— Во-вторых, сложно обеспечить герметичность резиновых мешков с электролитом по стыку с крышкой вытеснительных баков. Проверять избыточным давлением это место нельзя — порвутся диафрагмы заливающих устройств. Здесь вся надежда на фенолфталеин. Ковалев достал из кармана коробку с белыми таблетками и начал рассказ об этом удивительном веществе, меняющем цвет в щелочной среде. Но увести аудиторию в область химии ему не удалось.
— А что делать, если батарея самопроизвольно задействовалась на корабле? Куда вставлять этот ваш фенолфталеин?
Вопросы посыпались как из рога изобилия:
— А зачем в торпеде контактор, он вроде не нужен? А кто пишет ТЗ на торпеды? Пусть послужат на флоте.
Триумфа у обучающих явно не получилось. А по вопросам безопасности эксплуатации батарей вообще полный провал. Анатолий Евгеньевич Кузнецов решил дать науке тайм-аут:
— Мы, конечно, осваивать торпеду начнем. Но выдавать ее на корабли рановато. Надо отработать документацию. Приготовим несколько торпед, заложим на опытовое хранение, понаблюдаем, подумаем. Я доложу сегодня ситуацию начальнику МТУ. И вы тоже подумайте, что нужно сделать по торпеде в первую очередь… А пока прервемся на обеденный перерыв…
Вечером Анатолий Евгеньевич Кузнецов терпеливо дождался, когда освободится начальник МТУ, и вошел к нему с докладом о казусах первого дня освоения новой торпеды:
— Наука и промышленность в нокауте, товарищ начальник. Некоторые вопросы они вообще впервые услышали.
— Но это же не главное в вашей работе. Главное — совместная с ними творческая работа и полезные для флота результаты. Вот, когда они рога в землю будут ставить, тогда нужен будет нокаут.
Бродский провел воспитательный цикл, но чувствовалось, что он был доволен:
— Ну, давайте поподробнее…
Кузнецов умел докладывать начальству приятные ему вещи. Он не торопился в изложении, и доклад затянулся.
— Значит, у них по безопасности эксплуатации батарей никаких толковых предложений кроме этого пургена, извиняюсь фенолфталеина, ничего не предусмотрено?
— И увеличение срока хранения свыше трех месяцев в ближайшее время не планировалось.
— Понятно. Нужно подготовить подробный доклад в Москву. Мы форсировать освоение торпеды САЭТ–60 не будем. Москва нас сейчас торопит с перекисной торпедой 53–61. Их и накопилось побольше. САЭТ–60 пока погоды не делает. Кстати, сколько серебра идет на одну батарею? Ну вот, видите. Не думаю, что они нас завалят этими торпедами. Тем более, что в плане производство торпед МГТ–1, СЭТ–40, СЭТ–53М, СЭТ–65 с батареями разового действия. Где они собираются серебро брать? Не ложки же будут собирать по стране и старинные ожерелья. Так что приготовьте и заложите на опытовое хранение несколько торпед. Думаю, что промышленность сейчас сама запросит «пардон». На освоении этой торпеды можно не одну диссертацию защитить. Даже если обеспечить содержание их на кораблях до одного года. А дальше что? Через два, три, пять лет. Работайте.
Никто не знает тонкостей переговорного процесса другой стороны — между Владивостоком, Москвой и Ленинградом, но уже через день-два начались научно-технические смычки. Составлялись перечни контрольных вопросов, проектов совместных решений, планов мероприятий. По вечерам сближались позиции, особенно, когда в Амурском заливе пошла корюшка и начался ее отлов. Все необходимые подручные средства, включая шлюпку и сетку, у электриков имелись, и процесс освоения приобрел взаимно-поучительный характер. Вяленая корюшка постепенно размягчила официоз и поспособствовала единству. Заложили несколько торпед на опытовое хранение, отработали инструкцию по приготовлению торпед, провели фактическое учение по ликвидации небольшого пожарчика при случайной заливке батареи, который осуществили совершенно непреднамеренно. Затем комиссия уехала, начали поступать торпеды со следами обговоренных доработок. Процесс совершенствования торпеды САЭТ–60 станет показательным в части совместной работы заводов, Минно-торпедного института и флота.
