Не спали ещё два-три начальника отделов, репетируя в уме, на всякий случай, доклады о лабораторной базе своих отделов. Пусть репетируют. А мы с вами, читатель, сейчас зайдём в рубку дежурного офицера института. Мы не раскроем никаких секретов, так как на Обводном канале у Атаманского моста давно уже института нет. А в семидесятых годах ещё был…
Сегодня дежурит капитан 2-го ранга Владимир Григорьевич Савво, а помощником у него капитан 3-го ранга Валентин Орехов. Первый уже завершает службу в ВМФ, второй — только что перевёлся из Владивостока в отдел эксплуатации, и ему не терпится поскорее войти в курс дела.
«Я уже в „стволе“, Валентин, — говорит ему Володя Савво, подготавливая ложе на продавленном диване, привезенном в институт ещё по репарации из Германии, — буду спать, как белый человек, раздевшись. Ну, а ты, в соответствии с Уставом и инструкцией — будь готов к немедленному отражению атаки вероятного противника. У тебя ещё всё впереди. Сколько тебе ещё трубить? Лет восемь? Пролетят, и не заметишь. Главное, Валентин, запомни, ты теперь в НИИ, научный сотрудник, а научный сотрудник должен быть обязательно слегка туповатым и кое в чём сомневаться. Тогда дело пойдёт». Валентин умел слушать. Он ещё не задавал вопросов, а уже выяснил кучу нюансов. «Ты должен быть туповатым ровно настолько, чтобы быть уверенным, что ты занимаешься наиглавнейшим делом. Сомнения же необходимы для объективной оценки сделанного — не спешить в бессмертные. Ну, и ещё нужно быть в меру ленивым. Не торопись исполнять указания, бумага должна вылежаться, дать сок. О них или забывают, или они оказываются ненужными. Ну, а сейчас, соверши-ка обход нашего заведения со всех сторон, в соответствии с инструкцией, которую ты читал. А я полежу…».
Валентин вышел на Обводный. Моросил дождь. «Пойду с тыла. — решил он, — так, вдоль Октябрьской железной дороги… А на другом её конце — Владивосток, полуостров Эгершельд, торпедный арсенал». Валентин взглянул на часы. Там народ уже на работу топает. Теперь направо, к Боткинской больнице. Опять направо, на Обводный. Валентин зорко смотрит, все ли окна закрыты, не лезет ли кто в форточку, не горит ли оставленный включённым свет. Нет ли машин с иностранными номерами, нет ли подозрительных прохожих. Нигде никого. Валентин ощупал пустую кобуру. И кто пойдёт в эту глушь? Нужно еще обойти главный корпус по коридорам. Внимание на урны, не тлеет ли что, опечатаны ли двери отделов. Всё в порядке. «Зайду-ка в адмиральский гальюн. Да, чистота. Не то, что в общем. Ну, теперь можно и назад, в рубку». Володя Савво уже громко храпел…
Валентин взял небольшую книгу, раскрыл. Книга называлась «Научная организация труда» Он углубился в чтение…
Рабочий день в институте начинался в 8.30, а завершался — в 17.25. Обеденный перерыв продолжался 43 минуты в разное время для разных управлений из-за малого числа посадочных мест в столовой и ограниченного числа официантов. Для пущей справедливости и исключения возможного революционного брожения, управления периодически менялись друг с другом временем приёма пищи. С учётом несвоевременного оповещения сотрудников в очереди всегда находились представители всех управлений. Это постоянно обеспечивало занятость стоящих в очереди ведением отчаянных перепалок. Иногда это становилось предметом бурных дискуссий и громких процессов вне стен столовой, частичных лишений ежеквартальных премий или званий «Ударников коммунистического труда». Нервная работа требовала подобных разрядок… Раз в квартал рабочий день увеличивался на две-три минуты из-за какой-то ежедневной недоработки в несколько секунд. О грядущем продлении рабочего дня писались многочисленные объявления, профсоюзные боссы без устали оповещали всех чуть ли не под роспись, но специальная засада в конце «длинного» рабочего дня всегда отлавливала одного-двух склеротиков, которые — наперекор всем — пытались уйти в 17.25. Отловленные также использовались для примерного наказания и громогласного перечисления в отчётных документах по случаю и без.
