Опять все у торпедистов заработало. Пора и к приготовлению торпед приступить. А торпед нет. Начальник минно-торпедного отделения Володя Кротов был в легкой панике, не «слезает» с телефона заместитель начальника торпедного отдела УПВ Герман Лебедев, отслеживая движение железнодорожного транспорта из Каспийска на Север. Перед отъездом в Северодвинск его пригласил к себе Бутов и сказал:
— Ты понимаешь, что должен обеспечить оружием испытание подводной лодки третьего поколения?
— Так точно.
— Не так точно, а любой ценой! Понял? Любой ценой. Там у них ввод данных не идет — все встанут на уши, но сделают. Это их беда. А за торпеды я спрошу с тебя. Они — наши.
А торпед нет. Правда, и заявки от Госкомиссии пока еще нет, но ее написать — раз плюнуть. А приготовить торпеду УСЭТ–80 прямо с колес — это еще вопрос. Они не пристреляны, с новым устройством ввода данных. Бригада специалистов из Каспийска уже на месте, но торпед нет.
Они прибыли, когда уже казалось, что провалились сквозь землю. Радость была короткой. Входной контроль поступивших пяти торпед показал, что все они имеют дефекты, устранить которые в местной мастерской невозможно. В мастерской приготовления стояла кладбищенская тишина, а Герман с Маневичем решали, как найти выход из положения.
— Для обеспечения программы стрельб нужны, как минимум, три исправные торпеды: одиночная стрельба и стрельба двухторпедным залпом. Из пяти неисправных три исправных мы соберем, но в случае потопления одной из них нам не доказать выполнение введенного от БИУС массива стрельбовой информации. А повторять стрельбу будет нечем.
— Это так, Герман, но из этого положения, мне кажется, можно выйти с честью и имея только три торпеды…
Когда поступила заявка из Госкомиссии, торпеды уже были готовы. Три торпеды — и никаких запасных. Если потребуются повторные стрельбы — подавать нечего. Приемку торпед производил флагминский минер Николай Иванович Фефелов. Ему надлежало обеспечить подъем торпед на торпедолов после стрельб.
— Николай! На тебя вся минно-торпедная служба ВМФ смотрит: не утопи торпеды при подъеме. Понтон, который держит торпеду, можешь не беречь. Стравливай воздух из него, когда торпеда будет сверхнадежно застроплена.
— Все будет нормально. Только бы торпеды всплыли. Тренировались мы на торпеде-болванке до посинения…
Владимира Кожина беспокоила другая проблема: как бы вообще свести издержки от потери торпеды к минимуму.
— На первом выстреле замеряют только скорость вылета торпеды из торпедного аппарата, а при залпе уже выполнение введенной информации в торпеды перед выстрелом. Первую торпеду потеряем — не трагедия, скорость мы замерили. Если потеряем торпеду из залпа будет плохо, но может быть…
— Погоди, погоди… Надо подумать…
Семен Маневич «зацепился» за высказанную озабоченность и стал что-то чертить на клочке бумаги. Потом отозвал в сторону Германа Лебедева и Владимира Кожина:
— Если мы введем в торпеду такие данные, чтобы при их выполнении гидроакустики могли четко прослеживать траекторию движения торпед с привязкой ко времени, то потеря торпед в конце дистанции уже не будет смертельной. Какие данные ввести и траекторию движения, я изобразил графически. Надо дать этот график гидроакустикам для контроля времени прохождения характерных точек выполнения заданных маневров.
— Надо предложить комиссии…
Сделаем небольшую ремарку: почему все специалисты так беспокоятся о потере практической торпеды? Во-первых, знают, что она сложна и потому ненадежна по определению. Во-вторых, что торпедные стрельбы на Госиспытаниях кораблей зачастую проводятся и при плохой погоде. Сроки! То, что торпеду не поднять — мало кого волнует. Почему система всплытия торпед сложна и потому ненадежна? Нужно поднять торпеду, имеющую большое переутяжеление, на поверхность с помощью надувного понтона. Для получения результата нужно обеспечить более десятка предварительных условий: начало продувки при определенной скорости движения, на определенной глубине, с определенной скоростью наполнения понтона и пр., пр., пр… Проще сделать другую торпеду для стрельб, с положительной плавучестью. Но на страже — традиции и стражи традиций, и стражи стражей традиций… Поэтому мы еще долго будем «крутить вола» с понтонами, пороховыми аккумуляторами давления и т. д.
