Группа "Поиск" под руководством Ольги Николаевны разработала план операции. Первым делом в разные концы страны - в газеты, на радио, к участникам боев полетели из Таллина письма-запросы.
И вот первое сообщение из Ленинграда. Девяностадвухлетний человек посвятил остаток жизни составлению картотеки на участников войны. Каждое новое имя в газете или журнале он сразу заносит в карточку, а затем идет более углубленный поиск. Он сообщил ребятам, что, по его данным, в Днепропетровске живет пулеметчик из этой самой батареи Иван Степанович Федосов.
Ребята, обрадовавшись, немедленно шлют письмо Федосову и быстро получают ответ. В нем говорится: "Попробуйте найти место, где мы воевали в местечке Мууга. Вы сможете отыскать там могилу трех матросов, трех героев. Она находилась в расположении нашей бывшей батареи. А искать надо так: если вы найдете котлованы для орудий, они были бетонированы, и если не разрушены, станьте посередине лицом к морю. Впереди в метрах ста пятидесяти будет ровная площадка. На площадке груда камней высотой около метра. Под ними до начала войны была землянка, радиорубка батареи, она тоже выложена камнями. Там похоронены командир отделения Иван Коротченко, заряжающий Василий Логинов и рядовой Степан Докин. Мы их там положили и замуровали вход камнями. Постарайтесь найти..."
Это письмо обрадовало ребят. В местечко Муугу снаряжается экспедиция. В ней участвуют, кроме ребят из группы "Поиск", ветеран войны, полковник в отставке Ильмар Иоганович Пауль и сотрудник республиканского горвоенкомата товарищ Курмышский, знаменитый в Таллине следопыт, сделавший уже немало подобных открытий. Вооружившись топографическими картами местности довоенного образца, ребята вместе с ветеранами и Ольгой Николаевной Марченко отправляются в Муугу.
Первый выезд ничего не дал. Осмотрели местность, да на том дело и кончилось. Пришлось еще три раза съездить туда, прежде чем удалось установить, где была позиция 106-й батареи. А тут, на счастье, объявился местный хуторянин, 82-летний Артур Аасным. Он-то и привел всех к месту бывшей землянки. Самим откопать землянку было не под силу. Обратились к пограничникам. Те прибыли с кирками, лопатами, и закипела работа. Стало ясно, что землянка, должно быть, осела - над ней выросли березы и осины. Пришлось их срубить. Сначала докопались до камней, отбросили их в сторону, потом показались сгнившие доски. Дальше, разгребая землю, ребята увидели матросский ботинок - значит, напали на след. Работа пошла еще быстрее. Все больше и больше углублялись в землю. Еще несколько гребков лопатой, и все замерли, скорбно опустив головы перед прахом двух моряков. Время сделало свое: не узнать лиц, истлели бушлаты, только якоря остались на пуговицах. У одного на руке часы, у другого в кармане карандаш с какими-то инициалами. И еще связка ключей и клубки проволоки. Могилу закрыли ветками, попросили старика присмотреть за ней и вернулись в Таллин. По дороге обсуждали: как так, ведь Федосов написал о троих похороненных в землянке. А тут двое. И по знакомому адресу полетело новое письмо:
"Дорогой Иван Степанович! Опять мы вас беспокоим. Извините, что заставляем вас волноваться ненова все пережить. Но нам необходимо уточнить, кто они, погибшие, их только двое, а вы писали, что похоронили троих. Ошибки в поиске вроде не должно быть, потому что старый кирпичный дом, о котором вы писали, есть на месте. Расстояние до танкового рва совпадает. Все жители указали на одну и ту же возвышенность, где стояли зенитчики. Сейчас она перепахана, котлованов нет, здесь хотели вести строительство, потом передумали, и все засеяно овсом..."
Ответ последовал очень быстро: "Дорогая Ольга Николаевна и ребята штаба "Поиск"! Получил письмо и сегодня же пишу ответ. Нет сомнения, что это та землянка и похоронены там могут быть действительно два человека. Я и сам заходил с ними прощаться. Много времени прошло, что-то, конечно, забылось. Так вот, один точно командир отделения Коротченко. Роста он крупного, второй поменьше был. Карандаш, должно быть, принадлежал ему - Степану Докину, потому что он сапожничал и всегда, вырезая подметку, пользовался карандашом, это я точно помню. О часах ничего не могу сказать, потому что часы были у многих. И у Докина были часы. Третьего - Логинова мне хоронить не пришлось, он позже погиб, но я решил, когда писал вам, что и его там похоронили. Нет сомнения, что это мои друзья-товарищи. И одежда, и якоря на пуговицах. И провода - ясно, что это был пункт связи..."