Это всё к тому, читатель, что распорядок дня в институте соблюдался строго, и поутру перечисленными выше путями народ стекался в угловую казачью казарму у Атаманского моста. В дверях, через которые можно было проскочить на коне, теперь установлен турникет и маячит фигура дежурного офицера Володи Савво. Он близорук, носит очки в золотой оправе и потому, чуть наклонившись вперёд, внимательно вглядывается в лица входящих, боясь пропустить начальника, чтобы оглушить его и окружающих командой «Смирно» и рапортом, что нигде ничего не случилось. После этого считай, что дежурная служба закончилась: в 11.00 смена. Сегодня народ опять в приподнятом настроении. По случаю пятницы. Сам по себе день не короткий, но впереди два выходных. Возможность же усечения рабочего дня никогда не отвергается. Правда, в пятницы отменены местные командировки, но зато планируются всякие партийные мероприятия, а это уже кое-что. Кто там будет считать по головам? Начальники отделов сейчас разбегаются по своим лабораториям. Для демонстрации подготовлены многочисленные бассейны, обеспечивающие гидродинамические исследования моделей торпед, подводных ракет; монументальная заглушённая камера, имитирующая безграничную среду, климатическая лаборатория и т. д. и т. п. Остальной учёный народ прямиком по длинному коридору идёт в секретную часть. Здесь в спецхранилище под названием «Чемоданная» за специальную бирку каждый получает свой рабочий чемодан с пятью (и не более!) рабочими тетрадями, затем в окошечке «Входящие» получает на исполнение документы, а в другом окошечке «Архив» берёт необходимую документацию, с которой можно списать мнение института по любому вопросу. На каждый «входящий» ударим «исходящим» — высший принцип исполнительности. Не будь «входящих», не все сразу вспомнят, чем им нужно заниматься…
Документы бывают разными. Те, что из руководящих небес, стоят на особом контроле и должны быть исполнены в течение трех-пяти дней. На другие даётся месяц. А третьи — прочитывают и отправляют сразу в дело. Документы, требующие большого объёма работы, регистрируют в плановом отделе и включают в план работы отдела. Социализм — это учёт.
Загрузив всё в чемоданы, научные сотрудники, покурив на трапе и обсудив все утренние слухи, расходятся по своим отделам и садятся за тяжёлые двухтумбовые столы на колченогие стулья. Младший научный сотрудник капитан 3-го ранга Слава Христофоров из 65 отдела систем самонаведения и телеуправления получил свой чемодан и собрался уже уходить, но был остановлен грозным окриком Айны Михайловны, гром-бабы, главным «секретным» начальником: «Христофоров! Отделу срочный документ. Пока нет начальника отдела, получите!» Слава мельком взглянул на документ, расписался в получении и направился в отдел. Собственно, он посмотрел только на резолюцию: «65 гол, 62, 61. Прошу срочно исполнить и доложить. А. Строков». Здесь, читатель, пока Слава идёт в отдел и читает документ, я вам расскажу, что из-за сложившейся структуры отделов торпедного управления по составным частям торпеды (аппаратура самонаведения, неконтактный взрыватель, силовая установка, приборы и т. д.) документы на исполнение адресовались сразу нескольким отделам. Головным исполнителем был тот, который указан первым. Это всегда усложняло его судьбу. Одно дело — дать абзац в ответ ученому соседу, другое дело — ходить по исполнителям, выбивать эти абзацы, редактировать, согласовывать, печатать, брать визы, докладывать. Поэтому исполнение документа начиналось с обсуждения, справедливо ли определён «головной» отдел. И не попытаться ли перекинуть его на другой отдел. В эту работу включились все наиболее эрудированные и «остепенённые» сотрудники. Поверженная сторона готовила ответную аргументацию. Неожиданно могло выясниться, что такой запрос уже был и ответ готовили совершенно другие сотрудники.
