— А эта?
— Это разве торпеда? Ты мне вроде друг, а такой хлам подсовываешь! Она, наверное, и в торпедный аппарат не влезет.
— Почему? Мы все сделали. По ТУ.
— Бери стальную линейку, пошли. Ну, показывай, где эта торпеда. Собрались рабочие, мастера. Смотрят на меня с недоумением.
— Клади линейку ребром сначала на резервуар, а потом на водяной отсек. Посмотрели. Поняли.
— А кто вам сказал, Ларион Михайлович?
— Глаз надо иметь выпуклый, военно-морской, бракоделы.
— А как же план?
— У вас еще двое суток есть. Правда, они выпадают на субботу и воскресенье. Но чем не пожертвуешь ради плана?. А ты куда смотришь? — напустился я на свои глаза и уши в цехе — молодого мастера ОТК, — ремонт начинается с наружного осмотра. Понял?
Знаю, что понял. Навсегда.
Юра Москалев — из первого выпуска Оружейки. Специалист высшего класса. До Академии работал в военной приемке на полигоне. Прибыл сюда на должность главного инженера. Но пробыл в ней недолго. Его характер и манера говорить не воспринимались. Никем. Но стоило его хорошенько узнать, от всего этого не оставалось и следа. Его двигали по разным должностям, пока не укрепился он начальником спецгруппы. Группа готовила кислородные торпеды. Он и научил меня обращаться с ними. Звал он меня не иначе, как «борец за качество», и каждый случай некачественного ремонта торпед на арсенале предъявлял мне со словами: «Это дело не для прокурора, но тебя я поимею…» Впрочем, все вышепоименованные мои начальники вспоминали обо мне, когда приходила «телега» из баз с жалобой на качество ремонта. Тогда предлагалось мне или мастеру ОТК брать с собой бригаду специалистов и ехать устранять свои пузыри. Сначала я ездил с охотой: узнавал морской театр. Потом стал болезненно переживать. Борьба за авторитет торпед началась с борьбы за авторитет собственный. И начал я со специальной подготовки тех опытных кадров, у которых только что учился сам. Проколы были, но не часто. Оставалось время на спорт. Стал мастером спорта. Чемпионом Тихоокеанского флота. Седина в голове, а все капитан 3-го ранга. К тому времени ты уехал в Академию. Начальником арсенала стал Игнат Работин. Его по полной схеме использовали на уборке урожая на целине в качестве командира автомобильного полка. Не знаешь, у кого авторитет зарабатывать. Главный инженер, Петр Рыбаков, перевелся на Балтику…
Настроение у меня поднялось, когда прибыл к нам заместителем Бродского с Севера Станислав Петров. Я почувствовал, что фортуна может повернуться ко мне лицом. Ничто так не сближает людей, как совместная учеба. Именно учеба. Четко узнаешь, чья голова чего стоит. Знания знаниями, а умение соображать — это отдельная статья. В жизни ее можно спрятать, а стоя с мелом у доски — никак. После Академии мы расстались, довольные назначениями, и обещали помогать друг другу, впрочем, кто об этом не говорит. У меня мелькнула мысль: или Станислав везунок, или его кто-то ведет по службе. Конечно, не родственник. Это просчитывается. Скорее всего, друг, знакомый. Мне как-то позднее Коля Ковальчук, пришедший к нам из Академии, рассказывал, что чуть не стал министром в Тувинской республике. Случилось ему отдыхать в санатории. Несгибаемость его характера, честность и порядочность уловил в нем кадровик из ЦК КПСС или кто-то другой из этой когорты. И сделал предложение:
— Хочешь, будешь министром в Тувинской республике?
— Там же одни бараны! Я в них не разбираюсь!
— Кому разбираться с баранами, там есть и достаточно. Нам нужен наш человек. А министр — всегда министр. Сегодня в Туве, завтра в другом месте, но все равно министр.
— Я же на службе!
— Ты только дай согласие. Остальное — моя забота.
Николай Иванович поблагодарил и вежливо отказался. Я тогда и стал звать его «министром по баранам». Вот я и думаю, что кому-то из сильных приглянулся Станислав и ведет тот его по службе. Хорошие люди хороших людей примечают. Это не протекционизм. Это стихийная с ним борьба. Ведь не в кабаках мы зарабатываем себе очки. На службе. Но как ни странно, продвижению моему по службе стали «способствовать» ЧП флотского масштаба. Сначала выступаешь «фигурантом по делу» с правом защиты, а потом, глядишь, место предлагают.
