— Привет передай. Скажи, хорошие торпеды делает «Двигатель». Вот этой даже разрешили утонуть, так она отказалась.
— Хорошо, что телефонной связи с Ленинградом не было. Зря бы расстроил Балуева. Что ни делается, все к лучшему.
Памятники воздвигает время. В 1978 году мы в отделе эксплуатации Минно-торпедного института решили провести анализ применения практических торпед за десятилетний период по материалам Северного флота. Лучшие показатели были у торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М суммарно. Ими было произведено 25 % от общего числа стрельб на флоте. Ведь в этот период уже широко применялись другие образцы противолодочных торпед. Торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М уже считались старыми образцами. Использовалось около двухсот торпед. Это истинные трудяги торпедной боевой подготовки. Некоторые из них стрелялись до сорока раз, потеряно всего около 2 % торпед. Эффективность соответствовала предъявляемым требованиям того времени. Все потери практических торпед происходили исключительно из-за нашей российской ментальности или, точнее, разгильдяйства. Будучи на вооружении флотов ГДР и Индии, ни одна торпеда в ходе боевой подготовки ими не была потеряна. Из всех других образцов торпед по этим показателям можно поставить разве только парогазовую торпеду 53–56В. Но она являлась последним образцом воздушных парогазовых торпед в конце почти векового пути их совершенствования. Торпеда СЭТ–53 была первой.
Мы сидим в кабинете директора завода «Двигатель» Иванова Владимира Антоновича. Мы — это представители Минно-торпедного института, военной приемки. Обсуждаем, где и как лучше разместить торпеду на пьедестале.
— Лучше бы перед главной проходной завода. Место там есть, — говорим мы почти хором.
— Дорогие мои, — директор смотрит на нас, как на инопланетян, — через день торпеды не будет. Сдадут на металлолом. У меня уже две бронзовые доски с названием завода сняли.
Жестом закоренелого рыбака Владимир Антонович показывает размеры болтов, которыми крепилась доска. Потом, видя наше сомнение, уменьшает размер на пару сантиметров:
— Вот такие болты. Четыре штуки. Все равно сняли. Потому, если ставить торпеду, то внутри завода. Тогда не надо никаких разрешений. Сами разберемся.
Иванов не торопится, и мы говорим о трудностях нынешнего времени:
— Как бы нам не пришлось снова топать в Фиум, или куда там переехал этот торпедный магазин.
— Может опять выручит «Двигатель», как в конце 50-х, подарив флоту торпеду СЭТ–53, а спустя пару лет — торпеду САЭТ–60, срок содержания которой на корабле вскоре стал рекордным. Одна надежда на «Двигатель».
На прощание я рассказываю директору об опыте проведения торжественных мероприятий, про награждение Кронштадтского арсенала.
— К чему ты клонишь?
— Как к чему? Заводу скоро исполняется 150 лет. Пора действовать. Иначе сорвем мероприятие.
Коллективу Машиностроительного завода им. С. М. Кирова
Вытапливай воск, но сохраняй мед
В один из осенних дней 1963 года в кабинете начальника УПВ ВМФ на Большом Комсомольском проходило совещание. В кабинете находились его хозяин Борис Дмитриевич Костыгов, торпедисты Михаил Борисович Розенштейн, Грант Мигранович Акопов и гости с Алма-Атинского завода: директор Петр Харитонович Резчик, начальник сектора ОКБ завода Даниил Самуилович Гинзбург и военный представитель Петр Кузьмич Колядин. Это была не случайная, а спланированная встреча. Готовил ее Михаил Борисович Розенштейн. В это время он слыл одним из идеологов Управления практически по всем вопросам, и на то имелись веские основания. В годы войны он был призван на военную службу с должности директора торпедного завода, выполнял, и всегда успешно, поручения по эвакуации предприятий и их вводу в строй на новых местах. Поэтому он знал в минно-торпедной отрасли все и всех. Предстоящий разговор предназначался, в основном, для Костыгова. Он, конечно, тоже был в курсе дела, но окончательное решение еще не принял. Не простой это был вопрос.
Разговор шел между Резчиком и Костыговым. Сначала, как водится, о погоде в Москве и Казахстане, заводских делах, трудностях с выполнением производственного плана, а затем переключился в рамки основного вопроса — на кислородную торпеду 53–56, детище ОКБ завода. С принятием в 1961 году на вооружение перекисно-водородной торпеды 53–61 пришло время решать, какому типу энергетики отдать предпочтение: «кислород-керосин» или «перекись водорода-керосин». На вооружении тогда находилось по два образца обоих типов: кислородные 53–56 и 53–58 и перекисно-водородные 53–57 и 53–61. В разработке находилась еще одна. Ее Главный конструктор Дмитрий Андреевич Кокряков собирался получить скорость хода около 70 узлов и, таким образом, закрепить приоритет за перекисными торпедами. Следует отметить, что кислородные торпеды в эксплуатации были проще. Самыми нетребовательными были, конечно, воздушные парогазовые торпеды 53–51, но их век уходил. Впрочем, не будем забегать вперед. Воздушные торпеды не спешили сдавать свои позиции. Процент торпед на сильных окислителях в боекомплекте кораблей флота был еще невелик, а план практических стрельб выполнялся, в основном, за счет парогазовых. С ними и забот было меньше, и результат был получше. Однако вернемся в кабинет Костыгова.
— Жаль бросать, Борис Дмитриевич, изготовление этой кислородной торпеды. Опыт по эксплуатации и изготовлению большой. Делать ставку только на перекисные торпеды не совсем правильно. Кокряков обещает получить 70 узлов, но это еще «курочка в гнезде». Вот нам и кажется, что целесообразно провести модернизацию торпеды 53–56. Глубокую модернизацию.