Далее к поиску были привлечены многие, в том числе эксперты МВД, они помогли точно установить личность моряков, о которых сообщал Федосов.
Было еще много забот у Ольги Николаевны и ее энергичных помощников учеников 45-й школы Виктора Лукашенкина, Виктора Соколова, Илона Аухадиева, Светы Прониной, Тани Горьковой, Марины Шаповаловой, Светланы Меркушевой, Люды Узана и их боевого вожака, командира группы "Поиск" Марики Коткас. Теперь они разыскивали родственников моряков, их боевых друзей. И, наконец, наступил такой день, когда в местечке Маарду, при огромном стечении местных жителей, при участии Котова, Федосова и других ветеранов войны состоялась траурная церемония перезахоронения останков двух героев с отдачей воинских почестей. Братскую могилу увенчали горы венков. Это стало большим событием для Таллина, о нем писали газеты, были передачи по телевидению. И все это еще одно подтверждение того, что люди, отдавшие жизнь при защите Родины сорок лет назад, живут в памяти наших детей, внуков. Искры незатухающего огня...
Флагманский минер
Передо мной старая записная книжка. Буквы алфавита стерлись от времени, и ничего примечательного вроде бы в этой книжке нет. Немало я перевидал таких записных книжек за свою жизнь. Но в этой значатся не люди - корабли. "Кнехт", "Кери", "Урал", "Ока"... В любой момент можно найти здесь все данные о корабле и установить, что связано с ним.
Правда, кораблей тех уже нет. Но старая книжка флагманского минера Павла Яковлевича Вольского сохранилась и о многом может рассказать. И когда я называю какой-нибудь корабль, в глазах его появляется то радость, то печаль.
- "Эверига"! - говорит он. - Как же, помню. Строптивая "Эверига"! Не хотела умирать. Едва не пришлось нам с нею вместе идти на дно. Хотя судьба мне улыбалась. Не однажды могло бы... да пронесло. Видно, для чего-то я был ей нужен, судьбе.
Вообще-то мечтательность несвойственна флагманскому минеру. Прибавим, бывшему. Бывшему флагманскому минеру, а ныне ученому, кандидату технических наук. Жизнь его тесно связана с Эстонией, Таллином и другими местами Балтики, где прошла война.
Небольшого роста (сам о себе он говорит: "В силу некоторых природных данных я занимал место на левом фланге, на шкентеле"), крепкий, с черными блестящими глазами, человек этот, избравший специальность взрывателя, в годы войны, сам, казалось, был начинен взрывчаткой.
- После войны, - говорит Павел Яковлевич, - только нам, минерам, оставили сто граммов "наркомовских" - из рациона военных лет. Оставили потому, что для нас война еще продолжалась. А когда отменили эти "наркомовские", - улыбаясь замечает он, - вот тогда мы вздохнули спокойно и сказали себе: "Все! Отстрелялись!.."
В Таллине в начале июля 1941 года Вольский получил одно из самых ответственных заданий Военного совета флота: лишить врага возможности использовать Пярнуский порт для снабжения немецкой группировки, наступающей по сухопутью, и не допустить высадки десанта на этом удобном для врага побережьи, откуда через два часа противник мог оказаться в Таллине.
Начальник штаба флота контр-адмирал Ю. А. Пантелеев сказал начальнику штаба Отряда Легких капитану 2-го ранга Птохову и минеру Вольскому: "Пярнуский порт должен быть закрыт для противника. Вот вам моя машина, отправляйтесь туда и действуйте!"
Вольский подумал о жене. Она была рядом, рукой подать. Сейчас должна отъезжать с четырехлетним сынишкой Женей из Купеческой гавани - там формируется поезд с семьями военнослужащих. Он взглянул на часы. Времени в обрез. Он сел в машину и через пять минут был дома. Жена встретила на пороге:
- Ты уже готова?
- Мы задержались, я передавала дела новому завучу школы, - сказала она.
Схватив в охапку сына, Вольский с женой помчался в направлении Купеческой гавани и увидел хвост уходящего поезда, который здесь принимал эвакуируемых. "Гони в Копли!" - сказал он шоферу. Там поезд действительно сделал остановку: Вольский выскочил из машины и услышал знакомый голос: "Товарищ старший лейтенант! Давайте сюда!" Из окна высунулся, размахивая руками, соплаватель Вольского старшина Г. Р. Попенкер. Вольский едва успел посадить в вагон жену и сына, как паровоз свистнул, заскрежетали буфера, и поезд рванулся вперед, набирая скорость. Он в последний раз видел своих близких перед четырехлетней разлукой.
