и только в этом истинное спасение Упорядоченного, бесконечность существования божественного Разума, великого и непознаваемого Творца. Мы не ищем себе ни богатств, ни наслаждений, ни власти. Нам нужно лишь, чтобы Творец был».
– Кого…
«Погоди, валькирия. Так вот, в конце нашего пути – идеальная Монада, идеальный Творец. Такое Упорядоченное будет существовать поистине вечно. Будет ли в нём смерть? – не ведаем. Быть может, и будет, но лишь как череда перерождений, вечного пути сознания и памяти. Однако для этого Творец должен быть поистине Идеален. Лишён всех неправильностей, отклонений, возмущений. Мы всегда боролись с возмутителями спокойствия, если только появление их не было заложено в Плане Творца, наподобие Молодых Богов, что должны были сменить вас, Богов Древних. Мы помогали Ракоту Восставшему и помогали его противникам таким образом, чтобы силы их истощились бы как можно скорее. Мы выступили против Хедина Познавшего Тьму. Мы… сделали ещё многое, приближая грядущего Творца к Идеалу. Но сейчас настал решающий момент. Если мы не сдержим эту бурю, то пропадут не только все наши труды, но и само Упорядоченное будет обречено, когда магия в нём остановится окончательно. Мы не хотим грозить тебе, валькирия. Мы по-прежнему надеемся, что ты поймёшь нас».
– С кем я должна сразиться? – в третий раз повторила воительница.
«Их трое. Трое чародеев, называющих себя людьми и „смертными, достигшими бессмертия“. Кор Двейн, Скьёльд и Соллей. Они были нашими союзниками, но… впрочем, не важно. Они должны быть устранены. Этого требует баланс Упорядоченного и приближенность к Идеалу».
– Эти трое? И всё?
«Нет. За ними должно последовать ещё много упокоений. С какими-то мы справимся сами. С какими-то – наши слуги, из тех, что сохранили верность. Ещё с какими-то – ты и тебе подобные. Но об этом мы скажем после. Пока что надо справиться с отступниками, не дать им разрушать баланс ещё больше, вносить всё новые и новые искажения. Поэтому – отправляйся в путь, воительница. И помни, что чем ближе к Идеалу Творец, тем больше шансов, что в новом мире, в новом Упорядоченном тоже родится валькирия Райна. И, быть может, даже вспомнит кое-что из своей прошлой жизни».
– Быть может… – скривилась воительница.
«Тебе, во всяком случае, лучше, – невозмутимо сообщили Дальние. – Мы же исчезнем все до единого».
– Но разве таких, как вы, не будет в следующей инкарнации Творца? Разве не было вас раньше?
«Мы не ведаем, – пришёл холодный ответ. – Может, мы были, а может, и нет. Может, мы будем, а может, и нет. Может, Творец воплотит иной способ движения к Идеалу. Не важно. Мы не поглощены, в отличие от вас, самовыживанием. Но всё это не имеет отношения к тому, что тебе предстоит свершить прямо сейчас. Мы укажем тебе дорогу к убежищу тех, чьё бытие грозит необратимо погубить движение к Идеалу. Тебе очень помогла бы волшебница Сигрлинн, однако её нет, и придётся справляться самой».
– Если эти чародеи настолько могучи, мне могут понадобиться союзники.
«Вот это речи истинной воительницы. Отправляйся в Хьёрвард, валькирия. Там ты встретишь своего отца. Ему было доверено целое воинство Древних, собранное нами. Увы, он решил употребить его для собственной войны в то время, как оно требуется совсем в ином месте. Мы попытались это исправить, использовать и этот… порыв твоего родителя, насколько могли. Дали ему новые веления. Однако события разворачиваются слишком быстро, и в слишком многих местах. То, что мы поручили богу О́дину, может подождать. Недолгое время, но может. Возьми это воинство, валькирия. Оно подчинится тебе – мы пошлём весть».
В глазах Райны потемнело.
– Я должна сразиться с собственным отцом? – глухо проговорила она. – Речь ведь именно об этом? Владыка Асов не покорился вам, пошёл своим путём; вы попытались его использовать, но поняли, что…
Дальние прервали её резко, болезненным гудением в глубине её черепа.
«Наступает то, что вы пророчески назвали Рагнарёком, Разбивающая Щиты. Время, когда вырвется на свободу Великий Волк, всплывёт на поверхность Великий Змей, и огненный меч великанов положит конец Мировому Древу. Вы предвидели и провидели очень многое, многому дали символическое, понятное лишь мудрым изложение. Упорядоченное само предсказало собственный конец; вы, как могли, уловили его печаль и скорбь. Не кручинься, дщерь владыки Асгарда, – если кто и может сохранить его для уготовленной участи, так это ты. Твой же отец и в самом деле пошёл против нас, и мы на самом деле попытались обратить это хоть к некоей пользе сотворения Монады; сражение то, при всей важности своей, сейчас не до́лжно длить. Нам предстоит справиться с куда бо́льшим искажением и его источниками, прежде чем мы сможем думать о меньших».
– С кем же ведёт сражение мой доблестный родитель?
«С самим Спасителем», – последовал немедленный ответ.
Воительница вцепилась в край стола, костяшки побелели.
«Нам было полезно это противостояние, ибо Спаситель есть одно из паразитных возмущений, препятствующих движению к Идеалу. Поэтому богу О́дину и было… позволено вести сражение. Но теперь нам стало ясно, что продолжать бой хоть и желательно, но есть и более насущное. Твоему отцу мы более доверять не можем. Поэтому воинство возглавишь ты».
Воцарилось молчание. Райна сидела, оцепенев, и лишь взгляд её затравленно скользил по стенам, по звериным шкурам, по старой столешнице – так трудно было поверить, что вот это всё: щербатая кружка, следы ножей на досках, пушистый мех – создано магией и на самом деле не существует.
Красивые слова Дальних о целях, возмущениях и прочем скрывали под собой одну простую истину. Осознание ударило воительницу, словно ледяной кинжал под рёбра.
– Я должна убить собственного отца.
«Возможно. Это Рагнарёк. А что такое, в сущности, Рагнарёк? Великое устранение возмущений и имперфекций. Подготовка к сотворению великой Монады. Так что… И кто знает, какой облик примет символ Рагнарёка, Великий Волк, обретя свободу?»
– Это чепуха, – собрала все силы Райна. – Великий Волк – это же Фенрир, и он очень изменился…
«Вот именно. Изменился. А Великий Волк – это отнюдь не имя, валькирия».
– Но… мой отец…
«Или – или, воительница Рандгрид. Мы не воины, мы – творцы Творца. В великой своей мудрости Он не допустил в Своём творении всесильных, тех, кому достаточно лишь пожелать – и всё исполнится. Нет и таких, что способны, ступив на поле битвы, одним взмахом повергать во прах многочисленные армии. Нет, в Сущем подобное сражается с подобным. Поэтому нам необходимы помощники. Неважно, добровольные или нет.
Мы принимаем свои меры, не сомневайся, валькирия. Но и без таких, как ты, не обойтись».
Райна молчала, машинально поглаживая пушистую шкуру. Медвежья. Тоже обман, как и всё здесь.
«К твоему отцу отправились уже наши посланники. Мы надеемся, что он внемлет. Ну, а если нет… Только от тебя зависит, валькирия, сумеешь ли ты убедить его добровольно отказаться от того безумия, коему он предался, и возглавить воинство Древних».