С середины 60-х годов поступление электрических торпед с батареями одноразового действия приобрело массовый характер. Это каспийский «Дагдизель» стал выходить на гвардейский режим. Стали поступать и другие образцы торпед. Сначала МГТ–1, затем СЭТ–40, потом еще, еще, еще… Итак, в торпедном деле наступила эпоха серебра. На торпедные батареи его шло значительно больше, чем на украшения и столовые приборы за всю историю человечества. Надо сказать, что такие батареи делали и американцы, и все страны НАТО. Впрочем, американцы оставили электрику для европейцев и переключились на создание тепловых универсальных торпед. Мы беззаветно состязались на всех фронтах, но большего успеха добились в электроэнергетике. Уже в то время у нас в разработке находились батареи с использованием в качестве электролита морской забортной воды, исследовались возможности замены серебра на медь, магний, алюминий, бром…
Но это будет потом, а пока каспийский завод «Дагдизель» наращивал мощности для массовой поставки электроторпед, освобождая ленинградский завод «Двигатель» для расширения производства опытных торпед. Электроторпеды стали визитной карточкой «Дагдизеля», а заводоуправление — кузницей кадров для московского главка и других крупных организаций. В списке «ключевых» торпедистов главка последнего времени: Левченко М. П., Жданов В. И., Феофилов В. И., Петухов Л. С., Сотников В. М., Ерохин Л. С., Грязнов Ю. К., Абдурагимов Ю. М., Ковальчук Г. Н. и другие. Безусловное большинство каспийчан. Делал в науке первые шаги Ш. Г. Алиев, будущий академик Академии космонавтики, доктор технических наук…
Нельзя сказать, что неприятностей с торпедами МГТ–1, САЭТ–60, СЭТ–40 с батареями одноразового действия на флотах не было. Были, и довольно серьезные. Были протечки электролита в аккумуляторные отделения торпед, были самозаливки, были пожары. Батареи одноразового действия на первых порах оказались весьма чувствительными к «человеческому фактору» и создавали аварийные ситуации на корабле даже при незначительных ошибках в действиях обслуживающего персонала. Там плохо поджали горловины торпеды — и при проверке подводной лодки на герметичность вакуумированием, разряжение проникло и в торпеду — получили самозалив. Там перегрели торпеду в торпедном аппарате электрогрелками — получили возгорание и т. д. Но сам по себе показатель, что в семидесятые годы процент содержания электрических торпед на кораблях достиг 75 процентов говорит сам за себя. Флот голосовал за электроторпеды и прежде всего за САЭТ–60. А завод «Дагдизель» развивал и развивал мощности. Противолодочные торпеды шли вне конкурса. А у САЭТ–60 был наиславнейший перечень конкурентов. Из всей тепловой рати дольше всех сопротивлялась торпеда 53–61МА, пока, наконец, появившаяся 53–65К не стала восстанавливать паритет. Теперь пошли проблемы у электриков. Система приходила в динамическое равновесие..
— Как дела у нас с электрическими торпедами? — спросил как-то Бродский Германа Лебедева, вставшего в строй торпедного отдела МТУ после проводов Леши Ганичева в Череповец. (Уволенный по состоянию здоровья в запас, Леша решил именно в Череповце вбить кол в землю на оставшиеся времена. Но прожил недолго. Это был торпедист от Бога).
— Нормально, — ответствовал Лебедев, — торпеды прямо с колес идут на корабли. Поступают с «Дагдизеля» в контейнерах, в полностью собранном виде. Вкатываем батареи, присоединяем БЗО. Проверяем — и на корабль. От желающих взять их в БК отбоя нет.
— Вы только САЭТ–60 особенно не разбазаривайте. Мы копим себе работу на будущее, увеличивая ремонтный фонд. На один год хранения они «добро» дали, а дальше что делать? Через год, два, три? Надо, чтобы наш институт подумал об ускоренных испытаниях. Ну, а нам нужно думать о сокращении объема ремонта по опыту эксплуатации. Кстати, и необходимость увеличения гарантийных сроков торпед не за горами. Нужно уже сейчас предусмотреть заказ батарей без торпед. А как сами торпеды?
Бродский, конечно, был в курсе дела по этим вопросам. Просто он «прокачивал» новичка отдела.
— «Дагдизель» перелопатил торпеду от обтекателя ССН до гребных винтов. Недавно были их представители из СКБ: Владимир Ильич Феофилов и Георгий Астафьев. Говорят, что скоро начнет поступать модернизированная торпеда САЭТ–60М. У них осталось дело за батареей. Работы по дальнейшему увеличению сроков хранения на кораблях развернуты.
— Вы особенно их не слушайте. Когда они здесь — наобещают. А потом скажут — гарантийный срок три года. А дальше заказывайте новые батареи.