На сей раз у Славы лежал именно такой сложный документ. Слава, посетовал, что заместитель начальника отдела капитан 2-го ранга Смертин Борис Александрович в отпуске. Тот бы отбил этот документ «одной левой». Изумительная память, нашёл бы зацепку. Настроение было неважным. Этот документ, наверное, отвлечёт всех от непосредственной работы. Слава ещё раз внимательно прочитал бумагу и понял, что она адресована не совсем правильно. Алексей Алексеевич не захотел подставлять свой бывший 62-й отдел, там новый начальник. Он ещё не в курсе дела, и документом пришлось бы заниматься ему лично. Можно, конечно, было адресовать в 61-й отдел, отдел эффективности, но там начальник доктор военно-морских наук капитан 1-го ранга Юрий Леонидович Коршунов. А с ним особо не поработаешь, заведет: «Ну и что? Ну и дальше что?» Слава ещё не встречал начальника отдела, который, прочитав документ, заявил бы, что это его вопрос и он просит передать его на исполнение через секретную часть. Резолюция определяет всё. Здесь чётко указано: «65 гол, 62, 61. Пр. срочно исполнить и доложить. А. Строков». Слава посмотрел на исходящий номер. Странно, документ исполнен в 1-м отделе УПВ, а должен бы исходить из 2-го. Он решил уточнить ситуацию, позвонить в Москву. На весь институт два «городских» телефона и один «оперативный». Бесконтрольно не поговоришь. Будешь услышан либо дежурным, либо секретарём начальника института. Слава зашёл в комнату дежурного офицера, снял трубку «оперативного» телефона и стал ждать ответа: «Философ»? — Дайте «Накал». — «Накал»? — «Накал» занят, а «Компас»? — «Компас» вам не положен. Володя Савво заметил: «Компас» нам перестали давать. Только командирам частей и замам. Вероятно, какой-нибудь большой начальник не смог долго дозвониться. Проблему решили сокращением абонентов. Но можно обойти. Проси «Дворец», а у «Дворца» опять же «Компас». Там запрет не действует — будешь северным абонентом, проскочишь. Спустя минут сорок, Слава попал на «Компас», осталось немного, и вот в трубе голос бывшего однокашника Никиты Павлова. Повезло. «Никита, слушай, мы все стоим раком и чешем затылки по вводной о „маленьких“ с верёвками. Штаты ими занимаются, ну и пусть, не будем им мешать. Наверняка „деза“, а вы нам наворочали вопросов. Чтобы ответить, нужно выполнить аналогичный НИР». — «Ладно, погоди, не суетись. В последнем сборнике ГРУ есть информация об этом. „Герои“ списали всю эту дребедень скорее всего с рекламного буклета. Сборник читал Н. Смирнов, начертал резолюцию своим корявым почерком. Мы всем управлением еле перевели ее по буквам. Петров поручил 1-му отделу срочно подготовить указание вам. Мы же все были заняты другой вводной. Подумайте, посчитайте и свои соображения доложите. Прорвемся!» Телефон замолчал.
Слава заглянул к начальнику отдела. Тот только что вернулся из лабораторного корпуса. Начальник отдела полковник Пестерев Владлен Константинович прочитал документ: «Да, пожалуй, я зайду к Строкову. Общее заключение должны готовить либо торпедисты, либо „эффективщики“. Исходные данные мы им подготовим по радиусам обнаружения, помехам, пусть считают. Методики у них есть». Владлен убрал все бумаги со стола в сейф, злополучный документ положил в спецпапку и направился к Строкову.
Вернулся он не скоро, но удовлетворённый. «Передай документ в 61-й отдел, а сам готовь им исходные данные, а также массогабаритные — в 62-й отдел. Борьба ещё не закончилась. Доктор тоже будет отбиваться». Слава взял документ, посмотрел резолюцию. Там значилось: «65 гол, 62, 61 гол». Владлен позвонил: «Алексей Порфирьевич, Юрий Леонидович ещё не освободился? Здесь срочный документ. Христофоров занесёт. Очень срочно». Наступило молчание… «Сдай в секретную часть. Возьмут после обеда».