— Что значит «глубокую модернизацию»?
— Создать новый образец.
— Нет. Новый образец не надо. Новых у нас достаточно. А о модернизации можно поговорить. Торпеда не имеет системы самонаведения. Оптический неконтактный взрыватель тоже не прижился. Не взрыватель, а дорожный чемодан.
— Мы знаем, недостатков у торпеды 53–56 много, но и положительного не отнимешь. Кислород — не перекись водорода. Кислородное хозяйство на базах флота достаточно развито.
— А какие ТТХ надеетесь получить? Скорость? Дальность?
— Преимущества новой торпеды будут не в ТТХ, а в надежности. И простой она будет, как револьверный патрон. У меня сейчас в ОКБ подобрались толковые ребята — горы могут своротить.
Резчик кивнул на сидящего рядом с ним Гинзбурга.
— Вот один из них, а еще Барыбин, Морозов, Казаков, Надточий, Щербаченко. Всех мне не перечислить. Идея у них есть.
— Интересно, что за идея?
— Дело в том, что каждая из изготавливаемых заводом торпед имеет по два-три безукоризненно обкатанных агрегата. Вот они и предлагают взять самые надежные узлы за основу:
кислородный тракт и гидростатический аппарат от торпеды 53–56;
вместо поршневой машины — турбину и кормовое отделение от перекисной торпеды 53–57;
боевое зарядное отделение с аппаратурой самонаведения и неконтактным взрывателем от перекисной торпеды 53–61;
практическое зарядное отделение тоже от 53–61. Затем все это дело доработать. Каково?
— Лучше взять оптическую систему самонаведения. Она на подходе. В следующем году будем принимать на вооружение. — Это вступил в разговор Михаил Борисович Розенштейн и вкратце доложил ход испытаний аппаратуры самонаведения:
— Можем взять и оптическую. Нам главное, Борис Дмитриевич, ваше принципиальное согласие и финансирование, естественно.
— Вы, Петр Харитонович, так и не ответили мне на вопрос, какие ТТХ будем иметь?
Здесь вступил в разговор автор идеи, Даниил Самуилович Гинзбург.
— Борис Дмитриевич! Торпеда будет однорежимной. Скорость хода около 45 узлов, дальность около 20 км. Это то, что можно получить на паре «керосин-кислород» на существующих на сегодняшний день турбинах. Мы не институт, а завод. Все составные части торпеды или уже умеем делать сами, или можем получить по налаженной кооперации. Подготовки производства нам не требуется. Мы уверены, что с задачей справимся в короткие сроки.
Помолчали. Чувствовалось, что Розенштейн с Акоповым давно согласны с предложением завода. Медлил Костыгов:
— В разработке находится торпеда со скоростью 70 узлов на ту же дальность. Как отнесутся к этой идее Минно-торпедный институт? ЦНИИ «Гидроприбор»?
Розенштейн понимал сомнения Костыгова:
— Борис Дмитриевич! Открывать новую тему: разрабатывать торпеду с такими ТТХ — нас не поймут. Пусть завод работает самостоятельно. Техническое задание на модернизацию торпеды 53–56 мы здесь прикинем. О порядке финансирования Акопов с Гинзбургом подумают. Мне кажется, с предложением завода следует согласиться…
Костыгов подумал еще пару минут и кивнул головой. Завод получил принципиальное согласие руководства заказывающего управления, после чего работа в конструкторском бюро завода закипела. Помимо упомянутых директором завода в кабинете Костыгова к ней подключили конструкторов Гормину Е. Н., Зикеева В. М., Шубина А. Б., Чуканова А. М., Кривулина И. Б., Попора Р. С. За четыре месяца была разработана техническая документация, а изготовление материальной части началось, едва чертежи, еще теплые от рук конструкторов, были сняты с кульманов. Не прошло и года, как три практические торпеды были готовы и их выкатили из стен сборочного цеха под погрузку для отправки на пристрелочную станцию. Торжественный момент! Начальник цеха Владимир Петрович Ерохов лично руководил погрузкой торпед. Главный инженер завода Иосиф Ефимович Кравцов решил поехать организовывать испытания на полигон в Киргизию, на озеро Иссык-Куль. Посмотреть на детище завода пришли заместитель директора Зубрилин В. Ф., плановик Басенов Г. Т., технолог Ежков М. С. Митинг — не митинг, но торжество состоялось. Все были уверены, что торпеды пойдут сразу и не ошиблись. Торпеда стала уверенно наворачивать километры на винты и месяца через три отчет с положительными результатами первого этапа заводских испытаний был представлен начальнику УПВ ВМФ, в Минно-торпедный институт и ЦНИИ «Гидроприбор».
В Минно-торпедном институте поморщились:
— Мы техническое задание не выдавали, в испытаниях не участвовали и вообще это какая-то самоделка! У Кокрякова уже почти 70 узлов в кармане. Зачем нам эта торпеда на 45 узлов?
Опытные сотрудники института дипломатично возражали:
— Но ведь работа проводилась с согласия самого Костыгова!
— Ну и при чем здесь Костыгов? Он теперь уже заместитель Начальника вооружения ВМФ! А в УПВ Игнатьев с Пуховым. Вот теперь пусть они и разбираются.
Единственным человеком в институте, который выступил в поддержку разработки, был капитан 2-го ранга Михаил Хаимович Берсудский. Они с Тополянским создавали торпеду 53–56 и теперь ревниво, но доброжелательно следили за чужими успехами на «своем» поле.