Он еще не знал, что железнодорожные пути будут разворочены бомбами, и этот поезд окажется последним, ушедшим из Таллина, но и не зная этого, он с облегчением смотрел вслед уходящему поезду. Теперь он целиком принадлежал боевой работе. И, возвращаясь на машине в Таллин, он ни о чем больше не думал, как только о порученном деле.
Дело предстояло сложное. При обсуждении в штабе флота было решено затопить в морском канале у входа в Пярнуский порт несколько судов и тем закупорить порт. Старшим данной операции назначили капитана 2-го ранга Птохова, а непосредственный исполнитель он, Вольский. Кроме того, предстояло поставить минное заграждение в Пярнуском заливе. Для этой работы было выбрано гидрографическое судно "Норд", у которого на палубе протянулись рельсовые пути. Это было сугубо мирное судно, команда его - штатская. Но кто в эту пору мог считать себя штатским! Все чувствовали себя солдатами. И эти с "Норда" уже хлебнули войны: ходили на минные постановки к финскому побережью - и ничего, остались целы. "Норд" стоял на рейде базы Рохикуля. Туда и прибыли Вольский с Птоховым. Убедились, что корабль выбран правильно, и, отдав командиру корабля Котенко необходимые распоряжения, отбыли обратно, в порт. Через некоторое время в порт вошел и "Норд", приняв мины. На борт корабля поднялся Вольский с матросами из запальной команды. Птохов же отбыл в Пярну.
Охраны "Норду" никто дать не мог. Командир базы Трайнин не мог выделить ни одного катера, чтобы сопровождать "Норд" на переходе.
Вольский расстался с Птоховым на берегу в полдень. И весь этот день до захода солнца Вольский занимался подготовкой минного боезапаса и погрузкой мин на корабль. А в 22 часа гидрографический корабль с минами на борту вышел курсом на юг через пролив Муховейн. Накануне в этом самом проливе подорвалось на минах однотипное гидрографическое судно "Вест". Хотелось верить, что "Норд" будет счастливым.
На рассвете, пройдя залив, "Норд" испытал судьбу, и действительно, ему повезло. Целый и невредимый, он прибыл в Пярну. Теперь предстояло закупорить порт Пярну. Но прежде нужно добыть подрывные средства. С этой целью Вольский поспешил на ближайший наш аэродром, который готовился к эвакуации. Летчики не жались, отдали весь оставшийся подрывной боезапас, который Вольский на машине быстро доставил в Пярну.
На причале Пярнуского порта уполномоченный ЦК Компартии Эстонии Арнольд Рауд, Птохов и Вольский решали, как лучше сделать порученное дело. На воде покачивались самоходные суда кихнуских рыбаков. Их предстояло загрузить камнями и затопить в канале, на подходе к порту. Камень в большом количестве был завезен сюда с острова Кихну этими же судами для строительных работ. Но помимо этих мелких суденышек нужен был еще крупный транспорт, который бы лег на дно у входа в канал, со стороны залива, и заткнул его пробкой. Выбор пал на пришедший сюда накануне из Риги латышский транспорт "Эверига", водоизмещением восемь тысяч тонн.
Для выполнения этого плана были использованы малые глубинные бомбы, взятые с торпедных катеров. Как раз накануне и очень кстати сюда пришли наши знаменитые катерники С. А. Осипов и А. И. Афанасьев. У них на катерах в желобах вместо торпед было полтора десятка малых глубинных бомб. Вот они-то и пошли в дело...
Начали с закупорки канала непосредственно у входа в порт. На этих самоходках многие годы плавали рыбаки, и у каждой из них было свое эстонское имя. Эти суденышки знали сети и рыбу, перевозили камень, но никогда, как говорится, не нюхали взрывчатки. Вольский в ходе этой сложной и опасной операции сам выполнял все работы по закладке бомб и подрыву заряда. Оно понятно: никто, как он, не знал, с какой скоростью горит огнепроводный шнур и какой будет взрыв, сколько и как надо заложить боезапаса, чтобы взрыв был достаточной силы. Он знал, каким количеством глубинных бомб он располагает, и смело действовал. Катер его медленно шел вдоль строя этих суденышек, дважды обходил их по очереди, задерживаясь возле каждого: один раз для закладки глубинных бомб, второй раз, чтобы поджечь фитиль. Ни один человек из его наспех сколоченной команды не говорит по-русски. Вольского предупредили, что катер не имеет заднего хода. Немаловажная подробность, когда речь идет о том, чтобы взорвать целую флотилию барок. "Ну, а передний-то ход у него, нормальный?" - пошутил Вольский. Никто шутки не понял. С командой катера пришлось общаться на особом языке - языке жестов. Тут уж перевода не требовалось.