И грянул бой…
Это сказал мне Юра Москалев. Сказал мне и Юре Андерсону, начальнику цеха ремонта торпед на сильных окислителях. НСС — это неполное служебное соответствие. Вид взыскания. Тяжелого, но еще дисциплинарного, не уголовного. Ну а небо в клетку — уже тюрьма. Бляха-муха — это любимое выражение Юры в минуты и горя, и радости, и разочарования. Всякий перевод не всегда точен и всегда не для печати. А началось все так…
С 1971 года мы стали осваивать торпеду 53–65К. На других флотах уже стреляли. Пришло и нам из Москвы указание начать освоение. Соответственно, прибыл вагон с торпедами и оборудованием. Зашевелились. Начальник специальной группы Юра Москалев, вместе с торпедным расчетом, съездил на полигон, на первое место своей службы. Научились готовить торпеды к выстрелу. Провели успешно стрельбы с торпедных катеров и выдали им боевые торпеды в боекомплект. Дошла очередь стрелять с подводных лодок. В августе под руководством Москалева спецгруппа приготовила практическую торпеду. Номер ее до сих пор помню — 243112. Флагмин бригады подводных лодок с Улисса капитан 3-го ранга Юра Фатеев вместе с командиром БЧ–3 лейтенантом Коноваловым и торпедным расчетом торпеду принял без замечаний по контрольно-опросному листу и сказал: «Погрузка завтра в 10.00, выход в море в 14.00», — и добавил, свою любимую фразу: «Впрочем, на флоте все условно и только обед и получка фактически». Юра Фатеев был родным братом актрисы Натальи Фатеевой. Так же красив и раскован. Успех предстоящему мероприятию, казалось бы, был гарантирован, если за дело взялся родственник кинозвезды.
На следующий день часов в одиннадцать начальник торпедного отдела МТУ капитан 1-го ранга Лелеткин, встретив нас с начальником цеха ремонта кислородных торпед Юрой Андерсоном, оглушил сообщением: «В Улиссе на пирсе произошел взрыв практической кислородной торпеды. Есть жертвы. Москалев жив». Не буду утомлять тебя, кто и что говорил. Как всегда, скудная информация обрастает домыслами и слухами. Ясно, что мы втроем будем фигурантами по этому делу. Вечером приехал бледный Юра и сказал ту фразу, с которой я начал рассказ. Затем продолжил:
— Привез я торпеду, перегрузили ее на тележку и на 9-й пирс. Погрузка задерживалась. Наконец, прибыл автокран, встал на опоры, достали грузовой бугель, оттяжки. Все, как положено. Вдруг слышу бульканье в балластном отсеке. Небольшой дымок. Колонку мне для стравливания кислорода! — кричу. Принесли. Стал устанавливать, и здесь рвануло. Переднее донышко кислородного резервуара улетело в сопки на полкилометра, расшвыряв все на своем пути. Торпеда улетела в другую сторону, в море, по дороге убив лейтенанта Коновалова и вахтенного матроса у трапа. Меня отбросило к краю пирса, еле удержался. Случись это все в первом отсеке — не приведи, Господи!..
Началось расследование. Комиссию возглавил заместитель Командующего Флотом адмирал Маслов. От флота среди прочих и мы втроем: Юра Москалев, Юра Андерсон и я. Промышленную группу возглавил Грант Акопов. В ее составе — Главный конструктор торпеды 53–65К Гинзбург Д. С., начальник БТК завода Сивриди Э. Н., Главный конструктор торпеды 53–65М Кокряков Д. А. и другие. Что стояло на кону для нас, Юра сформулировал четко. Противоборствующей стороне тоже было не просто. Нужно спасать торпеду. Ну, и беду от себя отвести. Помимо комиссии, сновали представители прокуратуры, которая возбудила уголовное дело, и Особого отдела. С прибытием промышленная группа начала усиленный поиск тех, кто мог «поковыряться» в новой конструкции кислородного резервуара: вместо резьбового соединения доньев с цилиндрической частью и пропайки припоем герметизация обеспечивалась резиновыми кольцами из кислородостойкой резины. Она-то и загорелась в среде кислорода, а вслед за нею и металл. Прочность соединения была ослаблена. Ну и бабахнуло как из пушки, ведь давление кислорода в резервуаре 200 атмосфер.