Надо сказать, что так все и произойдет. И здесь нужно отметить, что специалисты Минно-торпедного института весьма вовремя начали работы по обоснованию возможности продления сроков жизненного цикла батарей. В условиях всеобщего планирования и стимулирования вдруг выяснилось, что серебра в стране почти нет и это могло стать нокаутом. И здесь для дальнейшего изложения нам придется переместиться в Минно-торпедный институт. Но продолжим мы рассказ о серебряном взлете электроторпед в 70-е годы уже из нашего времени.
В Минно-торпедном институте работает капитан 1-го ранга в отставке Алексей Алексеевич Строков. Его служебная деятельность всегда была связана с разработкой электроторпед и по длительности почти перекрывает всю их историю у нас в стране. Он был назначен в институт в 1954 году и уже в 1956 возглавлял отдел разработки электроторпед. Прибыл в институт Строков из Москвы, из МТУ ВМФ, где тамошняя суета и беготня по министерским кабинетам не пришлась ему по душе. Зато короткое его знакомство с руководящим ядром в лице Костыгова, Волкова, Гуревича, Круглова, Акопова, Ахутина позволяла ему чувствовать себя более уверенно среди многочисленных ученых, пытавшихся завлечь его в свои последовательные ученики. Отметим также, что скромность его была на генетическом уровне: он так и остался необремененным учеными степенями и званиями и даже не удостоился Госпремии. Заслуги его, конечно, отмечены орденами, но как это было принято тогда — по случаю каких-нибудь юбилеев. Однако продолжим. Отдел он возглавлял семнадцать лет. В дальнейшем его преемники Олег Белозерский и Слава Красюков не вылезали из его кабинета заместителя начальника торпедного управления, коим он стал, принимая тут же «свои» выверенные решения. Начальник управления Валентин Иванович Дьячков смотрел документы, подготовленные Строковым, едва пробегая сверху вниз, а Андрей Андреевич Хурденко не утруждал себя электрической энергетикой: он делал упор на тепловые торпеды. Таким образом, Строков был, как бы серым кардиналом по электроторпедам. «Как же, как же, — скажет изумленный читатель, — а научно-технический совет, а другие начальники, а руководство в мировом масштабе?» Дело в том, что электроэнергетика была у нас чем-то вроде резервного фронта. Копья ломались, и головы летели на тепловом. Там и все научные силы, доктора, профессора, замкнутый цикл, цикл Карно. А почему? А потому, что до нас еще не доходило, что для торпед скорости 55 узлов хватит с головой. Нужно больше — пожалуйста, ракеты. Строков не дал себе ввязаться в гонку, делая спокойно свое дело, потому электроторпеды и были реальностью. И когда начальник лаборатории источников электрической энергии, знакомый нам по истории с фенолфталеином, Леонид Ковалев доложил ему, что они в лаборатории думают вплотную заняться бромом, Строков сказал: «Никаких бромов. У вас работы хватит до пенсии и даже больше с серебром. Откройте НИР под названием, например „Соболь“, и обосновывайте постепенное продление сроков эксплуатации батарей разового действия, и Родина вас не забудет». Работа закипела. Родина не забудет Ковалева, он станет начальником отдела эксплуатации торпед, капитаном 1-го ранга, но тяга к батареям окажется сильнее. Он вернется к ним, но уже в промышленности. А тему «Соболь» подхватит Борис Васильевич Жмырев и вместе с Клавдией Федоровной Сиволодской, Людмилой Ивановной Зинченко и другими специалистами докажет 15-летний срок годности этих батарей, когда промышленность перестанет ставить под таким заключением на акте испытаний даже согласующую подпись. Так что торпеда САЭТ–60 своими успехами обязана и прозорливости Строкова. Юрий Леонидович Коршунов, сменивший Дьячкова В. И., всегда при встрече со Жмыревым говорил:
— Борис Васильевич, вы ходите по диссертации. Вам нужно только взять из ПСС В. И. Ленина материал на введение и из передовиц «Правды» на заключение, остальное стряхните с ног.
На что Боря Жмырев смотрел на свои ботинки, проверял, застегнуты ли у него крючки на любимом темно-синем кителе, и говорил:
— Юрий Леонидович. Я только что с Северного флота, завтра еду на Балтику, затем в Севастополь подбирать батареи на контрольные разряды. Некогда. Некогда. Если бы не эти поездки — давно бы начал писать.
— Ну и ну.