– Предался безумию? Но ведь вы сами сказали, что велели ему сражаться. Тогда почему же…
«Потому что он не желает остановиться. Пытается „спасти город“. Хотя спасать нужно не город, а Упорядоченное и рождающуюся Монаду. У нас же возникли куда более насущные задачи».
– Более насущные… то есть вы и сами тоже будете… пытаться покарать эту троицу?
«Да. В меру возможного, ибо всё внимание и силы наши потребны здесь, где творится Монада. Но не сколько „покарать“, сколько „устранить хаотизирующее воздействие“».
– Так не лучше ли нам вместе?..
«Конечно. Ты начнёшь, воительница, и мы поддержим. Но начнёшь ты».
– Хорошо, – проговорила наконец валькирия. Только бы выбраться отсюда, только бы вернуться в обычный мир!..
«На этих наших врагов двинешься не ты одна. Увы, нет времени заново выстраивать многочисленные воинства, но без помощи ты не останешься. Мы воссоздали твои доспехи и оружие».
– Почему же «нет времени»? Есть же тихие заводи, где Великая Река течёт едва-едва?
«Увы, это именно заводи. Те, кто нас предал, знали, где укрыться. Время там ничуть не медленнее основного потока. Поэтому приходится действовать почти наобум. При этом требуется крайняя поспешность. Что ж сказать – нас очень, очень… огорчил твой отец, валькирия».
– Огорчил?
«Используем понятное тебе слово. Мы не испытываем подобных чувств, конечно же. Но планы должны исполняться, воительница, так что поспеши».
В любом случае, подумала Райна, я увижу отца. А Ракот Восставший… его мы отыщем такоже.
«Но этот наш оберег пребудет с тобой, – вдруг заявили Дальние. – Мы долго избегали подобного, даже твоему отцу таковой вручён не был. А тебе мы даём».
На столе перед ней из ничего соткался зелёный продолговатый кристалл о семи разношироких гранях.
Райна бестрепетно протянула руку, коснулась прохладного камня.
– Он уничтожит меня, если я не исполню вашу волю?
«Да», – чуть поколебавшись, ответили Дальние.
– А моему отцу, пошедшему против вас, такого не полагалось?
«Против него это бы не подействовало, валькирия. В тебе, как и в нём, горит искра Пламени Неуничтожимого, но в нём её больше. Её не затушить и не разрушить».
– А мою, что же, можно, выходит?!
«Твою можно пригасить на время, достаточное, чтобы Упорядоченное изменилось бы окончательно и бесповоротно. Древнего бога, какой есть твой отец, можно лишь отправить в серые пределы, однако и оттуда, как оказалось, можно вернуться».
– Что ж… – Валькирия подкинула кристалл и вновь поймала. – Торговаться не стану. Показывайте дорогу, хозяева. А то всё «грозить не хотим, грозить не хотим…».
«Мы не хотели и не хотим. Нас вынуждают обстоятельства. Мы предпочли бы, чтобы ты согласилась быть с нами добровольно, а не из страха».
– Показывайте дорогу, – с холодной гордостью бросила Райна.
«Ступи через порог, валькирия».
Она повиновалась.
Чёрное пламя Хаоса бушевало вокруг, неведомым образом просачиваясь сквозь кокон, защищавший чародейку Сигрлинн. Её самой, Прекрасной Дамы, кому поклонялись рыцари одноимённого ордена, в коконе не было тоже; наверное, никто, даже великий Мерлин, не смог бы сказать, что в нём сейчас находится. Искра сознания, окружённая облаком чар, распадающихся и вновь воссоздаваемых непреклонной волей той, кого можно было, наверное, назвать последней из Истинных Магов (если забыть о Царице Ночи и её сородичах, а также о Горджелине Равнодушном, прозываемом также Снежным Магом).
С самого первого мгновения, как только раковина Дальних сомкнулась вокруг них, Сигрлинн пыталась перебить направлявшие движение чары пленителей. Миг, когда ей показалось, что она смогла-таки рассоединить незримые зацепы и выступы, словно в сложном часовом механизме, обжёг её свирепой радостью хищника, после долгой погони вонзившего клыки в шею жертвы и ощутившего чужую горячую кровь.
Однако полностью подчинить кокон собственной воле она не смогла. Неведомо как, но он разделился, оставив чародейку в одиночестве; то, что должно было направить его бег к границе Упорядоченного в тех местах, куда Дальние пока не добрались, рассекло раковину надое.
Она продолжала бороться. Пусть в одиночестве, но она должны выбраться отсюда; пусть не так, как наметила изначально, пусть не оставив Дальним задуманного ею сюрприза, но выбраться!..
В пламени Хаоса, бушевавшем снаружи, тонуло всё, и Сигрлинн вдруг осознала, что не знает, куда направлять кокон. Все направления утратили смысл; здесь не было земной тяги; здесь безумствовала дикая, ни во что не воплощённая сила.
Куда править?
Сигрлинн ощущала растущие ужас и панику. Кто знает, сколько продержится эта ракушка; и что будет, если она распадётся?.. Она сама, её суть, естество Истинного Мага достанется вечно голодному Хаосу, а это значило только одно – полное её уничтожение.
Распад и растворение в огненном море, которому нет ни конца, ни края, которое всегда было и всегда будет.
…Она боролась, пытаясь восстановить в памяти ощущения движения. Всё же Упорядоченное было реальным, и реально граничило с Хаосом. Учитывая его громадность, можно было считать, что почти половина путей приведёт кокон обратно, где он сольётся вновь с барьерами Творца.
Почти половина, чуть меньше. Другая же уведёт Сигрлинн в глубины Хаоса, где она… нет, об этом лучше даже и не думать.
Двигается ли она или стоит на месте? Нет, неверно – в Хаосе нельзя «стоять на месте», тут не бывает «покоя», только вечное бессмысленное движение.
Здесь не с кем вести переговоры, нет места цветистым и искусным речам, столь часто звучавшим под сводами Замка Всех Древних.
Она не могла решиться. Чёрное пламя сочилось внутрь, тянулось к ней, пыталось вобрать в себя, растворить, сделать частью себя; и всё-таки Сигрлинн медлила.
Почти половина путей ведёт в Хаос. Половина.
Вокруг царило слабое зеленоватое свечение – тусклые стены кокона, словно сотканные из обретшего гибкость кристалла Дальних.
И столь же чёрное, как и пламя Хаоса вокруг, отчаяние овладевало сознанием чародейки.
Она ошибётся, она опять ошибётся. Как ошиблась в Асгарде, как ошиблась с О́дином, как ошиблась с… Последнее время у неё совсем ничего не получалось, и даже под Иггдрасилем её спасла не кто иная, как Райна. Хотя – как спасла? Они ведь угодили к тем самым Дальним, от которых бежали.
Всё бессмысленно.
Её интуиция, интуиция Истинного Мага, давала сбой за сбоем, Сигрлинн больше не верила самой себе.
Какой бы выбор она ни совершила сейчас, он окажется ложным и гибельным.
Кокон медленно дрейфовал в ближних пределах Хаоса, волшебница ощущала, как медленно, но, верно, истончается его броня. Дальние не собирались отправлять своих пленниц в долгое путешествие.
Замерев, Сигрлинн плыла сквозь бездну – а может, стояла на месте. Половина путей ведёт к неотвратимой гибели, и, страшась ошибиться, она не делала ничего.
Хедин, переставший быть Новым Богом и хранителем Упорядоченного, шагнувший в бездну Неназываемого и слившийся с сингулярностью, проваливался сквозь сущее. Здесь оно переставало быть.
Красивое слово «сингулярность» означало конец всех и всяческих законов, смыслов, упорядочиваний.