С утра Строков зашёл к Валентину Ивановичу Дьячкову: «Ну, как там в Москве? Как доклад? Не интересовались ли они исполнением срочного документа о работах, проводимых в США по телеуправлению?» — «Да нет, вроде никто не спрашивал. Я с Акоповым долго общался. Хотя мне что-то говорили о резолюции Николая Ивановича Смирнова на информации ГРУ. Я слушал невнимательно, больше думал о докладе в ВПК. Я отправил их к нашей большой работе по телеуправлению, НИР „Шиншилла“, кажется. Там мы рассматривали все возможные варианты». — «Я тоже об этом подумал, — Алексей Алексеевич собрался уходить, — будем делать, не торопясь. Оформим неплановое задание, оценим возможный срок исполнения. Не будем выпрыгивать из собственных штанов». Строков вышел. «А где САМ? — обратился он к секретарю Андрея Андреевича Хурденко Софье Михайловне. — САМ в лабораторном корпусе с начальниками отделов. Ждут гостя из Москвы». — «Ясненько. Софья Михайловна, оповестите членов комиссии по подведению итогов соцсоревнования, и через полчаса — всех ко мне». Строков подал ей приказ и пошёл в свой кабинет.
Софья Михайловна взглянула на приказ и набрала номер телефона: «Алексей Порфирьевич, поздравляю, вы — заместитель самого Строкова, но только по подведению итогов соцсоревнования. Членов комиссии знаете? Нет? Пишите: освобождённый секретарь партийного бюро капитан 1-го ранга Бирюков Андрей Васильевич, профгруппорг Павлюченко Виталий Васильевич, старший научный сотрудник Матвеев Владислав Александрович, младшие научные сотрудники Василий Морозков и Тамара Храмцова. Через полчаса к Строкову. Всё». Софья Михайловна занесла приказ Строкову. «Уже всех оповестили?» — спросил он удивлённо. — «Долго ли, умеючи?» — улыбнулась Софья Михайловна. — «Умеючи — долго…»
А тем временем Андрей Андреевич с начальниками отделов стояли у лабораторного корпуса. Ворота со стороны Обводного канала были настежь открыты, и на набережной маячили фигуры двух офицеров. Впередсмотрящих. Вот по их испуганному взмаху руками пришло в движение всё окружение Хурденко А. А. Он стремглав, как лейтенант, рванулся к подъезжающей «Волге», а остальные офицеры мгновенно образовали одну шеренгу по росту и по заслугам. Генерал, заслушав доклад и поздоровавшись со всеми за руку, спросил Андрея Андреевича: «Ну, и что вы мне собираетесь показать?» Уточнив, что в распоряжении генерала не более часа, Андрей Андреевич сделал вид, что очень огорчён такой краткостью визита: «А мы собирались вам продемонстрировать климатическую камеру для испытания морского подводного оружия. У нас здесь целый отсек подводной лодки, масса бассейнов для гидродинамических испытаний моделей оружия, безграничная акустическая камера для снятия характеристик систем самонаведения. Я мог бы дать обзорную лекцию по всему морскому подводному оружию с демонстрацией самых новых образцов». — «Нет, нет, — генерал взмахнул обеими руками, — в следующий раз. Сейчас мне самое интересное». Андрей Андреевич, немного подумав, предложил сначала осмотреть американскую противолодочную торпеду Мк-44: «Её выловили на Тихоокеанском флоте, а мы изучили её до последней гайки, даже исследовали параметры шумности стрельбой на полигоне. Это займёт минут пятнадцать, а затем покажем наш электронный стрельбовой комплекс, на котором определяется эффективность торпедного и противолодочного оружия». Генерал согласился, и Андрей Андреевич, оставив с собой двух начальников отделов, остальных отпустил заниматься по распорядку дня. Он не имел привычки таскать за собой свиту начальников «на всякий случай».
«Слава Богу, пронесло, — подумал начальник 68-го отдела эксплуатации капитан 2-го ранга Лебедев Герман Александрович, — в отделе никого, куча бумаг и срочных вводных. Сейчас разгребу». Он был чрезвычайно рад тому, что всё обошлось без его «климатической» лаборатории. Перед входом его уже поджидал тёзка Герман Расстанаев. Участник парада Победы, бывший заместитель Строкова по 62-му отделу буквально преследовал Лебедева, добиваясь передачи в отдел эксплуатации принятой на вооружение малогабаритной универсальной торпеды СЭТ–72.