Итак, Семен Маневич предложил стрельбу торпедами залпом с отводом их назад на кормовые курсовые углы и только затем с переводом на курс к цели, чтобы зачет был гарантирован вне зависимости от возможного потопления практических торпед в конце дистанции. Все стали успокаиваться, приходить в меридиан. Инициатива была принята и поддержана.
Стрельба состоялась. Гидроакустики фактически пеленговали шумы торпед точно по секундам и углам, отмеченным на графиках Семена Маневича, да и торпеды были подняты и расшифровка регистрации подтвердила выполнение введенных данных. Но еще до поступления на подводную лодку информации о подъеме торпед стрельба была признана успешной, и Семен был приглашен на тот самый ужин.
Теперь, если перевести в реальное социалистическое время то, что было сделано за пять месяцев, это потянет на пару лет, две-три кандидатских диссертации и три-четыре заявки на предполагаемое изобретение. А так? Шницель с сухим вином в присутствии адмирала и Генерального конструктора, горячая благодарность Исакова Р. В. по возвращении, премиальные, конечно, суточные, подводные и радиационные. Плюс месяцев через пять медаль по случаю юбилея института, наградили медалями его и Кожина. Значит, за это самое. Но знали об этом только они.
От малых причин бывают весьма важные последствия
Юрий Семенович Митяков — из первых оружейников. Флегматичен, меланхоличен, неразговорчив, неулыбчив, но дело свое знает, делает его неторопливо, но сразу правильно. Знал он также и часть чужих дел. На всякий случай. Свое дело — это аппаратура предстартовой подготовки морского подводного оружия. В том числе и противолодочных ракет. В условиях их достаточного разнообразия в свое время было принято решение — для проверки бортовой аппаратуры подводной лодки иметь один унифицированный имитатор противолодочной ракеты. За базовый был принят имитатор противолодочной ракеты «Вьюга».
Сделал несколько переключений — и это уже имитатор противолодочной ракеты «Водопад». И дешевле, и удобней. Всем хорошо.
Но в новом имитаторе образовалась незамеченная лишняя цепочка, которая подавала обратным ходом питание туда, куда не следовало. И даже если аппаратура предстартовой подготовки была неисправной по питанию, то совместно с имитатором ракеты «Водопад» загоралась лампа «Готов» в то время как с боевой ракетой — «Отказ». В боевой ракете такой цепи, естественно, не было. Случай этот был обнаружен при сдаче головного стратегического ракетоносца «Акула» в спокойной обстановке. В схему были введены соответствующие изменения, и об этом случае благополучно забыли. Но не все.
Сергей Алексеевич Бутов относился к обеспечению Государственных испытаний кораблей с повышенным вниманием. Опыт подсказывал: если где и можно мигом схлопотать известность — то только здесь. Понятно, какую известность, когда возраст на пределе и служишь «по примечанию». Поэтому получив из ГУКа в начале года соответствующую выписку из плана сдачи кораблей и требуемого обеспечения, Бутов доставал из сейфа свою рабочую тетрадь и стремительным почерком почти дословно ее переписывал, одновременно обдумывая резолюцию. Он адресовал документ соответствующим специальным отделам и наиподробнейшим образом расписывал, кому, что, когда, где и как нужно сделать. Перечитав еще раз, вызывал секретчика и поручал ему доложить документ лично начальникам отделов, а не каким-то там ВРИО. Затем, спустя месяц-другой после завершения какого-нибудь совещания с начальниками отделов, доставал рабочую тетрадь, оставлял соответствующих начальников и заговорщическим тоном спрашивал: «А какая у Вас в этом году самая главная задача?» Те не успевали переключиться на другой вопрос, недоуменно переглядывались и не могли сразу сообразить, к чему клонит шеф. Бутов впадал в короткий гнев, раскрывал тетрадь, тыкал туда пальцем, стучал кулаком, пока его не успокаивали, что все идет по плану и все в порядке. Не всегда, конечно, было так. Точнее, всегда было не так. То в БИУС «Омнибус» не внесена корректировка программ, то нестандартное оборудование для подготовки оружия еще не отгружено на флот, то… Больше всего хлопот доставляли подводные лодки третьего поколения, и почти все участники обеспечения их Государственных испытаний лично допрашивались Бутовым о проделанной работе. Он слушал их с большим вниманием и требовал все подробности. Вот и сейчас сидит перед ним старший научный сотрудник Юра Митяков и докладывает:
— Работа, товарищ начальник, завершена, все в норме.