Для безопасности и дополнительного рассмотрения были сняты боевые торпеды с катеров. И вот тогда Юра обнаружил странные скопления кислорода там, где его быть не должно. Травление кислорода наличными средствами контроля не устанавливается, а кислород поступает. «Братцы, я, кажется, понял, откуда тут кислород: он просто диффундирует через резину, как гелий сквозь металл». Рационализаторы явно поторопились с внедрением изобретения. Мы уже догадывались, что Главный конструктор торпеды Даниил Самуилович Гинзбург здесь не при чем. Новую конструкцию резервуара протаскивали другие. И предполагали, кто. Нас обвиняют в том, что мы не ищем физическую причину взрыва, а больше интересуемся, какую и кто выгоду поимел, чтобы изменить десятилетиями проверенную надежную конструкцию. Пожаловались Бродскому. Тот в ответ: «А вы им расскажите, они и отстанут». Акопов Г. М. намекал, что пора и виноватого от флота определить: Москалев. — «Не тот случай! На этот раз флот не будет виноват! Хватит на нас бочки катить!» — отрезал себе навсегда путь на Запад Михаил Александрович Бродский.
Началось заседание комиссии: «Предлагаю заслушать мнение Главного конструктора по поводу случившейся аварийной разгерметизации кислородного резервуара и последствий, при этом произошедших, — Акопов Г. М. обвел взглядом членов комиссии и остановил свой взор на двух неизвестных ему людях. — Мы пригласили на заседание комиссии представителей из прокуратуры и из Особого отдела. Чем потом дознания чинить, пусть посидят, послушают. Акопова мы, конечно, об этом не известили. Был бы против. А теперь поздно. Неизвестные ему лица представились, приведя его в предынфарктное состояние. „Хорошо, не возражаю“». Бледный Даниил Самуилович докладывал минут сорок о «преимуществах» новой системы уплотнения. Его никто не торопил, вопросов не задавал. Ждали, когда он сам ляжет на ринг. Отстоял. Тогда начальник торпедного отдела Алексей Елисеевич Лелеткин, стал задавать вопросы. Каждый каверзнее предыдущего: «А зачем, а почему, а где вы увидели выгоду? По данным моих специалистов, для эксплуатации торпед с новой системой уплотнения потребуется построить новые цеха для ремонта торпед. Ведь срок осмотров уменьшился с трех лет до года. Флоту нужно два-три новых плавсредства для сбора торпед со всех бухт и заливов и доставки их на арсеналы», — Леша не спеша смаковал тонкости флотского военно-экономического расчета, не забыв про необходимость двадцати новых торпедовозов типа «КРАЗ», не забыв про гаражи и другие подсобные помещения. Видя, что слушатели совершенно не утомлены и слушают его с большим интересом, Лелеткин подошел к проблеме с другой стороны: «А зачем вообще переходить к разборной конструкции? — спросил он, обращаясь к прокурорам. — В кислородной торпеде 53–56, которая возит с собой воду в водяном отсеке, являющемся продолжением кислородного, кроется 99 % причин для вскрытия и ремонта внутренней поверхности из-за коррозии именно водяного отсека. А у торпеды 53–65К водяного отсека нет, значит, нет и причин для коррозии. Вот если бы новая герметизация обеспечивала срок службы лет двадцать, то цены бы ей не было. А здесь один год! Это либо сознательное снижение боеготовности торпедного оружия, либо величайшая глупость». Такой поворот в мыслях ранее не планировался и не отрабатывался.
Наступила мертвая тишина, и только скрип пера представителя прокуратуры возвещал, что жизнь продолжается. «Отсюда мой главный вопрос, зачем нужно было менять проверенное десятилетиями эксплуатации традиционное уплотнение резьбы донышек с цилиндрической частью резервуаров, и проводилась ли экономическая оценка целесообразности его внедрения?» — Гинзбург поспешно ответил на вторую часть первого вопроса: «Экономическая оценка последствий для флота внедрения нового уплотнения не производилась», — и беспомощно замолчал. — «Кто авторы этого изобретения, и какая сумма вознаграждения ими получена?». — «На этот вопрос я ответить не могу, не помню». Даниил Самуилович кого-то защищал. Надзирающие органы что-то лихорадочно писали в свои толстые блокноты. Им было все понятно, так как они были проинформированы Юрой Москалевым, что задаваемые вопросы облегчат им дальнейшее расследование. Акопов понял, что Гинзбург тонет, и отчаянно бросился на выручку: «Это избиение Главного конструктора. Я не позволю…». Что он не позволит, осталось неясным. Вопросы продолжались. Наконец Акопов решился: «Заседание комиссии прерываю…». Но тут слово берет прокурор. Кто его остановит? «Из материалов дела, вопросов к Главному конструктору и его ответов я не усматриваю вины должностных лиц минно-торпедной службы флота, и поэтому материалы дела и вещественные доказательства будут отправлены в Казахстан в Генеральную прокуратуру для расследования на месте производства торпед по принадлежности». Вот теперь перерыв. Мы трое — Москалев, я и Юра Андерсон — вышли в коридор, обнялись и глубоко вздохнули: мы победили! Гинзбург тоже вышел в коридор и, ни к кому не обращаясь, сказал: «Конструкцию верну в исходное и больше никаких рацпредложений».