Здесь, читатель, необходимо сделать небольшое отступление. Передача торпед из отделов, сопровождающих разработку торпед в промышленности, в отдел эксплуатации всегда было событием в торпедном управлении института. Страсти накалялись до предела. «Серийщики» внимательным образом изучали материалы заводских и Государственных испытаний, реализацию замечаний и предложений комиссий, сведения по результатам пристрелки торпеды, эксплуатации её на флоте. Информация о состоянии эксплуатации нового образца время от времени вываливалась на обсуждения партийных собраний, научно-технических совещаний и т. д. «Итак, — говорил на партсобрании торпедного управления начальник серийного отдела, — пышки за торпеду в отделе разработки получены, дырки на лацканах тужурок проделаны, ордена и медали прикручены, иконостасы обновлены, теперь ожидаемые шишки нужно переадресовать нам, „эксплуатационщикам“. — „Необходимо создать комиссию, — продолжал он, — которая бы объективно оценила, нужен ли такой недоработанный образец передавать нам“. Как правило, отделы шли на компромисс, и торпеду передавали вместе с ведущим её офицером. Правда, внутри отдела-разработчика торпеда при этом предварительно передавалась тому сотруднику, которого было не жаль отдавать в другой отдел, с неба звёзд не хватающего и в научном плане неперспективного. Это также вызывало раздражение. На сей раз Герман Расстанаев предложил забрать торпеду вместе с её ведущим молодым офицером капитаном 3-го ранга Сашей Парутой: „Ты его знаешь, он парень неплохой, настойчивый. Недавно с флота…“ — „Надо побыстрее отделаться от Германа, — подумал Лебедев и продолжил вслух, — это меняет дело. Пусть Парута зайдёт ко мне через часик. Я с ним побеседую, что он думает. Договорились?“ Нажав соответствующие кнопки шифр-замка, единственного во всём управлении, сделанного умельцем лаборатории Колей Балагуровым, Лебедев вошёл в отдел.
Отдел эксплуатации располагался в четырёх небольших комнатах, в каждой из которых сегодня сидело всего по одному человеку — Борис Васильевич Меринов, Виктор Борисович Гуминский, Ольга Матвеевна Долганова и Леонард Сумкин. Все офицеры были на флотах. Володя Михайлов — в Феодосии на Государственных испытаниях экспортной торпеды СЭТ–65Э, которую всучили отделу, как сделанную на базе серийного образца. Ларион Бозин в Северодвинске обеспечивает торпедами Государственные испытания подводной лодки. Александр Дмитриевич Тугенгольд отпросился по личным делам. Увольняется в запас. Ищет работу у корабелов, поближе к дому. Ему не позавидуешь. Его любовный роман со средних лет лаборанткой Наташей через пару дней закончится венчанием. Сам он уже дед в первом браке, а нужно разводиться и начинать жизнь сначала. Но держится: „Любви все возрасты покорны“. Всё проносится в мозгу Лебедева помимо его воли. „Добрый день, товарищи учёные. Над какими открытиями дремлем?“ — народ недовольно бурчит, но смеётся. „Я завершаю перевод статьи об американских торпедоловах. Может, что полезное используем при переиздании „Инструкции по организации торпедных стрельб“, — это Леонард Сумкин. — „Понял“. „Мы смотрим предложения флотов к сборам минёров в ноябре“, — это Меринов и Гуминский. — „Смотреть не надо. Надо составлять контрольный лист“. — „Я согласовываю стандарт. Сейчас пойду по отделам“, — это Ольга Матвеевна Долганова. — „Понял“. „Да, скоро сборы минёров ВМФ. Пора готовить доклад начальнику управления, план, проект решения“, — это опять мысли помимо воли. До науки ли здесь? До диссертации? Ничего. Может быть, осенит, как Ньютона. Яблоком по голове, и будем впереди планеты всей“. Лебедев сел в своё кресло: „Составим планчик на день. А где наш единственный учёный Валентин Фещенко?“ — „У себя в лаборатории стандартизации. К нам приехала группа офицеров из Москвы по вопросам стандартизации и унификации. Похоже, они агитируют Валентина на переход в Москву. Что-то там шепчутся“… — „Ладно, разберёмся. А сейчас его нужно вызвать в отдел. У него все сведения по соцсоревнованию. Нужно сдать на комиссию… И опять помимо воли. Если в Москву на повышение — отпущу Валентина, если на равную должность — нет. Специалисты по стандартизации вдруг стали нарасхват“.