Здесь должен был царствовать хаос ещё более хаотичный, чем омывавший стены вселенной океан; однако Хедин продолжал существовать и проваливаться всё глубже.
Проваливаться в истинную изнанку мира, в оборотную сторону и Упорядоченного, и Хаоса вокруг него.
Это была дорога Неназываемого, почему-то закрытая для него, дорога в невообразимые области иномирья, инобытия с совершенно иными законами.
И отсюда он чувствовал Сигрлинн, вышвырнутую в море Хаоса, пленённую им, стиснутую чарами. Она перестала быть частью Упорядоченного, её уносило прочь, словно утлую лодочку свирепым штормом.
Хедин оглянулся, если можно это так назвать. Он не имел сейчас ни глаз, ни головы, ни тела, но воспринимал всё самой своей сущностью.
Может ли он вывести отсюда Неназываемого? Может ли каким-то образом спасти, удержать, сделать так, чтобы прибило бы обратно кокон Сигрлинн? И какова будет цена?
За ним бурлила чернота; чёрный свет, чёрное движение, незримое, но всё-таки различимое. Словно бы туша Неназываемого ворочалась во мрачном логове, но не было никакого логова и никакой туши, а только клубок совершенно чуждых материи Упорядоченного сил.
И всё-таки он попытался. Если Сигрлинн ступила в Хаос – то уж, наверное, сделала это не по незнанию или недомыслию; а вот кто знает, представится ли ещё возможность потянуть за собой вечно ненасытное чудовище, проклятие их с Ракотом?
Души окружали сущность Хедина, нематериальную, но способную мыслить и помнить; они сделались его новым «телом». Шёпот бесконечного множества голосов отражался в нём, словно каждая из душ торопилась поведать другим свою историю; множество языков, наречий, судеб.
Познавший Тьму скользил сейчас словно бы между и Упорядоченным, и Хаосом, они расступались перед ним, сходились вновь. Он чувствовал жар чёрного пламени, биение схлёстывающихся волн, сжатий и расширений Хаоса, скоплений и пустот, возникавших и тотчас оборачивавшихся своей противоположностью. В кипящем и бурлящем месиве смутно ощущались инородные вкрапления – где-то в невообразимых далях; и он понимал, что это – иные Упорядоченные.
А ещё здесь, в Хаосе, была Сигрлинн, и чёрное пламя жадно обнимало её.
Познавший Тьму тянулся к ней всем существом, всем Пламенем Неуничтожимым, столь щедро пожертвованным ему душами.
Ему казалось, что он неподвижен, но всё вокруг скользит, движется, и бывшее Неназываемым удаляется тоже. Хедина тянуло туда, где скользила Сигрлинн – словно под толстым слоем льда, в тёмной воде.
А может, это он сам был подо льдом.
Он пытался осмыслить окружающее и не мог. Здесь всё было неопределённо и текуче, но не так, как в Хаосе. Реальности сходились в одной точке и вновь расходились, в одном месте разом могло соединяться множество несоединимого; здесь была живая сила, но совершенно разупорядоченная, не текучая, пребывающая словно в вечном сне.
Познавший Тьму по-прежнему ощущал себя Познавшим Тьму, однако его человеческое словно бы отступило в тень, перестало быть привычным, обратившись лишь бестелесной памятью.
Ни голода, ни жажды, ни боли, ни страха. Семя мысли, плывущее океанами неведомого, скользящего под гранью реальности, готовое воплотиться – или, напротив, кануть навек в глубинах, где ни света, ни тьмы.
Единственное, что было реальным, – бьющееся в клетке алое пламя вечного Феникса. Вечно женственного, способного порождать самоё себя; и к нему он приближался, несмотря на воздвигнутый меж ними барьер, что крепче и непреодолимей созданного Творцом.
Время не существовало здесь, в Упорядоченном могли миновать мгновения, а могли – эпохи. Иногда Хедину начинало казаться, что он видит разом и начало пути Сигрлинн, и его окончание, дробящееся на множество вариантов.
Однако настал миг, когда они оказались друг подле друга, разделённые лишь слоем невидимого льда, гранью сущего, перед которым ничто были сами барьеры Творца.
Теперь они скользили вместе, соединённые чем-то, проникающим и сквозь раковину Дальних, и сквозь огненный Хаос, и сквозь вовсе невообразимое, отделявшее сейчас суть Хедина от знакомого ему пласта бытия.
Соединённые чем-то, что сильнее реальности, какой бы природы она ни была.
Словно двое по разные стороны стеклянной стены, приложив к ней ладони, тщатся ощутить тепло родной руки, но чувствуют лишь холод незримой преграды.
И Хедину виделся вновь Джибулистан, и Голубой Город с его дворцами, хрустальными бассейнами, фонтанами и водопадами; и они с Сигрлинн, в человеческом обличье, наслаждающиеся прохладной водой после вызванной ими самими жары.
Там, в Джибулистане, они бы с хохотом разметали бы возникший меж ними лёд. Здесь лишь могли скользить, разделённые таинственной гранью.
И всё-таки скользили они именно вместе.
За спиной Хедин ощущал движение Неназываемого, медленное, неостановимое; тут уже не было никакой новосотворённой пустоты, чтобы задержать ползущую сущность. Казалось бы, чего бояться Познавшему Тьму, только что прошедшему насквозь бездну голодной твари, закованному в броню из Пламени Неуничтожимого? Но здесь, в ином пространстве, всё становилось не так. Прежнее слабело, новое сильнело; и лишь голод Неназываемого оставался прежним.
Шла вечность. Или, быть может, один короткий миг – времени не существовало, лишь всё ближе становилась зеленоватая поверхность кокона, защищавшего Сигрлинн, всё теснее и крепче их связь с Хедином, прошедшим бездну.
Они скользили вместе, соединённые чем-то, что сильнее и Хаоса, и Неназываемого.
– Ну, спасибо тебе, хозяин милостивый, за хлеб, за соль да за ласку. Пора мне.
Хаген стоял в дверях трактира; хозяин огромной тенью заполнял сени. Снаружи властвовала сырая ночь; холодная мгла медленно ползла куда-то, словно исполинский слизень.
– Ступай, тан; ступай, да не оборачивайся.
Голос Трактирщика был низок и глух, и его полнила смутная угроза.
– Последний эль свой ты выпил.
– Значит, пусть так оно и будет, – пожал плечами ученик Хедина. – Ветер, говоришь, мне дорогу укажет?
– За собой поведёт, – кивнул хозяин.
Хаген молча склонил голову и шагнул за порог.
И точно, ветер сразу же ударил в спину, толкнул вперёд, погнал прочь от холма. Сумеречная хмарь колыхнулась, словно стоячая вода в болоте, вокруг его ног; не оглядываясь, хединсейский тан двинулся прочь, под беззвёздным небом, сквозь холод и сырость.
Он шёл и шёл, сцепив зубы, не поворачивая головы, не слушая замогильных глухих стонов, доносившихся то справа, то слева; не поднимал меча, когда впереди загорались парные угли алых буркал, так же точно и угасавших, когда Хаген приближался к ним; никто не дерзнул бросить ему вызова.
Усталости он не ощущал, как и голода, и жажды. Оно и понятно – мёртвым не нужны ни еда, ни питьё.
И путь его длился, пока перед ним в ночи не поднялись к невидимым небесам ветви великого Древа.
Ничто не преграждало путь хединсейскому тану, он беспрепятственно достиг подножия – исполинская, ввысь уходящая живая стена изрытой глубокими впадинами, трещинами и расщелинами коры.