— Я знаю, дорогой мой, что завершена и что все в норме. Иначе ты бы здесь не сидел. Да и я, наверное, тоже. Ты мне поподробнее, обо всех нюансах. Я слышал, что у вас сбой был при проверке боевых противолодочных ракет, а с имитатором было все хорошо. Так?
— Было дело. С имитатором все в норме, а с ракетой — отказ. Разобрались. Это редкий случай, но вот случился. В аппаратуре предстартовой подготовки сгорел фильтр в цепи питания, а имитатор не позволил это «ущучить». Можно было и по-другому выйти из положения: поставить закоротку на контрольную буксу. Между 4-м и 8-м штырьками. Бутов все понял и хотел уже зафиксировать в тетради эту информацию, но передумал: «Действительно, это мелочи».
Некоторое время спустя на испытаниях тяжелого атомного ракетного крейсера «Фрунзе» произошел аналогичный сбой в обмене информацией между бортовой схемой корабля и противолодочной ракетой «Водопад». С имитатором ракеты «Водопад» все хорошо, а с боевой ракетой — «Отказ». Обстановка на корабле была совсем иной. Прокола никто не ожидал. На борту Главком ВМФ. Не иначе, как адмиральский эффект! Завтра в море. Думать было некогда. Решили, что виновата ракета, значит виновато УПВ. Опять этот Бутов! Начальство всех рангов в ГУКе, в Минсудпроме. Минавиапроме звонило друг другу и в УПВ, требуя немедленно разобраться с этим вопросом. И тут Бутов вспомнил про доклад Митякова, про буксу, про штырьки… Он вышел из кабинета к дежурному офицеру:
— Ковтуна на телефон. Немедленно!
Через несколько минут в телефонной трубке что-то забулькало, как в водопроводном кране, и словно из преисподней раздался встревоженный голос начальника Минно-торпедного института Валентина Михаиловича:
— Здравия желаю, товарищ начальник, Ковтун слушает!
— Валентин Михаилович! Митякова немедленно к телефону!
— Он в командировке. В Северодвинске. На очередной единице, Уже с неделю там.
— Ясно. Клади трубку. Мне некогда.
Бутов поразмышлял минуту. Затем опять дежурному:
— Звони в Мурманск. Емелину. Я ему все растолкую. Емелин тоже оказался на месте. Бутов был краток:
— Геннадий Валентинович! Бутов. Я по «Фрунзе». Сейчас только один человек может все уладить. Митяков из института. Но он в Северодвинске. Сумеете его срочно доставить в Североморск?
— Думаю, сумеем. Сейчас звоню в Штаб флота.
Далее события развивались стремительно. Заводской буксир Севмашпредприятия вышел в море, как по боевой тревоге, и направился в полигон. А подводная лодка, получив соответствующее задание, двинулась ему навстречу. Когда подводная лодка подошла к точке встречи с буксиром, командир скомандовал:
— Первый!
— Есть, первый!
— У вас Митяков есть?
— Так точно. Сейчас найдем.
— Пусть готовится к переходу на буксир. Комфлотом приказал срочно отправить его в Североморск.
Юра собрал свой нехитрый скарб и поднялся наверх. Народ толпился в импровизированной курилке, в которой свободно могло разместиться стадо слонов. Ответсдатчик Виктор Голованов заметил:
— А вот и Митяков, благодаря которому мы курим. Слушай, Юра, а я и не знал, что ты такой крупный начальник. Говорят, Комфлотом с тобой хочет поговорить.
— Да я и не знаю, о чем он хочет со мной потолковать. Ошибка это. Скоро вернусь.