Начальник 63-го отдела тепловых торпед капитан 1-го ранга Романов Владимир Григорьевич сидел в своём кабинете в окружении трёх докторов наук-Николая Георгиевича Скрынского, Михаила Ароновича Левина и Георгия Евгеньевича Калинина. Владимир Григорьевич только что вернулся от Валентина Ивановича Дьячкова. Тот выразил ему особую обеспокоенность состоянием опытно-конструкторских работ по торпедам с тепловой энергетикой: „Дальноходная самонаводящаяся торпеда находится на Государственных испытаниях, но из-за малого количества материальной части работы идут медленно. Выбор и экспериментальные проверки энергосиловых установок полностью замкнутого цикла для универсальных торпед до сих пор не завершены. Сравнительные испытания не начаты даже на стендах, а для натурных морских испытаний ходовые макеты не изготовлены!“ — Романов процитировал неудовольствие начальства. — „Ну, что скажет наука?“ Первым слово взял Николай Георгиевич Скрынский. И пока он делает вводные слова и предложения, познакомимся, дорогой читатель, с этим заслуженным торпедистом из клана теоретиков. Сейчас ему „Заслуженному деятелю науки и техники РСФСР“, доктору технических наук, профессору, около 70. Участник обороны Ленинграда, он в качестве минёра дивизиона торпедных катеров принимал участие в боевых действиях. В 1943 году Балтийский флот был заперт в Кронштадте. С этого момента он начальник кафедры Военно-Морской академии, ведь за его плечами два высших образования, в том числе и академия. После 12 лет работы в Академии он был назначен начальником торпедного управления Минно-торпедного института и возглавлял его пятнадцать лет. Многовато и там, в Академии, и здесь. Отрыв от флотских проблем неизбежен. В 1970 году, когда искали кандидатуру начальника института, его обходит Андрей Андреевич Хурденко. Он был моложе, энергичнее, со связями. А Николай Георгиевич уволился в запас и в качестве старшего научного сотрудника продолжает работать в отделе тепловых торпед. Им установлены многочисленные контакты с институтами АН СССР, и сейчас он подходит к главному в своём выступлении:
— Нет конкуренции у „Гидроприбора“. Что ни сделает, мы вынуждены брать, а то, что он сейчас предлагает и рассматривать не хочется. Вот упёрся в эту идею стволов по теме „Тапир“. Уже всем становится ясно, что и современные материалы не выдерживают такую высокую температуру. Нужно пробовать новую схему, но это означает работу с нуля. Конкурент шёл бы в параллель.
— Николай Георгиевич, это понятно, но мы живём в отдельно взятой, но самой передовой стране. Всё советское, значит лучшее, — перебил его Романов. Выходит, мы все ошиблись, когда эту схему утверждали лет семь назад. Что можно сделать на ходу?
— На ходу можно исправить, убрав требование иметь скорость 70–80 узлов. Достаточно 60 узлов и даже меньше.
— Вот и скажете об этом на НТС. Валентин Иванович решил провести научно-технический совет после обеда. Расскажет о своём докладе в Военно-промышленной комиссии. Я, собственно, для этого вас и пригласил. Готовьтесь…
Комиссия по подведению итогов соцсоревнования между отделами собралась в кабинете у Строкова. Алексей Порфирьевич Мельников доложил, что все в сборе, за исключением секретаря партбюро. Он ещё где-то на инструктаже. Все расселись. В кабинете Строкова стоял массивный стол с тевтонскими львами на тумбах. Кресло производства „Ленмебель“ Строков забрал из отдела — привык к нему, а массивный тевтонский же стул перешёл в отдел. Поискав на огромной столешнице необходимый документ, Алексей Алексеевич осмотрел комиссию и начал инструктаж: „Таким составом комиссии можно, разве что, отметить в соответствующем месте какую-нибудь дату за чей-то счёт, поэтому создадим рабочую группу во главе с Алексеем Порфирьевичем Мельниковым. В отделах должны быть подготовлены данные о выполнении ими соцобязательств: сколько статей они зарегистрировали в секретной части, переводов, докладов, проведенных занятий, сколько подано заявок на изобретения и сколько получено „красных углов“, сколько завершённых НИР и ОКР, сдано экзаменов кандидатского минимума. Вот в этой методике изложено, какие весовые коэффициенты следует применять для подсчёта общего цифрового значения критерия. Здесь учитывается всё: количество сотрудников в отделе — старших и младших, инженеров, техников. Подсчитайте и доложите. А потом мы с Валентином Ивановичем уточним ваши расчёты и назначим победителя. Нужно всё подготовить к 16.45. В 17.00 соберём управление, подведём итоги — и по домам. Комиссия, вперёд!