Здесь царили пустота, безмолвие, неподвижность.
Хаген протянул руку, коснулся ствола, закрывая глаза и болезненно морщась – Древо еле ощутимо вибрировало, дрожало, отзываясь болью в суставах мёртвого как будто бы тела.
– И что же теперь? – процедил ученик Хедина сквозь стиснутые зубы.
Ночь, мгла, сырость, холод. Едва различимая серая трава под ногами, затхлый, словно в давно забытом склепе, воздух. Что ему тут делать, в обиталище мёртвых? Вечно скитаться по серым пределам, без дела и смысла, оглашая владения Соборного Духа бесполезными жалобами?
Его заперли здесь с тем, чтобы его двойник сумел бы сделать… что?
Нет, Хаген Хединсейский, ты об этом думать не станешь. Ты будешь думать, как выбраться отсюда – да, выбраться, откуда не выбирался ещё никто, если не считать асов, выведенных Древним Богом О́дином.
Но чу! – сверху донеслось что-то вроде скрипа когтей по коре, и на Хагена взглянула сама Тьма – гагатово-чёрными глазницами.
К нему стремительно спускалось некое существо, странная помесь паука с крабом. Многофасеточные и многочисленные глаза, клешни, восемь ног, вздымавшихся высоко над шипастым панцирем, раскрытая пасть, полная мелких, но очень острых зубов.
Демон.
Что они делают здесь, на великом Древе, в домене Соборного Духа?
Они его слуги?
Существо приподняло клешни, защёлкало ими со стуком, словно опуская крышку сундука, захлопнуло и вновь распахнуло пасть.
– И это всё? – проговорил Хаген. Кажется, ему предоставлялся шанс разогнать мучительную скуку.
Меч безмолвно скользнул в руку. Не его привычный зачарованный клинок, но сойдёт и этот, полученный с подменышем.
Демон ловко, по-паучьи, спускался по Древу. Чернота пялилась на Хагена, и хединсейский тан спокойно отшагнул назад, готовый встретить бросок чудовища; сколько таких вот ему довелось одолеть и вожаком морской дружины, и в обличье лекаря Динтры!..
Демон, однако, не прыгнул, не бросил паутины, не изрыгнул липкой слюны, не метнул отравленные иглы; он раздувался, пластины панциря расходились, между них появились затянутые жёлтым пузырём просветы.
Хаген криво усмехнулся, вскинув меч наперевес.
Во-он туда, между головогрудью и боковым шипастым щитком он и вгонит остриё.
Демон, превратившийся к тому времени в подобие самого настоящего шара, медленно оторвался от Древа, поплыл над головой Хагена, завис, слегка подёргивая щетинистыми лапами, каждая из которых заканчивалась внушительным когтем.
К ногам хединсейского тана упала мягкая серая петля, словно свитая из множества паутинных нитей. Демон издал странное урчание, словно пёс, пытающийся звать за собой хозяина.
Он точно предлагал Хагену взяться за петлю. Нападать создание явно не спешило; или же это его способ охоты? «На доверии», как сказали бы в воровских гильдиях Бирки.
Серое вервие слегка поднялось, втягиваясь в брюхо демона. Петля теперь раскачивалась прямо перед лицом Хагена; чуть поколебавшись, он опустил меч и продел в неё левую руку.
Демон удовлетворённо фыркнул, и начал медленно подниматься вверх, по-прежнему раздувшись, словно рыба-пугало.
Мимо проплыла стена нагой коры Древа, и демон, сделавшийся воздушным шаром, двигался теперь сквозь настоящий лес – от ствола Древа отходили многочисленные и широкие ветви.
– Куда ж ты меня несёшь? – пробормотал Хаген.
Страха не было. Чего бояться мёртвому в мёртвой стране?
Демонов становилось больше, самого разного и причудливого вида; они обсели ветви Древа, суетились и ползали, перебегали, перелетали и вообще больше всего напоминали жуткий рой громадных насекомых. От тащившего Хагена вверх демона-шара они, однако, спешили убраться подальше.
Путь наверх занял совсем немного времени.
Вокруг медленно разливался слабый серый свет, исходивший, похоже, от ветвей и листьев Древа.
Здесь, чувствовал Хаген, сходятся питаемые тремя Источниками Магии корни великого Древа; под корой течёт магия, порождённая и Кипящим Котлом, и Источником Мимира, и чистейшим Урдом.
И среди этой серой мглы, простёганной слоистым туманом, где сновали чёрные, блестяще-лиловые и тёмно-багровые тела демонов, Хаген вдруг увидал обычный живой огонь.
Он сразу понял, что это – нормальное пламя; оно почти нестерпимо жгло мёртвые глаза тана.
Демон-крабопаук вдруг принялся с шипением сдуваться, подъём замедлился, а потом они и вовсе замерли, покачиваясь, над широченной, в пять обхватов, ветвью, где в углублении почерневшей и обуглившейся коры горел небольшой костерок.
Возле него застыла массивная фигура в обтрёпанном старом плаще, некогда – тёмно-зелёном, но давно уже выцветшем; рядом стоял громадный двуручный топор.
Хаген лишь только и смог покачать в изумлении головой.
– Привет тебе, древний Мимир, страж Источника Мудрости. Я не чаял встретить тебя здесь.
– Я тоже не чаял встретить здесь… многих, – гулко и низко отозвался старый ётун. – Но тебе, Хаген из Йоля, мой привет. Садись. Вижу, что сюда ты попал дорогой ценой.
– О да, – сощурился ученик Хедина. – Куда уж дороже – собственная жизнь. Прости, страж, это ты послал за мной?..
– Пуфа-то? Я. Милейшее существо этот Пуф, мухи не обидит, как говорится.
– Однако он же демон, так?..
– Так. Только и демоны бывают разные. Вот Пуф, например…
– Великий ётун, – прервал его Хаген. – Ты послал за мной. Зачем и почему? И как ты сам, живой, никак не мёртвый, оказался в серых пределах?
Мимир пошевелился, поёрзал (ветвь затряслась), пошевелил палочкой угли.
– Я оставил свой Источник, когда понял, что магии в Упорядоченном приходит конец. Пытался объяснить это Ракоту, но тот не понял, слишком торопился. Стал убеждать меня, что всё это совершенно не так, – великан вздохнул. – Меня, хранителя Источника Мудрости! Здесь, во владениях Соборного Духа, магия претерпевает великое обновление и перерождение. Сюда возвращаются души и отсюда же исходят новые. Корни великого Древа пьют изо всех трёх Источников, и потому в душах, порождаемых здесь, Свет, Тьма и Мудрость пребывают в разных, порой диковинных, сочетаниях.
– И что же дальше?
– Дальше? Баланс нарушился…
– Я слышал это от многих, мудрый ётун.
– Верно. Все повторяли, что Весы, мол, вот-вот рухнут, но ничего не делали, чтобы вернуть их к равновесию. – Мимир бросил полешко в угасающий костёр, взвились искры. Демон Пуф, немного сдув панцирный свой пузырь, опустился чуть ниже к огню, протягивая к нему когтистые лапы. – Все, кто как мог, швыряли кто что мог на разные чаши этих самых Весов, от чего они только сильнее раскачивались. А я пришёл сюда, на ту самую ось, что держит на себе их коромысло. Здесь их и надо останавливать.
– Как? – только и смог вымолвить Хаген.
Ётун не торопился. Сидел, вздыхал, что-то бормотал себе под нос.