Дело, впрочем, закончилось необычно. Генеральный прокурор Казахстана сказал: «Погибли всего два человека? У меня здесь за раз почти семьдесят душ положили. Главный конструктор не предполагал этого. Закрыть дело за отсутствием состава преступления». В свое время здесь произошла известная катастрофа у ракетчиков. Тогда погиб маршал Неделин и другие. Это и смягчило обстановку.
Вскоре поступили новые резервуары со старыми испытанными уплотнениями. Торпеды восстановили. Об «изобретении века» постепенно забыли. Старые донья использовались для украшения фонтанов в Алма-Ате. Другого применения они не нашли. А авторы изобретений вскоре получили свое. По заслугам. Торпеда стала завоевывать славу лучшей на флоте. Ну а мне предложили должность старшего офицера в торпедном отделе: принять твое наследство — все электрические торпеды. Не было счастья, да несчастье помогло.
Умей воспользоваться местоположением
С начальником Управления капитаном 1-го ранга Бродским я встречался редко. По большей части случайно. Вот только в период работы комиссии по расследованию причин возгорания кислородного резервуара торпеды он нас собирал регулярно. Высоким канцелярским «штилем» я не владел. Вернее, владел на уровне Миши Романкевича, командира ТТБ в Улиссе. Тот первую препроводительную изложил так: «Высылаю вам бумагу за подписью самого Бродского для конкретного исполнения». В ближайшем окружении Бродского специалисты вращались, как умели, зато изо всех сил. Что-то предлагали, изобретали, сокращали. Теперь в эту круговерть надлежало включиться и мне.
На следующий день после подписания приказа секретчик, мичман Антонов, положил мне на стол кипу документов, накопившихся за весь период вакансии. Как можно работать, когда рядом нет ни одной торпеды? Одни бумаги. С баз просят прислать кто ЗИП, кто практические торпеды, кто регистраторы, кто бригаду специалистов. Из центра оповещают об отгрузке, требуют заявки, предлагают внести изменения и дополнения в документацию, отправить что-то на доработку, что-то на переаттестацию, уточняют сроки эксплуатации. За что хвататься? Только исполнишь — тебе новую кипу. Компания в отделе была мощная: Киселев, Лось, Стафиевский, Бедай. Убойный отдел. Никто не осмеливался катить бочки на МТУ. На первых порах мне здорово помогал Гена Стафиевский. К тому времени он имел солидный стаж работы в Управлении, в штабе авиации, где вел авиационные торпеды. Теперь под его крылом были все малогабаритные торпеды.
Случай для передачи опыта представился. При выполнении боевого упражнения был потерян прибор акустических помех. Эти приборы шли по другому ведомству, но приготовление обеспечивали мы. Офицер военного института, руководивший подготовкой прибора к применению, на разборе имел неосторожность заявить, что в потере прибора «на 100 % виноват флот». Бродский задачу Стафиевскому поставил кратко: «Нужно отучить этих „ученых“ катить бочки на флот. Дать по мозгам так, чтобы запомнили надолго, а лучше — навсегда!». — «Есть», — коротко ответил Стафиевский, и никто не усомнился в том, что «им будет дадено».
Подготовка приборов была организована на базе оружия на Русском острове. Даже я принимал участие в ее организации. Помнится, один из офицеров акустиков, Володя Смирнов, встретил меня:
— Не можем приготовить. Ничего у нас нет!
— Чего тебе не хватает, голуба, для полного счастья?
— Силовой батареи, радиоотметчика…
— Доверенность на получение есть?
— Есть.
— Поехали на Эгершельд.
Приехали, получили, загрузили его на мою «Волгу», привезли в Улисс, где был катер с Русского, отправили.
— Ну, теперь твоя душенька довольна?
С тех пор мы с Володей стали друзьями.
Через некоторое время, уже после потери прибора, мы с ним снова встретились, случайно:
— Знаешь, кому от Управления поручено расследование причин потери вашего прибора?
— Нет.
— Стафиевскому!
— Ну и что?
— Это же волкодав! Крайне неосторожно вы заявили, что в потере на 100 % виноват флот. Он обнимет вас так, что затрещат ваши косточки, и мне покажет, как это нужно делать. Даже, когда вся матчасть на дне моря.