Мельников повёл рабочую группу к себе. Осмотрев её, он изрёк: — Такой рабочей группой можно выполнить недельный план в буфете у Автостанции. Создадим оперативную группу в составе Васи Морозкова и Тамары Храмцовой. Соберёмся в 16.00. Подведём итоги и доложим Строкову. За работу, товарищи!“ На выходе из кабинета Вася Морозков сказал Храмцовой: „Слушай, Тамара, ты собери по отделам справки и подходи ко мне“. Тамара внезапно восстала: „Нет, Вася, только вдвоём…“
В 69-ом отделе противолодочных ракет типа „Вьюга“ своих лабораторий не было. Какие тут лаборатории, когда половину длины ракеты занимает пороховой двигатель, а остальную половину — инерциальная система управления ракетой и боевая часть. Отдел был небольшой и мог разместиться в полном составе в небольшом кабинете начальника отдела. Начальник отдела капитан 1-го ранга Резунов Лев Владимирович готовился на пенсию и частенько болел. За его столом деловито находился капитан 2-го ранга Юра Зархин. За двумя другими столами разместились капитан 3-го ранга Лёша Строчилин и научный сотрудник Николай Алексеевич Антонов. Все напряжённо работали. Неделю назад у Юры возникла идея, что можно застолбить изобретение, точнее подать заявку на предполагаемое изобретение. Немедленно был взят „в долг“ в секретной части исходящий номер, чтобы заявка не выглядела обычной спешкой перед подведением итогов соцсоревнования, а нормальной плановой работой отдела. Одновременно, естественно, взяли „в долг“ и машинописный номер в машбюро. Таким образом, отступать им было некуда. Сегодня не сдашь в отправку — подведёшь секретную часть и машбюро. Лёша одним пальцем печатал последний лист — формулу изобретения, Николай Алексеевич тушью вносил иностранные слова в материалы патентного поиска.
Сам Юра завершал оформление заявления на предполагаемое изобретение — сведения об авторах. Все они были авторами, и проблем по сведениям у них не было. Оставим их, читатель, они заняты. Можно быть уверенным, что свои баллы за поданное изобретение они сегодня получат. По состоянию оружия они идут с американцами „ноздря в ноздрю“…
В 610-м отделе подводных ракет было столько бассейнов для гидродинамических испытаний, что они вполне могли бы выделить один для разведения рыбы. В научных целях и в коммерческих тоже. Начальник отдела лауреат Ленинской премии капитан 1-го ранга Юрий Георгиевич Ильин сидел в своём кабинете и заслушивал доклад об очередных отстрелах моделей подводных ракет с заострённым носовым обводом. Начальник лаборатории капитан 2-го ранга Стае Корунов и Юрий Войтов, закончив доклад, сообщили начальнику, что подготовили статью в журнал „Оборонная техника“ и предложили срочно рассмотреть её на отделе.
— Найдите Борю Костыгова и Гену Корсуна и обсудите, мне нужно в понедельник быть в Москве в НИИ на согласовании дополнения к тактико-техническому заданию. Что-то им там неясно по выводному навесному двигателю для стрельбы подводными ракетами с больших глубин. Если мы заострим носовой обвод, всё прекрасно размещается. Схема отделения двигателя тоже реализуема. Места хватает. Нужно разместить пару разрывных болтов, разъём. Я, конечно, понимаю, что говорить проще, чем делать, но они отбивают насмерть. Хотят делать совершенно новую ракету. Так что, братцы, без меня. Я же буду оформлять командировочное предписание, получу деньги и куплю билет в Москву. Кстати, имейте в виду, после обеда научно-технический совет управления. Валентин Иванович предупреждал утром. Не разбегайтесь. По нашему отделу особых проблем нет.
Вошёл капитан 2-го ранга Борис Костыгов:
— Юрий Георгиевич, вы в Москву? Видел, как Софья Михайловна вам командировочную подписывала у Хурдеико.
— Да, в Москву.
— Меня с собой берёте?
— По какому вопросу?