– Когда я очутился здесь, – сказал он наконец, – то видел сперва только одну сторону происходящего. Ракоту я говорил об иссякании магии, как оно выглядело тогда. Потом, пока я странствовал тут, по ветвям Древа, пока ощущал ток силы из моего собственного Источника, мне казалось, что достаточно покончить с теми, кто неразумно тратит силу, которая уже не воспроизводится достаточно быстро и не возвращается в великий круговорот. Мне казалось, что виноваты Новые Боги, ну, и ещё те, кто прицепил своих пиявок-зомби к Источникам…
Хаген стиснул зубы. Каждая фраза Мимира порождала множество вопросов, однако тан крепился.
– Но потом мне стало ясно, что причина ещё глубже. Упорядоченное старело, медленно, но верно. Дальние и Спаситель вершили свою работу. И здесь, на великом Древе, это отражалось тоже. Баланс был нарушен не там, в глубинах сущего, а здесь, где сходятся все пути и все дороги.
Тан молча внимал.
– Демоны, – проговорил ётун, глядя в огонь. – Откуда здесь, в месте упокоения и просветления, могли взяться демоны, твари низшего порядка? Почему великий Демогоргон попустил это? Для какой они тут цели? Я мучился этими вопросами долго, Хаген из Йоля. Пока не понял, что они – часть серых пределов, такие же могильщики, как и Дальние со Спасителем. Всё живое медленно накапливает в себе яд смерти и должно пройти через великое обновление, как через него проходит и магия. Демоны – словно жуки-древоточцы, делают свою работу. И всё было бы хорошо, если бы кое-кто не решил несколько ускорить события.
– Кто же? – вырвалось у Хагена.
– Мой Источник – Источник Мудрости, но не всеведения, тан Хединсея. Хотя я догадываюсь.
– Кто? – повторил тан.
– Забавные вещи тут творились… – пробормотал вдруг ётун, вновь шевеля костерок. – Демоны умножались. Иные были полезны для Древа, иные вредоносны, словно насекомые. Соборный Дух с давних времён давал достойным, из пришедших к нему в посмертие, дело – долг – охранять Древо, истребляя вредивших ему. А потом тут появились… Дальние.
– Дальние? Как?
– Их надоумил кто-то очень, очень хитрый из людей-магов, тан Хединсея. Именно тех, кто решил «поторопить события». Я долго слушал тишину и ночь серых пределов, мальчик из Йоля. Я ощутил слабое эхо давних чар. Они помогли друг другу, маги и Дальние.
– Но великий Демогоргон…
– Мощь его огромна, это так. Но тончайшую иголку ты не забьёшь пудовым молотом.
– Очень даже забью! Достаточно лишь точно её поставить, и…
– Сила не может не иметь ограничений, – перебил Мимир. – Власть Соборного Духа – иная. Он принимает души, обновляет их, даёт им, преображённым, новую жизнь – посредством Мирового Древа. Но если он попытается бороться тут в полную мощь – не останется камня на камне. Поэтому великим силам нужны слуги.
– А разве эти… вредители – не обратили на себя внимание Демогоргона?
– Не совсем, – вздохнул ётун. – Они были хитры и осторожны. Они даже не особенно вредили Древу. Они что-то делали с душами. Одним давали дорогу, другим нет. И шли эти души не куда попало, а в места, потребные Дальним. Мне пришлось потратить немало усилий, пока я не понял, в чём тут дело. И ещё дольше пришлось ждать, пока ты, Хаген, не пришёл ко мне.
– Так это твоих рук дело, великан?! Та засада?
– Частично, – кивнул Мимир. – Бран Сухая Рука был из моего мира, если ты помнишь. Но ты нужен и хозяину здешних мест, Демогоргону. Я лишь использовал выгодный момент.
– Славно, – глухо сказал Хаген, с ненавистью глядя на старого ётуна. – Я сижу у костра со своим убийцей…
– Романтично, но недостойно хединсейского тана, – невозмутимо заметил гигант. – Ты и без того достаточно прожил. И, раз уловка Сухой Руки удалась – значит, ты сделался слаб и твоё время прошло. Я, видишь ли, верю в старые истины – сильному жить, слабому нет. Твой учитель больше тебя не спасает, не продлевает твои дни – и вот ты здесь.
– Хоть я и мёртвый, – глухо начал Хаген, – но я…
– Ты – мёртвый, – перебил Мимир. – А я – живой. Я слуга Сущего, а не кого-то из сил. Поэтому, Хаген из Йоля, выполняй мой приказ.
Ученик Хедина молчал. Кулаки стиснуты, брови сошлись.
– Я хотел бы, – вдруг сказал он, – увидеть мою мать. И жену. И сына. Думаю, этот пустяк не…
– Ты их не увидишь.
– Как? Почему?! – опешил Хаген.
– Далеко не все души остаются здесь, в серых пределах, так надолго, – в голосе старого ётуна прорезалось нечто вроде сочувствия. – Иные – да, пребывают тут вечно. А иные – перерождаются. Они не помнят свои прежние жизни, но…
Хединсейский тан отвернулся. Мимир тоже замолчал, покашливал, шевелил своей палочкой огонь.
– Твои – переродились.
Хаген ощущал, как давным-давно забытая боль в груди вновь ожила, голодным белым волком вгрызаясь ему во внутренности.
– Перерождаются, возникают почками на ветвях Мирового Древа, – нараспев продолжал Мимир. – Однако демоны вмешались и в это.
– И Демогоргон вновь попустил?!
– Долго можно об этом рассуждать, тан. Демоны и творимое ими – часть сущего. В лесах и степях обитает множество существ, которые нам, быть может, неприятны, но без которых погибнут и леса и степи. У демонов своя часть в замысле Творца. В конец концов, не забыл же Он и жуков-навозников.
Демон Пуф вздохнул, ну совершенно по-человечески.
– Напоминает, что нам пора, – Мимир, закряхтев, поднялся. Взялся за громадный топор. – Идём, хединсейский тан. Некоторые битвы – дело живых, а некоторые – мёртвых. Таких, как ты.
– Кто враг? Те маги?
– Они, к несчастью, очень далеко. – Мимир потушил костерок одним взмахом плаща. – Нет, у нас более близкая цель.
– А… потом? – вполголоса спросил Хаген.
Великан не ответил. Широко шагал вдоль ветви, направляясь в самую гущу здешнего «леса». Воздух сделался тяжёл и недвижим; а, может, это только казалось Хагену. Демон Пуф плыл следом, подобрав лапы; двигался он, словно его крошечные собратья в обычных мирах, выпустив насколько возможно длинную паутину, тащившую его вперёд, хотя никакого ветра хединсейский тан не чувствовал.
Вокруг, за густой листвой, Хагену чудилось множественное движение, шевеление, шуршание; там, укрытое от взоров, как будто рылось великое множество то ли мышей, то ли крыс.
Демоны, обсевшие Древо Миров.
– Мы должны пресечь то, что им удалось тут укоренить, – на ходу проговорил Мимир. – Тех демонов, изменённых, что служат теперь не Древу, не есть его часть, а Дальним и их подельникам. Есть с кем сразиться мне, живому, и с кем тебе – мёртвому.
– Это с кем же?
– Демоны и чары. Я могу биться с первыми, но сквозь вторые прорваться предстоит тебе. А за чарами – возмущение пространства, портал, ведущий из владений Соборного Духа обратно в смертные пределы. Даже я считал, что это невозможно… пока не увидел собственными глазами. Демоны каким-то образом собирают души, направляют… куда им нужно. Такое не проделаешь мимоходом; нужно, чтобы задрожали сами основания бытия. А по мере того, как ширились распри, вызванные тем, что Хедин и Ракот боялись лишний раз пошатнуть Весы, эти основания как раз и дрожали всё сильнее и сильнее.