Итак, катер идет от барки к барке, и на борт каждой из них поднимается Вольский и, не торопясь, закладывает в кормовую часть заряд. Совершив полный объезд, он возвращается на обратном курсе вдоль всего строя и поджигает фитиль внутри каждого заряда.
Глухо ухнуло, взлетел столб воды, и первая, самая отдаленная барка, стала погружаться, набирая воду. За ней другая, третья...
А на входе в морской канал со стороны залива уже стоял транспорт "Эверига", упорно не желавший идти на дно.
Вольский, подходя к нему на катере, думал лишь о том, как лучше расположить вдоль днища корпуса глубинные бомбы. Он рассчитал, что трех будет достаточно. Одну заложили в носовой, другую - в кормовой трюм, а третью - в машинное отделение. Вольский сам принимал бомбы в трюмах и отделении, а матрос спускал их на пеньковом конце.
Уложив все три заряда, минер поочередно поджег фитили. Работал в нужном темпе, памятуя о том, что горение продолжается всего пять-шесть минут. За эти минуты надо успеть спуститься к следующему заряду, поджечь запал, потом перебежать к третьему запалу, подняться на палубу, спуститься в катер и отойти от судна на достаточное расстояние. До того, как поджечь первый фитиль, он удалил с корабля всех и остался один. Свою работу он выполнил четко, нигде не задержавшись ни на секунду.
Катер успел отойти от "Эвериги", когда грянул первый взрыв. Второй не заставил себя ждать. Когда опал столб воды, стало видно, что судно слегка накренилось на борт, но тонуть не собирается и третьего взрыва, как видно, не произойдет. "Огонь не добежал до взрывателя, в шнуре образовался излом", - мгновенно сообразил Вольский и скомандовал: "Вперед! К трапу!" Катер рванулся к "Эвериге".
Быстро поднялся он на борт и опустился в носовой трюм, где лежала невзорвавшаяся бомба. Все было так, как он и, предполагал. Он заменил запал и поджег фитиль шнура. Спустился в катер и едва успел уйти, как грянул третий взрыв. На катере напряженно смотрели, как упрямо держалась на воде строптивая "Эверига". Трех взрывов было ей мало. А вместе с тем уже просто не оставалось времени, когда она наберет воду и окончательно погрузится. Тогда Вольский решил доставить со стоявшего на рейде "Норда" одну из оставшихся там мин образца 1912 года. Маленький катерок помчался к "Норду" за миной.
Когда вернулись, "Эверига" держалась еще на плаву. Солнце стояло в зените, и в солнечном мареве, как мираж, сверкал силуэт транспорта. Он как будто приближался к Вольскому, подталкиваемый в спину свежим ветром. На борту катера матросы возились с миной. Ее спустили на воду, застропили и притопили на две трети у самого борта "Эвериги". Вольский, повиснув над водой, сам привязал к ее горловине малую глубинную бомбу. К бомбе он приспособил подрывной патрон и вставил в него запал с бикфордовым шнуром без фитиля. Поджег шнур, и катер рванул в сторону. Вольский считал медленно текущее время. Взрыва не последовало - отказ. Он махнул рукой, и катер вновь помчался к "Эвериге". А что, если сейчас рванет? Вольский вынул из подрывного патрона старый запал и поставил новый. Это был последний запал. Чиркнула спичка, и шипя загорелся конец огнепроводного шнура. Катер быстро отошел от "Эвериги".
Наконец грянул взрыв, фонтан поднялся в воздух, и в зияющие пробоины судна хлынула вода. Вольский смотрел, как транспорт стремительно уходит под воду. Он посмотрел на часы. Было три сорок пополудни.
Латышская команда "Эвериги", во главе с капитаном, находилась на берегу. Она слышала взрыв и поняла, что с "Эверигой" все кончено. А в это время в Пярну уже доносилась артиллерийская канонада противника, подходившего к городу. На другой день, 8 июля 1941 года, немецкие войска вошли в город. Но порт, который им позарез был нужен для наращивания сил и дальнейшего движения на Таллин, уже оказался закупоренным.
