Ясно - дальше не удержаться... И потому флот получил приказ оставить Таллин, эвакуировать войска в Кронштадт, сохранить боевое ядро флота. И пока в штабе флота разрабатывается план прорыва кораблей через густые минные поля, здесь все способные держать в руках оружие брошены на линию огня. Им не разбить противника, но остановить его можно, а тем самым выиграть необходимое время, прикрыть отступление массы войск.
Ушли на передний край и бойцы подразделения РЛС.
"Я остался с четырьмя шоферами. Можно даже и одному работать".
Оптимизм не изменяет Голеву. И хотя обычная проводная связь со штабом ПВО нарушена, ввели в действие УКВ. Уже все знают об отступлении - Голев все равно несет вахту у экрана, более чем когда-либо наводненного шумами и помехами. Ему важно и в этой обстановке проверить свою опытную установку, определить дальность приема сигналов с тем, что, если будет жив, сможет на опыте работы в Таллине внести немало усовершенствований.
"Сегодня видел сигнал такой же установки у Ленинграда" (26/8-41 г.).
В том убедили Голева "зайчики", появившиеся на экране издалека. Он обрадовался такой дальней связи, что само по себе было большой неожиданностью, и рискнул передать по УКВ: "Таллин живет и сражается" в надежде, что там поймут, откуда эти слова. Он хотел подписаться своим именем и тут же подумал: может перехватить противник. Не имея секретного кода на связь с Ленинградом, он молниеносно придумал свои позывные: "Анта, Адели, Ута". И уж если говорить откровенно, не он сие придумал, придумал писатель, автор фантастической повести, прочитанной в юности. Там с Марса идут загадочные сигналы "Анта, Адели, Ута" - они с тех далеких лет остались в памяти и пришли на ум в эту самую минуту.
Недолго пришлось ждать Голеву ответа. На той же волне ему отвечали: "Анта, Адели, Ута. Вас понял. Ленинград тоже в опасности. Будем держаться. Желаем вам боевых успехов".
"Какие там успехи, - с иронией подумал Голев. - Если бы знал мой коллега, что нам считанные часы оставаться в Таллине, а потом плавание в неизвестность. И доберемся ли мы до Кронштадта - бабушка надвое сказала"...
Что больше всего радовало Голева? Его сигналы достигли Ленинграда - это уже здорово! Вместе с тем, сколь оно ни парадоксально, кажется, легче разобраться, что там, в Ленинграде, нежели в нескольких километрах от Копли. В вилле парка Кадриорг, возможно, уже новые хозяева, весьма вероятно, там слышится лающая немецкая речь.
И здесь с минуты на минуту надо ждать встречи с фашистами.
"Приготовили бутылки с бензином. Некоторые переоделись в чистое белье, я тоже. Катя, родные где-то далеко и близко. Как они сейчас? Единственное, что мне хочется, это не продешевить. Если отдать жизнь, то предварительно убив десять фашистов - не меньше".
А пока фашисты не появились, работа локации продолжается, результаты можно наблюдать, что называется, визуально!
"Несколько налетов... Во время одного из них самолет "мессершмитт" подбили, и он классически спикировал в море.
Испытывается и проверяется работа всех узлов, и глубокое огорчение, когда осциллограф капризничает. Починить нет возможности" (27/8-41 г.).
Поблизости рвутся снаряды, на полуострове скопилась масса отступающих войск, неизбежная давка, неразбериха. И можно подивиться выдержке человека, способного в этой сумятице не только делать свою работу, но и по часам и минутам фиксировать все, что происходит вокруг.
"В 16.00 нашу команду опять взяли для охраны штаба. Наши части взорвали Арсенал. Горят цистерны с бензином.
В 18.00 получил по телефону распоряжение свернуть рацию. С оставшимися пятью бойцами быстро и спокойно все собрали.
В 19 часов отправился в Минную гавань, в штаб ПВО. Клубы дыма от дымовых завес. Шрапнель. Автомашины с ранеными и гражданскими мечутся у пристани. Жуткий вид"...