– Ты неправ, мудрый Мимир, – мрачно возразил Хаген. – Проще простого валить всё на Нового Бога, на Познавшего Тьму. А кто ему помог в его трудах? Может быть, ты? Может, твои слуги? Кстати, а Бран Сухая Рука не сможет присоединиться к нам? Он ведь тоже мёртвый, насколько я понимаю?
– Бран Сухая Рука мёртв, – сухо кивнул Мимир, продолжая шагать. – И участь его совсем иная. Он поможет нам, да… но ему и платить самую большую цену.
– Не слишком-то завидна участь быть подручным хранителя Источника Мудрости, – не сдержался Хаген.
– Не слишком, – согласился Мимир. – Но такова требуемая цена. Смотри, вон, там, впереди!..
Ближе к стволу Древа стало несколько светлее – всё те же серые сумерки, лишь немного поярче. Демон Пуф вздохнул над их головами и с готовностью спустил вниз две паутинных петли.
– Влезай, – велел Мимир. – Нас перенесут через первую стражу. Вторую я приму на себя. Ты не сможешь им противостоять. Дальше – третий барьер, и там уже справляйся сам, прорвись сквозь чары и уничтожь портал. Маг Хедин хорошо учил тебя, Хаген из Йоля, ты справишься. Что это за чары – в точности сказать не смогу, никогда не подбирался достаточно близко, да и не волшебник я в вашем смысле. Мой враг сегодня – демоны. А чары – тебе.
– Хорошо, – кратко отмолвил Хаген, продевая плечо в петлю. – Трогай, что ли, Паф?..
– Пуф. Он очень обижается, если его кличут как-то иначе, – строго поправил тана Мимир. – Удачи тебе, хединсейский тан.
Серые сумерки раздвинулись, ветвь бесшумно ушла из-под ног.
Раздувшись и выпуская пред собой паутинные вервия, демон Пуф медленно и осторожно пробирался вперёд, словно призрак. Широкую, так, что по ней можно было спокойно шагать, ветвь великого Древа окружал плотный клубок сплетшихся демонов, напоминавших сейчас густой жучиный рой. Блестели панцири, шевелились жвалы, пощёлкивали клешни, горели многофасеточные глаза.
Однако это были не монстры, не чудовища. С чудовищами Хаген сталкивался множество раз; демоны же, казалось, сотканы из сплошной магии. Из овеществлённой силы, которую можно было рубить мечом или пронзать копьём, но, чтобы победить такую тварь, требовалось и кое-что ещё…
Они бесшумно проплыли над «первой стражей»; никто из демонов даже не отвлёкся.
Хаген поморщился – из серой мглы, окутывавшей более тонкие ветви Древа, шёл мерный низкий звук, гудение, жужжание, от чего начинало ломить виски и мутилось в глазах.
Демон Пуф замедлился, паутина его задёргалась. Сверху донеслось недовольно-испуганное ворчание; Мимир дернул за серое вервие, и летучее создание начало опускаться.
Гигант молча сбросил с себя петлю; Хаген последовал его примеру. Первая стража осталась позади; знать бы ещё, от кого они тут сторожат эту ветвь…
Словно отвечая его мыслям, серые сумерки у них за спиной взорвались яростным шипением, хрипами, взвизгами – словно там сплелся в смертельной схватке целый сонм мартовских котов.
Мимир не дал им задержаться; кто там с кем сражался, Хаген тогда не узнал.
Ветвь Древа изменилась, сделалась ещё толще, но кора теперь вздымалась неровными изломанными буграми и уродливыми шишками, словно на башке у горного тролля; от главной ветви вверх поднимались отростки, сгустившиеся словно деревья в настоящем лесу. Под корой залегали невесть откуда взявшиеся дупла, словно выеденные неведомыми вредителями.
Здесь, прямо на серых листьях, тоже вздувались почки, меж ними бесшумно скользили неуклюжие головоногие создания[8]; однако почки казались слизистыми, гнилыми наростами-паразитами на гладкой поверхности листьев, свечение, что исходило от них, – зеленовато-жёлтым, словно наполненным гноем.
Разве так должно выглядеть величественное и таинственное вместилище душ, владения Соборного Духа вселенной?
– Вторая стража, – остановился Мимир. – Здесь уже начинают работать их чары.
Хаген осторожно протянул руку к серовато-зеленому наросту на здоровенном, словно целый плащ, листе; ему показалось, что в самой глубине судорожно дёргается уродливый зародыш, словно в икринке.
– Их полоса начинается отсюда, – мрачно бросил ётун, ничуть не заботясь, что их услышат. – Целые заросли… этих. Гниль, мерзость, тьфу! Впрочем, как на любом дереве. Паразиты везде заводятся. К мечу, тан! Эти – мои; а ты – вперёд, пока они мной заняты будут!
Серая мгла вокруг всё сгущалась, листья шелестели сухо и зло, словно под осенним ветром, оставляющим лишь голые ветви да устилающим землю коричнево-бурым покровом. Старый ётун остановился, огромная секира поднялась.
– Будь готов, – проговорил он, и это вновь был старый язык Хьёрварда, язык матери и деревеньки Йоль.
Серая мгла вскипела, выбрасывая длинные языки-щупальца; внутри пепельных струй смутно виделась истончённая чёрная сердцевина.
Мимир молча крутнулся, топор его с шипением рассёк воздух; щупальца, вспыхивая неестественным ярко-зелёным пламенем, падали, словно срубленная крапива, какую Хаген крушил мальчишкой на задних дворах Йоля.
– Смерть! – взревел великан, рубя направо и налево.
Хаген ощутил, как его словно бросило вперёд, сквозь серое марево. Холодный ветер внезапно взвыл, обжигая мёртвые щёки; ревел и рычал Мимир за спиною, тряслась ветвь, а хединсейский тан внезапно обнаружил себя на краю настоящего озера.
Здесь, похоже, расходилось сразу несколько толстых ветвей изначального Древа; перед Хагеном открылась впадина, полсотни шагов в поперечнике, густо заросшая молодым прутняком; широкие, мясистые, гладкие листья сходились и накладывались один на другой, образуя настоящую крышу.
Здесь кишмя кишели демоны, самые удивительные и разнообразные. Головоногие бесшумно скользили от листа к листу, их конечности трепетали, касаясь капель-зародышей душ; касались, отдёргивались, вновь касались, проникая внутрь капли, к трепетному невоплощённому существу. Другие, похожие на громадных жуков, сновали меж ними, подавая что-то, слабо зеленоватое, вроде порошка, стремительно испаряющегося, стоило головоногим коснуться его своими щупальцами.
А в середине этой не то поляны, не то росчисти, не то, напротив, – глущобы, трепетало призрачное зеленоватое свечение, то вспыхивавшее ярко, то почти угасавшее.
Заветный портал.
Хаген перестал слышать шум схватки за спиной, его окутала густая, тяжёлая тишина. Он ощущал тугую сеть заклятий впереди и, после стольких лет в Долине Магов, легко догадался, что они такое.
Чары отвержения живых.
В следующий миг Хаген понял, что его медленно, но верно и неуклонно тащит вперёд.
Только он, мёртвый, мог пройти сквозь эти барьеры, но лишь для того, чтобы самому сделаться частью творящегося здесь таинства.
Эх, Мимир, Мимир, страж Источника Мудрости… Хотя что взять с вечного ётуна, видевшего все эпохи Упорядоченного?