Жмырев диссертацию не написал. А жаль. Строков до сих пор в институте. Сегодня он достанет из чемодана свой труд «Торпедное оружие и вооружение. Работы института за 1932–2000 годы» и начнет «шлифовать»: «По данным сборов специалистов флотов в составе боекомплекта торпедного оружия подводных лодок и надводных кораблей в 60–70 годах количество электроторпед доходило до 75 %». Эта фраза — награда и за его вклад. А вот далее: «В последние годы торпедостроительная отрасль понесла большие потери — ряд заводов и полигонов оказались за пределами Российской Федерации. Финансирование НИОКР резко снизилось. Темпы разработки торпедного оружия упали… Принято решение вместо двух типов ЭСУ (тепловой и электрической) отдать приоритет по исследованию создания ЭСУ теплового направления». Здесь между строк горечь и сожаление.
Слава Богу, что «Дагдизель» в России. Этот завод, отлаженный в свое время Маратом Петровичем Левченко, Суреном Бабкеновичем Шаумцияном, Атаверди Абутрабовичем Аливердиевым вправе гордиться тем, что обеспечил широкую поставку электроторпед, с честью выполнял заказы Военно-Морского Флота. Период с 1965 по 1985 год был золотым веком «Дагдизеля», временем громких трудовых побед его коллектива, которые отмечались самыми высокими знаками отличия страны — орденом Ленина в 1971 году, орденом Октябрьской революции — в 1983 году. Кому-кому, а заводам и предприятиям такие награды даром не давались. Расцвел и похорошел город Каспийск. Людям нравилось, что их труд значим, замечен, по достоинству оценен. И старались работать еще лучше.
В начале 80-х годов завод приступил к изготовлению торпед третьего поколения. Для отправки на флот торпеду после всех необходимых проверок загружали в специальный металлический контейнер, и кто-то неизвестный — лакец или даргинец, аварец или кумык — мелом писал: «Харош», и никто не сомневался, что эти торпеды действительно очень хорошие. Добрая половина торпедного боекомплекта кораблей ВМФ имела формуляры, заполненные в Дагестане.
Спасибо тебе, Дагестан!
Не все стриги, что растет
«Деловые» люди в обществе были всегда. Но в те далекие 60-е годы за ними постоянно велась охота: то ОБХСС след возьмет, то профсоюзный сексот заприметит, то партийная организация обличит. Отлавливали «деловых» людей и изолировали от общества. По суду. На разные сроки. С конфискацией или без. Если «деловые» люди носили погоны, то лишались их навсегда. А теперь «деловые» люди на свободе и все их дела носят звучное название — бизнес.
Капитан Олег Плутовской обеспечивал приготовление парогазовых торпед для подачи на корабль. Работы было всегда много и была она не престижной: масло, керосин, тавот. А запах! Другое дело — торпеды на сильных окислителях! «Посторонним вход воспрещен». Все в белых халатах. Чистота, как в родильном отделении. Все обезжирено и обезвожено плюс запах спирта.
Но с наступлением зимы в цех приготовления парогазовых торпед тоже приходил праздник. На практическую торпеду в зимний период приходилось несколько ведер спирта. Заливался он в практическое зарядное отделение вместе с водой, образуя незамерзающую менделеевскую смесь для балласта. Боевая подготовка проводится в любую погоду, кроме штормовой. И в мороз тоже. В конце дистанции хода балласт из торпеды продувался в море. Рыбам. Торпеда всплывала. «Сплошное расточительство», — горевал Плутовской, наливая в цинковые ведра спирт-ректификат.
Олег хотел жить красиво, а красиво жить не запретишь. Он имел средне-техническое образование и быстро сообразил, что если учитывать прогноз погоды, то «прочностью» раствора можно управлять. Риск, конечно, есть, но риск — дело благородное. И он начал рисковать. Тем более, что реализовать излишки спирта можно было без проблем. Жена его работала в винном отделе магазина, расположенного рядом с рабочей столовой морского порта. В магазине всегда толпился народ, особенно в обеденный перерыв. Спирт тогда находился в свободной продаже по десять рублей за бутылку. Бутылку на рабочую бригаду — и десять рублей в кармане. Бригада этикеткой не интересовалась. Содержимое было почти марочным. Процесс пошел.
Как все вскрылось, не знает никто. Внешне процесс приготовления торпед изменений не претерпел. Так же мичман Танцюра получал у Олега пару ведер спирта для заливки, так же заливал в его присутствии в практическое зарядное отделение торпеды. О том, что мичман, пока нес ведра из кладовки на пост приготовления, успевал отсосать в резиновую грушу, любовно размещенную в рукаве, около 500 граммов спирта, знал только сам мичман да пара доверенных приятелей, обеспечивающих секундное отвлечение внимания Олега на пролетающую муху. Только вот с некоторых пор разбавлять спирт им показалось ненужным. «Кто-то» об этом позаботился. Троица недовольно помычала и начала собственное расследование. Не крякали больше и мореплаватели, сливающие из торпеды свою бутылку в процессе ее транспортировки. Потому утечка информации о качестве подготовки торпед могла быть из разных источников. И над женой Олега неожиданно сгустились тучи. Кто-то из ОБХСС нашел у нее на рабочем месте неучтенную продукцию. И пошло-поехало. А казалось голубкам, что все будет продолжаться до пришествия светлого будущего.