Все уже снялись со своих мест. Все в движении. Трудно кого-либо разыскать из начальства. Попался капитан Невдачный из штаба ПВО и, не дожидаясь вопросов, сказал:
- Вам в Беккеровскую гавань, грузиться на транспорт.
- Вместе с машинами?
- Не знаю.
- На какой транспорт? Когда он отходит?
- Тоже не знаю. Отправляйтесь туда, на месте все будет ясно, - бросил он и тут же исчез, растворился в толпе.
До Беккеровской гавани не близко. Что ж поделаешь, надо спешить...
Добрались. Так же, как и в Минной гавани, здесь полно народу. И тоже неразбериха. У причала два транспорта. Сотни людей сгрудились у трапов, жаждущие ощутить под ногами палубу. Всем кажется, что опасность существует только тут, на земле, а стоит оказаться на транспорте и оторваться от берега - можно показать немцам большой кукиш. Какая наивность! Какое заблуждение!..
Голев осматривается по сторонам: кто же тут начальство, кому решать его судьбу? Все распоряжаются, и впечатление такое, что каждый чувствует себя старшим. Впрочем, нет, это ошибка. Высокий плотный помначштаба капитан 1-го ранга Черный, которого Голев уже встречал в штабе флота, и есть вершитель судеб. Без его приказания никто на транспорт не попадет. А он тут же, на пирсе, в массе народа. Благо, голос у него, что иерехонская труба, гаркнет из одного конца в другой эхо разносится...
То и дело к нему протискиваются моряки и сухопутные командиры подразделений: они только вышли из боя и, получив приказ, привели своих бойцов. Черный, находясь рядом с трапами, командует: "Пропустите!" И усталые люди, неделями не знавшие отдыха и покоя, с винтовками, противогазами, вещевыми мешками на спине, едва передвигая ноги, поднимаются на палубу. Подошли к нему Новиков и Голев, вытянулись, доложили, как положено, показывая на машины, стоявшие поодаль, стали объяснять, что и как. Не дослушал их капитан 1-го ранга Черный, рявкнул: "Знаю. Команду возьму. А машины жгите"..
Жгите! Одно это слово поразило, как молния. Легко сказать!
Новикова не смутило, что он всего-навсего лейтенант. Он вспыхнул, зарделся:
- Как жгите?!. Это же огромная ценность! Чего стоило их создать! Целый научный институт трудился. А потом самые высокие мастера на заводах. А вы жгите...
- Куда же я их поставлю, разве себе на голову. Сами видите, все забито, людей полно, а вы со своими машинами, - на повышенных тонах говорил помначштаба.
- Я не могу выполнить ваше приказание. Мне этого не простят. В Кронштадте и Ленинграде машины эти нужны, - убеждал Новиков.
И помначштаба не выдержал, сдался:
- Грузитесь вон на тот лесовоз, - показал он на "Казахстан".
"Сели с автомашинами и командой на транспорт "Казахстан". На берегу оставалось еще много войск, когда мы отчалили. Трап сбросили под крики раненых: "Возьмите нас с собой". Это было страшно тяжело. Их должны взять другие транспорты. Наш транспорт стал на внешнем рейде, между островами Нарген и Вульф. Всю ночь Таллин представлял из себя громадный факел. Бушевало пламя от взрывов цистерн с бензином, горящих складов. Пожар, вероятно, был виден в Финляндии" (27/8-41).
"В 12.00 эскадра отправилась курсом на Кронштадт. Впереди и сзади нас, вплоть до горизонта, наши корабли - боевые и транспортные. На нашем транспорте народу тысячи три с половиной. Яблоку упасть негде. Ночь провел под дождем на палубе. Днем залез в кабину автомашины, там тепло, электричество, все удобства. Брился. Приютили у себя эстонку Зину с мужем милиционером. Она решила ехать внезапно, без вещей. Иногда вздыхает об оставшихся чемоданах с платьями.
Сегодня самолеты противника вели только разведку. Вечером крейсер "Киров" обогнал наш транспорт. Установлено наблюдение по бортам транспорта, все время голоса: "мина слева, мина справа". По-моему, это больше со страха. Всю ночь почему-то стояли, а, по-моему, ночью и нужно было двигаться" (28/8-41).