Хединсейский тан выдернул меч. Клинок покинул ножны бесшумно, словно вместе с Хагеном умерли и все его вещи. Мёртвые ступают беззвучно, их оружие разит в тишине.
Хаген дал незримому потоку увлечь себя. Зажмурившись, он ясно, как наяву, видел раскрывающиеся перед ним скопления заклятий.
Сторожевые, отпорные, изменяющие… Сложные, причудливые, смесь древних рун, столь же древних слов и звуков, навек зависших в неподвижности; и нового: новых символов, не похожих вообще ни на что, кристаллических конструктов знакомого зелёного цвета – работа Дальних, но удивительным образом сращенная с абсолютно иной, чуждой им, магией; способ, до которого мог додуматься только пытливый человеческий разум.
Но как они всё-таки попали сюда? Как пробились в самое потайное из скрытых мест Упорядоченного?
Мёртвый тан, с плотно закрытыми глазами его души, как ни странно, видел сейчас лучше и дальше, чем окажись он тут живым, в истинной плоти.
Кто-то занёс сюда ядовитое семя, но кто-то и обильно удобрил его совсем недавно, без чего оно, быть может, ещё долго разрасталось, прежде чем сделаться тем, что есть.
Кто-то вольно или невольно пробил сюда дорогу, и за ним уже по следам прокрались те, кто сделал то, что сделал.
Кто именно? Кто-то живой, не зря же последний, самый мощный отпорный круг настроен был как раз на них. Придумавшие всё это боялись возвращения тех, кто уже прошёл тут один раз.
Кого упоминал Трактирщик?!
Хединсейский тан заставил уняться некстати поднявшуюся ярость. Не важно, кто открыл сюда дорогу Дальним и их подручным. Важно, что сейчас с этим делать.
К нему бочком-бочком подобрался головоногий, окинул холодным рыбьим взглядом выпученных блёклых глаз. Щупальца его так и замелькали, и Хаген внезапно ощутил, как его начинает подтаскивать к выразительно склоняющемуся листу.
Лист разворачивался, подобно одеялу; но тан понимал, что он сейчас же и свернётся, стоит Хагену оказаться в пределах досягаемости.
Клинок был уже в руке.
Мёртвая сталь коротко ударила снизу вверх; чары окутывали острие. Сильвия Нагваль узнала бы заклятия, заставившие отступить даже покорный ей Хаос; головоногому повезло куда меньше, нежели последней из Красного Арка – его тело распалось надвое, растаяло серым дымком, медленно втянувшимся в туманное облако.
Но его исчезновение заметили. Ярко полыхнуло зелёное пламя, и Хаген увидал прямо перед собой высокий кристаллический монолит, тонкий и острый, словно стилет. В смарагдовом сиянии к тану со всех сторон устремился целый сонм демонов причудливых и пугающих очертаний, гротескных карикатур на обычных живых существ – жуков, ос, пауков, многоножек и прочее насекомое племя.
– Наконец-то! – гаркнул тан. Меч плясал и разил, левая рука привычно вычертила руну. Чары текли свободно и легко – что там Мимир твердил про исчерпание магии и прочую ерунду?
Тела демонов мерцали – они, как и сам Хаген, были неживыми. Конструкты, неимоверно сложные машины, собранные из огромного количества сцепленных друг с другом заклинаний.
Тан рубил, как и Мимир, не жалея плеча и размаха. Меч оставлял за собой пылающие полукруги; первые ряды демонов смело, словно ураганом, никто не смог приблизиться к ученику Познавшего Тьму.
А сам он шаг за шагом пробивался к бледному трепещущему порталу; листья в ужасе пытались свернуться, бежать с его пути; Хаген ясно видел сейчас дрожащие там зародыши – четырёхруких быкоглавцев, коротышек, чьи души даже здесь сверкали силой и источали магию.
Кто-то запустил это безумие, кто-то наладил здесь изменение душ так, чтобы они становились чьими-то бойцами, воинами и боевыми магами.
Кто-то донельзя дерзкий и умелый. И, быть может, необратимо нарушивший равновесие в Упорядоченном.
Сторожевые чары не могли помешать Хагену; но зато демоны, такие же мёртвые, как и он сам, смогли.
Их было слишком много, и атаковали они не только жвалами, лапами, когтями и щупальцами. Броня выдержала раз, другой, но на третий стремительное жало прорвалось-таки сквозь его защиту. Чары уничтожили его – почти; оно-таки успело пробить сквозь плетение кольчуги, и тан ощутил болезненный ледяной укол.
Тянуть в сторону, где ждуще трепетали широченные листья, стало куда сильнее. Тан с размаху рубанул ближайший, рассёк набухавшую почку с крошечным быкоглавцем внутри – зародыш рассыпался облачком знакомой зеленоватой пыли.
По головам атакующих ринулись к раненому листу головоногие слуги, не обращая внимания на клинок Хагена – тан жёг их чарами, и вокруг него плясали холодные языки голубого пламени.
Ещё укол. Невесть как прорвавшая защиту лапа метко ткнула когтем в подмышку, и он едва не выпустил оружие.
Какая-то тварь огромным прыжком кинулась ему на спину, оплетая щупальцами голову – холодными, сухими, словно старый пергамент.
Тут ни в чём не было жизни, одно подобие.
«Мёртвые умереть не могут», – гласит расхожая фраза. Это не так – даже мёртвое можно стереть в порошок, лишить формы. Души тоже гибнут.
Хединсейский тан резко откинулся назад, бестрепетно падая на спину, неосознанно повторяя приём, многажды спасавший ему жизнь… пока он был живым.
Его тело с размаху рухнуло на обвившую его тварь, раздался мокрый хруст, словно сапог раздавил таракана; однако Хаген на мгновение словно оказался в призрачной шкуре бросившегося на него демона. Плоть того, тоже мёртвая, распалась пылью, оставив лишь бестелесные очертания, пустые контуры, в которые и провалился ученик Хедина.
Ослепительная вспышка, перед глазами полыхнули совершенно иные, дикие картины: путь сквозь изнанку Межреальности, тропы, неведомые даже богам; чары, капкан, поимка; сплетения бледных молний, бьющих из металлических шаров, подвешенных к потолку какого-то подземелья; и три человеческие фигуры, странно искажённые многофасеточными глазами существа.
Зелёное сияние, заполняющее всё. И путь обратно, в домен Соборного Духа…
Длилось это долю мгновения, и Хаген успел вслепую выбросить над собой меч, нанизавший на себя ещё одно жуковидное существо. Твари горели, распадались пеплом, но даже оставшись без конечностей и жвал, без голов и клешней, всё равно ухитрялись ползти к нему.
Он рубил и отбрасывал с привычным холодным умением. Взмах – жест – заклятие – выпад – шаг – жест – взмах; вокруг него беззвучно корчились рассыпающиеся останки демонов, Хаген перешагивал через них, давил мерзко хрустящие панцири и челюсти с клешнями, и до портала оставалось совсем немного.
Тлеющая, корчащаяся куча тварей вокруг него дрогнула, начала стремительно оседать и втягиваться прямо в кору Мирового Древа; путь открылся, Хаген рванулся…
Прямо из мешанины изломанных лап, хватательных конечностей, головогрудей и панцирей поднималось новое создание, тёмная масса, блестящая множеством зелёных глаз, рассыпанных по чёрной хитиновой плоти точно изумруды.
Оно словно вобрало в себя все останки сражённых Хагеном демонов. «Мёртвые умереть не могут», вот уж воистину.