Обсуждение происшедшего события в коллективе носило бурный характер: «Ну ладно, если бы мы не справлялись с излишками, то другое дело. Можно было бы и на сторону пустить для всеобщей пользы. Вот ведь грузчики бедствуют. И электрикам не хватает. Но не для личного же обогащения». Старые коммунисты и беспартийные товарищи образовали такой единый блок, какой и не снился вождям мирового пролетариата. Виноторговец Плутовской получил даже на китайский манер прозвища «жулика, идущего по капиталистическому пути» и был единогласно исключен из рядов Коммунистической партии Советского Союза. Приготовление торпед было передано другому коллективу. С автора сняли погоны и дали срок в места, где происходит очищение души и тела от дурных помыслов. В задачнике спрашивается: а можно ли было организовать подобное в государственных интересах? Никогда! Нерентабельное это дело. На учет излишков спирта нужен дополнительный штат, плюс нужен прогнозист — метеоролог, плюс начальство по гибкому реагированию, плюс главбух, плюс контролер. Так что, по большому счету, Олег был росточком будущего, сегодняшнего настоящего. Но уже больно круто с ним обошлись. Загубили бизнесмена в офицере и офицера в бизнесе. Навсегда. Хотя…
Прошло время, и на смену «несунам» советского периода прилетели стаи демократических «прихватизаторов». Иные времена, новые люди, новые термины. Поначалу карающие органы блюли традиции и выводили новых Плутовских в наручниках на свет Божий! Когда у «прихватизаторов» стало хватать на «откат», наручники и свет Божий не требовались. Что еще придумают деловые люди? Русский язык богат.
Многие вещи непонятны не потому,
что наши понятия слабы, но потому,
что сии вещи не входят в круг наших понятий
Капитан 1-го ранга Евгений Константинович Пензин-второй — из правильных минёров. На пути от командира БЧ–3 до флагмина эскадры он набрал такую скорость, что влетел сразу в кресло начальника 24-й кафедры Военно-Морской академии, «отпустив» её начальника Валентина Михайловича Ковтуна в Минно-торпедный институт на смену Андрею Андреевичу Хурденко. Цепочка сработала — природа не терпит пустоты. Андрей Андреевич надевал шляпу. Цепочка сработала не без помощи свыше, конечно, но в высшей степени справедливо. Начальник Минно-торпедного управления Северного флота контрадмирал Емелин Геннадий Валентинович в конце 70-х годов считал Пензина самым эрудированным флагминским минером, правда, не очень везучим, но зато достаточно осторожным — он не пренебрегал промышленным и институтским «прикрытием» при проведении торпедных стрельб.
И Емелин, и Пензин вожделенно смотрели на юг. Емелину нужна была любая адмиральская должность в любом городе из двух — в Москве или в Ленинграде. Как адмирал, он считал, что умеет всё. Пензин смотрел на 24-ю кафедру Военно-Морской академии, куда его планировал начальник факультета вооружения Виктор Иванович Поршнев. Подвернись Емелину должность первому — и быть Пензину начальником МТУ Северного флота. Но адмиральские должности, да еще в центре, на полу не валяются. Первому должность освободилась Пензину. Итак, он из правильных минёров стал теоретиком.
Без учёного звания в академии никуда, без учёной степени — тоже. Значит, нужно было садиться за диссертацию. Он в своё время окончил ленинградскую «Корабелку», был призван на флот, плавал на подводных лодках на Балтике. Службу любил, но быстро понял, что Балтика для стартов вверх — место неподходящее. Особенно ему. В командиры путь закрыт по определению: из фольксштурма к перископу практически дороги нет. Во флагминские специалисты — без вопросов, но флагминские специалисты меняются нечасто. А годы летят. Сегодня — «перспективный офицер», завтра — «перспективный офицер», а послезавтра — «занимаемой должности соответствует». Обмен между флотами не практиковался. Да и кто пойдет, например, с Северного флота на Балтику? На Севере двойной оклад, а здесь, кроме таллинских кафе и калининградского зоопарка — никаких чудес. Сменить театр можно только с помощью Академии, тем более о ней всё известно давно — отец, капитан 1-го ранга Пензин Константин Васильевич, преподаёт на кафедре военно-морского искусства.