— Мне бы в УПВ, по авторскому надзору. Бутов ракету не выделяет.
— Ну, позвони ему по телефону, доложи.
— Связь плохая, проще съездить.
— Нет, Борис, ты мне записочку черкни. Если будет время — позвоню от Шахиджанова…
Год назад после семнадцати лет разработки была принята на вооружение подводная скоростная ракета. Америка пока ничем не ответила. Америка отдыхала.
Начальник 67-го отдела торпедных аппаратов капитан 1-го ранга Литкевич Юрий Георгиевич собственноручно писал бумагу, вернее исполнял ответ на входящий документ. Сцена напоминала известную картину „Запорожцы пишут письмо турецкому султану“. Вокруг стола сидели советчики из числа сотрудников отдела. Вот Долгоненко Николай Яковлевич. Он был в Минно-торпедном институте и начальником отдела и заместителем начальника управления, но этого уже почти никто не помнит. Разве что Скрынский Николай Георгиевич. Но тот доктор, профессор, автор. А Николай Яковлевич — просто умный мужик с безупречной памятью. Он помнит всё от сотворения института, где какая бумажка подшита, где какое дело лежит, кто был „до“, кто был „после“. Рядом с ним Чернозубов Николай Александрович, бывший начальник отдела. Тут же примостился нынешний заместитель Юрия Георгиевича, Гена Дементьев.
— Не пойму, — говорит Литкевич, — почему эту бумагу закатили нам? При открытой крышке торпедного аппарата гидроакустика сопровождения цели переходит в режим „памяти“. Это требование самих акустиков. Но если у нас телеуправляемая торпеда, то крышку торпедного аппарата после выстрела закрывать нельзя. Пусть сами себе поставят тумблер и выключают режим сопровождения. Это известно уже с 1972 года, с „К–314“.
— Не расстраивайся, — говорит Николай Яковлевич, — я помню, совсем недавно, лет семнадцать назад, торпедисты заменили материал курка торпеды с латуни на титан. Нам ничего не сказали. А у нас самих на активном зацепе титан.
— Это я помню, — говорит Литкевич, — на ТОФе это было. Торпеда застряла в трубе торпедного аппарата. Шум был страшный. Первый атомоход на ТОФе 658 проекта. — Торпедисты нас часто подводят. Помню, на 705 проекте, когда отрабатывали электроконтактную систему ввода данных, — вступил в разговор Чернозубов… Но мы с вами, уважаемый читатель, перенесёмся в другой отдел. Прежде чем исполнить документ, они вспомнят былое, поспорят…
В 61-м отделе эффективности подводного морского оружия стояла тишина. В дальнем углу сидел, обложившись флотскими отчётами о выполнении боевых упражнений, капитан 2-го ранга Буданов Николай Иванович. Он работал над диссертацией. А пока что набирал из отчётов статистические данные для определения законов распределения случайных величин, которыми оперируют при вычислении элементов движения цели: курсовые углы, дальности, скорости и т. д. Он так увлечён работой, что ничего не видит и не слышит. Надо торопиться с диссертацией. Вот недавно они с Коршуновым были на Севере на эскадре подводных лодок, проверяли „единичку“ перед боевой службой и встречались там с новым флагмином Женей Пензиным. Тому такую диссертацию написать — раз плюнуть. Надо торопиться. Теорию вероятностей затоптали. Больше всего работ на тему торпедной подготовки. Сначала закрутят по шесть интегралов к ряду, словно мы живём в n-мерном пространстве, потом упростят до „сигмы“, потом до дроби… Рядом сидел Миша Бухарцев, капитан 2-го ранга. Молодой учёный. Он свою торпедную диссертацию выдал. Только что защитился. Теперь укрепляет свой авторитет сочинением статей и изобретений. Подойдем к нему, читатель, поздороваемся:
— Здравствуй, Миша! Чем занят?
— Да вот, „чёрный угол“ приплёл на новый способ стрельбы, пишу возражение. Я их добью. Я догадываюсь, кто консультировал эксперта. Повоюем.
— Слушай, Миша, а какова эффективность американской Мк-48 на предельных дистанциях по 671-му проекту?
— На предельных, — Миша задумался. Достал из кармана маленькую логарифмическую линейку, что-то умножал, делил:
— А для кого это?