А я помню то, что произошло на наших глазах, когда мы уходили из Таллина. 27 августа 1941 года корабли уже вышли на рейд и занимали свои места - по диспозиции у острова Аэгна. В это самое время флагманский минер ОВРА главной базы Вольский и его команда оставались на берегу. И на этот раз он выполнял боевое задание. В последние часы перед нашим уходом из Таллина он руководил постановкой мин на Таллинском рейде и затоплением специальных судов, преградивших путь в Купеческую и Минную гавани. Среди них была и плавбаза "Амур" - исторический корабль русского флота. Вольский и его помощники на этот раз открыли кингстоны, в корабль хлынула вода, он пошел на дно. А команда Вольского на самом последнем катере вышла из Минной гавани курсом к остальным нашим кораблям, готовившимся к небывалому прорыву в свою родную базу - Кронштадт.
И так всю войну у него была трудная, опасная работа. Как отмечает в своих работах П. Я. Вольский, "в первый период войны общая протяженность фарватеров в операционной зоне Балтийского флота постепенно сократилась до нескольких десятков миль, а в период наших наступательных действий увеличилась до нескольких сот миль". В 1944 году тральщики, корабли москитного флота, авиация, силы береговой обороны перебазировались в Лужскую губу и Нарвский залив, начиная с февраля, когда была образована передовая база, там оказался и Павел Яковлевич Вольский. Он отлично помнит, как зимой, получив новое назначение, он вышел к Путиловскому (так он называет Кировский завод) с чемоданчиком в руке и назначением флагманским минером на Лужскую военно-морскую базу Балтфлота. Он был в шинели, а метель колотила в спину и подгоняла. Как добраться в Ручьи, на передовую базу, ему не сказали. Надо было понимать: своим ходом. Вот он и добирался в гуще двигающихся на запад войск на попутках, голосуя, пересаживаясь и иногда пережидая. Вокруг шли, ехали, передвигались воины в защитных шинелях, и он почти один был в черной шинели. Очередная армейская попутка ссадила его в Копорье, здесь же он и переночевал.
В Ручьях все было сожжено. Торчали остовы домов и трубы. На пепелище копались люди. Единственное сохранившееся здание занял штаб. Возле него раскинули палатки, где жили офицеры штаба Лужской военно-морской базы. Там дали койку и Вольскому. Важнее этой палатки и койки для него был броневик, который был ему лично придан. Первая задача, поставленная перед ним: разминирование дорог. Земля была начинена взрывчаткой. Были заминированы и пирсы в гавани. Провода вели к самым пирсам. Фашисты, отступая, хотели взорвать их, но не успели. Разминированием занимались отряды инженерной службы флота. Один такой отряд состоял из девушек. В этом отряде был мужчина-командир, майор Арзаманов, и специально обученный пес. Этот пес находил взрывчатку (по запаху) и никогда не ошибался. Он кружил вокруг минных колодцев, расположенных на глубине. И тогда личный состав по указке своей умной собаки вел раскопки и извлекал изрядное количество авиабомб.
В процессе разминирования встал вопрос: что делать с бомбами - со всем этим хозяйством? На заседании в штабе было принято решение взорвать бомбы со льда в Лужском заливе. Павел Яковлевич Вольский, называет эту операцию "страшнейшей".
Как всякая операция, она первоначально разрабатывалась в штабе на карте. Не как бог на душу положит, а с точными математическими расчетами, что предстоит свершить и какими силами.
Стояла суровая зима. Толщенный лед. С помощью собранных из окрестных деревень лошадок бомбы были доставлены к подготовленным лункам, чернеющим во льду. Час за часом медленно бредут лошади от лунок к берегу и обратно. На каждую лунку кладется очищенная деревянная жердь, а к ней привязана бомба. Бомба медленно и осторожно опускается в лунку: она висит на жерди, лежащей поперек лунки. Когда все готово, бомбы соединяются электрической цепью, и цепь выводится на берег. Вот так с берега и взрывали все это адское сооружение.
Взрыв, потрясший окрестности, был такой силы, что даже видавшие виды люди приняли его за землетрясение.
Способ этот применялся не раз, например, при бомбометаниях со льда на фарватерах, ведущих в Ручьи и Усть-Лугу для уничтожения донных мин. Весной, когда снег на заливе начал таять и превращаться в мокрое месиво, лошади опять брели в этом месиве, едва переставляя ноги, а люди шли рядом, облепленные компрессом из мокрого крошева. Снять бомбу с саней и на руках дотащить ее до лунки было невероятно трудно. Одежда намокала так быстро, что, выбравшись на берег, впору было выжимать ее. А надо было, нагрузив глубинную бомбу на сани, снова отправляться в путь к лункам, все дальше и дальше в белую пустыню.
...Осенью сорок четвертого года вместе с армейскими частями штаб Лужской военно-морской базы вошел в Таллинский морской оборонительный район (ТМОР). И Вольский вернулся в Таллин, теперь уже флагманом ТМОРа.