На сей раз Голев был явно не прав. Финский залив был густо минирован. Мины всплывали у самого борта, и люди штоками отталкивали их, прокладывая путь своему кораблю. Днем можно было увидеть плавающие мины, а в темноте мину не заметишь. Потери были бы больше...
"В 8 часов лег спать в кабине автомашины. Проснулся от стрельбы и свиста бомб. Выскочил из кабины..." (28/8-41 г.).
И увидел массу людей. Те, что спали, проснулись, сидевшие в трюме поспешно выбирались на палубу. Головы запрокинуты, окаменевшие лица, все взгляды устремлены в небо к зловещим птицам, от которых отрываются серебристые бомбы и с протяжным свистом, от которого дух захватывает, летят на корабли.
Бомбы падают близко. Мощные потоки воды поднимаются вокруг и долетают до палубы. Но вот удары сотрясли тело корабля. Ходовой мостик в один миг охватило огнем.
"Пришлось организовывать людей на тушение пожара. Бросили клич по кораблю, вызывая механиков и кочегаров. Пар спустил Шумейко. В одном месте еле затушили. Я чуть не задохнулся в противогазе и мокрой шинели. Во время пожара отстреливались от самолетов... Пожар все же потушили... Я так устал, что еле держался на ногах. Вызывали налаживать радиосвязь. Опять налет 9 самолетов. Спрятался под лебедку, но это вроде, как страус прячет голову под крыло. Встал и смотрел вверх, куда полетят бомбы. Ни одной мысли, что нам конец. Попадут или не попадут. Бомбы первого самолета просвистели левее, впереди. Второго - правее. Третий пикировал. Куча бомб по 80 кг упала у носа в воду, где я стоял. Даже водой обдало. Все 9 самолетов, выпустив каждый по 6-9 бомб, промахнулись. Я от усталости еле стоял. Если в нас попадут, то я продержусь недолго. Поэтому выпил витамин "С", поел и улегся спать. Проснулся от следующей бомбежки. Одна бомба в 250 кг попала в бункер. В машинном отделении - море огня. Через полминуты оттуда показались обожженные. Кожа с рук у одного совсем отскочила. Зину и всю нашу каюту посадили за перевязки. К нам пришло человек десять со страшными ожогами. Соды уже не осталось. Опять прилетели самолеты. Обстреливали из пулемета палубу и плавающих. Мы в 15 милях от острова Стэншер (Вайндлоо)" (29/8-41 г.).
Остров близок. Близка земля. А попробуй до нее добраться, пройти эти пятнадцать миль, если в котлах упало давление, механизмы повреждены, перестало биться сердце корабля...
И тут Голев вдруг вспоминает, как во время пожара в общей сутолоке объявился моряк с забинтованной головой, с рукой на перевязи. Спокойный, рассудительный, он не поддался панике, не снимал с ног сапоги, готовый броситься в море. Нет, это было воплощение хладнокровия и разума. Это он объяснил, что без доступа кислорода не может быть горения, и подал идею забрасывать огонь мокрыми брезентами, а когда брезентов уже не осталось, пустили в ход шинели и даже простыни. Благодаря его методу огонь удалось блокировать и вовсе задушить... Где этот человек? Исполнив свой долг, он затерялся, исчез в массе народа. Помнится, он был в морском кителе с оранжевыми инженерными просветами среди золотистых нашивок старшего лейтенанта на рукавах. Искать его! Найти чего бы это ни стоило! Такие все могут!
Голев досадовал на себя: не узнал кто, откуда? Хотя что толку, все равно сейчас он песчинка, затерявшаяся среди массы людей, обгорелого дерева, зениток, смотревших в небо и каждый миг готовых открыть огонь.
И все же инженер попался Голеву на глаза. Он лежал на дне расщепленной шлюпки. Голова в бинтах, раненая рука с только что сделанной перевязкой привлекла внимание Голева. При встрече по лицу неизвестного моряка проскользнула едва заметная улыбка:
- Ну что, товарищ дорогой, пока живем-здравствуем? - бодро проговорил он.
- Не очень-то здравствуем. Мы с вами даже не успели познакомиться, Голев назвал себя и первым протянул руку.