Тварь заполняла собой всё пространство, исчезло зеленоватое мерцание портала, и хединсейского тана снова потащило в сторону, к предусмотрительно разворачивающимся листьям.
Как же сильно им требовались души!
Хаген яростно зарычал, упёрся, нагибаясь, словно под ветром, – напрасная попытка. Упал на одно колено, вонзил клинок в неподатливую кору Древа, однако острие погрузилось неглубоко и вывернулось, оставив лишь длинную царапину.
Тёмное существо надвигалось, и Хаген яснее ясного видел анимировавшие его чары – людские и Дальних, причудливо сращённые и перемешанные. Из темноты выдвигались многосуставчатые лапы с пугающе длинными пальцами, способными гнуться сразу во всех направлениях.
Оно надвигалось, тесня тана к краю свободного пространства.
Ну уж нет!.. Текущая свободная сила вскипела вокруг меча Хагена, её полнили яростью океаны Хьёрварда, хруст неостановимых ледяных полей, вой ветра в снастях «дракона»; молодость, отвага, бесшабашность и бескрайний горизонт, когда позади тает в вечерних сумерках родной Хединсей.
Всё, что составляло его жизнь, когда за спиной высились хребты Восточного Хьёрварда. Всё, что было им, пока он оставался среди живых.
Чёрная сущность приняла удар, дрогнула, попятилась, не издавая ни звука. Не полилась кровь, не открылась зияющая рана, на первый взгляд вообще ничего не произошло. Громадная туша распухала и вновь опадала, быстро, словно лихорадочно глотая воздух, а Хагена, хоть и не так сильно, но по-прежнему толкало в объятия уловляющих души листов.
На кольчуге хединсейского тана со звоном лопнули несколько колец, словно проржавев.
Нет, не сдамся, привычно стиснул он зубы, невольно вспоминая, как они дрались на бастионах Хединсея в той, самой первой и страшной битве, что закончилась для него поединком с Браном Сухой Рукой и взаимной их гибелью.
Громадный демон продолжил надвигаться, и неведомо было, как его останавливать. Обрубая тянущиеся к нему конечности, Хаген кружил, уворачивался, финтил, стараясь прорваться обратно к центру, где по-прежнему сиял портал.
Тварь довольно умело отрезала ему дорогу, вернее, пыталась отрезать. Всё-таки она имела дело с воином, сражавшимся на протяжении веков; и, несмотря на рассыпающийся доспех, на слабеющие руки, хединсейский тан сумел развернуть демона боком; остался один рывок, и…
Он бросился вправо коротким стремительным нырком, ничем не выдав своего намерения; он должен был успеть, но чёрная изломанная лапа молниеносно выстрелила наперерез, сгребла, оплела, распускаясь стремительно растущей паутиной, скручивая руки, притягивая к телу локти, выламывая кисти – словно целая орда палачей взялась за него.
Но мёртвые не чувствуют боли. Хаген не выпустил меча, извернулся в последний миг, острие с хрустом погрузилось в чёрную твёрдую плоть Тварь конвульсивно дёрнулась, впервые за всё время их схватки по-настоящему ослабив хватку.
– Хорошо отвлёк его, так! Продержи ещё немного!.. Мне… надо время!..
Хриплый голос Брана Сухой Руки; и слуга Мимира возник из ниоткуда возле самого портала. Вернее, возникал и никак не мог возникнуть; призрак становился гуще, заметнее, плотнее, но всё равно напоминал лёгкую тень в вечерних сумерках. Сквозь него можно было видеть густые заросли на другой стороне поляны.
– Ты?! Откуда?..
– Возвращайся, хединсейский тан, – бросил призрак, криво усмехаясь. – Так решил Великий Дух. Прощай!..
В руке Брана появился памятный нож[9], дождавшийся, наконец, достойной цели.
Удар – тишину разорвал жуткий скрежет, словно сотни железных когтей впились в стекло, медленно тянули вниз всей тяжестью, оставляя длинные царапины; портал замерцал, то возникая, то исчезая, и вместе с ним замерцал, пропадая из реальности мира мёртвых, и Бран Сухая Рука.
– Иначе… было… никак, – услыхал Хаген.
Их вместе с чёрным демоном поволокло в угасающую воронку портала; взвыл ветер, рванул широкие листья, усеянные зародышами быкоглавцев и коротышек-магов, обрывая стебли, увлекая за собой; воронка закрутилась, стягивая всё к мерцающему огню портала.
Брана было уже почти не видно, Хаген различал лишь вскинутую в последнем привете руку; и, когда тана проносило мимо, бестелесные пальцы Брана разжались, выпуская нож.
В следующий миг ученика Хедина, чёрного демона и всё остальное – листья и останки распавшихся тварей – втянуло в жерло портала, и на Хагена пала тьма.
– Хаген, тан Хединсея, ученик Хедина, Истинного Мага, Познавшего Тьму.
Низкий и глубокий голос, чем-то напоминавший Трактирщика.
– Очнись, Хаген.
Пространство, где очутился тан, оказалось истинно «серым пределом» – бескрайней равниной без конца и без края, лишённой красок и всего, на чём мог бы остановиться взгляд; просто ровная серая гладь.
Громадный белый орёл медленно взмахивал исполинскими крыльями, протянувшимися, казалось, от края до края сущего.
Хаген не ощущал боли, не ощущал ничего. И – не дышал.
В правой руке так и остался чужой, подменный, меч, а вот левая, как оказалось, сжимала нож Брана; когда он успел его подхватить, хединсейский тан понятия не имел.
– Я… очнулся, великий Дух.
– Грядёт последняя битва, Хаген, ученик Хедина.
– Это… нам привычно. – Слова, казалось, царапали гортань, язык и губы, но Хаген был счастлив уже тем, что способен вновь ощущать настоящую боль.
– Конечно, – согласился орёл. – Именно потому, что привычно, я и призываю тебя. Вам удалось покончить с вторжением, которое я сам остановить не имел… гм, возможности. И теперь, когда Мировое Древо дрожит, готовое рухнуть, нам пора сделать последний шаг. Готов ли ты сражаться под моим началом?
– Я в твоей власти, Великий. Разве тебе нужно спрашивать?
– Для того, что необходимо совершить, – да, нужно.
– Я согласен. – Хаген не раздумывал. – Вот только… что с моим… подменышем?
– Кадавр перестанет быть, как только ты вернёшься обратно, – заверил орёл. – Тут можешь не сомневаться.
– Тогда я готов, – повёл плечами Хаген. – Вот только бы меч мой вернуть…
– Можешь не беспокоиться, – сказал орёл. – Следуй за мной, сын Свавы из Йоля! Круг завершается, пора исполнить твоё предназначение, судьбу, к какой готовил тебя твой отец.
– Что?! – задохнулся Хаген. – Отец?! Кто?..
Но орёл уже взмахнул громадными крылами, и тёмный поток, обрушиваясь на хединсейского тана, потащил его за собой.
См. роман «Асгард Возрождённый», стр. 203–204: «Двуногие и двурукие создания, с раздутыми головами, подобными бочонкам, на которых жутко и нелепо шевелились венцы длинных щупалец…»
См. роман «Гибель Богов», стр. 622: «Бран внезапно резко распрямился. Его правая рука бессильно свисала, но зато в левой Хаген успел заметить блеск ножа. Сухая рука неожиданно пришла в действие, изо всех сил метнув оружие нелепым движением.И подарок Старого Хрофта, врученный Брану самим Хагеном, вонзился в открытое горло хединсейского тана. Враги рухнули друг на друга…»